Текст книги "Сказка о голубом бизоне"

На привале

Привал они сделали у большой воронки. Какая-то темная жидкость то выступала, то снова всасывалась в неё. Сначала Маленький Охотник, уцепившись обеими руками за холм, потянул его на себя и сделал около воронки бугор. Затем залез на этот бугор и начал вглядываться в воронку. Из лучинок, торчащих среди холмов, он сделал острое копье и застыл не шевелясь, приготовившись. Набежала жидкость, и Охотник проворно сунул в неё копье. На острие копья оказалась лягушка. Она тотчас превратилась в рыбу, которая раздулась, из её боков выросли шипы. Тут она засветилась, а шипы сделались лучами. Маленький Охотник тряхнул копьем, и светящийся шар поплыл над холмами. Маленький Охотник наколол его на копье. Шар лопнул, раскололся на тысячи искорок, и Маленький Охотник поймал их пригоршню и протянул Художнику.

– Пожалуйста, угощайся.

Художник удивился и заставил себя взять в рот эти искорки. Они оказались вкусными, как ананас и вместе с тем как клубничное кремовое пирожное. И с каждой искоркой Художник чувствовал прилив новых сил.

А Маленький Охотник пускал в плаванье новые шары. Он дожидался пока шар несколько раз поменяет свой цвет и потускнеет, став нежно-коричиевым, тогда он прокалывал его копьем. Затем ловил коричневый шар в ладони, обжигаясь, перебрасывал, и отрывая от шара кусочки, отправлял их в рот или протягивал Художнику. Ах, какое это было объедение. Кусочки шарика напоминали горячие пончики, брусничное желе, сахарную пену и горячее мороженое. Они съели ещё несколько шаров, напоминавших свежую дыню, мятный леденец, шоколад и крем-брюле и почувствовали необыкновенную бодрость и прилив сил, так что готовы были идти теперь очень далеко. А потому они это так и сделали, сбросив остатки пищи в воронку. Маленький Охотник расправил холм, и они снова двинулись в направлении, известном лишь Маленькому Охотнику.

Теперь, когда Маленький Охотник позавтракал, он стал пушистым от цветов. Цветы, появляясь, были нежно-белыми и чуть голубыми, но когда они расцветали, то составляли разноцветную клумбу. Охотник бросал их и тут же ловил и делал это непрерывно и ловко. Художник помнил, как ловко Маленький Охотник крутил букет перед мордой Гиперона и даже царапал ему нос. И Гиперон, сердясь бросался за букетом, а Охотник увёртывался. Но для чего теперь нужно было бросать и ловить цветы, он понять не мог.

– А для того, чтобы тренироваться, – объяснил Маленький Охотник, – Вот ты, например, не сумеешь поймать цветок, а цветок у нас не бывает сам по себе. Лови. И он бросил Художнику расцветающий белый цветок. Пока цветок летел к нему, он пожелтел. Как ни старался Художник, он не сумел его поймать. И цветок, упав, сделался оранжево-красньм, а затем отчаянно заалел, а потом заискрился и вспыхнул так, что глазам стало больно, и искры брызнули, разлетелись по сторонам. А там, где только что лежал цветок, стало пусто.

– Ну, что особенного, – убеждал сам себя Художник, – вот и у нас, если вырвать из клумбы цветок и оставить его без воды, он измениться: завянет и пропадет. Но как умело бросает цветы Маленький Охотник. Они у него словно рукавички у маленьких, которые чтобы не потерялись, привязывают на резиночках. Тогда бросай их сколько угодно: они вернутся. А как жонглируют в цирке. Но жонглёры подбрасывают предметы вверх, а Маленький Охотник умудрялся бросать их в разные стороны.

– Я ведь пока лишь Маленький Охотник, – объяснил он, – но обязательно стану Великим Охотником, и нужно уметь отбрасывать цветы. Это обманывает зверей, – объяснял Маленький Охотник, – а если цветы не ловишь, то растеряешь их в два счёта. Искусство в том и состоит, что нужно так скоро и ловко отбросить цветок, чтобы и сам цветок не заметил, что его отбросили, и продолжал цвести. Лови.

И Маленький Охотник снова бросил цветок. он пролетел теперь очень близко от Художника, так близко, что стал виден его каждый лепесток. Художник бросился к нему и помешал Охотнику снова его поймать, и Художник увидел, что, увядая, цветок превратился в двух искрящихся шмелей.

Но он уже знал, что это были не шмели, а электрические пули – Электры. У каждой, было по тысяче ртов. Одна из Электр выглядела грустной и постоянно кривила рты. Другая улыбалась. Во ртах обоих, должно быть, были золотые зубы, сверкавшие золотыми зайчиками.

Электры большими шмелями закружили друг около друга. Художник ждал, когда же они, наконец, разлетятся и превратятся в мерцающие огоньки. Однако Электры не думали разлетаться и кружили рядом. И всё быстрее и быстрее.

Электры прямо-таки дрожали от нетерпения, и вот вертясь в бешенном хороводе, они слились в один общий ком и вдруг вспыхнули слепящим пламенем. Художник и глазом не моргнул, как их не стало, а ловкий Маленький Охотник успел поймать парочку искорок и протянул их Художнику.

Но есть уже не хотелось, и они стали перекидываться искорками, как снежками, и от этого их потянуло друг к другу.

– И это – свойство нашей страны, – объяснил Маленький Охотник. – По нашим правилам поведения рукопожатия Охотникам запрещены, но мы перебрасываемся комочками света – фотонами и нас от этого тянет друг к другу.

Художник тут же подумал: «Что же тут особенного?» – Ему хотелось доказывать, что и у него – замечательный Мир, хотя никто с ним не спорил об этом.

– И в нашем Мире обменяешься с кем-нибудь взглядами и тебя потянет к этому человеку. И сколько можно расхваливать свою страну? Её нужно просто любить и не распространяться об этом. Ведь тот, кто действительно крепко любит, не очень об этом говорит.

– Послушай, Маленький Охотник, – попросил он, – объясни. Мне показалось, что одна пуля выглядела грустной, а другая веселой и бесшабашной.

– А так оно и есть: наша пула – грустная, а та, что из Антимира, всегда беспричинно весела. Такой у неё характер.

Художник вспомнил, что перед тем, как сцепиться, Электры, приглядываясь, кружили друг подле друга. Одна с тоскою и грустью, другая весело и беззаботно.

– А отчего ваша Электра – грустная?

– Да, просто жизнь у неё безрадостная. Что может быть доброго в пуле, созданной для стрельбы? Быть пулей, вцепляться в каждого, что в этом хорошего? А в Антимире ведь всё наоборот, и считается доблестью ударить встречного, и пуле весело от этого дела, по их понятиям геройского.

– Но почему ты тогда одну из них не схватил?

– Так ведь она – не ручная. Здесь крутится много разных пуль. Из пустоты они появляются парами, и не успеешь схватить, как они сцепятся.

– Всегда?

– Всегда.

– Но нас же двое. Ты хватай одну, а другую я отгоню. Давай попробуем?

– Хорошо. Попробуем. Я вызову пули из пустоты.

Маленький Охотник затряс ближайший холм. Опять выглянули пучеглазы и наглые бокогреи. Что-то сверкнуло из глубины и появились пули – веселая и грустная. Вблизи было видно, что за пулями тянется блестящий шлейф их длинного платья. Кусочки его отрывались и становились самостоятельными, разлетаясь по сторонам. И в разных концах страны становилось известно, что появились новые пули. Все это разом чувствовали.

Сначала казалось, что Электры мирно разлетятся. Они кружили, приглядываясь, и глотали искорки. Делали они это в спешке, с жадностью и неопрятно. Искорки вылетали из их ртов, как крошки. Электры торопливо их глотали. Казалось, они даже не замечают друг друга. Но вот они закружились, замелькали. Выглядело это со стороны будто слились они в огненную каплю. Затем они разом вспыхнули, и пуль не стало.

– Всегда так, – кивнул Маленький Охотник. – не могут искорок поделить. Да, разве поймаешь их? Слишком резвые, многие пробовали их ловить. Но они – очень быстрые. Иначе бы их давно переловили.

Застенчивые звери

Художник с Охотником потеряли массу времени на разговоры и теперь приходилось спешить. Холмы колебались в такт их шагам и отдавались очень далеко.

– Ступай за мною след в след.

Теперь Художнику казалось, словно они шагают по натянутой паутине, и он подумал: а нет ли здесь где-нибудь паука или затаившегося страшного зверя, чувствующего колебания холмов и готовящегося их схватить?

– А звери здесь есть?

– Конечно, – радостно закивал Маленький Охотник. – В этих местах водятся очень стеснительные, робкие звери. Они застенчивы необычайно и чувствительны. Их можно даже взглядом толкнуть. Оглянись. Художник живо обернулся. Из – за ближайшего холма выглядывала пара зверей. Они были неуклюжи и напоминали мягкие игрушки. Взглядом их разом сдуло и унесло.

– Постой, погоди, – взмолился Художник, – мне хочется их нарисовать.

– Потом нарисуешь. Некогда.

– А так хочется. Как говорят, руки чешутся.

– Но их уже нет. Ты взглядом их сильно толкнул. Твой взгляд для застенчивых – грубый толчок, и ты их отшвырнул, а, может, и расколошматил вдребезги. Здесь можно охотиться взглядом. Не даром есть выражение – тяжелый взгляд. Ты посмотрел и взглядом их пихнул, а это, согласись, невежливо. И как ты их станешь рисовать, если каждый твой взгляд толкает и отшвыривает. И всё меняется. Выходит, ты нарисуешь совсем не то. А вот, посмотри, ещё один здешний зверь.

По соседнему холму пробегал необычный зверь, переменчивый. Он просто менялся на каждом шагу.

– У нас такого зовут Резононом. Он из Страны Грёз. Это звери видения, перевёртыши. Наши звери тоже меняются, но не так, как он. Посмотри, не успеешь и глазом моргнуть, как он другой.

И действительно, зверь-резонон менялся на каждом шагу. Что ни шаг, то новый зверь, вполне определенный. Был он зайцем, бутылконосом, вот стал хомяком, и не таким, как другие звери этой страны, что могут быть всем понемножку: немного лисицей, немного петухом со щеками как у байбака и кожаными крыльями за плечами..

На соседнем холме застыла здешняя птица. Она выглядела цаплей, только горбатилась, как марабу, и клюв у неё был изогнут, как у фламинго, да тонкие ноги напоминали цаплю и под клювом виднелся розовый мешок, как у пеликана. Сразу видно – местная птица, похожая и на то и на сё, на кучу разных птиц разом. А вот Резонон менялся на каждом шагу, и это мешало как следует разглядеть его.

– Поймать бы Резонона сетью, – размышлял Художник, – нарисовать и выпустить. Теперь, пожалуйста, гуляй себе.

– Сеть здесь бесполезна, – возразил Маленький Охотник, – в сетях зверь так быстро меняется, и неизвестно заранее, с кем будешь дело иметь в следующий момент.

Вдруг за спиной, из того места Пограничья, откуда они ушли, заискрилось, засверкало. И это означало – из Антимира ворвался в Мир еще один крупный Гиперон и тут же схлестнулся с здешним мирным Гипероном. Они, конечно, вцепились друг в друга и начали друг друга трясти, пока не превратились в кипы цветов – братские могилы. И даже, может быть, что в неравной схватке погиб ещё один защитник Мира – Охотник, не оставивший доверенный ему пост.

– Вперёд, – заспешил Маленький Охотник, – здесь для тебя ещё опасная зона. Сюда ещё может добежать крупный гиперон. А вот уже с тех холмов местность пристреляна. Солдаты защиты готовы отразить ядрами чужеземное вторжение. Но им обязательно нужно посигналить. Иначе могут и нас принять за лазутчиков и начнётся обстрел. Они стреляют в упор, пока ядра не кончатся, а затем вступают в рукопашную схватку, в которой часто ценою их жизни защищается Мир.

Карнавал

В это время на самой высокой башне столицы Антимира взвился многоцветный флаг, объявляя начало карнавала. Ожидавшие его местные жители поспешили к центральной площади и выстроились у яркой белой черты, образующей правильный круг. В центре его стояла медная пушка, начищенная до зеркального блеска. Солдаты установили её на гладкое место и ожидали приказа.

Наконец, в галерее королевского дворца появилась младшая принцесса и уронила кружевной платок, вышитый её руками. В тот же момент над башней ратуши взвился голубой флаг.

Солдаты подожгли фитиль и раскрутили пушку. Зеваки теснее сгрудились у белой черты. Пушка быстро вращалась, а огонек бежал по запальному шнуру.

Выстрел грянул бесшумно, как всегда в пустоте. Из пушки вылетел светящийся алый цветок. Он тут же попал в грудь невысокого неприглядного человечка, и тот мигом преобразился в огромного дикого зверя, даже в двух зверей. Один, чешуйчатый и ластоногий, проворно пополз в глубь Антимира, другой взъерошенный Гиперон Ужасный очутился на пограничной полосе.

Перескочить пропасть, отделяющую Мир от Антимира, не представляло ему особого труда. В мгновение ока он очутился в Пограничьи и огромными прыжками понёсся по стране.

Охотники Мира принялись сигналить ему разноцветными шарами. Вот он уже угодил на дорожку рыжего пластилина из Страны Насмешливых Колдунов и стал тормозить свой бег. И сразу же начались превращения. Сначала он сделался Носорогом, но панцирем напоминал броненосца, а его ужасная пасть была как у саблезубого тигра. Он хищно оскалил зубы, но не успев еще сделать очередного прыжка, превратился вдруг в полукабана-полушакала, затем в суетливого енота с глазами лемура, но было в нём что-то и рыбье, вытянутое рыбье тело, как у рыбы-сабли или рыбы-бритвы, и огромные прозрачные плавники, как у летучей рыбы, а нос, как у рыбы-пилы, а вместе с тем складками кожи он напоминал ещё рыбу-тряпку.

Чудище сделало несколько прыжков-шлепков и обратилось в того самого невзрачного человечка, и он оглядываясь, побежал назад. Пограничные Охотники его не трогали, а пограничная дорожка была устроена особым образом и тормозила бег только в одну сторону, а в другую даже ускоряла его.

Разбежавшись по ней, невзрачный человечек благополучно перескочил к себе обратно в Антимир. Там его ожидала встреча с новоиспечённым братом. потому что ластоногий зверь, отправившийся в глубь страны, превратился в того же невзрачного человечка. Так и рождались люди этой страны, сразу становясь братом или сестрой.

Карнавал продолжался. На площади Антимира опять выстрелила пушка. На этот раз выстрел получился не очень удачным. Цветок сначала попал в одного, но отскочивши, задел и другого человечка. И с обоими начались карнавальные превращения. Один превратился в шустрого зверя, второй в ленивого. Ленивый не убрался с дороги шустрого, и они столкнулись. Получилась путаница. Тут все увидели, что в результате к границе помчались разом три зверя.

Один из зверей побежал вдоль границы, разделяющей Мир и Антимир, а два других перепрыгнули через пограничную пропасть. Дежурившим пограничникам было непонятно: какой это зверь – настоящий или карнавальный? Они засигналили им шарами.

Один из зверей, попав на дорожку насмешливых колдунов, испытал положенные превращения и превратился в человечка и побежал обратно в Антимир. Второй вихрем пронёсся по дорожке, не обращая ни на что внимания, и сделалось ясно, что этот зверь – настоящий. Все пограничники-охотники находились на своих местах, только Маленького Охотника не было, а зверь как раз и бежал по его дорожке.

Гиперон мчался по Миру огромными прыжками. Он перескакивал тропинки, прыгал с холма на холм. Остановить его могли только раскрученная пуля Электра, встреча с другим Гипероном или пушечное ядро.

Художник и Маленький Охотник не добрались ещё до зоны обстрела ядрами. Они шли, не подозревая, что творится за их спиной.

– Не бросай меня – уговаривал Художник Маленького Охотника, – ты покажешь мне свою страну.

– Не могу, – отвечал Маленький Охотник, – я ведь дал клятву и обязан вернуться на пост. Я провожу тебя до склада электрических пуль, а если отправлюсь дальше, то караульные солдаты непременно арестуют меня.

– Выходит, ты дежуришь из страха?

– Совсем не из страха, – обиделся Маленький Охотник. И пожелтел, – моё дежурство в Пограничьи важно и для страны, и для всего Мира. Но разве мало важных, но скучных дел. А здесь ещё и необычайно интересно. Где ещё можно увидеть столько разных необычных зверей? Я очень люблю зверей. Но ведь у нас в стране нет домашних зверей, а эти – свирепые и злые и близорукие к тому же, они ничего не видят даже под носом, бегут себе, пока не схлестнутся с другими и не начнут друг друга трясти. Им просто нужен пастух. Он бы их пас и друг от друга отгонял. Тогда они могли бы жить подолгу, и ни в кого не превращаться. У нас – удивительная страна.

Художнику так надоело охотничье хвастовство, что он теперь даже из приличия не промолчал и возразил:

– Что же здесь удивительного? И у нас в Мире есть точно такое, как и у вас, и даже многое получше, но я этим не хвалюсь и не хвастаюсь. У нас в Мире очень хорошо. Ведь только так кажется, что где-то получше. Удивительное рядом.

– Ты тысячу раз не прав, – горячился Маленький Охотник.

Ему показалось, что Художнику, видимо, не понравилась его страна, и это было обидно. К тому же он всё-таки был охотником и любил рассказывать про это и про то.

– У нас же зверь не сидит на месте, – старался он переубедить Художника. он постоянно мечется и может даже быть одновременно в разных местах.

– Так и у нас, – возражал Художник – посмотришь, скажем, на бабочку у фонаря: летает она вокруг фонаря, порхает, мечется и кажется, что она и там и здесь.

– Так это кажется, – волновался Маленький Охотник, – а у нас и на самом деле. Звери и там, и здесь. Кроме того, они – одновременно разные. Ты и сам видел – и зебра, и бобер. И нельзя выследить определенного зверя. Он превращается в кого-нибудь ещё.

– Так и у нас, – спорил Художник, – идёшь в лес и не знаешь, кто встретится тебе. Или на рыбалке: не угадаешь, кто попадётся на крючок?

– Но это – совсем не то. – Горячился Маленький Охотник. – В нашей удивительной стране ты ищешь кого-нибудь и никогда не знаешь, где он? А если узнаешь, то там уже кто-нибудь другой.

– И у нас, – не удержался Художник, – скажем, идешь на ярмарку с рублём и не знаешь, что купишь на него. А если и знаешь, то неизвестно где отыщешь нужное? В большом магазине или крохотной лавочке за углом?

Художнику сделалось стыдно, что он погорячился и спорил. Действительно, здесь – удивительная страна, но ведь всегда хочется похвалить собственную страну и по Миру он уже соскучился. А, может, и сам он по натуре был настоящим Охотником и его тянуло рассказывать про это и про то.

– У нас в Мире, – скромно добавил он, – много домашних животных. Они живут вместе с нами, не мечутся и не бегут. Мы заботимся о них. А они – ласковы и добры и часто беспомощны, и мы помогаем им.

– А здесь нет пока домашних, – загрустил Маленький Охотник, – но я знаю, кто может стать звериным пастухом. Он должен чувствовать помыслы зверей и знать их повадки. На это способен только Голубой Бизон. Он и сам – ласковый и добрый. Я бы расчесывал ему шерсть, а он пас наши стада, разгоняя зверей, чтобы они не схватывались. Только он прекрасный Голубой Бизон – способен пасти других и ни в кого не превращаться.

Художник покивал из вежливости, а сам подумал: «Всё-таки странная эта страна. У нас пасти – означает сгонять животных в стадо, чтобы они не разбегались, а здесь пасти – значит совсем наоборот – разгонять так, чтобы животные не схлестывались и не начали друг друга трясти, превращаясь в охапки цветов».

– Да, да, – закивал Маленький Охотник, – Именно так. У нас водятся близорукие звери. Пасти – означает разгонять их по сторонам. И пускай они превращаются, если иначе не могут, но пусть остаются зверьми, а не прочей мелюзгой – мышами, мокрицами, тараканами и комарами. Если слон превращается в кашалота или верблюда, а белый медведь становится тюленем или моржом, а кенгуру страусом, барсук – орлом, то пожалуйста. Только не нужно нам клопов и скорпионов или ядовитых, прячущихся в норки пауков. Мы не можем пока сделать зверей домашними. Ах, если бы отыскался замечательный Голубой Бизон. По предсказаниям звездочетов он должен стать первым звериным пастухом.

Рассказывая про свою страну, Маленький Охотник светился нежно и трогательно, и ему не хотелось возражать. Пусть каждый любит свою страну и считает её необыкновенной и удивительной. И от этого и ему и стране будет очень хорошо.

Чудики

Теперь в Пограничьи стало повсеместно известно, что Маленький Охотник покинул свой пост. В том месте, где он обычно стоял, образовалась лазейка для зверей из Антимира. За время, отведённое на то, чтобы сбегать на склад за новой пулей и вернуться в охраняемое место, там пробегал обычно один единственный Гиперон.

Сам Охотник, конечно, и в этот раз успел бы обернуться, но с ним теперь был Художник. И Охотник не мог бросить его. Он чувствовал, что его время уже на исходе, но вёл себя очень вежливо. В пути он как мог развлекал Художника, рассказывая о своей стране.

– У нас удивительная необыкновенная страна, – начинал он, рассказывая: – но на границе – скучно и пусто. Охотники не встречаются годами, а если и встретятся, то не имеют права подойти друг к другу, а только сигналят издали. Конечно, тут видишь всяких диковинных зверей, но они вечно несутся, спешат и часто взрываются на глазах. А без зверей очень скучно, тянет иметь своего постоянного четвероногого друга, но звери меняются, становятся мельче и злей. И только Бизон способен ужиться с другими зверьми и их пасти.

Ты, может, заметил в ногах Гиперона, в клубах цветочных лепестков маленьких симпатичных бизончиков. Они играют в чехарду и прячутся в шерсти Гиперонов, рыжие, коричневые и чёрные. Говорят, среди них встречается и редкий Голубой Бизон. Он так хорош, что его невозможно не полюбить. Он сам ни в кого не превращается и способен сохранить других зверей. Моя мечта – отыскать прекрасного Голубого Бизона, подружиться с ним и приручить его.

Художник с Маленьким Охотником шли теперь неширокой долиной между прозрачных холмов. Они увлеклись разговором и не заметили их мелкого дрожания, а спохватившись, поняли что именно сюда мчится крупный Гиперон.

– Бежим, – скомандовал Маленький Охотник, и они побежали.

Сюда, в глубь страны редко проникали крупные чужеземные звери. Но судя по тяжелой поступи догонявшего их Гиперона, он был как раз именно таким.

Холмы заходили ходуном и бежать по ним стало трудно. Они взобрались на высокий холм, с которого далеко было видно. Большой Гиперон бежал прямо на них из Антимира. Сокращая путь, он ринулся через кисельную трясину и начал вязнуть проваливаясь. Выдергивая ноги из кисельного болота, гиперон терял много сил. Он с ног до головы покрылся пеной. Но это опять-таки была вовсе не пена, а цветочные лепестки. Они покрыли его точно белой попоной.

Внезапно Гиперон превратился в трех огромных шерстистых носорогов. Они проваливались меньше и бежали быстрее. Затем из облака лепестков появилось шесть гибких и скользких ящеро-кашалотов. Они опять обволоклись цветочным облаком, из которого вырвалась стая ежеподобных шакалов и погналась за Художником и Маленьким Охотником.

– Скорей. Поскорее. Пожалуйста.

Они бежали, что было сил, но только силы их были на исходе. Им оставалось только убегать. Без пули никак не справиться со зверьем. А эти жадные звери если догонят, то разорвут их в клочки. От одного сумеешь увернуться и попадешь в лапы другого.

– Бежим.

Они бежали, как говорится, со всех ног. Оглянувшись, они увидели, что холм, на котором они только что стояли, разглядывая Гиперона, покрылся шевелящимся живым ковром. Это были суслики крапчатые и краснощекие, мохноногие тушканчики, пищухи и пасюки. Скакали в общем потоке и белки, обыкновенные и персидские, и спинки отдельных из них были с ярким рисунком, как у бурундуков. Но больше всего было серых крыс, хотя встречались и белые, рыжие и розовые. Бежал вместе с ними и золотисто-серебряный карп, переваливаясь на лапах-плавниках, и на носу его был молоточек, как у акулы-молот и длинноногий ушастый ёж. Местами шкура ежа была без иголок, бархатистая, как у крота. Словом, бежали все. Общей шевелящейся кучей разных грызунов.

Художник представил себе, как покрывает их этот живой ковёр, и по рукам, ногам, телу, голове, кусаясь, бегают юркие животные. Противно… брр… и, конечно, опасно. Но Маленький Охотник вдруг остановился.

– Такие уже нам не страшны, – объяснил он. – Мы можем отстегать их колючими ветками. Я так не люблю хищных и жадных грызунов. Но мне непременно хочется кормить и ласкать больших и добрых прирученных зверей. А там заграницей, в Антимире люди-капельки наоборот любят диких, свирепых и неприрученных, и больше всего на свете хотят хоть на время побыть в их разной звериной шкуре.

Мне вечно снится голубоватый ручной Бизон. По нашим легендам, он родственник света, ладит со всеми и добрый, как свет. А эти настырные, бесцеремонные, вечно лезут. Ну, кто их звал сюда в нашу страну в конце концов?

Бежавшие следом мыши и крысы на глазах превращались в многоножек и жуков и деловито карабкались на холм за ними. Торопились уховертки, клещи, хрущи, водяные пауки и скорпионы.

– Фу, нечисть, – Маленький Охотник только рукой махнул. Гиперон из Антимира сюда добегает редко, а если добрался, его нужно обязательно остановить, иначе они уничтожат всю нашу страну и погубят наших зверей.

– А где ваши звери? – спросил Художник, оглядываясь.

– А здесь. В этом месте живут чудики. Смотри.

Недалеко, через пару холмов, на голой вершине разлегся точно приспущенная надувная игрушка странный гиперон. Он лежал, шевеля лапами, изредка поднимал голову, ловя пролетающие искорки, и постепенно надувался. Затем он поскреб себе лапами грудь, вскочил и кувыркнулся через голову.

– Сейчас проявятся его причуды, – объявил Маленький Охотник, – отойдём подальше на всякий случай. Ведь заранее не знаешь, какие они? Чудачества проявляются с возрастом. Чудные долго живут, и превращаются снова в чудных. Только в иных. У них меняются чудачества.

Чудной гиперон был невелик, размером с кабаргу. Сзади он порос иглами, как дикобраз, а спереди шерсть у него была как у гиены – пятнами и полосами. Мордой он походил на енота, ленивца и на медведя – коалу, но отличался от него длинными ушами.

– С этим обхохочешься. Посмотри, ведь это медведь-лопух.

Уши странного зверя почти касались земли.

– Чудные долго живут, – повторил Маленький Охотник, – а если и превращаются, то тоже в чудиков. Посмотри.

И верно, полумедведь-полудикообраз превратился вдруг в полупони-полупингвина. Голова и крылышки его были пингвиньи, и в то же время он имел четверо ног. Причем задние непрерывно выделывали танцевальные «па». Он так и бежал – передними ступая нормально, а задние танцевали сами по себе. Танцуя, он наскочил на бежавших из Антимира мышей и леммингов, и началась общая кутерьма. Танцуя, он их давил, а антимирская мелочь огрызалась и превращалась в искры и цветы. Сам чудик тоже превратился в соню-хомяка, но не потерял чудачества, а лишь его изменил, он поскакал на одной ноге. И чудачество помогало ему. Он меньше теперь касался антимировских грызунов и ускакал на соседний холм.

Тем временем крысы и прочие грызуны превратились в мелких полёвок, а затем в стрекоз, ос и комаров. Те в свою очередь поднялись ввысь и закружились над холмом плотным облаком.

– Ну, вот, – показал на них Маленький Охотник, – полюбуйся, пожалуйста. Был себе зверь, как зверь – обычный Антигиперон, а измельчился, излукавился и превратился в тучу поганой нечисти. Можно сказать, потерял своё истинное лицо, превратился в мелюзгу.

– А можно его собрать?

– Как собрать?

– Из мелочи. Собрать вместе мелочь в кучу и столкнуть. Не станут ли мелкие снова крупными зверями?

– Осторожные они. Попробуй их собери.

– Их нужно столкнуть. У нас в Мире есть замечательная игра – хоккей. Вбрасывают шайбу…

– Шайбу? – удивился Маленький Охотник. – А что это? И где эту шайбу взять?

– Ну, скажем, не шайбу, а что-нибудь, чтобы они набросились..

– Я понял.

Тут Маленький Охотник подбросил кверху цветок. Пион попал прямо в самую тучу мошек и комаров. Он тут же завял и превратился в Электры – веселую и грустную. Они сцепились и завертелись, швыряясь искрами точно сегнерово колесо, и превратились в огненную капельку. Мошки из Антимира на миг застыли, словно очарованные, и разом кинулись на неё. Они неслись к ней со всех сторон и столкнулись. И вдруг появились летучие мыши, удоды и филины, огромные рыжие крысы с куньими хвостами и черепашьими поясами. Едва оглядевшись, они бросились на капельку и превратились в четырех кабанов с шеями ламы и тюленьей шкурой. И эти столкнулись. И появились два совсем необычных зверя: мохнатый сом с барсьими глазами и могучими волосатыми паучьими ногами и удивительный, стройный, прекрасный Голубой Бизон.

Мохнатый сом, путаясь и перебирая паучьими ногами, пытался уползти прочь. Но в этот момент с соседнего холма прискакал на одной ноге чудик. Он прыгал как раз наперерез сому-гиперону. А тот неуклюже путаясь многими ногами, упрямо полз вперед. Пути их пересеклись. Художник даже закрыл глаза: вот-вот гипероны встретятся. Конечно, полыхнет взрыв и этим всё закончится.

Когда он снова открыл глаза, всё было по-прежнему. Скакал себе чудик на одной ноге, а сом-гиперон торопился убраться подобру-поздорову.

– Чудные не схлестываются, – объяснил Маленький Охотник, – они выявляются не в схватках, а забавляются чудачеством и долго живут. А если все же и превращаются, то только в другого чудака.

В это время из-за холма сверкнула вспышка. Должно быть сом-гиперон встретил не чудного гиперона, и они не нашли ничего лучшего, как сцепиться. А Голубой Бизон всё ещё стоял на холме, гордо подняв голову.

– Милый Голубой Бизончик, не исчезай. Пожалуйста, прошу тебя, – сказал, не отрывая от бизона глаз, Маленький Охотник. – Не превращайся, пожалуйста, в тушканчиков и хорьков, или в тритонов и саламандр. Мы станем вместе бродить по пустынным холмам, и у нас в Пограничьи появятся стада.

Голубой Бизон был действительно необыкновенно красив. Его голубая шелковистая шерсть волнами лежала на нём, а черные небольшие копытца блестели точно лакированные.

Художник и Маленький Охотник смотрели на него во все глаза. Но он не пропадал и в нетерпении бил копытцем, выбивая искры из холма.

– Мой маленький круторогий телёночек, – продолжал Маленький Охотник. разреши мне тебя приласкать. Ты станешь ручным, и мы будем вместе пасти стада. И в нашем Пограничьи никто не будет больше одинок.

Но стоило Маленькому Охотнику сделать шаг к нему, как Голубой Бизон мотнул головой и понесся по холмам. И вот только дрожание холмов напоминало путникам о чудесной встрече.

– Бежим за ним, – не удержался Маленький Охотник, и они побежали..