Текст книги "За тихой и темной рекой"

– Нет, благодарю, – Белый, мысленно махнув на всё рукой, принялся оценивать гастрономическое искусство местного повара. Минут через пять, когда первый голод был утолён, и внутри тела принялись бегать тёплые, одурманивающие волны насыщения, Олег Владимирович неожиданно почувствовал на себе чей-то взгляд. Интуитивно он замедлил движения, выждал несколько секунд, после чего кинул взором перед собой. Нет, с этой стороны им никто не интересовался. Занято было два столика. И за обоими публика занималась сама собой. Но Белый чувствовал: за ним, определённо, наблюдали. Левая рука легко, как бы случайно, коснулась ножа, и тот с тонким звоном упал на пол. Половой бросился, было, к ногам постояльца, но Белый его опередил. Он резко наклонился за ножом, чуть повернул голову влево и тут же увидел глаза, которые только что сверлили его спину. Глаза той самой девушки, которую он видел в пролётке. Госпожа Мичурина!. Девушка сидела в кругу весёлой компании.

«Полина…» Олег Владимирович вспомнил и имя красавицы. «Интересно,» – пронеслось в голове постояльца, – «Чем я мог заинтересовать эту особу?»

За спиной раздался смех. Молодые люди расположились вкруг крайнего столика, возле окна. Вместе с госпожой Мичуриной за чашечкой кофе и пирожными коротали время две её подруги, девицы довольно бойкие и весёлые, и четверо молодых людей, двое из коих были офицерами артиллерийского полка. По крайней мере, такой вывод сделал Олег Владимирович по их форме. Двое других, судя по всему, прожигали папенькины деньги, ухлёстывая за провинциальной красавицей и её приданым. Кто-то из мужчин пустил по кругу очередную шутку, и соседний столик вновь взорвался громким смехом. Самой реплики Олег Владимирович не расслышал, но суть её уловил в последних словах, произнесенных довольно громко, и явно предназначенных для его слуха. Олега Владимировича назвали столичным павлином, случайно забредшим в чужой зоопарк!

Белый усмехнулся, протёр нож салфеткой, и принялся резать мясо. Олег Владимирович решил не обращать внимания на поведение молодых людей, тем более, что он и сам в не столь далёкие времена редко упускал случай позубоскалить над кем-нибудь в кругу друзей. Отбивная была превосходна, мясо просто таяло на языке. Коньяк вязко перекатывался во рту, доставляя гурману пьянящее удовольствие. Однако наслаждение недолго сковывало гостя из Петербурга.

Следующая реплика теперь явно предназначалась лично Олегу Владимировичу, потому как была произнесена нарочито громко и отчётливо:

– Интересно, это как же должна умственно работать голова нашего гостя, что в столь младые годы уже так об лысеть? – девичий смех прервал выступление наглеца, но не остановил его. – Хотя, впрочем, я могу и ошибаться. Вполне возможно, что сия голова работала не умственно, а в любовных утехах на подушках столичных примадонн.

В ответ на эту реплику девицы в притворном возмущении набросились на негодника, одновременно бросая озорные взгляды на господина Белого. Естественно, их занимало, как же отреагирует на слова их приятеля незнакомец.

Олег Владимирович дожевал кусочек, промакнул рот салфеткой, медленно поднялся и повернулся в сторону компании.

– Прошу прощения, – тихо и спокойно произнёс он, – Что прерываю ваше веселье, но я желаю знать, кто из вас, господа, только что изволил обсуждать мою внешность?

Девушки умолкли и теперь с любопытством смотрели на незнакомца. Один из офицеров небрежно откинулся на спинку стула и, закинув ногу на ногу, произнёс:

– Предположим, я.

Олег Владимирович нахмурился. Ссориться с армейскими чинами, особенно, когда он собирался провести проверку прямо в полках, в его планы никак не входило. Но и давать спуску молодому человеку в погонах штабс-капитана он не собирался. Следовало найти выход из создавшегося положения. И немедленно.

– Господин офицер, – тихо произнёс Белый, – Сей же час принесите извинения, и на этом мы с вами распрощаемся.

«С ним сейчас нельзя говорить на повышенных тонах» – несколько отрешённо подумал Белый о штабс-капитане, одновременно просчитывая все варианты действий.»Ишь, как глаза горят, и замашки, словно у столичной богемы.»

– И не подумаю, – длинные пальцы артиллериста отстукивали на лакированной поверхности стола некую мелодию, напоминающую барабанную дробь.

– Я вас прошу подумать над моим предложением, – ситуация явно заходила в тупик.

– А что в противном случае? – на тщательно выбритом, холёном лице штабс – капитана играла противная ухмылка. – Вы меня вызовете на дуэль?

Девушки с восторгом смотрели то на своего кавалера, то на высокого, слегка худощавого незнакомца в модном чёрном костюме, во время всего диалога стоявшего возле своего стола. Одно дело читать в авантюрных романах о подобных сценах, и совсем другое – присутствовать при таком лично! Игривый взгляд госпожи Мичуриной скользил по фигуре Олега Владимировича, отчего тот почувствовал на спине неприятный озноб. Местная красавица явно испытывала удовольствие от происходящего.

Белый развернулся к столу, небрежно взял серебряный, столовый нож и вновь повернулся к компании.

– Я в последний раз предлагаю вам мир, – Белый бросил взгляд по сторонам. Слава Богу, пока на них никто не обращает внимания. Но сколько это может продолжаться?

– И что, будет дуэль на столовых ножах? – штабс-капитан расхохотался. – Господи, до чего эти гражданские глупы и…

Что хотел сказать офицер после «и», никто так и не узнал. Штабс-капитан не успел двинуться, как в долю секунды нож, которым незнакомец только что резал свиную отбивную, вонзился в стол между большим и указательными пальцами руки офицера. Тупой конец столового прибора пробил скатерть и несколько слоёв лака, войдя в крепкое дубовое дерево, словно в растопленное масло. Рука наглеца мелко задрожала от запоздалого испуга.

А Олег Владимирович, как ни в чём не бывало, повернулся в сторону дочери хозяина заведения и произнёс:

– Прошу прощения за наше с господином штабс-капитаном поведение, и разрешите откланяться.

Молодой человек слегка склонил лысеющую голову в сторону госпожи Мичуриной и её подруг и лёгким, упругим шагом направился к выходу. «Идиот!», – ругал себя в Белый последними словами. «Зачем, зачем выставился? Ведь мог же промолчать, будто ничего не слышал. Мог ведь? Мог! Нет, нужно было выпендриться!»

Олег Владимирович с силой хлопнул себя по колену, что, впрочем, не особо помогло успокоиться, и приказал кучеру править к казначейству.

Впрочем, Олегу Владимировичу, не смотря на происшедшее, пообедать всё-таки удалось. А вот Владимиру Сергеевичу Киселёву в тот день кусок в горло не лез. В который раз полицмейстер перечитывал телеграфное уведомление из Петербурга и в который раз ломал голову над вопросом: для чего, дьявол его дери, прислали в Благовещенск этого молокососа? Всего второй день сопляк в городе, а всё руководство полиции начало терять покой и самообладание.

Полчаса назад Киселёву позвонил глава казначейства и сообщил, что инспекция из Петербурга приступила к проверкам. Владимир Иванович перечислил документы, которые потребовал предоставить для проверки господин Белый. Главу полицейского ведомства удивляло то, что, помимо чисто прямых финансовых отчётов о перечислениях средств на нужды армейских и полицейских формирований, проверяющий проявил заинтересованность к окладам офицерского состава и чиновников его управления. Эти-то бумаги для чего ему? Владимир Сергеевич прекрасно знал, если кое-какие делишки и прокручиваются с государственными средствами, то только не по данной бухгалтерии. Ещё не нашлось в России идиота, который бы нарушил табель о рангах. Это примерно то же, что самому себе выкопать яму, и живьём себя похоронить.

Ушаков Владимир Иванович тоже был крайне удивлён данным обстоятельством. Тем более, что к Белому, по просьбе Киселёва, он приставил самого опытного работника, который полдня внимательно наблюдал, как петербургский мальчишка тщательно переписывал данные именно из тех самых папок, в то время, как остальные только бегло просмотривал. К тому же произошедший меж ними странный разговор об игорных домах, переданный Ушакову стариком, вносил новую окраску в сферу деятельности господина Белого.

Владимир Сергеевич поднялся из-за стола и прошёл к телефонному аппарату, висевшему на стенном проёме между окнами, выходящими на Большую улицу. По пыльной дороге прошла колонна солдат под руководством двух унтеров. В руках служивые несли сменную одежду и по куску мыла. Две роты артиллеристов вели в баню. Владимир Сергеевич с раздражением дёрнул за шёлковый шнур, и гардины мягко опустились к полу, закрывая вид из окна. Киселёв поднял мембрану, в которую следовало говорить, и покрутил ручку телефонного аппарата. Спустя несколько секунд его соединили с домом губернатора. Алексея Дмитриевича в родных пенатах не оказалось, что, однако, нисколько не смутило начальника полиции. Он попросил супругу губернатора передать, что сегодня вечером всенепременно нанесёт визит к Его Превосходительству, и не один, а со столичным гостем, и добавил, что очень бы хотел аудиенции с Алексеем Дмитриевичем один на один, без всякого рода помощников и секретарей.

После телефонных переговоров Киселёв вернулся к беспокойной мысли: «С чем же вы к нам приехали, господин титулярный советник? Неужели для того, чтобы сместить кого-то с занимаемой должности? А что? Вполне возможно.

Когда кто-либо из чиновников, попавших в Благовещенск не по своему желанию, а только по воле вышестоящего руководства, начинал жаловаться на превратности судьбы и скулить по поводу того, что, мол, злая доля закинула их чуть ли не на край света, Владимир Сергеевич таких моментально останавливал единственной фразой. «Благовещенск – это ещё не край света,» – говаривал он в таких случаях, – «В Российской империи имеются места куда более отдалённые, и в которые ссылают неугодных не только из столицы, но и из Амурской губернии. К примеру, Сахалин. Или, тем паче, Камчатка.» После подобного аргумента расстроенный собеседник в момент преображался. Явно представляя себе все перспективы жизни вне нормальной цивилизации и культурного общества, каковое в Благовещенске всё-таки имелось. Теперь, судя по всему, ситуация складывалась так, что над головой самого начальника полиции навис дамоклов меч правосудия. А как всё хорошо шло восемь лет…

Однако, начальник губернской полиции жил не по принципу: сколько верёвочке ни виться… Нет, Владимир Сергеевич просто так сдаваться не собирался.

Что ж, господин Белый, – мысленно обращался он к своему отсутствующему визави, – Если вы ищете для отчётности неблагонадёжные личности, мы вам их предоставим. Не сразу. Зачем торопить события? Сначала следует убедиться, что вы в действительности прибыли к нам именно с такой целью: найти козлов отпущения, а не докапываться до финансовых прокруток промеж чинов государственных и местного купечества. И если предположение подтвердится, то вы, Олег Владимирович, повезёте в столицу не только прекрасный отчёт о выполненной работе, но и, в придачу пару – тройку свидетелей состава преступления. А с таким багажом можно и по служебной линии продвинуться. И уж кто-кто, а столичный хлыщ это должен тонко прочувствовать.

Владимир Сергеевич слегка потянулся, широко зевнул. Может, даст Бог, он хоть сегодня выспится, а то с приездом инспекции сон в последнюю ночь что-то к нему никак не шёл.

Как только гость из столицы спрыгнул с пролётки и вошёл в двери губернского казначейства, к извозчику тут же подошёл стоявший на противоположной стороне улицы Анисим Ильич Кнутов.

– Рассказывай, – без какого-либо приветствия, тут же обратился он к хозяину гужевого транспорта, – Где были? Чем твой пассажир занимался? Может, говорил о чём-нибудь? И детали, детали не упускай.

– Так, Анисим Ильич, рассказывать мне пока что нечего. Как вы приказали, утром я их благородие встретил. Ехали до казначейства молча. Потом ждал. Вот на обед съездили, в «Мичуринскую». Теперь назад приказали привезти. И всё.

– И что, всё время молчал?

– Так точно, ваше благородь!

– Понятно. – протянул Анисим Ильич и нервно почесал до синевы выбритую шею. – О завтрашнем дне, хотя бы вскользь, хоть что-нибудь говорилось?

– Да, вроде, нет. – промычал извозчик.

– «Вроде, да как…» – передразнил мужика сыщик. – Запоминать надо, коли тебя на столь ответственное дело приставили.

– Так, ваше благородь, я же говорю, молчали они всё время. А если что и бормотали, то так тихо, что я и разобрать не мог.

– А ты в следующий раз смоги! – Взорвался Кнутов и сплюнул на дорожную пыль. – Завтра доложишь мне, что да как. Постарайся войти в доверие к нему. Разговори его. Что мне, научить тебя, как это делается?

– Да нет, ваше благородь. Мы сами, как-нибудь, – кучер стянул с головы картуз, вытер рукавом рубахи вспотевший лоб, и, видимо собравшись с духом, негромко проговорил. – Разрешите, Анисим Ильич, поделиться с вами некоторыми сомнениями.

Сыщик бросил взгляд на казначейство и утвердительно кивнул головой.

– Тут такое дело, – начал рассказ мужик. – В «Мичуринскую» его благородие ехали в очень хорошем расположении. Ну, в таком, когда у мужика всё складывается хорошо.

– И… – с нетерпением вставил реплику Кнутов.

– А возвращался он совсем в другом состоянии.

– В каком другом?

– Да будто его там неприветливо встретили. Хмурые они вышли из «Мичуринской». Злые.

– Ругался, что ли?

– Да нет. Не ругались. Наоборот, всю дорогу молчали. Но я-то чувствую, когда у человека на душе легко, а когда кошки скребут. Так вот, у их благородия было настроение, будто либо ему гадость сделали, либо он совершил такое, за что потом винил себя.

– А ты сам не заглядывал в «Мичуринскую»?

– Как можно? – с удивлением ответил извозчик. – Нам туда дорога заказана.

– Значит, кто помимо нашего гостя там присутствовал, ты не видел?

– В том то и дело, что видеть не видел, но подозрения высказать могу. У входа в «Мичуринскую» дрожки стояли, всему городу известные. Чёрные, лакировка свежая, европейского образцу…

– Дочери Кириллы Игнатьевича?

– Совершенно верно-с. Вот она-то, скорее всего, может дать ответ на вопрос, что нашему молодцу так подпортило настроение.

– Ну вот, – Анисим Ильич осклабился, – а ты говорил: ничего не заметил, ничего не услышал… Оказывается, можешь, когда хочешь. Что-нибудь ещё приметил?

– Нет, ваше благородь!

– Что ж, тогда я в «Мичуринскую». А ты жди. И ежели что, тревожь. Даже ночью.

Олег Владимирович стремительно, переступая через две ступеньки, поднялся на второй этаж городского казначейства, прошёл к своему кабинету и, без предупреждения, распахнул дверь. Ермолай Константинович отсутствовал. Белый, всё ещё находясь в раздражении, вошёл во внутрь, тщательно осмотрел оставленные на столе бумаги, после чего облегчённо опустился на стул и удовлетворённо хмыкнул. Как он и предполагал, старик внимательно перелистал всё, над чем Олег Владимирович работал в течение четырёх часов. И, естественно, побежал к начальству, на доклад.

«Да, господа провинциальные чиновники,» – инспектор из Петербурга вновь поднялся на ноги, подошёл к окну, распахнул его створки и с наслаждением втянул в лёгкие свежий, дурманящий воздух. – «Могу только себе представить, как у вас теперь трещит голова от загадок, которые я вам подсунул. По логике, следующий шаг теперь должен, нет, просто обязан сделать господин Киселёв, представив меня губернатору. А иначе нельзя никак. Иначе – тупик.»

Белый достал из кармана жилета луковицу часов завода Павла Буре. Двадцать минут четвёртого. «Отлично,» – тихо, чуть ли не в нос, произнёс Олег Владимирович.»Господин Киселёв, ау, я к встрече готов. И даю вам час на то, чтобы вы меня пригласили. Впрочем, нет, час многовато. Даю вам полчаса. Поспешите, поторопитесь, Владимир Сергеевич! Хватит раздумывать над моими действиями. Приступите к своим. Пора сделать ход, как вы недавно изволили выразиться, на вашей простой шахматной доске.»

За дверью послышались шаркающие шаги Ермолая Константиновича. Белый, услышав их, торопливо схватил в руки первые попавшиеся листы, испещрённые цифрами и таблицами, и принял вид, будто внимательно вчитывается в содержимое.

А Полина Кирилловна Мичурина, неожиданно почувствовав некоторое недомогание, покинула подруг, отказав навязчивому штабс-капитану в просьбе проводить её до дому. Уже сидя в пролётке она призналась себе, что поведение незнакомого молодого человека её взволновало до глубины души. Нет, девушку привело в восторг не самообладание незнакомца. Тем более, ей не понравилась его реакция. Полину Кирилловну потрясло совсем иное. То, к чему она не привыкла. в силу своей избалованности: молодой человек не обратил на неё внимания. Его прощальная фраза была не в счёт. Он общался с ней так, будто пред ним сидела барышня неопределённого возраста: почтительно, уважительно и безразлично. Полина Кирилловна глубоким, женским нутром чувствовала, что петербургский повеса пренебрежительно её проигнорировал. Её, ту, на кого молилась едва ли не большая часть мужского населения города!.. Ту, которой чуть ли не ежедневно признавались в любви офицеры и студенты, чиновники и купеческие сынки, молодые и старые. Ту, которая отказывала им всем, одним смеясь в лицо, другим, предлагая вместо любви дружеские отношения. Ту, для которой…

Странные чувства захлестнули Полину Кирилловну. Чувства, ранее ей не ведомые, доселе не испытанные, не понятные и не приятные. Девушка вскочила на ноги, резко развернулась, схватила с подушки сиденья привезённый из Англии и случайно забытый отцом стек и хлестнула им по плечу ни в чём не повинного кучера.

– Что плетёшься, как сонная муха? Давай, гони!

Вторично повторять не пришлось. Хлыст вмиг ожег круп лошади, та от боли мотнула головой, и пролётка понеслась вдоль широкой, почти безлюдной улицы, оставляя за собой клубы тёмной, тяжело оседающей пыли, унося в неизвестность растревоженную девичью гордость.

Глава четвёртая

 
Фигуры Дафнис высыпал, и в строй
Бойцов поставил двух противных войск.
Агат и кость слоновая блестят,
Шестнадцать в каждом лагере солдат.
Различны положенье, имена,
И сила их друг другу не равна.
"Скажи, о муза, – Зевс глядит с небес, —
Кто так расположил их на доске!?"
 

(Уильям Джонс, «Каисса» (1763)

Анисим Ильич Кнутов оправил полы сюртука и толкнул рукой дверь, ведущую в гостиницу господина Мичурина. Та распахнулась без единого звука. Анисим Ильич удовлетворённо хмыкнул: он терпеть не мог, когда что-либо скрипело, трещало, свистело, одним словом, своим звучанием выводило его из равновесия.

Гостиничная прислуга тут же со всех ног бросилась к новому посетителю, тем паче, что оного, и его привычки, они прекрасно знали.

– Анисим Ильич… – запел старший из слуг с правой стороны сыщика.

– Как мы рады вас лицезреть! – тошнотворно прошелестело с левой щеки Кнутова.

– Чего изволите? – не унималась правая сторона. – Имеется в наличии балычок. Свеженький!

– А Дмитрич приготовил отбивные! Как вы любите – со шкварками! – исторгала славословие левая сторона. – Вкуснота первостепеннейшая!

– Да под водочку!

– Да с хреном и горчичкой…

Анисим Ильич оттолкнул навязчивого полового и прошёл в центр зала.

Ресторация господина Мичурина являла собой небольшое по размерам помещение, в котором хозяин разместил на небольшом расстоянии друг от друга два десятка столов, пред коими стояли по четыре стула с мягкой ситцевой обивкой. Самыми популярными в заведении считались места перед окнами, занавешенными тяжёлыми атласными гардинами. Об этом Анисим Ильич знал по личному опыту, так как имел счастье неоднократно посещать «Мичуринскую» с некоторыми незамужними девицами, имеющими сомнительную репутацию. Вот и теперь он непроизвольно бросил взгляд на три самых популярных столика, но никого за ними не увидел. Кнутов резко развернулся, быстро оглядел зал, но знакомую фигурку дочери хозяина заведения не было видно.

– Мне сказали, к вам сегодня наведывалась Полина Кирилловна? – Кнутов ткнул указательным пальцем в грудь любителя отбивных с горчицей.

– Так точно. – неожиданно по-военному, ответил тот. – Были-с. Но уехали. Минут как десять тому.

– С кем были?

– Так, с подругами. И с господами офицерами, из артиллерийского полка.

– Со штабс-капитаном, небось? – вяло поинтересовался Анисим Ильич.

– Так точно-с. С ними-с!

– И куда она с офицерами поехала?

– Так нет, Анисим Ильич, – встрял в разговор второй слуга. – Они сами покинули заведение. Одни! Господа офицеры с подругами уехали от нас без неё!

– Странно. – сыщик изобразил на лице недоумение. – Редкостное событие: Полина Кирилловна поссорилась со своим бомондом?

– Никак нет-с, – слуга перешёл на шёпот. – Никто не ссорился. Причиной столь скорого отъезда Полины Кирилловны стало поведение нашего нового постояльца.

– Это, того, что прибыл из столицы? – показал информированность Кнутов.

– Совершенно верно! – теперь Анисиму Ильичу шептали во второе ухо. – Очень странный молодой человек. Приехал пообедать, а в результате за каких-то несколько минут сумел поссориться с господином штабс-капитаном.

– Причина ссоры? – Кнутов даже не знал, к кому из двоих прихлебателей отнести вопрос, и потому произнёс его громко вслух. – Кто первый начал? С чего?

– Не могу знать! – ответил дрожащим голосом тот, что стоял слева.

– Мне так кажется, – внёс свою лепту в разговор второй слуга, – что причиной ссоры были, всё-таки, господа военные. Однако, реакция господина из двадцать шестого номера просто потрясла нас. Представьте себе, Анисим Ильич, он сумел вогнать серебряный столовый нож в столешницу!

– Мы его, то есть нож, потом минут десять не могли вытащить. Лезвие чуть ли не в гармошку согнулось, – пожаловался любитель балыка.

– А нож-то чуть не попал в руку господина штабс-капитана! – любитель отбивных положил свою руку на стол и наглядно показал, куда угодил нож, брошенный постояльцем. – Вот, промеж энтих самых пальцев он и воткнулся! Господина офицера аж в пот бросило от волнения.

– И что? – поинтересовался Анисим Ильич. Конечно, ситуация была довольно оригинальная, но для сыщика не столь неожиданная, учитывая, как господин Белый разделался с ним самим вчерашним вечером. Кнутов даже причмокнул от удовольствия. Наконец-то, хоть кто-то сумел приструнить господ артиллеристов. А то совсем обнаглели, как прибыли в Благовещенск. Считают, что с их приездом город должен буквально стелиться от счастья. – Полина Кирилловна перепугались?

– Если бы! – зашептали с правой стороны. – Как мне кажется, совсем наоборот! Я не слышал, что они сказали подругам, но после их отъезда настроение господина штабс-капитана вовсе испортилось.

– Мы так думаем, наш постоялец произвёл на госпожу Мичурину очень приятственное впечатление! – прошептали с левой стороны.

– И нам кажется…

– Всё, довольно! – оборвал мичуринских слуг сыщик. – Все остальные соображения оставьте при себе. А теперь к делу. Кто обслуживал вчера постояльца из двадцать шестого номера?

– Как кто? – чуть ли не с удивлением произнёс тот, что стоял слева. – Митька, Томкин сынок. Ну, той, что прибирает в нумерах.

Кнутов понятия не имел, кто такая Томка, но виду не подал, а только добавил:

– Где он сейчас?

– Да, наверное, матери помогает.

– Мухой его ко мне! – приказал Анисим Ильич, впрочем, ни на что особо из разговора с мальчишкой не рассчитывая. – И отбивные подайте.

– А водочку-с? – с надеждой в голосе проговорил слуга.

– После. Вечером. – Кнутов кинул на стол котелок, и упал на стул, вытянув длинные ноги. – И ещё. Предупреди Дмитрича, пусть на ужин приготовит уху. И чтоб перцу побольше! Как я люблю.

Дом военного губернатора располагался в довольно живописном месте. На берегу Амура, внутри городского парка, невдалеке от театра господина Роганова, самого популярного в городе заведения. Особняк губернатора состоял из двух фасадов. Левый, главный, как догадался Олег Владимирович по количеству освещённых окон и каменному крыльцу, выходил в сторону парковой зоны. Именно в нём находились кабинет господина Баленского, приёмная, библиотека, зала для гостей. Правый фасад смотрел на реку, и выполнял бытовые функции. Там помещались спальни, столовая, игровая комнаты.

Дыхание молодого человека перехватило. Где-то там, внутри этого солидного, двухэтажного, каменного, и всё-таки довольно простого, в сравнении со строениями Петербурга, здания скрывалась та незнакомка, которая заставила трепетать его доселе спокойное сердце. Губы молодого человека вмиг пересохли. Как бы хотелось её увидеть вновь! Нервная дрожь прошла по всему телу, в предчувствии встречи. Впрочем, тут же подумалось Олегу Владимировичу, девушка могла и не быть дома. Находиться где-нибудь у подруг. Да мало ли! Любой вариант Олег Владимирович не исключал. А потому, он собрал всю волю в кулак, спрыгнул с дрожек на землю, подождал, когда Владимир Сергеевич Киселёв первым проследует к дому губернатора, и направился следом за ним к центральному входу в здание, обрамлённому двумя рядами колонн дорического стиля.

Алексей Дмитриевич явно ждал прибытия гостя из столицы. Генерал – лейтенант надел парадный мундир, в коем Владимир Сергеевич видел военного губернатора за четыре года знакомства раз, наверное, восьмой. Да и то по причине празднований и торжеств. А вот так, в домашней обстановке, при мундире Баленского полицмейстер видел впервые.

На шее и груди Алексея Дмитриевича горделиво расположились ордена Святого Владимира 3-й и 4-й степеней, ордена Святой Анны трёх степеней, и орден Святого Станислава третьей степени.

Олег Владимирович с искренним любопытством рассматривал главу Амурской губернии. Статный, высокий, подтянутый, с роскошной, окладистой бородой, седовласый, Алексей Дмитриевич явно импонировал столичному гостю. Олег Владимирович тут же отметил скромность губернатора. На груди господина Баленского, вспомнил Белый, отсутствовали медали, которые губернатор по какой-то причине сегодня не надел. В частности, тёмно – бронзовую медаль, коею Алексей Дмитриевич был награждён лично из рук государя, 15 мая 1883 года, в честь коронования Их Императорского Величества. Не было видно и памятной медали в честь коронования императора Александра ІІІ. Что уж тут было говорить о медали за труды ратные Алексея Дмитриевича в деле всеобщей переписи населения в 1897 году.

Пока Алексей Дмитриевич провожал гостей наверх, в свои апартаменты, Олег Владимирович мысленно перелистал досье на Амурского губернатора, с которым успел познакомиться в Петербурге и мысленно воспроизвёл те данные, которые запомнил его натренированный мозг.

Баленский Алексей Дмитриевич был назначен военным губернатором Амурской области 14 апреля 1897 года. До этого занимал должность начальника штаба 15-го армейского корпуса, был начальником штаба Брест-Литовской крепости. Исполнителен. Верой и правдой служит царю и Отечеству.

Белый невольно улыбнулся: сегодня, в этом доме его явно ждал какой-то подвох. Дело в том, что в личном деле генерал-лейтенанта говорилось о многом, но никоим образом не упоминалось о преклонении Алексея Дмитриевича пред любыми чинами, насколько высоки бы они ни были. Характер генерал-губернатор имел в некоторой степени неуравновешенный и горделивый. Впрочем, с некоторых пор род Баленских гордыню-то поумерил.

Официальная версия перевода Алексея Дмитриевича в Благовещенск состояла в повышении по табели о рангах. Но истинная причина отправки генерал – лейтенанта в один из самых отдалённых уголков империи заключалась в двоюродном племяннике губернатора, эсере – народовольце, который имел наглость вместе с подельниками организовать покушение на Московского градоначальника, князя Растопчина. Здесь, в Благовещенске об участии родственника губернатора в той истории никто не знал. Губернский полицмейстер – тоже. Но Белого перед отъездом посвятили в «семейную тайну» господина Баленского. Досье на генерала Олегу Владимировичу в Петербурге показали специально, на тот случай, ежели губернатор не станет оказывать посильную помощь, или чинить всякого рода препоны.

Алексей Дмитриевич, дружески улыбаясь, проводил гостей в кабине, и предложил присесть в специально приготовленные кресла возле небольшого антикварного столика, на котором стояли прохладительные напитки.

– Угощайтесь, господа. – губернатор первым налил в свой бокал немного вина. – Итак, Олег Владимирович, разрешите полюбопытствовать, как дела у вас там, в столице? Как вы понимаете, мы находимся далековато от западной цивилизации, а потому проглатываем любую информацию оттуда.

– Как говорил Александр Сергеевич: «за морем житьё не худо…». – Олег Владимирович держал спину ровно, словно сидел перед преподавателем в академии и сдавал экзамен. – Ну, а чудес в столице давненько не бывало. Я так полагаю, вернись вы сейчас в Петербург, у вас бы сложилось впечатление, будто вы его и не покидали.

– Так ли? И жизнь не кипит? – удивления в голосе губернатора Белый не услышал. Потому, как и до переезда в Амурскую область Алексей Дмитриевич своими посещениями Петербург особо не баловал. Об этом Олег Владимирович тоже был заранее проинформирован.

– Чему же там кипеть? Балы стали проводить крайне редко. Теперь в моде больше салуны, и аристократические вечера. Как я их называю, кружки по интересам. Довольно нудная, скажу вам, вещица. Это то, что происходит в нашем обществе. А если брать в целом, картина будет такова. Мастеровая голытьба начала распоясываться. Взяли моду устраивать какие-то забастовки, стачки. Повсюду высказывать недовольство жизнью. Надеюсь, у вас такого не наблюдается?

– Да откуда? Бог миловал. Это там они, то есть политические, смелы. А как к нам попадают, то сразу смирненькими становятся. Законопослушными.

– Это радует. Школы в столице объявились, для так называемой рабочей молодёжи.

– А вот это дело похвальное, – вставил Киселёв, взглянув на губернатора. – Хоть кулаки по пьянке распускать не станут. А то как праздник, то мордобой. Спасу нет.

– Я тоже так считал. А после мнение поменял. Распускает мужичьё кулаки, и ещё как, не смотря на то, что и ходит в ту самую школу. – Белый хотел, было, наполнить свой бокал, но передумал. Ему позднее предстояло на досуге посидеть, поразмыслить, проанализировать последние события, а для этого требовалась свежая голова, наполненная трезвыми мыслями. – А ещё, простите, дрянь всякую принимаются читать. Навроде, господина Каутского. Начитаются, и свои тренированные, только теперь уже в некотором роде, образованные, кулаки пускают в ход. Но не по пьянке, а, так сказать, по убеждениям.

– Сие нам знакомо, – вставил реплику генерал – губернатор. – Таких ссыльных грамотеев у нас пруд пруди. Да в основном из интеллигенции.