Текст книги "Эндорфин"

НАЧАЛО НАЧАЛА

Я очнулся от дикой боли в области лица, которую причинил мне стервятник, решивший поживиться плотью и кровью. Ночные события казались мне дурным сном, который был послан мне гневными богами. К сожалению, это было далеко не так. Я попытался протереть своё лицо, но как только я прикоснулся к нему, его тут же пронзила острая, похожая на бритвенное лезвие, боль. Почувствовав её, я, наконец, осознал, что всё ещё жив. Однако я не был рад. Нужно быть жалким ничтожеством-нарциссом, чтобы радоваться хоть чему-то после произошедших событий. Присев наземь и осмотревшись, я узрел, что нахожусь в канаве недалеко от своего дома. Рядом не было ни тела матери, ни тела отца. Меня не радовало прелестное солнце, мирно стоявшее в зените и освещавшее всё вокруг: поле пшеницы, по которому несколько дней тому назад я бегал вместе с матерью; деревья, шумящие колышущейся на ветру листвой; мягкая ярко-зелёная трава, шепчущая мне песнь. Меня постигало лишь отчаяние. Встав на ноги и оглянувшись по сторонам, я увидел небольшой ручеёк, стекающий по камням и иссохшим ветвям. Подойдя ближе и, не без боли умывшись от крови и пота, я посмотрел на своё отражение. Столь ужасную картину не смог бы нарисовать даже бродячий пёс, взявший в свою пасть кисть. Моё лицо было раздроблено, будто бы от куска чёрствого хлеба откололи кусок. С левой стороны лица моего виднелась белая скуловая кость, вокруг которой красовались рваные раны и уже засохшая на солнце коричневая кровь. Это невероятное зрелище погрузило мой детский мозг в глыбу жестокого отчаяния, покрытую ненавистью и непонимаем.

Кое-как придя в себя, я отправился на поиски своих родителей. Но ни в канаве, ни в посадке, ни на территории дома я не нашёл ничего, кроме следов крови и трости отца, что была вбита в землю на том же месте, где убили мою мать. Войдя в дом через разбитое окно, я увидел лишь голые стены и поломанную мебель. В кабинете отца украли всё, что могли унести: золото, деньги, драгоценности. Воры вынесли даже обсидиан, который был вставлен в бревенчатые стены.

Больше я не видел себя в этом доме. Я обработал свою рану целебными травами и, взяв лопату, вырыл то небольшое состояние, что сумел скопить за несколько лет. Я не стал закапывать появившуюся яму. Из земли, которую выкопали мои руки, я соорудил небольшую горстку – импровизированный кенотаф в память о родителях. Несколько часов я прорыдал около него, совсем забыв о боли и ранах. Мне было некому помочь, у матери не было друзей, а у отца были точно такие же алчные коллеги, желающие лишь наживы. Точно такие же, как и те воры.

Не без труда вытащив трость из земли, я завязал на её конце узелок с монетами и положил на своё хрупкое, будто свеча, плечо. Отправиться я решил в ближайший портовый город, находившийся в нескольких десятках километров от моего дома. У меня не было и соседей, наш дом в одиночестве простирался на окраине леса. Наших лошадей вместе с повозкой угнали грабители, поэтому я пошёл своими ногами. Хотя я бы и не смог справиться с управлением, ведь этим, естественно, всегда занимался отец. Началась пешая прогулка вслед за уходящим солнцем, которую я бы не пожелал никому.

Ночь наступила довольно скоро, однако спать мне совершенно не хотелось. Каждые десять минут я делал небольшие передышки, ведь трость была очень тяжела для совсем юного человека. Постоянно гнетущее чувство отчаяния и страха тревожило меня, а глядя на лунный свет, мне хотелось рыдать. Он напоминал мне белый свет лампадки, покрашенной эмалью, которую зажигала моя мать по вечерам. По дороге мне посчастливилось найти маленький гвоздь, который, скорее всего, выпал из подковы какой-то из уже не наших лошадей. Рана на моём лице не затягивалась. Это было совершенно очевидно. Такая рана вообще не зажила бы без лечения. Через несколько часов я добрался до небольшого озера, где испил воды и промыл рану с гвоздём от грязи. Распустив остатки рукава на нитки, я выбрал самую крепкую и толстую. Самая лучшая идея, которая тогда взбрела мне в голову, была ужасна, но в то же время необходима. Я проткнул уже давно затупившимся гвоздём свою кожу и, протиснув через неё нить, покрепче затянул. Конечно, меня пронзила невероятная боль, но кофта, которую я прикусил, совсем немного помогла мне. Я кричал от боли. Не только от физической, но и душевной. Моё сердце словно пронизывали тысячи игл, раскалывая его напополам. Я понял, что моя жизнь разделилась на до и после.

Несколько часов я сидел около озера и смотрел. Смотрел на себя, смотрел на тёмное небо, полное звёзд и надежд, смотрел на луну, отражающую далёкий солнечный свет. Она была не такая, как обычно: будто бы размер её непостижимым образом увеличился в несколько раз, а свет от неё исходящий стал столь ярким, что в зеркальной глади озера можно было рассмотреть каждую мою ресницу. Мне казалось, что луна становилась больше с каждой горькой слезой, пролитой мной из-за потери близких мне людей.

Спать всё ещё не хотелось. Грусть, тоска и злоба пожирали меня изнутри. Эти чувства были похожи на стаю голодных акул, которые всплыли на поверхность в поисках очередной жертвы. Посидев ещё немного, я пошёл дальше. Однако на сей раз я шёл уже не за прекрасным солнцем, а за яркой луной.

Спустя два дня, изнеможённый от пути и голода, я увидел его. Дребугар. Город, славившийся своими морепродуктами, драгоценностями и различными товарами из-за границы. Вокруг него стояла величественная минерально-каменная стена, испокон веков служившая опорой и защитой города. Свет мудрого солнца освещал абсолютно каждый камень, входивший в состав этого архитектурного шедевра. Красота стены заключалась далеко не в камне, а в мраморе, что дополнял стену так же, как кристально белые песчинки дополняют горсть песка. Высота была не сравнима ни с чем. Стражи, стоявшие наверху, казались мне дорожной пылью, которая покрывала мою изодранную одежду и иногда попадала в глаза. Закрытые деревянные ворота открылись предо мной словно гильотина, только что казнившая очередного безумца. За воротами были железные решётки, толщиной в мою руку. Между ними не смогла бы пролезть даже голова младенца, а запах железа, исходящий от них, был уловим за десятки метров.

– Стой! Кто таков будешь?! – строго и раздражённо спросил человек, стоявший по ту сторону стены.

– Я… Никто… – сказал я. Из моих глаз ручьём потекли слёзы, а губы мои тут же уловили мягкий привкус соли и железа.

– Ну что же, Никто, расскажи мне свою историю, – раздался сзади меня холодный бас.

Я обернулся и увидел высокого и тощего человека, больше похожего на ствол сухого дерева, нежели на представителя рода людского. Его бледная кожа блестела на ярком солнце, а густые брови были покрыты испариной. Он смотрел на меня как-то странно. Так смотрела на меня мать, когда я совершал проступки. Но во взгляде его было и нечто иное. Это было… Удивление? Обречённость? Что-то совершенно мне непонятное. На его лице красовался огромный шрам. Только зверь мог оставить его, подумалось мне. Мужчина подошёл и крепко обнял меня за плечо.

– Открывайте ворота! – громко рявкнул он.

– Ты знаешь правила, Лебсли! Это уже не впервой! – Огрызнулся сторож, но тут же получил сильную затрещину от кого-то.

– Пусть проходит, – раздался весёлый приглушённый голос.

Я не смог разглядеть лица этого человека из-за решёток, но строгая форма цвета голубой лазури, надетая на него, дала мне понять, что он далеко не последний человек в этом городе.

– Простите за грубость, сэр! – извинился сторож, попутно потянув за рычаг.

Как только ворота открылись полностью, Тощий, а именно так я прозвал Лебсли, затащил меня внутрь. Передо мной открылся шикарный обзор на город: величественные белокаменные дома слева и справа; длинная и чистая улица, вымощенная камнем и мрамором; златая колокольня, тот час запевшая будто бы для меня; многочисленные лавки и таверны, заполнявшие всю улицу. Магазины с драгоценностями и бесконечное количество стражей, вооружённых до зубов: гигантские алебарды, блестящие на солнце, короткие сабли, закреплённые на кожаных поясах и деревянные дубины на спине. Вдали виднелась синева океана. Такая же, как и форма человека, впустившего нас. Густая борода, завязанная в косичку, длинные волосы, хвостиком закреплённые на макушке, длинный и тонкий шрам на брови, тянущийся до скулы. Глаза его были ярко-голубого цвета, а нос напоминал картошку.

– Давно не виделись, Лебсли! – обратился он к Тощему, радостно улыбаясь.

В ответ не последовало никакой реакции, а воздух как будто потяжелел.

– Кто вы и куда меня тащите?! – не выдержав, закричал я.

– Замолчи, малой, ты меня раздражаешь, – проскрипел зубами Тощий.

– Отпустите меня! – начал вырываться я, кусая его иссохшую руку.

Звонкий шлепок. Моё сознание тут же улетело куда-то далеко за горизонт, распадаясь на многочисленные сны.

– Просыпайся, – ткнул он меня в бок.

– За что вы так? – спросил я с безысходностью в голосе

Меня отдадут в рабство? Я буду вечным пленником этого города? Так думал маленький я.

– Садись и ешь, – приказал он мне.

Звук пустого желудка тут же раздался в комнате, где я очнулся. Я и вправду не ел несколько дней.

Я сел за импровизированный стол, коим на самом деле являлась бочка из-под рома, после чего печально посмотрел на предложенную мне пищу. Кусок чёрствого хлеба и варёная треска. Я терпеть не мог рыбу, для меня она зловонно пахла мертвечиной, но нужно есть, чтобы жить, да и голод повелевал мной, заставляя глотать слюну. Я съел даже кости, которые не были удалены из рыбы. Я даже не подумал про них, ведь дома мать заставляла меня есть рыбу, из которой предварительно были удалены все кости и прочая ересь. Начисто вылизав тарелку, я осмотрелся вокруг. Маленькая комната с одной гнилой кроватью, на которой лежало сено вместо одеяла, матраца и подушки. Сухое и колкое. Одно лишь воспоминание о нём заставляет меня чесаться. В помещении находилась старинная кухня с небольшой буржуйкой и маленькими невзрачными шкафчиками. Больше в комнате не было ничего, за исключением стола-бочки и двух старых стульев. Такие же стулья были в кабинете отца. Видимо, Тощий стащил их из какой-то таверны.

– Идём, – схватил меня за руку Лебсли и потащил в соседнюю комнату.

Она больше напоминала кабинет врача, к которому меня водили родители. Однако было небольшое исключение. Грязь, смрад и кровь. Они были повсюду.

Стол, кресло, зеркало, комод, мысленно перечислял я все вещи в близлежащем пространстве.

Тощий усадил меня в кресло, протёр зеркало от кровавых разводов столь же грязной тряпкой и достал из комода полупустую склянку, две чистые тряпки и изогнутую иглу с толстой нитью.

– Готовься, – сказал он, засовывая в мой рот одну из тряпок.

Он окунул в склянку иглу на несколько секунд, достал её и полил мою рану той же жидкостью. Это был спирт. Я хотел кричать, но лишь мычание доносилось изо рта моего. Боль была невероятно сильная, зубами своими я сжимал кусок ткани со всей силы, но это не приносило никакого эффекта. Тогда я стал перечислять находящиеся в комнате предметы, дабы сконцентрироваться не на жестокой боли, а на чём-то отдалённом.

Стол. Кресло. Зеркало. Комод. Склянка. Игла. Нить. Тощий.

Снова спирт. Снова боль. Снова потеря сознания.

Очнулся я от уже знакомого тычка под бок.

– Подъём, – сказал Лебсли.

Я встал с кровати, на которую меня, видимо, перенёс Тощий. Протерев заспанные, заплаканные и отёкшие глаза, я посмотрел на него со страхом и ожиданием неизвестного.

– Добро пожаловать в банду, малой, – с ухмылкой рявкнул он.

– Какую ещё банду? – в шоке спросил я.

– В банду воров и отступников, – понизил тон Тощий.

СЕМЬ ЛЕТ СПУСТЯ. ТЕМНЕЕ ТЁМНОГО

Прошли многие годы с моего знакомства с Тощим. Все эти годы я постигал мастерство воровства в самой его красе. Карманные кражи, взломы домов и воровство драгоценностей у ничтожных жителей Дребугара были неотъемлемой частью моей жизни. Почему я назвал их ничтожными? Всё крайне просто. Они были жалкими, грешными и алчными созданиями, не ведающими ничего, кроме жажды наживы Для меня они были лишь серой массой кошельков, доверху набитых золотом. Они никогда не помогали кому-то, кроме себя. Все их жизненные цели были наполнены корыстью и злобой. Ужасными были не только их действия, но и их желания. Поступки, которые совершали эти люди, повергли бы в шок даже самого отъявленного злодея. Торговцы, располагавшиеся на главных улицах, не впускали внутрь своих магазинов людей, которые выглядели бедно или неухоженно. Охранники просто вышвыривали бедняков на улицу, не забывая ударить их пару раз. Для чего их били? Им это нравилось. Нравилось бить людей, за которых никто не мог вступиться. Нравилось ощущать вседозволенность и власть над слабыми. Эти ощущения были для них самыми сладкими. Однако даже этого было мало. Словно мёд, стекающий по губам, но не попадающий в рот. А потому убийства и насилия заполняли город с приходом ночи. Мрачной. Жестокой. Грешной.

Не все люди города были такими. Через несколько недель после моего первого прибытия в город я узнал печальную правду. Тощий рассказал мне, что золотой колокол, сообщающий о важных мероприятиях и новостях, был лишь покрашен краской золотого цвета. Город лишь создавал образ богатого и наполненного жизнью чуда света, на деле же он был отвратен, мрачен и жуток. За впечатляющей красотой главных улиц скрывались маленькие и кривые здания, грязные и ничтожные проулки. Именно в таких косых и неухоженных зданиях жили те, кого я действительно мог назвать людьми. Они смеялись и жили счастливо, несмотря на бедность. Они не были фальшивками, в отличие от самого Дребугара. Они были настоящими. Я видел их счастье столь же явственно, сколь видел своё несчастье. Я никогда не воровал у таких людей, хоть воровать у них было и нечего. Никогда бы не опустился до столь низкого поступка.

Мы с Тощим довольно неплохо ладили, но наши отношения нельзя было назвать дружескими. Мы были скорее деловыми партнёрами, которых связывала лишь работа. Тощий не был ужасным человеком. Да, он убивал. Да, он воровал. Да, он угрожал. Однако он делал это только по отношению к ужасным людям. Ужасным, как и сам город. Тощий никогда не бил меня, однако это не касалось затрещин, которые я получал за плохие деяния. Мой свёрток с монетами, которые я накопил много лет назад, никак его не интересовал. Этот человек действительно учил меня правильной жизни. Он заменил мне отца и мать, учил готовить, стирать и убирать. Наш дом, который когда-то был похож на заброшенный, стал сиять от чистоты. Я купил на нечестно заработанные деньги кровать для себя. Тощий же больше не спал на полу, как раньше, а занял старую кровать. Он научил меня и прекрасно лазить по карманам. Я был лучшим из лучших. Конечно же, после него самого.

– Идём, – сказал мне он, надевая непонятного цвета плащ.

Я знал, куда мы идём. На очередную встречу с Мамоном. Он был именно тем человеком, который разрешил открыть для меня ворота. Именно тем, кто помогал нам в передрягах, связанных с воровством. Почему он нам помогал? Он был жадным. Это был самый алчный человек из всех, кого я когда-либо видел. Ни одна монета, выпавшая из кармана человека, не останется для него незамеченной. Даже если это будет медяк. Он обязательно поднимет эту монету, протрёт и скажет: «Ещё одна монета в мою столь малую казну». Однако казна его не была мала. Она скорее напоминала огромный ангар, доверху забитый золотом, монетами и драгоценностями. Мамон был главой Дребугара. Город не тратил ни одной монеты для его обустройства. Даже главные улицы были построены жадными торговцами, дабы не отпугивать покупателей видом отвратительного города. Жадность купцов была щедростью по сравнению с жадностью главы. Почему мы шли на встречу с таким удивительно меркантильным человеком? Не нужно быть гением, чтобы понять, что дело всего лишь в деньгах. Мы отчисляли ему огромные проценты с краж у жителей города. Он забирал себе практически всё, не брезговал брать даже поломанные медяки. Нам же он оставлял лишь две серебряные монеты. Одну – мне, вторую – Тощему. Этих денег еле хватало даже на еду, поэтому я недоедал, чтобы отложить хотя бы пару медяков на мебель и прочие нужды.

Через полчаса бы были у таверны Мамона. Пройдя вглубь зала и повернув налево, мы открыли большую стальную дверь ключом, который дал нам глава. Это было невероятно щедро с его стороны. Помимо этого ключа и скудных процентов с краж он ничего нам не давал. За дверью была длинная деревянная лестница, ведущая глубоко вниз. Она казалась бесконечной, ближе к её концу мои ноги всегда гудели от усталости, а голова тяжелела, будто бы стены с непонятными готическими символами давили на меня. Крепкие каменные стены и потолок держали толщу земли над нами. Впереди был длинный коридор, длиной в несколько сотен метров. Лишь в самом его конце находилась дверь. Она была ещё тяжелее и крепче, чем та, что была наверху. От этой двери у нас не было ключа. Тощий постучал в неё семь раз. Тук. Тук-Тук. Тук. Тук-Тук. Тук.

Обычно открывался лишь её замок, и нам самим приходилось с невероятным усилием открывать её. А нашу долю нам выплачивали четыре человека в масках и капюшонах, которые выходили изнутри. Но в этот раз всё было иначе. Дверь легко и непринуждённо открылась, а из-за неё вышел Мамон. Он держал ручку двери левой рукой, на пальцах которых сияли золотые кольца с драгоценными камнями. Я смотрел на него с удивлением и тревогой. Моё сердце стало колотиться так, будто сейчас разорвётся. Я не мог представить себе человека, который мог хотя бы приоткрыть её в одиночку. Мамон же нараспашку открыл её. Один. Одной рукой. Я перевёл взгляд на Тощего. Его лицо не выражало ничего. Казалось, что он видел это не впервые.

– И снова здравствуйте, дорогие товарищи! – рассмеялся глава, протягивая руку Лебсли.

– Мы принесли золото и драгоценности, – проговорил Тощий, полностью игнорируя и приветствие, и протянутую руку Мамона.

– А ты как всегда недоброжелателен, Джон, – расхохотался он, убирая руку в карман.

Я не мог понять, почему он назвал Тощего Джоном. Похоже, что ему просто было наплевать на него и его имя.

– Вот, одну монету тебе, а вторую твоему, так сказать, карманному товарищу! – улыбнулся Мамон, глядя мне прямо в глаза. Нет. Он смотрел не в мои глаза. Он смотрел мне прямо в душу.

Тощий молча протянул руку и взял монету, я тоже протянул руку, чтобы взять монету, но когда я взял её, то она выскользнула из моей влажной от тревоги руки. Она отскочила внутрь помещения, и я непременно проскользнул мимо главы за ней.

Подняв монету, я встал и уже хотел уходить, но замер от удивления. Я находился в небольшой комнатушке, в которой не было ничего, кроме двух лавочек по бокам. Однако я увидел следующую комнату. Точнее, саму комнату я не увидел. Я узрел лишь золото, монеты и драгоценности, заполнявшие всё пространство внутри. Лишь узкая тропинка была проложена между богатствами. От изумления я открыл рот, но тут же закрыл его, чтобы не дать понять Мамону, что я всё видел. Возвращаясь обратно, я изобразил, что был доволен своей долей, насвистывая весёлою мелодию, которую я подслушал у местных детей.

Мы с Тощим начали идти в сторону выхода.

– Доброй вам ночи! – услышал я сзади довольный голос Мамона.

Хлопок закрывающейся двери быстро распространился по коридору и оглушил меня на несколько секунд. Столь сильный был удар.

– Кто он? – спросил я у Тощего.

– Демон, – как всегда кратко ответил он.

Такого поворота событий я никак не ожидал. Я мог понять и осознать многое, но чтобы глава города был демоном… Я пытался переварить информацию, только что дошедшую до меня, однако не мог в это поверить.

– Пора бы тебе снять розовые очки, – продолжал Тощий, – В этом городе большую часть населения составляют демоны. Их легко отличить от простых людей. Они коварны, жадны и самолюбивы. Я всегда учил тебя не сочувствовать тем, у кого мы крадём. Так я говорил тебе именно потому, что мы воруем у них. Демонов.

– Понятно, – обречённо промямлил я.

Как иронично. Демон посылает людей за богатствами его же собратьев. Такова сущность всех демонов или только Мамона?

– Демона легко отличить от человека. Пришло время научить этому и тебя, – сказал Лебсли.

Мы вышли из таверны. Уже был вечер. Тьма медленно, но верно окутывала город. На широкой и чистой улице начали зажигать фонари. Их тусклый свет падал на лица в спешке собирающихся купцов.

– Ты никогда не замечал ничего странного в поведении торговцев и стражи? – спросил он.

Я задумался. Все воспоминания о моих кражах нахлынули бушующей рекой, падающей откуда-то с вершины горы. За всё время проживания в городе я никогда не видел, чтобы статусные люди ели или пили, спали или отдыхали. Они всегда были полны энергии. Всегда с улыбкой зазывали богатых в свои лавки и заведения, а на мимо проходящих бедных даже не обращали внимания. Их глаза всегда были ярких цветов, а на лицах было много морщин. До этого момента я даже не подозревал, что Дребугар был разделён на два лагеря: с одной стороны были богатые и влиятельные демоны, а с другой были малоимущие люди.

– Они никогда не едят и не спят? – наконец спросил я.

– Именно. А ещё у каждого из них есть кольца.

Никогда бы не подумал, что обычное кольцо может обозначать принадлежность к демонам. Но я видел кольца далеко не у всех купцов.

– Кольца? Ведь не у каждого знатного человека в городе есть кольца, – сказал с непониманием я.

– Ошибаешься. Кольца есть у каждого демона. Они далеко не всегда носят их на пальцах. Обычно их зашивают в одежду. Так глава контролирует численность и состояние демонов. Эти кольца сделаны из стали, Мамон не столь щедр, чтобы раздавать золото и серебро. Также у каждого отродья есть клеймо. Оно находится на правом плече и имеет уникальный номер. Такой же номер выбит на кольце. Если номер на плече и кольце совпадает, – ты свой, если же нет, то… Лучше тебе не знать, что происходит с самозванцами.

– Теперь всё стало на свои места, – одновременно с воодушевлением и страхом ответил я.

Надежда окутывала меня с головы до ног. Почему? Я, наконец, поверил в людей. Если все отвратные люди на самом деле были демонами, то человечество даже близко не такое ужасное, каким я успел его представить. Люди, гуляющие за ручку по узким улочкам; работники подпольных приютов для животных; иногда подкармливающая меня остатками еды пожилая пара. Все они – настоящие и добрые люди. Если хотя бы часть человечества такова, то моя вера в людей вновь вернётся ко мне.

Но не стоит забывать, что и страх захватил даже самые удалённые уголки моего тела. Ведь демоны так легко и непринуждённо захватили целый город, если бы так было везде, то боязно даже представить судьбу человечества. Всё это время я жил бок о бок со столь страшными и непонятными мне существами, даже не догадываясь об этом. Это ли не истинный страх? Спустя долгие годы узнать о том, что те, кого я считал людьми, вовсе не являются таковыми. Но всё-таки я совершенно не уверен, что в других городах обитает столько же демонов. Безусловно, они могут там быть, но явно не в таком количестве, иначе людей бы давно поработили и использовали в качестве… Пищи? Хотя возможен и другой исход событий. По крайней мере, в Дребугаре. Люди приносят Мамону невероятную выгоду. Они работают в рабских условиях за еду и место под крышей. Дома в бедных районах выдают бесплатно. Но только тем, кто трудится. Труд – то, ради чего живут здешние люди. Они едят, чтобы трудиться, спят, чтобы трудиться, трудятся, чтобы жить. Живут, чтобы трудиться…

Тогда я впервые задумался о том, кем же на самом деле являлся мой отец. Мы жили в роскошном доме, ели дорогую пищу, спали на мягких постелях. Если он действительно был торговцем, то был ли он демоном? Определённо нет. Он радовался, смеялся и гордился. Эти качества не могут принадлежать демону. Но мне не давал покоя этот вопрос.

Странным был не только мой отец. У Тощего странностей было не меньше. Он никогда не спрашивал меня о прошлом, будто бы сам прошёл подобный путь. Или… Наблюдал за мной? Может, именно он причастен к зверскому убийству моей семьи? Почему он заботился обо мне всё это время? Кроме дел по дому и воровства я никак не помогал ему. Откуда появилась такая своеобразная, но всё же доброта?

Я никак не мог выбросить из головы эти мысли, но не решался спрашивать об этом Тощего. Вдруг все мои сомнения – лишь вымысел в голове неблагодарного человека?