Текст книги "«Герой нашего времени». М. Лермонтов"

Степан Бурачок
«Герой нашего времени». М. Лермонтов
(Разговор в гостиной)

– Вы читали, сударыня, «Героя» – как вам кажется?

– Ах, бесподобная вещь! По-русски ничего еще не было подобного… так это все живо, мило, ново… Слог такой легкий! Интерес – так и заманивает.

– А вам, сударыня?

– Я не видала, как прочла; и так жаль было, что скоро кончилось, – зачем только две, а не двадцать частей?

– А вам, сударыня?

– Читается… ну прелесть! Из рук не хочется выпустить. Вот если б все так писали по-русски, мы бы не стали читать ни одного романа французского.

– Ну а вы, Ив‹ан› Ив‹аныч›, что скажете?

– А мне кажется, что появление «Героя нашего времени» и такой прием ему всего разительнее доказывают упадок нашей литературы и вкуса читателей.

Все (в голос). Ах! да как это можно!.. Ах! кто этак варварски судит!.. Ах! это просто зависть!.. Ах! вот как убивают таланты!.. Ах! помилуйте, Ив‹ан› Иваныч!

Я. Mesdames, messieurs[1]1
  Дамы, господа (фр.).


[Закрыть], чем так спорить да шуметь, не лучше ли теперь же развинтить всю книгу, пересмотреть все ее пружины, подставки, винтики, части, обсудить – и тогда…

Они. Пересмотреть, обсудить… Настоящий мужчина! Кто рассуждает, когда надо просто – наслаждаться? «Герой» – истинное наслаждение! Душечка, как мил! ужасть как мил!

Я. Как вам угодно, mesdames; я хоть для себя это сделаю, пока вы наслаждаетесь.

Я, в самой вещи, развинтил «Героя» и вот что нашел: внешнее построение романа хорошо, слог хорош; содержание – романтическое по превосходству, т. е. ложное в основании; гармонии между причинами, средствами, явлениями, следствиями и целью – ни малейшей, т. е. внутреннее построение романа никуда не годится: идея ложная, направление кривое. Оболочка светского человека схвачена довольно хорошо, черты духа и сердца человеческого обезображены до нелепости. – Весь роман – эпиграмма, составленная из беспрерывных софизмов, так что философии, религиозности, русской народности и следов нет. Всего этого слишком достаточно, чтоб угодить вкусу «героев нашего времени», но в то же время для человека здравомыслящего, т. е. для профана в современном героизме, слишком неотрадно: от души жалеешь, зачем Печорин, настоящий автор книги, так во зло употребил прекрасные свои дарования, единственно из-за грошовой подачки – похвалы людей, зевающих от пустоты головной, душевной и сердечной. Жаль, что он умер и на могиле поставил себе памятник «легкого чтения», похожий на гроб повапленный – снаружи красив, блестит мишурой, а внутри гниль и смрад.

– Кто же вскрывает гробы?

– Правда, не следовало бы; но для медико-литературного «следствия» это необходимо.

Вот содержание гроба: «герой нашего времени» – за отличие сослан на Кавказ, в одну из заполошных крепостей. Он является коменданту крепости, штабс-капитану Максиму Максимычу. Максим Максимыч – герой прошлых времен, простой, добросердечный, чуть-чуть грамотный, слуга царю и людям на жизнь и смерть; нынче многие Максимы Максимычи переродились в «героев нашего времени». Кой-где в отставке по хуторам и на Кавказе по крепостям уцелели их отрывки. – Здесь Максим Максимыч весь целиком! – живой; и был бы единственным отрадным лицом во всей книге, если б живописец для большего успеха своего «героя» не вздумал оттенить добряка штабс-капитана отливом d'un bon homme[2]2
  простака (фр.).


[Закрыть] – смешного чудака. Таковы уже законы легкого чтения! – и в самом добре надо находить только забавное, смешное, иначе будет сухо и скучно. Зато как мил и как велик «герой», стоя рядом с Максимом Максимычем, который принял его в свою пустыню как друга, ласкал как брата, ухаживал за ним как отец; а тот?.. Тому все это было смешно, несносно… Только что не наделял он Максима Максимыча, за любовь его, щелчками по носу… Жаль, автор не воспользовался этим для полноты трескучих эффектов.

«Герой» – настоящий герой! В дождик, в холод целый день на охоте; все иззябнут, устанут, а ему ничего. А в другой раз, в комнате – ветер пахнет: уверяет, что простудился; ставнем стукнет – он вздрогнет и побледнеет; а на кабана ходил один на один. Близ крепости жил мирный князь-черкес, у него прекрасная дочка Бэла и сын-повеса Азамат. Позвали героя и Максимыча туда на праздник. Дочь, разумеется красавица, тут же танцевавшая, подходит к герою, поет ему песенку, а в песенке изъясняется в любви к нему. – Герой влюбляется; соперник, черкес Казбич, видит это и ревнует. У него чудесный конь. Конь ужасно нравится брату героини Азамату. Черкесы перепились, стали резаться на шашках, наш герой с штабс-капитаном за добра ума ускакали в крепость. Герой обдумывает план похищения Бэлы. Является брат ее Азамат. – «Тебе нравится конь Казбича?» – говорит герой. «Ужасно нравится, да ни за что не хочет продать!» – «А хочешь, я тебе добуду его – что дашь?» – «Что угодно!» – «Привези мне сестру» – «Хорошо». – Сказано – сделано! Герой украл коня у Казбича, отдал Азамату, получил Бэлу, Казбич убил отца Бэлы, Азамат пропал без вести. В первый день похищения Максим Максимыч узнал об этом и, как комендант, пришел наказать героя: «Вы сделали мерзкое дело – отдайте вашу шпагу».

– Митька, шпагу! – сказал герой, не вставая с кровати.

– Зачем ты увез Бэлу?

– Да когда она мне нравится.

Против этой логики комендант не нашелся, махнул рукой, а герой зажил с героиней как с женой; после четырех месяцев она ему надоела. Он начал скучать, уходить по целым дням на охоту. Бэла стала сохнуть, плакать – это его бесило. Коменданту стало жалко, он стал урезонивать героя. Герой отвечал ему по-геройски:

– У меня несчастный характер: воспитание ли меня сделало таким, Бог ли так меня создал, не знаю; знаю только то, что если я причиною несчастия других, то и сам не менее несчастлив. Разумеется, это им плохое утешение – только дело в том, что это так.

Герой риторически распространяет эту тему, подбирая столько оправдательных статей, чтоб их достало для оправдания всех настоящих и будущих подобных героев. Это верх красноречия! Максим Максимыч – не пикнул. Да тут и сам Цицерон, с своими должностями человека и гражданина, станет в тупик.

«Любовь дикарки немногим лучше любви знатной барыни, – продолжает герой, – невежество и простосердечие одной так же надоедают, как и кокетство другой. Если вы хотите, я ее еще люблю, я ей благодарен за несколько минут, довольно сладких, я за нее отдам жизнь, только мне с нею скучно… глупец я или злодей, не знаю!..

– А я так знаю, – следовало бы отвечать М. Максимычу, – ты и то и другое: и глуп, как дерево, при всей остроте твоей, и зол, как голодный волк! И если не хотел отдать за нее мимолетной прихоти, то жизни и подавно не отдашь!» Но автор не велел ему так отвечать… А герой знай себе мелет героический вздор на тот же лад несколько страниц и кончил – «скукою».

Штабс-капитан, говорит автор, т. е. сам же герой Печорин, не понял этих тонкостей, покачал головой и улыбнулся лукаво:

– А все, чай, французы ввели моду скучать?

– Нет, англичане.

– А-га, вот что! – отвечал он, – да ведь они всегда были отъявленные пьяницы.

«Замечание штабс-капитана было извинительно: чтоб воздерживаться от вина, он, конечно, старался уверить себя, что все в мире несчастия происходят от пьянства».

– И, конечно, это вздор, по мнению автора.

Таким образом, герой разлюбил Бэлу «на законном основании» своих оправданий. Стал скучать свободнее, бродить на охоте чаще и продолжительнее. Раз он взманил с собой и штабс-капитана. Вот они едут и видят: Казбич скачет и что-то белое у него через седло. Герой догоняет, стреляет, подстреливает лошадь, Казбич падает – на руках у него Бэла, – вонзает ей кинжал в спину, а сам скрывается в кустах. Бэла умирает, перед смертью она хочет быть християнкою, чтоб не разлучаться с своим героем и на том свете, потом отдумывает. Штабс-капитан сказал несколько вялых слов в ее обращение, герой – ни слова! Бэла умерла, комендант плачет от глубины души, герой – хохочет!

Итого: воровство, грабеж, пьянство, похищение и обольщение девушки, два убийства, презрение ко всему святому, одеревенелость, парадоксы, софизмы, зверство духовное и телесное. – Все это элементы первого акта похождений героя. В самом деле – должно ужасть как читаться! Так легко, утешительно! И все так мило – совершенно во вкусе образованного общества, особливо нежного пола! И так натурально – живая натура!

Этим я не то хочу сказать, будто грешные, грязные и порочные вещицы человеческие надо вовсе исключить из числа материалов и колеров изящной словесности и убаюкивать читателя одними добродетельными, светлыми, высокими, чистыми, которые-де так редки в падшем человечестве, – нет, я хочу только, чтоб все колера картины человеческого сердца были с подлинным верны с темной и с светлой стороны; чтоб читателей не водили в кабинет идеальных чудовищ, нарочно подобранных; чтобы картина грязной стороны к чему-нибудь служила, а не вредила и чтобы автор не клеветал на целое поколение людей, выдавая чудовище, а не человека представителем этого поколения.

Три месяца герой проскучал в крепости по-геройски; его перевели в Грузию в полк – и слух пропал. Через пять лет Максим Максимыч приезжает в Коби. Узнает, что герой его тут же, у коменданта. Рад старик без памяти – ждет не дождется милого друга! «Вот, – думает себе, – он обрадуется мне!» У героя и лакей – герой современных лакеев. Ш‹табс-›капитан просит его доложить барину о нем. Герой-лакей, не только не удостои-вает ответом, даже взглядом. Все-таки доложил. Вот Максимыч сидит возле избы на лавке и ждет героя. Зовут чай пить, зовут ужинать, зовут спать – Максимыч сидит и ждет, герой нейдет. Наконец явился вожделенный. Старик хотел броситься на геройскую шею, тот довольно холодно протянул ему руку.

– Как я рад, М‹аксим› М‹аксимыч›, ну, каково вы поживаете?

– А… ты?.. а вы?.. – пробормотал со слезами на глазах старик… – Сколько лет… сколько дней… да куда это?

– Еду в Персию – и дальше…

– Неужто сейчас? Да подождите, дражайший! Неужто расстанемся? Столько времени не видались…

– Мне пора, Максим Максимыч, – отвечал герой и – уехал.

Максим Максимыч с горя сошел со сцены и во всей книге больше не показывался. А только записки героя Печорина, забытые им еще в крепости и которые на радостях при встрече не удалось отдать, – вручил он Г. Лермонтову. Вот эти-то самые записки, или журнал Печорина, и напечатаны и теперь разбираются. Натурально-то оно натурально, да жаль, что не все натуральное – изящно, не все достойно печати и красивого оклада острыми софизмами и меткими эпиграммами. О многом, и очень о многом пренатуральном, не худо иногда помолчать. Впрочем, свобода – пароль романтизма! – так тут уж нечего соваться с старинными изношенными теориями.

Второе похождение героя случилось в Тамани. Городишко мерзкий, никто не пускал героя на квартиру. – Варвары! невежи! не пускать к себе героя наших времен! То ли дело образованный и просвещенный класс! Не только все будуары ему настежь: живи и спи сколько хочешь, – но и сами спят с ним сладко и пресладко! Едва нашлась в Тамани честная семья на краю города, на берегу моря: глухая старуха, слепой сын и хорошенькая дочка, – то были контрабандисты, герои, достойные героя наших времен. В первую же ночь герой подметил, что старуха – не глуха, слепой – не слеп, и дочка – лихая девка. Он как-то стал присматриваться на красотку, намекнул ей, что он заметил их промысел. Девушка-героиня и в лице не изменилась, прикинулась влюбленною, обняла, поцеловала героя, назначила ночью свидание на берегу – герой заткнул пистолет за пояс и пошел. Девушка ждала его, посадила в лодку, оттолкнулась – лодка поплыла; героиня обняла героя нежно-сладко: пистолет – бух в воду. Герой смекнул дело. Девка – на героя, так и тащит его в воду. Герой борется, лодка накренилась. Девка – его, он – девку: кончилось тем, что, как и следует, герой победил героиню: сбросил ее в воду, та скрылась в волнах. Герой кое-как добился к берегу – идет и видит: в стороне ундина его выжимает

...

конец ознакомительного фрагмента