Текст книги "Неотразимое чудовище (сборник)"

Судя по всему, этот человек мог дать мне куда больше, чем я на то рассчитывала!

* * *

Он увлекся. Он говорил, показывал, и я поняла, что этот человек, если с него снять эту «шелуху» псевдоноваторства, как это ни странно, гениален!

Он полностью погружался в образ: меняясь сам, он превращался в изображаемого.

Очень скоро я прекрасно знала, как выглядел собеседник Лизы, более того – я могла определить, что сей индивидуум наверняка относится к преуспевающим гражданам нашего общества.

И лишь одно оставалось покрытым мраком тайны – что связывало его с Лизой? Адюльтер, который она с наивностью восприняла как большое чувство?

Наша беседа с Донатовским подходила к концу. Он начинал нервно поглядывать на часы.

– Простите, – наконец решился он. – Дело в том, что на сегодня у меня назначена одна небольшая встреча. Так как это рандеву с дамой, я не считаю себя вправе опаздывать. Поэтому…

Он замер, ожидая нашей реакции.

– Да, конечно. Последний вопрос…

– Я слушаю, – кивнул он с готовностью.

– Вчерашний вечер… Вы ничего странного не заметили?

– В смысле? – удивленно вскинул он брови.

– Лиза никуда не спешила? Была ли она спокойной или, наоборот, – взвинченной? Вообще, в ней ничего не изменилось?

– Знаете, я ничего особенного не заметил… Разве что, напротив, если меня и удивило вчера что-то в Лизе, так это ее спокойствие. Нет. И она не только никуда не спешила, но, как мне показалось, ушла из театра одной из последних.

Больше он говорить был не намерен. Снова стал напряженным и деловито взглянул на часы.

Ну, что ж…

Я протянула ему нашу «визитку».

– Если вы что-то узнаете, позвоните. Хорошо?

Он кивнул.

– Хотя не могу вам этого обещать, – не удержался он от насмешливой улыбки. – Я все-таки не люблю сыщиков.

Глава 7

Из «бункерного театра» мы вышли в загробном молчании. Если этакая молчаливость свойственна Сережке, то мое нежелание разговаривать удивило меня саму.

Более того, отчего-то и мои мысли обрели мрачную окраску, будто я только что побывала в пристанище вампиров.

Еще этот ужасный туман! Сейчас он, казалось, засасывает в себя, как огромный троглодит, и более того – сам проникает в меня, превращаясь в туманную инстанцию.

Мы шли по улице, держась за руки, и наконец я поняла, что молчание становится невыносимым.

Мои мысли сбивались, и я никак не могла понять, «катит» Донатовский на подозреваемого или его надо из черного списка вычеркнуть с некоторым сожалением?

По каким-то деталям я вполне могла заподозрить его в убийстве. Тем более что иногда его «паранормальные» глаза зажигались лихорадочным огнем, и тогда я легко представляла его в образе маньяка. Если бы… Если бы с такой же потрясающей легкостью он не становился в одно мгновение совершенно иным!

Что там ни думай, а Донатовский – тип весьма загадочный. Чего стоят его рассуждения о смерти, которыми он порадовал меня в конце нашей беседы!

«Смерть, смерть – вот что является основой любого творчества!» – увлеченно тараторил Донатовский, не обращая внимания на то, что Пенс уже пытается выбраться на свободу.

Словно опасаясь, что мы освободимся раньше, чем он выскажет нам наболевшее, Донатовский занял такую позицию, при которой без его воли наше освобождение становилось невозможным, – то есть, попросту говоря, встал между нами и вожделенной дверью.

«Посмотрите сами, молодые люди, что движет любым поэтом, любым драматургом? Все то же. О нет, не надо говорить мне о любви! Любовь ничего не значит, если она не связана со Смертью! Много бы интереса было у вас к Ромео и Джульетте, если бы они остались живы? Только Смерть и вызывает к себе вечный интерес, завершая бессмысленную картину человеческого существования! Только она придает этому хаотичному явлению хотя бы какой-то завершенный смысл! Поэтому нам становятся понятны гении только после того, как всемогущая Смерть поставит в их метаниях точку, и мы наконец догадаемся, что они хотели нам сказать!»

– Тела живых существ исчезли в прахе, и вечная материя обратила их в камни, в воду, в облака, а души их всех слились в одну, – вдохновенно процитировал он, все-таки выпуская нас. Его интерес к такому явлению, как смерть, был безусловен. Вот только что это было? Маниакальная страсть, вполне способная вылиться в извращенные формы, или простой юношеский, задержавшийся в сознании экзистенциализм?

Почему он, только что спешащий на встречу, вдруг начисто забыл о ней? Ему хотелось выговориться? Или убедить нас в чем-то?

Странная личность – этот человечек с горящими глазами… И понять его трудно, что-то в нем есть и отталкивающее, и в то же время возбуждающее жгучий интерес.

– А вот черт его и разберет, – пробормотала я, всматриваясь в туман, чтобы хотя бы определиться, где мы находимся.

Такого густого тумана я, сколько живу, – не помню! Видимость была настолько минимальной, что если ты возымел глупость задуматься и внезапно очнулся, определить, где находишься, можно было только с огромным трудом. Поскольку все предметы растворялись в серой пелене уже через несколько шагов.

– Просто ежики мы с тобой какие-то, – проворчала я. – Где мы хотя бы?

– На углу Волжской, – ответил Пенс.

Я призадумалась. Искушение было велико.

Недалеко отсюда находился высотный дом, и там, в одной из квартир улучшенной планировки, жила родная сестра Елизаветы Андреевны Ракитиной – Валерия Андреевна.

То бишь та, которую Рита внесла в черный список первой.

Та, которая могла знать о респектабельном джентльмене, встретившемся в кафе Донатовскому, немного больше.

Я остановилась. С одной стороны, если я не явлюсь пред очи моего босса, он начнет волноваться, и они совместно с Ванцовым устроят невесть что! Но с другой…

– Почему бы мне не попробовать, – привела я, на мой взгляд, весьма убедительный довод. – Как ты думаешь, Пенс?

По его взгляду я быстро определила, что он ничего не думает. То есть мыслительные процессы в его лохматой башке, безусловно, происходят, но они совершенно не касаются проблемы, занимающей мое воображение. Своим вопросом я достаточно нахально вырвала его из размышлений то ли о последних гонках или о еще более животрепещущей проблеме – где достать столь любимый моим другом «Beos». Он вздрогнул и вылупился на меня с таким удивлением, будто я вообще явилась невесть из какого измерения и меня тут быть не должно. Осознав, что я тут и с этим надо смириться, Пенс трагически вздохнул и заморгал глазами.

– Ты о чем? – рискнул поинтересоваться он.

– О Валере, – пояснила я. – Она ведь живет недалеко отсюда. Может, стоит к ней наведаться?

Пенс посмотрел на часы.

– Четыре часа, – сказал он. – Вряд ли она сейчас дома…

– Принимая во внимание род ее занятий, она именно сейчас должна быть дома, – сказала я. – Более того, она обязана быть дома! Или ты не думаешь, что она скорбит по поводу постигшей ее утраты?

И тут Пенс сказал фразу, которая вертелась и у меня на кончике языка.

– Знаешь, Сашка, у меня создалось такое впечатление, что пока я не видел скорбящих.

«А Рита?» – хотелось спросить мне, но, подумав, поняла – Рита тоже почему-то не особенно скорбит!

– В конце концов, мы пока знаем не все Лизино окружение, – сказала я. – Пойдем. Попробуем познакомиться с ее сестрой.

* * *

Для того чтобы побыстрее добраться до Валериного дома от театра, надо было пройти парком…

Стоп.

Я остановилась.

Тем самым парком, где убили Лизу. То есть получалось, что именно к Валере она и шла.

– Пенс, как ты думаешь, могла она идти после спектакля к своей сестре?

– Почему ты так решила?

Я огляделась. Парк был обычным, старинным, с аллеями, украшенными бюстами с отбитыми носами.

Скорее всего даже ночью он не оставался совершенно безлюдным, но Лиза пошла не по аллее. Почему она, прекрасно зная о том, что такие прогулки опасны, потащилась через детские площадки?

Ночью это, пожалуй, самое безлюдное место… Какого же черта она забрела туда, где вообще и днем-то с огнем никого не сыщешь, не говоря о ночи!

– И ничуть не ближе к выходу из парка, – сказала я задумчиво. – Так что мне совсем непонятно, как она там оказалась…

Решительно развернувшись, я быстро направилась именно туда.

– Сашка, я не успеваю за крутыми скачками твоих мыслей из стороны в сторону! – возмутился Пенс. – То мы собираемся посетить Валеру, то тебя несет в противоположную сторону, к контейнерам с мусором!

– Вот и я не могу ее понять, – проворчала я. – Почему она туда решила отправиться? Ведь не приволокли же ее туда силой!

– Могли напугать, – предположил Пенс.

– Ага, и по этой причине она побежала в самое безлюдное место? Логичнее было бы вырулить прямиком на проспект! По крайней мере там, если очень постараться, можно обнаружить ментов и пожаловаться им на преследование! Памятуя их безграничную запуганность нашим таинственным «душителем», они на все сто процентов не остались бы равнодушны к ее просьбе! А наша Лиза почему-то «гребет» к мусорке, как если бы она твердо решила для себя, что лучшего выхода, чем убийство, ей не светит! То есть получается, что она там назначила кому-то встречу?

– Почему ты думаешь, что она там назначила встречу?

– А что еще она тут забыла? Пошла собирать майонезные баночки, что ли? Может быть, мы имеем дело и с очень необычной дамой, я не спорю, но не до такой же степени! Ну-ка скажи – если бы тебе кто-то назначил встречу в таком жутком месте, в каком случае ты бы на нее отправился?

– Я бы вообще не отправился. Особенно ночью, – признался Пенс. – Если «кому-то» приспичило со мной поговорить о важном деле, пусть выберет место поприятнее, чем ночная мусорка! Даже если это часть парка. Это же все-таки далеко не лучшая его часть, согласись!

– А если он пообещал там ей объясниться в любви? – смело предположила я.

– У мусоросборника? – удивился Пенс. – Он что, панк? Нормальные люди вообще-то вряд ли захотят объясняться в любви в таком непрезентабельном месте.

– Ладно, – отмахнулась я. – Мог быть еще один вариант. Она шла к своей сестрице и вдруг увидела некую таинственную личность, которую мы обозначим «Х», с которой как раз была связана ее депрессия. Она его или ее видит и решает выследить. Предположим, она что-то такое подозревает. Скажем, что это маньяк. Давай так – мы ставим следственный эксперимент. Ты будешь этим таинственным маньяком, а я Лизой.

– Сашка, я не хочу.

– Чего ты не хочешь? – удивилась я.

– Быть этим твоим Х. Давай ты лучше пригласишь Донатовского. Он талантливый, а у меня никаких актерских данных! Я не справлюсь, честное слово! Бери с собой Донатовского, и разыгрывайте тут ваши «эксперименты»!

– Да я не могу, потому что он запросто может оказаться этим самым Х! Как ты не понимаешь?! Он же может войти в образ и задушить меня нечаянно! Тебе меня что, совсем не жалко?

Пенс долго смотрел на меня, как будто решал, жалко ему или нет. Потом решил, наверное, что все-таки ему будет меня недоставать, и махнул рукой.

Я уже обрадовалась, но не тут-то было!

– Все равно, – заупрямился он. – Пойдем к этой Валере, а потом уже будем думать! Может быть, она хоть немного прольет свет на эти туманные обстоятельства?

Спорить с Пенсом – занятие бессмысленное. Даже ради меня он не пойдет на уступки, особенно, если ему в голову втемяшится, будто он будет по-идиотски выглядеть. А это ему до ужаса не нравится.

Я с тоской осмотрела парк, поняла, что мой «эксперимент», увы, не состоится, и смирилась.

Как-то я сегодня часто смиряюсь, интересно – ведет ли это к самосовершенствованию?

* * *

Мысли мои все время вертелись вокруг Донатовского. Почему-то пришла на ум реплика из «Чайки».

«Однако он же не выбрал какую-нибудь обыкновенную пьесу, а заставил нас прослушать этот декадентский бред».

Почему наш Донатовский выдернул из пьесы этот устрашающий монолог Нины? Ну, про людей, зверей и куропаток, которые взяли да повымерли?

Может, ему это ближе, чем лаконичная ясность и простота?

«Ну, естественно, ближе, Саша, – ласково заметил мой внутренний голос. – Но ты найдешь массу людей, так же увлеченно выписывающих и повторяющих «словесные кренделя», исполненные, по их мнению, высочайшего смысла, но никто из них не бегает по мусоркам за девушками! Просто сидят себе спокойно и сходят с ума в одиночку! Так что оставь Донатовского на время в покое и сосредоточься, например, на грядущей встрече с Валерой».

Тем более что мы вышли из парка, и из тумана уже выплывал угол высотного здания, в которое, собственно, мы так стремились.

– Как ты думаешь, нам тут хоть немножечко повезет? – спросила я у Пенса, втайне надеясь, что в нем проснется Дельфийский оракул.

Он лишь пожал плечами, сильно при этом меня разочаровывая.

– Хотя бы честно, – приуныла я, открывая дверь в подъезд. – Но я бы предпочла нечестную поддержку…

* * *

Валера обитала на пятом этаже. Вот чего терпеть не могу, так это лифты! Мало того, что, пока тащишься в нем, он воет и дребезжит, как старая несмазанная телега, готовая вот-вот развалиться, так он еще и зависнуть норовит, как какой-нибудь «Windows»!

Перед остановкой он взвыл, как сирена, крякнул и нехотя притормозил. Дверь со стоном открылась.

– Кадавр, – не удержалась я, когда отошла от этого «чудовища» на безопасное расстояние. – Даже рычит, как ужасное, голодное чудовище с одним глазом!

Пенс засмеялся.

– Неуместно, – сухо молвила я. – Все равно обратно пойдем пешком. Между прочим, весьма полезно для стройности ног и профилактики варикозного расширения вен.

Я огляделась и присвистнула.

– Да, неплохо устраиваются в нашей стране мастерицы стриптиза!

– Пип-шоу, – поправил меня Пенс.

– Да хоть поп-шоу, – хмуро отозвалась я, рассматривая с некоторой завистью красивую плиточку, которой были выложены здешние стены. Правда, на стенках моего подъезда содержалась масса полезной информации про «Х-материалы», «Земляничные поляны навсегда», «Металлику» и «Таню-дуру», а тут было совсем нечего почерпнуть для развития ума и фантазии, кроме собственного отражения в чистеньких плиточках, но я уже достаточно развила свой интеллект, не правда ли?

– И как они умудряются поддерживать тут такую чистоту? – проворчала я, подходя к двери с номером «85».

Нажав на кнопку звонка, я стала ждать ответных действий со стороны невидимой обитательницы квартиры.

Никто мне навстречу с радостными объятиями почему-то не спешил.

Я снова нажала на звонок.

– Бесполезно, – сказал пессимистично настроенный Пенс. Наверное, на него все-таки повлияли декадентские настроения господина Донатовского. – Ее нет дома, я же тебе говорил.

По моим понятиям сдаваться было еще рано. Я с новой силой нажала на звонок.

– Сашка, – взмолился Пенс. – Пойдем, а? Ну, хочешь, я все-таки наступлю себе на горло и поучаствую в твоем «следственном эксперименте»?

Я окинула его презрительным взором. Вот чего, на мой взгляд, совершенно не хватает мужчинам, так это терпения.

И тут мое терпение было все-таки вознаграждено!

За дверью раздалось шлепанье босых ног, и женский голос поинтересовался:

– Кто там?

– Простите, нам нужна Валерия Ракитина, – бодро ответила я, сама удивляясь, почему мой голос стал таким «пионерским».

За дверью немного помолчали и осторожно спросили:

– А вы кто?

– Мы из частного сыскного агентства, – выпалила я. Сделала я это зря, поскольку женский голос тут же нагло мне соврал, что Валерии дома нет.

«Какая ложь», – мысленно возмутилась я, нимало не сомневаясь, что только что имела честь беседовать именно с Валерией.

Кровь тут же прилила к моим щекам, и я испытала такую обиду, что справиться с ней мне было трудно. Но я справилась.

– Валера, нам нужна ваша помощь, – взмолилась я.

Дверь приоткрылась.

Теперь в образовавшуюся щелочку мы имели возможность полюбоваться звездой стриптиза. Вернее, ее носом и опухшими от слез глазами.

– Я не могу вам ничем помочь. Даже если бы и захотела, – произнесла она. – К тому же все, что знала, я уже рассказала этому рыжему менту. Оставьте меня в покое, а? В конце концов, погибла моя сестра. И мне не хочется об этом говорить, ей-богу!

– Вы не хотите найти ее убийц?

– Вы все равно ничего не сможете, – произнесла она едва слышно, одними губами. – А перемывать косточки моей сестре я не расположена.

С этими словами она захлопнула дверь.

– Та-ак, – протянула я. – Вламываться не будем?

Кажется, я его сегодня измучила своим нетривиальным подходом к делу! Он посмотрел на меня с таким испуганным и несчастным видом, что я тут же ответила:

– Ладно, не будем…

Пенс с облегчением вздохнул.

– Но есть смысл за ней последить.

– Зачем? – удивился Пенс.

– Она знает куда больше, чем рассказала, – сурово ответила я.

– А не проще поговорить с Ванцовым? – спросил меня Пенс.

– Нет, не проще, – отрезала я. – Ванцов становится ужасно вредным, когда я, по его мнению, начинаю своевольничать. Как и наш милый Андрей. Это же менты, а менты все довольно самолюбивые ребята.

– Как и ты.

– Я не самолюбивая! – возмутилась я. – Просто меня вся эта история ужасно заинтересовала. Как ты этого не понимаешь?

– Понимаю, – с готовностью кивнул Пенс. – Но все-таки почему бы нам не зайти к Ларикову? У него могут оказаться новые сведения о твоей Лизе Ракитиной. А последить за Валерой мы всегда успеем. И потом, – может быть, у нее сегодня такое настроение, а завтра она сама к тебе примчится, чтобы ты помогла найти убийцу ее сестры! Ты же сама любишь говорить, что сыщику необходимо прежде всего терпение!

Я задумалась. В конце концов…

– И потом, как мы будем следить за твоей Валерой в этаком туманище?

Последний довод был самым убедительным. Мне пришлось согласиться с ним, и я вздохнула.

– Ладно. Пошли к Ларикову. А то он, наверное, поднял на ноги Интерпол, пытаясь найти меня уже где-нибудь на Гаити! Они же с Ванцовым психи, им все время кажется, что за мной бегает толпа маньяков! Того и гляди, засунут меня в бочку с краской, чтобы перекрасить в негритянку!

Глава 8

Знаете ли вы, в чем прелесть любой непогоды, включая туман?

Вы почти целый день, продрогший и печальный, расхаживаете по городу, распространяя вокруг себя, как огни святого Эльма, мрачные мысли и безысходность, и только одна мысль греет вас на протяжении всей прогулки – где-то есть небольшая, уютная квартира. Там свистит чайник, из кухни уже доносится приятный запах кофе, а на кресле, поджидая вас, приютился теплый плед.

Миновав еще парочку темных и туманных улочек, мы оказались наконец-то прямо перед домом Ларикова, и я облегченно вздохнула.

– Пенс, иногда ты потрясаешь меня мудростью, – сообщила я. – Иногда твои идеи не лишены здравого смысла! Хотя следственный эксперимент нам все равно проводить придется, просто будем надеяться, что завтрашний день будет ясным и теплым.

Открыв дверь, мы вошли, и тут же встретились с суровой реальностью в образе разгневанного Ларикова.

Он стоял, загораживая проход в комнату, и смотрел на нас исподлобья.

– Ну-с? – спросил он, гневно раздувая ноздри. – Можно поинтересоваться, что все это значит?

– Что? – я постаралась, чтобы мой ответ прозвучал гордо и спокойно.

– Как это что?!

– Да, мне интересно, что ты имеешь в виду, – пояснила я, стаскивая с ног промокшие ботинки. – И, кстати, есть ли у нас горячий напиток? Кофе, глинтвейн, чай?

– Найдется, – хмуро кивнул Ларчик. – Но только после того, как ты мне объяснишь, где вы мотались.

– Культурные развлечения, друг мой, как мне внушала мама, являются неотъемлемой частью выходного дня интеллектуально развитой личности, – произнесла я. – А ты скучал без нас?

– Тебе же было сказано: не разгуливай по городу! – прошипел он.

– Я же не одна разгуливала, а с Пенсом! – возмутилась я. – Или мне теперь не выходить из дома вообще, пока вы не поймаете этого вашего любителя рыжеволосых женщин? А если вы его вообще не сможете поймать? Если он будет терроризировать Тарасов, пока я не состарюсь и не поседею? Может, мне лучше покраситься в серо-буро-малиновый цвет?

Кажется, он сдался и признал мою правоту.

Что-то пробурчав, он удалился на кухню, и очень скоро мои мечты стали явью – всегда говорила, что надо мечтать о малом! – поскольку я устроилась в кресле под пледом, а передо мной дымился кофе и на фарфоровом блюдечке ожидали тосты с брусничным джемом.

Теперь, когда мое маленькое счастье состоялось, я могла приступить к интересующей меня теме.

– Ванцов, кстати, не звонил? – деланно-равнодушным тоном спросила я.

– Звонил, – кивнул Ларчик.

– Ну, и как? Удалось выйти на след этого Страшилы?

Я бросила неодобрительный взгляд на «настенного урода». Надо ж было так испортить мою жизнь своим существованием! Теперь я даже прогуляться одна не могу – только с вооруженным до зубов отрядом!

– Ничего, – пожал плечами Ларчик. – Как всегда. Но с Лизой, похоже, тот же случай… По крайней мере, какой-то старикан, выгуливающий там своего мопса, видел как раз этого типа.

* * *

Вот уж поворот так поворот!

Я этого абсолютно не ожидала…

У меня уже было выстроилась теория – ну, хорошо, хорошо! Еще не выстроилась… Но уже близка к выстраиванию!

Можно, конечно, продолжать упорствовать, даже если я пребываю в заблуждении. Тем более что именно так я и поступлю! Ведь это мог быть подслеповатый старикан?

– Может, он плохо видел, твой старикан? – произнесла я последнюю мысль вслух.

– А ты, стало быть, в таком случае плохо слышишь, – усмехнулся Ларчик.

– Не вижу логической связи, – отпарировала я.

– Тише, – заметил из угла Пенс. – Ребята, последнее время вы только и делаете, что изображаете из себя врагов. Я от этого уже утомился.

– Тогда объясни своей подруге, что незачем вешать на неизвестного преступления, совершенные маньяком! Плюс к этому, вразуми ее еще и относительно того, что совсем небезопасно в данный исторический момент шляться по улицам!

– Ничего себе историк! – возмутилась я. – Конечно, иногда нашу историю делают маньяки, не спорю, но не этот же!

Мы были близки к настоящей схватке! Ларчик набычился, а я вся раскраснелась, и в моих глазах сверкал радостный блеск, как у Орлеанской девственницы перед схваткой.

И все-таки я взяла себя в руки и, переведя дух, сказав себе магическую формулу: «Саша, этот человек недостоин такого пыла», – спросила:

– А кто давал показания первым?

– Не знаю. У Ванцова спроси, – ответил Лариков, тоже присмиревший.

Не удивлюсь, если и он сказал себе, что «Саша недостойна этакого возмущения!»

– Ладно, – вполне миролюбиво спросила я. – Тем более Ванцов мне так и так нужен. Потому как чертова Валера ничего нам с Пенсом не сказала, отправив нас за информацией именно к нему.

* * *

– Что?! – взревел Лариков. – Значит, ты, презрев мои запреты, занималась подпольным расследованием?

Ничего себе… Значит, «подпольщица Саша», да?

Прямо какие-то «вихри враждебные» получаются!

– Почему подпольным? Меня совершенно открыто, официально попросили о помощи. Могу отослать тебя к Рите, которая, собственно, и является в данный момент моим клиентом. Так что давай не будем сотрясать воздух воплями возмущения и обзывать меня нехорошими словами!

– Саша, когда в деле появляется некий господин, называемый «маньяком», частным детективам надо отойти в сторону! Маньяками, к твоему сведению, могут заниматься только государственные органы! Тебе перечислить, что входит в нашу работу?

– Ах, надо отойти в сторону? – возмутилась я. – Тогда какого черта ты-то не отходишь в сторону? Отойди! Но, как я поняла, ты помогаешь Ванцову и никуда не собираешься отходить! Это первое. А второе… Вы меня еще не убедили, что Елизавета Ракитина – жертва маньяка! И не убедите! Хоть целые лекции мне прочтите, я в это не поверю никогда! По одной простой причине…

– По какой еще причине, Саша? Его видели, ты это понимаешь? Или просто не желаешь понимать? Но деться-то некуда… Ви-де-ли!!!

– Да плевать мне, что там видели твои глухослепые стариканы! Может, у них просто фантазия сработала? Вы этого монстрилу повсюду расклеили, вот им и мерещится! Ты сам поставь себя на Лизино место! Ты вышел из театра, время близится к полуночи. Предположим, тебе, чтобы попасть в нужное место, надо пройти парком. Место, согласись, для ночных прогулок в гордом одиночестве никак не подходящее, а тут еще тебя преследует «наш друг душитель». Неужели ты побежишь в самое безлюдное место? Даже если ты очень перепуган. И относительно старикана этого – я бы рванула прямо к нему! Мне было бы наплевать, что он старый и не сможет отстоять мою жизнь и честь! Потому что он все-таки человек, и у него есть собака! Пусть даже простенький мопс, но и мопсы кусают за пятку! А Лиза почему-то тащится на помойку, минуя старика с собакой! Так что, если принимать априори вашу с Ванцовым версию, у нас получается, что Лиза просто мечтала стать жертвой маньяка! И делала для этого в тот вечер все возможное! «Ах, какая удача, – думала она согласно вашей версии. – Надо только завести его поглубже и подальше, чтобы никто не помешал нашему сеансу садомазохизма!».

Я закончила свой монолог, признав, что он излишне горяч. Но зато он достиг цели. Лариков сидел, смотрел на меня, прищурившись, и думал.

– А ведь она права, – сказал он Пенсу.

Почему Пенсу? При чем тут он?

Все-таки мужчины, как дети. Не могут сказать прямо в глаза женщине, что она умнее их!

– Значит, у нас получается…

– У нас получается на сей момент три версии. Первая – ваша. Вторая – что в деле действительно замешан маньяк, и Елизавета Ракитина знала, кто это, была с ним достаточно близка и пыталась его остановить. И третья версия – что это вообще не имеет никакого отношения к маниакальным страстям! К последней версии я склоняюсь больше, поскольку она ближе к здравому смыслу!

– А результаты твоих наблюдений?

– Все катят на подозреваемых, – развела я руками. – Даже Рита. Я, правда, еще не видела родителей Лизы и некого Федора. Еще есть загадочный господин, который фигурирует в двух рассказах – у меня в воображении он почему-то слился в одно лицо, но это могут быть два человека. Один – тот, с которым был роман у Валеры. Второй – тот, которого Донатовский видел в кафе с Лизой. Так что, образно говоря, у нас есть целая колода карт, и каждая тянет в той или иной мере на джокера. И пока у меня голова идет кругом. Выбор слишком велик! Возможные убийцы, что называется, представлены в столь широком ассортименте, что глаза разбегаются и не знаешь, кого выбрать!

– А если попробовать по порядку? – попросил Лариков.

– Хорошо, – кивнула я. – Начнем с Риты.

– Ну, это несерьезно.

– Почему? – удивилась я.

– Она сама попросила нас о помощи.

– А сколько в частной детективной практике случаев, когда тебя просит вмешаться сам убийца, чтобы на него не падали подозрения? И с какого перепугу она к нам обратилась – причем ровно за день до самого убийства? Тебя это не удивляет? На встрече с Донатовским я перехватила пару ее взглядов на него. Она влюблена, Лариков, как кошка! А Донатовский, как я тоже поняла, млел от Лизы! Театр – арена больших страстей, и актеры резко отличаются от нормальных людей! То есть, говоря словами Донатовского, они – паранормальны. Страсти гипертрофированы – так что вполне вероятно, что это могла быть Рита, если бы… Если бы наша Ракитина не была задушена. На то, чтобы задушить человека, нужна сила. Вряд ли Рита была сильнее Лизы. И тем не менее я не могу отвести от нее подозрения до конца – поскольку вероятность того, что она могла нанять кого-то, тоже есть.

– Принял, – кивнул Лариков. – Давай второго.

– Второй у нас даже на маньяка покатит, – усмехнулась я. – Поскольку основой всех интересов Донатовского является Ее Величество Смерть.

* * *

Спектакль заканчивался.

– Уведите отсюда Ирину Николаевну… Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился…

Донатовскому показалось, что Игорь произнес это слишком тихо.

Слишком наигранно.

Впрочем, Рита тоже смотрелась куда хуже, чем Лиза.

Лиза… Ах, Лизочка.

Сегодняшний спектакль – дань ее памяти, и все играли старательно. Чересчур старательно.

Сегодня дыхание смерти ощущалось настолько сильно, что каждый из актеров выглядел потерявшимся ребенком.

Занавес. Свет в зале.

Донатовский вдруг поймал себя на том, что уже давно смотрит на это лицо, возникшее из мрака. В первом ряду… Человек сидит и улыбается странной улыбкой, похожий на пришельца из закулисного мира смерти. И у этого типа такой вид, будто уж ему-то известно куда больше, чем господину Донатовскому!

Стоп…

Донатовский прищурился.

«Я его знаю, – сказал он себе. – Черт побери, я его знаю. Я его видел. Где?»

От напряжения ему казалось, что голова напоминает снаряд, готовый вот-вот взорваться. Чем дольше он смотрел на типа, тем яснее становилась мысль-воспоминание.

Он прикрыл глаза. Почему-то он был уверен, что обязательно надо вспомнить этого человека. Где он его видел? С кем?

Рита?

Нет.

Лиза. Лиза. Лиза.

Он вскочил.

Теперь он впился глазами в это улыбающееся лицо. Теперь обладатель оного казался ему действительно посланцем Аида.

– Вот тебе и Лакримоза… Выход в последнем акте, и конь Блед уже нетерпеливо стучит копытом… Как я сразу этого не вспомнил?

Беспомощно оглянувшись, он увидел Федора. Тот стоял, прислонившись к стене, и смотрел на него.

Теперь он все вспомнил!

Последняя репетиция с Лизой. «Ну, на колеснице, – говорит Тригорин Нине. – Агамемнон я, что ли?»

Далее следовал Нинин монолог: – «За такое счастье, как быть писательницей или артисткой…».

Но Лиза сказала не это!

– «Вот приближается мой могучий противник, дьявол. Я вижу его страшные, багровые глаза…» – произнес Донатовский. – Она сказала именно это. Мой могучий противник. Дьявол. Чудовище?

Нет, ты все придумываешь. Ты, как всегда, накручиваешь себя…

Та ссора и ее звонкий голос – ты дьявол! Ты чудовище!

Господи, но вот же – перед ним чудовище. И оно смотрит на него, улыбается… Ведь что-то он должен сделать, иначе чудовище останется на свободе! Оно продолжит свое дело.

Он нащупал в кармане картонный квадратик визитки.

«Я должен ей позвонить, – подумал он. – И в то же время я должен узнать, кто этот человек».

– Костя…

Он обернулся. Рита стояла, протягивая ему букет фиалок.

– Поздравляю с премьерой! Жалко, что с нами нет Лизы.

– Рита, кто этот человек? Ты его знаешь?

Дыхание мешало ему говорить. Казалось, легкие подступили прямо к горлу, распухшие и тяжелые, будто он только что наглотался тумана.

– Ты о ком?

– «Вот приближается мой могучий соперник», – начал Донатовский и прервался.

Он обернулся снова к залу и замер.

Его не было!

– Кос-тя…

Повернувшись к ней, он попытался сказать что-то, но губы не слушались.

– Что с тобой? Да что это с тобой, Костя? Какой могучий соперник?

Встревоженное лицо Риты плавало в тумане. Он прошептал:

– О господи! Рита…

Потом опять обернулся, пытаясь найти странную фигуру, а еще больше – нащупать ускользающую нить.

Только там, в толпе уходящих, он увидел его спину и бросился вслед, еще плохо понимая, что он, собственно, хочет сделать.