Текст книги "Любовь к роковым мужчинам"

Но очень скоро, будто в награду за пережитое, Тамаре встретился человек, которого она полюбила со всем пылом истосковавшейся по романтическим чувствам души. Николай Заботин был телефонным мастером, которого однажды вызвали для устранения неисправности в аппарате. После того как Николай сделал для их телефона все, что мог, Тамара предложила ему выпить чаю с блинчиками. Она напекла их для Лодика, который изводил ее просьбами о них целую неделю. Тамара пыталась убедить брата, что мучное ему особенно вредно, но потом поняла, что лучше накормить его блинами, нежели слушать каждый день, как Лодик ноет и канючит, будто неразумное дитя. Николай за разговором, который в нужное русло умело направляла Тамара, съел почти все блинчики, а когда понял, сколько умял, рассмеялся и заявил, что теперь является Тамариным должником, а потому в удобный для нее день приглашает в кафе «Ласточка», где всегда есть неплохой выбор пирожных.

Так и завязалось знакомство, которое очень быстро перешло в ту стадию, когда двум влюбленным необходима крыша над головой. Николай сразу дал понять Тамаре, что намерения у него самые серьезные, но загвоздка в том, что плохо с жилплощадью, поскольку он живет вместе с родителями и семьей брата в малогабаритной «двушке». Тамару это его заявление нисколько не смутило, так как она хоть и жила тоже в двухкомнатной квартире, но с большими светлыми помещениями и только вдвоем с братом. Одна комната в двадцать три метра с лоджией была полностью в ее владении. К тому времени Николай так еще и не познакомился с Тамариным братом, поскольку тот во время его приходов к невесте никогда не выходил. Новоиспеченный жених видел в этом самое благородное проявление особо деликатной натуры Владимира и был уверен, что без труда поладит с ним. Чтобы два нормальных мужика да не договорились между собой – такого и быть не может!

Тамара и Николай решили не устраивать пышную свадьбу. Расписались в районном ЗАГСе и скромно отметили бракосочетание все в том же кафе «Ласточка» с самыми близкими людьми. Лодик на свадьбе не был. Тамара объяснила это немногочисленным гостям его крайним нездоровьем. Учитывая, что здоровым болезненного ожиревшего брата назвать нельзя, выходило, что она почти не покривила душой.

Когда молодые, отгуляв в кафе, явились в квартиру Тамары для законного совместного проживания, «больной» Лодик вывалил свое дико тучное тело в коридор, чтобы встретить новобрачных. Мало сказать, что явлением брата жены Николай был потрясен. Он совершенно растерялся, поскольку никогда в жизни не видел такого толстого человека, разве что на картинках в журналах. Он тут же уверил себя, что не в толщине дело, что ее, эту самую толщину, можно и простить человеку за хороший покладистый характер, самые лучшие черты которого Владимир проявлял, пока он, Николай, ходил в женихах. Но тот, кого муж сестры уже готов был полюбить от всего сердца, вдруг высоким бабьим голосом заявил, что требует, чтобы всякие мужья не вздумали считать себя хозяевами в квартире его родителей. Сразу после этого он спиной не без труда пропихнулся обратно в свою комнату, демонстративно хлопнув дверью.

Тамара тут же махнула вслед ему рукой, сказав Николаю: «Не обращай внимания», и потянула молодого мужа в свою комнату, пребывание в которой сулило ему столько приятного, что он тут же забыл про явление недовольного толстяка.

Каково же было удивление Николая, когда в самый интимный момент дверь в комнату открылась, послышался щелчок выключателя, и помещение озарила люстра аж в пять рожков. Не сообразив даже как-то прикрыться, Николай оторвался от жены и уставился на дверь, весь проем которой заполнила человеческая туша. Туша, имевшая наверху два небольших, но зорких глаза, внимательно осмотрела открывшийся вид, никак не выразила своего удовольствия или, напротив, неприязни от увиденного, открыла рот и произнесла, с точки зрения Николая, праздновавшего первую брачную ночь, совершеннейшую чушь:

– Томка! Я есть хочу!

Тамара, кое-как прикрыв самое сокровенное хвостом одеяла, крикнула:

– Совсем с ума сошел, Лодик! Немедленно выйди вон!

– И не подумаю, – спокойно проговорил тот, которого, к удивлению Николая, странно назвали Лодиком, протиснулся в дверь и уселся на стул прямо напротив молодоженов. Стул по-стариковски крякнул, но все же выдержал непомерную тяжесть тела, которое подошедшим тестом сползало с его сиденья. – Вы, Томка, натрескались на своей свадьбе, а мне ты оставила только несколько сосисок и макароны. Я их съел давно.

– Так поди и сделай себе... ну я не знаю... яичницу, что ли... – раздраженно ответила ему Тамара.

– Яичницы мало! Я уже часа три как голодный!

– Ну и что!

– А ничего! Ты должна обо мне позаботиться! Я тебе не чужой!

– Послушай, братец... – Николай решил назвать этого Лодика нейтрально – братец, не в том смысле, что он Тамарин брат, а просто употребив это слово всего лишь как довольно распространенное обращение к молодому человеку мужского пола.

– Я вам не братец! – визгливо выкрикнул Лодик и опять как ни в чем не бывало обратился к Тамаре: – Давай, Томка, по-быстрому, а то уже совсем сил нет терпеть.

– Пошел во-о-он! – не менее визгливо отозвалась Тамара.

Николай с неудовольствием отметил, как похоже интонировали брат и сестра, потом спустил ноги с дивана, натянул брюки от свадебного костюма прямо на голое тело, встал перед Лодиком во весь свой немаленький рост и, стараясь не выходить из себя, сказал, особенно выделив голосом все то же слово «братец»:

– Тебе, братец, лучше уйти отсюда. Здесь, понимаешь ли, обосновалась семья, ячейка... так сказать... общества... и ты не имеешь никакого права нарушать неприкосновенность нашей частной жизни...

Лодик посмотрел на Николая взглядом олигофрена, каковым вовсе не являлся, и опять обратился к сестре:

– Ну, Томка, сколько можно тебя просить!

Тамара некрасиво взвыла, а Николай подскочил к ее брату и попытался взять его, что называется, за грудки, чтобы вышвырнуть из комнаты, но потерпел полное фиаско. «Грудки€», конечно, нашлись, взяться было за что, но оторвать тушу Лодика от стула оказалось невозможным. Сам Лодик во время позорных потуг муженька сестрицы даже не удостоил его взглядом. Уже совершенно разъяренный Николай, размахнувшись, с большим наслаждением стукнул кулаком по этим самым «грудкам», но тоже, похоже, без всякого успеха. Кулак глухо ткнулся в нечто неприятно-мучнистой консистенции, живо напомнившее Заботину муляжи, на которых в армии они отрабатывали надевание противогазов на головы гражданскому населению, пострадавшему от воздействия отравляющих веществ. Как на бесчувственные муляжи никакие ОВ не могли подействовать, так и на Лодика воздействие почти железного кулака Николая не произвело особого впечатления: жировые отложения легко нейтрализовали удар.

– Не связывайся с ним, Коля, – сказала подошедшая к ним Тамара, уже одетая в халат. – Лучше я сделаю ему поесть, чтобы отстал.

Конечно, на следующий же день Заботин врезал в дверь Тамариной комнаты французский замок. Открыть его Лодик не мог, но по-прежнему позволял себе ломиться к молодоженам с требованием еды в любое время дня и ночи. Он стучал в дверь то кулаками, то ногами и самым противным голосом требовал поесть, сколько бы еды сестра ни оставляла ему как раз на такие случаи. Тамара пыталась проводить с ним воспитательные беседы, но каждый раз при упоминании Николая и законного брака с ним лицо Лодика принимало то самое олигофреническое выражение, которое в первый день знакомства с братом жены так поразило Заботина.

– Если он не полный придурок, каким прикидывается, – сказал однажды жене Николай, – это означает, что он просто хочет выкурить меня отсюда, как зловредную осу!

– Ну потерпи, Коля, – взмолилась Тамара, – он привыкнет к тебе, вот увидишь!

– Этот? – Николай с самым саркастическим выражением лица указал на стену, за которой находилась комната Лодика. – Этот трутень вовсе не собирается ко мне привыкать! Он привык, чтобы ты на него работала, как батрачка-поденщица, и уступать тебя мне не собирается ни за какие коврижки!

– Но что же делать-то? Не могу же я его выставить из квартиры! Он здесь прописан в конце концов!

– Откуда я знаю, что делать! Но ты дождешься, что я его как-нибудь прирежу... Хотя... черт его знает, может, он бессмертен!

– Ну что ты такое говоришь, Коля... – почти прорыдала Тамара.

Николай походил по комнате, то сжимая, то разжимая кулаки, которые никак не могли ему пригодиться в борьбе с братом жены, а потом подсел к Тамаре на диван и предложил:

– Слушай, Томусик! А давай разменяем квартиру на две комнаты в разных районах, и пусть твой братец поживет-ка один!

– Коля! – Тамара даже перестала всхлипывать. – Во-первых, Лодик один не выживет! Он совершенно не знает жизни! Он несколько лет не выходил из квартиры даже на лестницу! Он даже не знает, где купить хлеба и сколько он сейчас стоит! И потом, отдельная квартира – это все же квартира... Ты представь, как жить в коммуналке, когда у нас с тобой появятся дети... Стирка пеленок... купание... И все это в местах общего пользования, где полная антисанитария, да?

– Почему обязательно антисанитария?! Между прочим, наши родители много лет прожили в коммуналках, и ничего... как-то нас вырастили и на антисанитарию не жаловались! А твоему Лодику... полезно наконец узнать, где хлеб продается и сколько стоит! – Николай хотел к своей речи присовокупить какое-нибудь крепкое словцо, но вдруг понял, что чуть не пропустил нечто интересное. Он обнял жену, прижал к себе и, интимно дыша ей в ухо, спросил: – А что, Томусь, ты уже... того... да?

Тамара вскинула на мужа непонимающие глаза, но тут же сообразила, что он имеет в виду.

– Нет... еще нет... – смущенно ответила она. – Но это же когда-нибудь случится... ты же понимаешь...

– Эх, жаль, что еще не-е-ет, – протянул Николай и добавил: – Но... с другой стороны... можно еще поработать над этим вопросом, а? Как ты считаешь? Можно прямо сейчас...

И они поработали... И даже Лодик в тот момент к ним не ломился, но работа супружеской пары успехом в тот день не увенчалась. Собственно говоря, успехом она так и не увенчалась вообще. За полугодие совместно прожитой с Заботиным жизни Тамара почему-то не смогла забеременеть, хотя врачи убеждали, что все у них с мужем нормально. Говорили, что такое бывает: нет-нет детей, а потом вдруг – раз – получите, распишитесь, а потому не стоит гнать лошадей, надо просто еще подождать.

Заботин ребенка не дождался. Его отношения с Лодиком накалились до такой степени, что он стал плохо спать и выглядел, будто тяжелобольной. Лодик же, наоборот, чувствовал себя очень неплохо, его мучнистое желтоватое лицо даже слегка порозовело, чего ранее никогда не наблюдалось.

– Этот гад высасывает из меня жизнь, – жаловался жене Николай. – Ты только посмотри, на кого я стал похож... – Он показывал Тамаре, как болтаются на нем брюки. – А он только пухнет, как на дрожжах! Скоро в двери пролезать не будет, и тебе придется не только еду ему в комнату подавать, но и сортир прямо там устраивать!

Ничего, кроме «Ну что ты такое говоришь, Коля!», Тамара сказать мужу не могла. Она и сама уже с трудом держалась молодцом в том аду, который ей с мужем устроил братец, но не видела выхода из создавшегося положения. Лодик уже и в ней вызывал раздражение самого серьезно свойства, но она чувствовала за него ответственность перед ушедшими из жизни родителями. Бросить его она не могла, перестать за ним ухаживать – тоже. Она металась между мужем и братом, пытаясь сгладить конфликт, который на самом деле никакому сглаживанию уже не подлежал. И однажды, вернувшись с работы несколько позже обыкновенного, вместо любимого мужа обнаружила на столе в комнате записку: «Я ненавижу твоего брата! Боюсь, что подсыплю ему в жратву крысиного яду. А еще боюсь, что возненавижу тебя вместе с ним. Лучше нам пожить пока раздельно».

Первым делом Тамара бросилась звонить друзьям в надежде на то, что Заботина удастся у кого-нибудь обнаружить, как-нибудь переориентировать и вернуть домой. Она была даже согласна забрать мужа в состоянии самого отвратительного алкогольного опьянения. Не удалось. Ни один приятель не знал, где находится Николай. Позже выяснилось, что он уволился и из мастерской по ремонту телефонов и вообще уехал в другой город.

Тамара много плакала, пеняла брату и даже не кормила его из принципа почти два дня. Обнаружив, что он грызет сухие макароны, сжалилась и сварила ему то, что осталось от початой пачки. От Николая она больше не получила ни одной весточки. Он исчез из ее жизни навсегда.

Лодик, утратив предмет для приложения изощренных издевательств в лице Николая Заботина, тоже как-то сдал, скуксился, если можно применить такое выражение для огромной туши, и перестал розоветь лицом. Двадцатишестилетний молодой человек неожиданно принялся стареть: резко поседел, на крутом толстом лбу появились глубокие, лоснящиеся морщины и залысины, уходившие длинными мысами прямо к жирному многоярусному затылку. Тамара, грешным делом, даже подумывала, не идет ли дело к концу, надеясь, что организм Лодика больше не в состоянии выдерживать нагрузку в виде собственного веса. Но брат вскорости оправился, замер в определенной степени поседения и сморщивания и продолжал требовать себе еды и зрелищ, а именно – кассет для видеомагнитофона, который успел купить для семьи Николай.

В конце концов Тамаре удалась заставить Лодика работать. Она сама нашла для него место экономиста в одной из множества образовавшихся фирм. Деньги брат стал зарабатывать неплохие, но любви сестры это не прибавило. Тамара жгуче ненавидела его за изломанную жизнь. Кроме Николая, она так и не смогла никого полюбить, несмотря на то что несколько мужчин пытались добиться ее благосклонности. Возможно, подспудно женщина боялась, что ничего не выйдет ни с одним из претендентов на ее руку и сердце, поскольку отвратительного жирного Лодика совершенно некуда девать. Даже если мужчина, с которым она согласится связать свою судьбу, окажется с квартирой, она все равно будет вынуждена бегать к брату, который растолстел уже до такой степени, что, как и прогнозировал Николай, не пролезал в дверь собственной комнаты и стал теперь ее пленником. Ему действительно пришлось соорудить отхожее место из старого бака для кипячения белья, который Тамаре приходилось выносить, мыть и чистить. Его комнату заполнил невыносимый застоявшийся запах общественного туалета, который грозил в скором времени пропитать всю квартиру. На работе или в других общественных местах бедная женщина постоянно принюхивалась к себе: не пахнет ли от нее так же, как от ненавистного Лодика, определить этого не могла и жутко комплексовала. Понятно, что в таких условиях не могло даже речи идти о каком-то устройстве личной жизни. Тамара пыталась выглядеть прилично: ежемесячно обновляла стрижку в дорогом салоне, покупала модные стильные вещи, несмотря на то что отлично шила сама, и даже однажды решилась нарастить ногти, но при этом продолжала чувствовать себя никому не нужной, несчастной и несправедливо обиженной судьбой. На мужчин она, конечно, поглядывала, но старалась это делать незаметно. К чему призывные взгляды, если она повязана по рукам и ногам своим братом Владимиром? Да и кому она нужна, измочаленная тяжким бытом и уже немолодая женщина? Разве она сможет поверить кому-нибудь после предательства Николая? Она была уверена, что он любит ее, – а он ее бросил, оставив один на один с гнусным Лодиком! Да и столько лет прошло, что она просто разучилась общаться с мужчинами, особенно один на один.

Тамара Ивановна Заботина преподавала технологию швейных изделий в колледже технологии и дизайна, который иногда называли инженерной школой одежды, где учились в основном девушки. Преподавателями, естественно, тоже были большей частью женщины, если не считать полковника в отставке Мозгалева Дмитрия Ерофеевича, который вел ОБЖ, и физкультурника Вадика. К Мозгалеву, смешному коротконогому старику, все в колледже давно привыкли, а поначалу бились над загадкой, каким образом столь мухортенький мужичонка смог дослужиться до полковника. Вадик, напротив, был излишне долговязым, тощим и сутулым. Сутулость, как, впрочем, и излишняя худоба, не к лицу преподавателю физкультуры, но другие в девчачий колледж работать не шли, и администрации приходилось довольствоваться тем, что есть. Именно поэтому приход в колледж преподавателя математики Ильи Петровича Садовского, вполне приличного мужчины с висками, элегантно тронутыми сединой, взбудоражил весь женский коллектив. Не только преподавательский состав. Даже девушки как-то приободрились и перестали прогуливать математику, которую до этого считали необязательным предметом.

Тамаре тоже с первого взгляда понравился Илья Петрович, но она ни на что не рассчитывала. Во-первых, у нее на руках Лодик. Во-вторых, то же самое! И в-третьих! И в-десятых! Кроме того, такой симпатичный мужчина в летах непременно должен быть женат и отягощен детьми, а семья – это святое, и разрушать ее она ни за что не станет. После мыслей о разрушении чужой семьи Тамара Ивановна посмеялась над собой, поскольку никто не склонял ее к разрушению и вряд ли примется склонять. Кому она нужна-то, старая вешалка? Уж никак не Илье Петровичу, на которого, фигурально выражаясь, уже разинул рот весь педагогический коллектив колледжа технологии и дизайна. А среди преподавательниц есть такие стильные штучки, что о-го-го! Одна тридцатипятилетняя англичанка Регина Константиновна чего стоит! Мало того что Регина была стройна, полногруда и симпатична – не далее как в прошлом году она развелась с мужем и сосредоточенно искала ему замену, ибо, по собственному ее утверждению, не привыкла существовать без мужчины. Даже если предположить, что математик Садовский в данный жизненный момент холост, на что Тамаре уже намекала русичка Зинаида Семеновна, понятно, на кого он скорее обратит внимание, – разумеется, на Регину. И Тамара старалась лишний раз не поднимать на Илью Петровича глаз.

Но однажды Тамаре и Садовскому пришлось вместе сопровождать на городские соревнования по легкой атлетике девушек из групп, в которых они были кураторами, или, как сами предпочитали говорить, классными руководителями. Англичанка Регина поехала с ними, так как ее девчонки тоже добились права выступать на этих соревнованиях. Тамара старалась быть как можно незаметнее, специально садилась поближе к тем девушкам, которые дожидались своей очереди на забег или прыжок, лишь бы подальше от Садовского и Регины. Пусть коллеги в неформальной обстановке познакомятся поближе, приглядятся друг к другу и, возможно, наладят романтические отношения, коли уж оба свободные люди.

Девушки из колледжа технологии и дизайна взяли два первых места в забеге на пятьсот метров и второе – в метании гранаты. Когда отправили победительниц, да и всех остальных спортсменок по домам, Регина предложила зайти в кафе, чтобы отметить победы подопечных.

– Я не могу, – сразу сказала Тамара.

– Что, опять братику нездоровится? – радостно спросила англичанка, явно надеясь на то, что наконец останется с Садовским без посторонних глаз.

Чтобы избежать досужих вопросов, Тамара давно объявила в колледже, что брат у нее неизлечимо болен самой тяжелой формой диабета. Чем он болен на самом деле, сослуживцам знать вовсе не обязательно.

– Да, он опять не в лучшей форме, – ответила она, махнула рукой и вскочила в подъехавший автобус.

На следующий день в преподавательской, захлебываясь от восторга, Регина рассказывала, как они хорошо вместе с Садовским посидели в кафе. Последним, что услышала Тамара, выходя в коридор, была фраза:

– Девочки! Уверяю, у нас все на мази!

Возле столовой, где собралась выпить чаю перед следующей парой, Тамара Ивановна неожиданно столкнулась нос к носу с самим Ильей Петровичем. Женщине вдруг сделалось неловко оттого, что она знает о том, каким замечательным образом устроились его отношения с Региной. Англичанка ничего и не скрывала, но Тамаре казалось, будто она подглядывала за ними в замочную скважину.

Садовский церемонно пропустил ее в дверь вперед себя. А когда сел за столик для преподавателей и оказался рядом с ней, вместе с салатом из свежей капусты и яблочным соком, вдруг неожиданно сказал:

– Мне кажется, вы избегаете меня, Тамара Ивановна... Я в чем-то перед вами провинился и не заметил этого?

Тамара бросила на него быстрый взгляд, так же быстро опустила глаза к собственной чашке и смущенно произнесла:

– Нет... ну что вы... – после чего ей стало стыдно за то, что она как-то некрасиво мямлит (а это, разумеется, выдает ее интерес к математику с головой), и преувеличенно бодро произнесла: – Конечно же, вы ни в чем не провинились! С чего бы вдруг!

– Это здорово, что я ошибся. – Садовский улыбнулся, отпил сока и опять спросил: – Как ваш брат? Ему лучше?

– Да-да... Ему полегчало... – безлико ответила Тамара и решила не допивать чай, чтобы уйти из столовой побыстрей. Она уже хотела встать из-за стола, но была пригвождена к стулу очередным вопросом Ильи Петровича:

– Тогда, может быть, мы сегодня сходим с вами в кафе, раз уж вы вчера не смогли? Надо же и вам отметить победу ваших красавиц! Ведь именно в вашей группе два первых места!

Тамара посмотрела на него с таким удивлением, будто он приглашал ее не в кафе в родном городе, а в туристическое путешествие прямиком в систему альфы Центавра. Видимо, она выглядела довольно уморительно, поскольку Садовский уже откровенно рассмеялся и задал очередной вопрос:

– Чего вы боитесь, Тамара Ивановна?

– Я? – глупейшим образом переспросила она и поспешила добавить: – Я ничего не боюсь...

Математик убрал улыбку и уже совершенно серьезно сказал:

– Тогда я вас жду сегодня вечером, в семь часов, у входа в ресторан «Золотая долина». Форма одежды – парадная!

– В ресторан... – прошептала Тамара. – Вы же сказали в кафе...

– А я передумал, – заявил Садовский, первым встал со стула и покинул столовую. Рядом с полупустой чайной чашкой Тамары Ивановны так и остались стоять нетронутый капустный салат и ополовиненный стакан с яблочным соком.

* * *

Уже в шесть часов вечера Тамара поняла, что обязательно пойдет к ресторану «Золотая долина» во что бы то ни стало. Всему свету назло! Во-первых, назло Регине, которая возомнила то, чего явно не было и в помине. Во-вторых, назло коллективу колледжа, который считает ее странной дамой с большим прибабахом. В-третьих, Лодику! В-четвертых – тоже ему! А в-пятых, назло себе: назло собственным тревогам, комплексам и неуверенности. Пусть у нее будет один вечер, но счастливый. Она вообще на все согласится... На что «все»? На все!!! Садовский не юнец, чтобы приглашать даму в ресторан, а потом за ручку отвести домой. Он наверняка предложит «продолжение банкета». А она, Тамара, возьмет и согласится... Почему бы нет? Что она потеряет? Только приобретет! А что именно? То, чего у нее очень давно не было... С тех самых пор, как ее бросил Николай...

* * *

– Вы прекрасно выглядите, Тамара Ивановна, – сказал Садовский и вручил ей букет красных гвоздик. Гвоздики ей не понравились. Слишком тривиальны. Впрочем, откуда Илье Петровичу знать, что для нее этот поход в ресторан – действо необычное, а гвоздики сразу его заземлили. Хотя... С другой стороны, именно это и неплохо. Пусть все сразу станет на свои места. Разве преподаватель колледжа технологии и дизайна может предложить женщине нечто неземное? Вряд ли... Наверняка все будет стандартно: закажет шампанское, салат «Цезарь», запеченное мясо и мороженое в шоколадной крошке. А потом по-простому предложит: «Поехали ко мне». И что, она прямо так и поедет? А что ей делать?! Она же уже все решила.

– Вам очень идет этот цвет, – опять сказал Садовский.

Цвет Тамаре не шел. Она это знала. Кардиган в болотных тонах убивал все краски ее лица, но очень стройнил. Женщина долго думала, чем пренебречь: лицом или фигурой, и остановилась на лице. Наверно, зря... Когда она сядет за стол, фигуру будет почти не видно, а вот лицо... Но мужчина же хвалит... Да, он еще дарит погребальные гвоздики... Ну и что?! Пусть мужчина без фантазии – зато ее! Пусть на вечер! У нее тысячу лет не было подобных вечеров...

Фантазия Садовского оказалась еще хуже, чем предполагала Тамара. Он заказал даже не салат «Цезарь», а оливье, лангет без прибамбасов и мороженое без шоколада. Шампанское было, да. Но без него уж совсем не комильфо...

Разговор тоже шел простенький: о делах колледжа, о соревнованиях по легкой атлетике, о грядущем отпуске. В общем, ничего значительного. Тамара разглядывала Илью Петровича и думала о том, что и в нем-то нет ничего замечательного. Он так же прост и тривиален, как букет гвоздик и салат оливье. Только в колледже, где почти совсем нет мужчин, этот рак и сошел за рыбу. И чего красавица Регина на него запала? Такие, как Садовский, предназначены как раз для того, чтобы скрашивать вечера битых жизнью одиночек вроде нее, Тамары.

Когда дольше сидеть за пустым столом было уже неприлично, Илья Петрович как-то потух взглядом и сказал то, чего женщина с давно уже потухшими глазами вовсе не ждала:

– Я вижу, что совсем не понравился вам. Похоже, ударил в грязь лицом, да?

Тамара дрожащими пальцами зачем-то расстегнула верхнюю пуговицу своего болотного кардигана и пожала плечами, что можно было воспринять по-разному, начиная от «Ну что вы! очень понравились!» и заканчивая «Конечно, нет! Кому такой понравится-то!».

– Честно говоря, я давненько не был в ресторанах... – зачем-то сказал Илья Петрович. – Заказал, наверно, не то... не шикарно... да?

Тамара подумала, что даже салат оливье стоит преподносить даме с достоинством, будто так и надо, будто это самая лучшая и дорогая закуска в мире. Чего уж виниться-то постфактум?

– Простите, в общем... – продолжил Садовский, кивнул на цветы, которые официант поставил в вазу, и добавил: – Розы, наверно, надо было купить... Вы ведь наверняка любите розы...

– Они быстро вянут, – отозвалась Тамара, чтобы как-то его утешить. Вообще-то ей не хотелось утешать, ей хотелось, чтобы этим вечером мужчина был ее царем и господином, но, видимо, не судьба. Цари и господа – это для других. А для нее – этот немолодой преподаватель с поседевшими висками и в плохо отглаженной рубашке. Да! Она только сейчас заметила, как некрасиво топорщится воротничок. Да Садовский же не просто холост! Он одинок, он страшно одинок! Как и она, абсолютно в себе не уверен, так же комплексует и именно поэтому не смог поверить в то, что красотка Регина на полном серьезе строит ему куры. Он наверняка решил, что англичанка – слишком высокий уровень, что его удел – такие серые лицом женщины в болотных кардиганах. Похоже, он только прикидывался брутальным мачо, когда решительно назначал встречу у ресторана. Даму надо везти в ресторан в такси, а не заставлять добираться до него на своих двоих или в городском транспорте! В общем, они друг друга стоят: она, Тамара, и он, Илья Петрович Садовский.

– Да, вянут... но есть же какие-то удобрения... Знаете, в цветочных магазинах продают в таких маленьких пакетиках? Всыпал в воду – и порядок! Впрочем, о чем это я... – совсем смешался математик. – Зачем-то об удобрениях завелся... идиот... хороша темка... – Потом он посмотрел на нее совсем больным взглядом и добавил: – И конечно, вы сейчас пойдете домой...

– А вы можете предложить что-то другое? – на всякий случай решилась спросить Тамара.

– Ну... я мог бы пригласить вас к себе... так сказать... на чашку чая...

– Раз можете – приглашайте! – Тамара сама удивилась той решительности, с которой это произнесла. Впрочем, она ведь именно такого приглашения и ждала. Чего ж отказываться! Пусть этот мужчина не так хорош, как хотелось бы, но и она – не лакомый кусочек...

До дома Садовского они ехали на такси. Илья Петрович все же догадался его вызвать. Наверно, чтобы хоть как-то сгладить неловкости этого вечера. Они почти не разговаривали, и Тамара уже с настоящим ужасом ждала того момента, когда они наконец приедут. Как себя вести в его квартире? Конечно, они едут не чай пить. Оба очень даже наелись салатом оливье, мясом и мороженым. Чая, правда, не было, зато пили кофе. Они едут за... Да! За этим, за самым! За интимом! А как к нему приступить? Это ж с бывшем мужем Николаем все получалось естественно и непринужденно, потому что по любви. Впрочем, почему с бывшим мужем? Они ведь с Заботиным так и не развелись. И где ты сейчас, Николай?

Чтобы не разреветься некстати, Тамара очень резво выскочила из такси и принялась глубоко дышать, чтобы установилось спокойное дыхание. Расплатившись с водителем, Садовский осторожно взял ее за локоток и повел к своему подъезду.

Однокомнатная квартира Ильи Петровича очень подходила к его рубашке с неправильно заглаженным воротником. Она была какой-то неправильной, как у всех холостяков. Вроде бы и прибрано, и не грязно, а жилище все равно выглядит неухоженным и неуютным.

– Ну что, чаю? – спросил Садовский и, не дожидаясь ответа, отправился на кухню.

Тамара видела, что у него покраснела шея. Она подумала, что Илья Петрович, наверно, вспотел от излишнего напряжения. Противно ли ей это? Если вообще, умозрительно – то да, противно. А кому не противны потные люди? А если в свете предстоящего интима, то, пожалуй, нет. Как ни странно... А может, это вовсе и не странно? У нее так давно не было мужчины, что она хочет... любого... Вот ведь как получается... Ее всегда раздражали девчонки из колледжа, которые вместо «он мне нравится» или «я его люблю» говорили «я его хочу». Сейчас педагог Тамара Ивановна Заботина очень понимала своих подопечных. Может быть, молодежь не столько цинична, сколько честна? Любовь, похоже, не каждому в жизни выпадает или бывает дарована только один раз, как, например, ее чувство к Николаю, а жить-то надо, физиологию со счетов не сбросишь...

И Тамара крикнула Садовскому, скрывшемуся в кухне:

– Не надо чая! Лучше дайте чистое полотенце!

В дверном проеме показалась совершенно изумленная физиономия математика. Похоже, он не ожидал от коллеги такой прыти. Это почему-то рассмешило Тамару, она почувствовала себя хозяйкой положения и уже без тени смущения сказала:

– Мы оба знаем, зачем я сюда приехала, а потому предлагаю приступить прямо к процессу, без чая.

Садовский кивнул, бочком прошел мимо женщины и выдал полотенце, избегая смотреть ей в глаза.

– Когда я выйду из ванной, хотелось бы, чтобы постель была уже готова, – по-деловому сказала Тамара и скрылась за дверью.