Текст книги "Постигая Вечность"

Светлана До
Постигая Вечность

О такой любви нужно мечтать,

К такой дружбе сто́ит стремиться,

До такого призвания до́лжно дойти.

«Зачем сожалеть о том, чего не сделала? Лучше сделай – и сожалей!»[1]1
  Афоризм Гудмунда Хернеса.


[Закрыть], – напутствовала я себя всякий раз, приступая к реализации очередной затеи. Хотя напутствие это было лишь ритуалом – я никогда и ни о чем не жалею «после», ведь всегда и все продумываю «до». И если некоторые свои замечательные идеи так и не претворила в жизнь, то не потому, что, подобно буриданову ослу, потоптавшись между «да» и «нет», не решалась на выбор. А потому, что, взвесив все «за» и «против», понимала – лучше мне не ходить в «ту сторону». Если же бралась за дело – оно неизменно венчалось успехом.

Вот и на этот раз процесс подготовки к открытию свадебного салона – моего последнего проекта – катился как по маслу к завершению. И результатом я могла более чем гордиться: взятое в аренду помещение, напоминавшее вначале бетонный бункер после длительных бомбардировок, за четыре месяца ремонтных работ преобразилось в уютное и элегантное. А реестр моих навыков и умений весьма пополнился. Теперь я могла аттестовать себя еще и как отличный дизайнер – все пространственные и цветовые решения были придуманы и разработаны мною без привлечения специалистов; отличный инвестор – впечатление, производимое роскошным ремонтом и интерьером, весьма превосходило вложенные в это средства.

Все было готово к открытию – расставлены манекены с платьями на любой вкус и достаток, развешаны «хитрые» зеркала, удлиняющие силуэт; на стеклянных полках с подсветкой разложены изыс-канные свадебные аксессуары. Но на самом финале процесс забуксовал – никак не получалось сочинить рекламный слоган к названию салона. То, что называться он будет «Комильфо», было решено в момент зарождения идеи об его открытии. В это слово я влюбилась с первого взгляда, увидев в какой-то статье. И вторично – в его звучание: «Ко-миль-фо»… Будто хрустальные обертоны челесты погружало и меня в ностальгическое умиление, вызывая в воображении милые сюжеты рождественских открыток. Из словаря я выяснила, что означает оно не совсем то, что мне представлялось, но тем не менее прочно внедрила в свой лексикон. С тех пор оно одно заменяет мне пространные пояснения моего основного принципа жизнедеятельности – «Если взялась за дело – делай, как положено, в полную меру своих сил и возможностей, короче – комильфо». Или не делай вовсе. Потому что все, что не комильфо, – это кое-как. Конечно, я расширила значение и сферы применения этого слова, но, полагаю, сути не исказила. Постепенно им вооружились мои друзья, знакомые, знакомые знакомых. Радиус пользователей расширялся и расширяется по сей день. И теперь, услышав из уст незнакомца «комильфо» в моей интерпретации, сразу понимаю: «наш человек».

И только мой муж, скептически относящийся к употреблению «вычурных словечек», стойко держал оборону долгие годы.

– Есть более подходящие определения твоего кредо, – время от времени пытался он «вразумлять» меня, предлагая альтернативные варианты.

– Какие же?

– Перфекционизм, например.

– Хорошее слово, но скомпрометированное. Час-то перфекционистами называют себя те, кто хочет всех и во всем переплюнуть, то есть завистники. Ведь для того, чтобы кого-либо в чем-то превзойти, надо как минимум обладать таким же уровнем способностей и возможностей, – неизменно пари-ровала я.

– А ты и прочие «адепты комильфо»…

– А мы опираемся только на собственный потенциал и стремимся как можно полнее раскрыть его, – заканчивала я наши непродолжительные дебаты этим жизнеутверждающим лозунгом.

Но и этот «бастион» однажды пал. Как-то, заказывая в ресторане банкет по случаю десятилетия нашей совместной жизни, муж долго и дотошно обсуждал с менеджером меню и детали сервировки: тот терпеливо кивал в ответ, я нетерпеливо переминалась с ноги на ногу рядом. Наконец, раздражившись на собственное занудство, муж резко заключил:

– Короче, чтобы все было комильфо.

И тут же взглянул на меня, но застал на лице безмятежную улыбку, скрывающую внутреннюю, торжествующую: «Ага! Вот ты и попался. Ну, не хмурься – я же ничего не заметила».

Так вот, к этому замечательному слову я никак не могла придумать краткую, запоминающуюся дефиницию. Много дней терзала я свой мозг – безрезультатно. Все, что приходило мне в голову, напоминало тяжеловесное энциклопедическое пояснение. Наконец, когда при очередной попытке прикоснуться к этой теме мои измученные извилины огрызнулись головной болью, я решила оставить их в покое: «Все. Отпускаю». Купила веселенький зеленый воздушный шарик и выдула в него запрос: «Лети!» Я разжала пальцы. Шарик, резко стартанув, сбавил обороты и плавно понесся ввысь.

А я полностью переключилась на последние приготовления к открытию салона и через несколько дней получила ответ. Я на своей машине направлялась в загородный дом. Стояла чудесная странная погода – сияло солнце и накрапывал дождик, будто шутливо соревнуясь, кто кого? Прямая и ровная, как взлетная полоса, дорога, уходящая далеко за горизонт, четко надвое делила потрясающей красоты и масштаба пейзаж, расстилающийся передо мной: бесконечные зеленеющие луга, островки горделиво, особняком стоящих деревьев и пышных кустарников. Облака, словно взбитые в крепкую пену белки, медленно плыли в бездонном небесном океане, меняя конфигурацию, представляясь то щенком, то головой Мефистофеля, то тонким девичьим профилем. Я плелась с черепашьей скоростью, любуясь этим шедевром гениального ландшафтного Дизайнера, подпевая вторым голосом приятную песенку, доносившуюся из приемника. Все это зримое, слышимое, ощущаемое сливалось в такое мощное «тутти»[2]2
  Итальянское слово «tutti» означает «все». Звучание всего оркестра, создающее впечатление торжественности и мощи.


[Закрыть] с моим мажорным настроением, что я невольно воскликнула: «Какая благодать!» И вдруг все смолкло, будто внезапно отключили звук. И в наступившей тишине отчетливо прозвучало: «Как описать совершенство? Просто произнесите: «Комильфо!» Осторожно, опасаясь спугнуть впорхнувшую подсказку, припарковалась на обочине, достала ручку, блокнот, записала текст и уже затем, расслабившись, прочитала вслух. Да, это было именно то, над чем долго и безуспешно корпело мое подсознание, – короткий, запоминающийся слоган, выражающий самую суть идеи. Я захлопала в ладоши: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!» Вышла из машины, скинув туфли, зашла в поле. Высокая, влажная трава приятно холодила ноги и, потревоженная, испустила терпкий аромат. Я протяжно вдохнула, закинув голову лицом к солнцу, и капельки дождя деликатным деташе[3]3
  Деташе – музыкальный прием извлечения каждого звука отдельно на струнных инструментах плавным движением смычка.


[Закрыть] застучали по нему. «Спасибо. Спасибо Тебе за подсказку. За энтузиазм в начале и терпение в конце. Спасибо Тебе за все, Великий Затейник!»

Как-то я зашла в монастырь, ставила свечки, бормоча импровизированную молитву собственного сочинения. Монашка, услышав, как я к Нему обращаюсь, нахмурилась и, вздернув указательный палец, сурово произнесла:

– Он – обидится.

– Он – не обидится, – точь-в-точь повторив ее жест и интонацию, ответила я.

Может Он вовсе и не он, а она, или оно, или андрогин? Но в нашем патрицентрическом мире все великое и значимое – мужского рода. И я без феминистского раздражения принимаю это: «Он – так он». А поскольку Сам Лично Он никому не представлялся, называю его по своему разумению, и оно таково, что только Великий Затейник мог придумать и воплотить такой Грандиозный Ребус. Знаю, что Он мне симпатизирует, хотя я часто спорю с Ним, а порой допускаю дерзость не соглашаться, но стараюсь не досаждать частыми просьбами, а на благодарности не скуплюсь.

Я поменяла маршрут – направилась обратно в город, в типографию. Эскизы баннеров, визиток, рекламных брошюрок давно были готовы. Осталось лишь впечатать текст в оставленные пустоты. «Ну что же, Летик, поздравляю! Ты успешно завершила предыдущую главу своей жизни и готова к открытию новой, под названием «Виолетта – хозяйка свадебного салона». В добрый путь!» Все-таки это претенциозное имя очень подходит для заглавий. А когда-то оно было источником страданий для меня. И все из-за этого гения Верди… Однажды в юности моя сентиментальная мамочка случайно услышала арию Виолетты в божественном исполнении Марии Каллас и была так потрясена, что равнодушная прежде к классической музыке, стала заядлой меломанкой. Впервые отправилась в оперный театр (который регулярно посещает поныне) и, прослушав «Травиату», навсегла пленилась образом главной героини. Как-то на очередном спектакле, заливаясь горючими слезами над перипетиями судьбы несчастной куртизанки, она решила, что обязательно родит девочку и назовет ее Виолетта. Если бы тогда были известны столь популярные ныне теории о влиянии имени на судьбу, она бы так не рисковала. Но мой случай опроверг спорный тезис: «Как корабль назовешь, так он и поплывет». Корабль был назван «Виолетта», но поплыл иным курсом. Я росла крепкой, здоровой физически и психически, независимой и дерзкой. И сохранила эти качества, дожив до… до… дожив до сих пор. Никто, кроме мужа, не называет меня полным именем: мамочка – Велой, остальные – Летой. В детстве я воспринимала свое имя как звук, на который откликалась. Но в школе… Среди привычных на слуху имен оно звучало как пук в тишине, причиняя мне почти физическую боль. Я стеснялась, ненавидела его и мечтала поскорее вырасти, чтобы поменять. Но к тому времени, когда могла это сделать, привыкла к нему и уже сформировала свою парадигму, одним из пунктов которой был: «Не имя красит человека, а человек – имя». А окончательно помирил нас с именем мой любимый Шекспир. «Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет…» – как всегда гениально заметил он. Вскоре я обнаружила даже преимущества в его неизбитости – упоминали Виолетту, и было ясно без уточнений, о ком идет речь. И наконец, только главная героиня, никак не второстепенный персонаж, может носить такое имя. Итак, точка поставлена. Осталось поставить мой любимый знак – восклицательный! И им станет презентация салона – самое предпочитаемое мной сочетание приятного с полезным. От идеи устроить фуршет в помещении, среди белоснежных платьев, сразу отказалась. Альтернативный вариант – на газоне перед входом – рискованно. Весна в этом году очень капризная – то плачет, то смеется. «Но, Виолетта, имея Такого Покровителя, сомневаться?» И Он вновь явил свою благосклонность. В день презентации я проснулась, как обычно, рано и, не успев открыть глаза, уже знала – день предстоит чудесный. Разлепив одно веко, сделала контрольный взгляд в окно – так и есть! Ясное небо, подсвеченное лучами восходящего солнца, тысячами лазоревых лоскутков проглядывало сквозь ажур листвы густой кроны дерева за окном. Новорожденное утро… мое любимое время суток. Эти минуты, когда тишина еще не тронута звуками пробуждающегося города и утренней возней домашних, сакральны для меня. Я вслушиваюсь в эту тишину, и чем тоньше прислушиваюсь, тем глубже погружаюсь. Она, как черная дыра, затягивает, затягивает меня, и, провалившись в ее воронку, я попадаю в пространство, заполненное тайнами мироздания, жизни и смерти, и начинаю путешествие по его просторам. Задаю вопросы – придумываю ответы, один фантастичнее другого, влекущие новые вопросы. Блуждание в этих загадочных лабиринтах доставляет мне неизъяснимое удовольствие, к тому же имеет практическую пользу – как камертон, настраивая меня на объективное восприятие и адекватную оценку существующей действительности. С такой глубины все происходящие в ней события, и радостные, и печальные, утрачивают мнимую значимость, представая в истинной относительности. Но в это утро мысли о предстоящем мероприятии создавали в голове турбулентность, мешая сосредоточиться – «погружение» пришлось отложить. С утра, как все жаворонки, я очень активна. До обеда обзвонила тех, кого не успела, сходила в парикмахерскую, забрала платье из ателье. Как всегда, дома смыла залакированное нагромождение на голове, ушила платье на полразмера. Управившись со всеми приготовлениями, подошла к зеркалу и залюбовалась: «Хороша! Природа постаралась на славу!» Фиалковые глаза кажутся еще фиалковее в обрамлении пушистых ресниц. Перламутровая кожа сияет на фоне блестящих цвета воронова крыла волос, просто и изысканно уложенных мною (напрасно потратила время и деньги в парикмахерской). Маленькое черное платье, зауженное в талии (надо менять портниху), подчеркивает идеальный силуэт «песочные часы». «И все это сделали вот эти золотые ручки», – похвалила я себя вслух, поочередно целуя правую, затем левую руку, а подняв глаза, увидела в зеркале отражение – «семейный портрет в интерьере». За мной, подпирая дверной проем с двух сторон, как атлант и кариатида, стояли муж и дочь. Муж, сложив руки на груди, скептически поджав губы. Дочь, глядя с наигранным сочувствием, как на душевнобольную, крутила пальцем у виска. Застигнутая врасплох, ничуть не смутившись, она без паузы поменяла жест, будто поправляя выпавшую прядь. Я развернулась, выпрыснула в воздух духи и сквозь пахучее облако направилась к ним.

– Прежде чем поправлять волосы, – обратилась я к дочери, – надо их сначала распустить. А они у тебя, бедные, так прилизаны, что боятся шелохнуться.

– Что у тебя с ресницами? – подозрительно вглядываясь, спросила она.

– Нарастила.

– Тебе все мало! – бросила дочь с раздраже-нием.

– А тебе всего хватает, – улыбнулась я и обратилась к мужу: – Подглядываете за мной?

– Мы не подглядывали. Ты была так увлечена общением с собой, что не заметила нашего появления, – иронично ответил он.

– Могли бы как-то обозначиться. Покашлять, например.

– Зачем? Это было интересно. И после того, как я застал тебя разговаривающей со стиральной машиной, общение с собой кажется мне нормой, – продолжал ерничать муж.

– Ты еще не был свидетелем моего общения с утюгом, холодильником…

– Вот как?

– Я знаю, ты считаешь это странным.

– Не я один, – подтвердил он.

– А тебе и всем, кто так считает, не кажется странным, что за то время, что они несколько раз ремонтировали и меняли бытовую технику, моя служит мне безотказно долгие годы? И вам, кстати, тоже, – поочередно посмотрела я на мужа и дочь.

– Ты считаешь, это потому, что ты с ней разговариваешь? – насмешливо спросил он.

– Потому, что я забочусь о ней и благодарю за помощь.

– Но это же техника! Она не живая! – воскликнул муж.

– Живая, раз выполняет такую сложную работу, – невозмутимо продолжала я. – Живая своей жизнью, другой, чем наша.

– Если бы ты разбиралась в законах физики, не говорила бы такую чушь. – И муж менторским тоном начал: – Все электроприборы работают от сети. Вставляешь штекер в розетку, начинает поступать ток… – А я смотрела на него и думала: «Сколько лишних слов. Мне это совсем неинтересно. И как неприятно он раздувает ноздри…»

– Напрасно ты это говоришь, папочка, – прервала его дочь. – У нее в одно ухо влетает, в другое вылетает.

– Ничего из меня не вылетает, – возразила я. «Потому что ничего не влетает», – закончила про себя. – Понятно, техника работает потому, что я ее включаю. А нас кто включил? Мы от чего работаем?

– Человеческий организм – результат длительной эволюции… – продолжил муж.

– А вся вселенная, кто ее включил? – нетерпеливо перебила я.

– Вселенная – это результат «большого взрыва».

Он был атеистом и категорически отвергал теорию божественного происхождения жизни.

– Ты уверен, что этот взрыв был?

– Ученые почти доказали это.

– Допустим, он был. Но кто-то же его устроил.

– ?!

Опять последнее слово осталось за мной. Ответь же что-нибудь и забери себе первенство. Молчит.

– Ну, пока, – прошла я между ними, помахав ручкой и оставляя за собой шлейф благоухания. – Встретимся на презентации.

У подъезда стояла «Черри» – моя машина. Чистая, вымытая, она отливала своими крутыми лаковыми боками и действительно напоминала тугую спелую черешню. Я нажала кнопку – «Черри» откликнулась радостным возгласом. Ну как же не живая? Еще какая живая! «Привет, ласточка. Ты сегодня бесподобна. Ну, поехали». По дороге завернула в цветочный магазин. И о чудо! Везде стояли фрезии – мои любимые цветы. Желтые, сиреневые, темно-розовые, комбинированные – дивной красоты и дивного аромата. Они цветут очень короткое время – около двух недель. И надо же – такое совпадение. Догадываюсь, Кем оно устроено. Спасибо! Спасибо!! Спасибо!!! Я скупила все. Заполнила багажник, заднее сиденье. И в этой благоухающей клумбе на колесах отправилась «открывать бал». «Все-таки у фрезий волшебный запах», – думала я по дороге, погружаясь в отрешенность и мечтательность ни о чем. На меня также действует запах высушенного на морозе белья. Если я когда-нибудь решу выпускать духи, то в основу положу два этих аромата. И назову их… «МорФрез»… Нет, звучит грубовато, лучше «ФреМор». «Виолетта, о чем ты думаешь, не отвлекайся!» – одернула себя. К тому же уже подъехала к салону. Представшая взору панорама впечатляла: на газонной площадке перед входом расставлены столы с напитками и закусками. Два молодых официанта ловко сновали между ними, расставляя посуду. Красочными деталями выделялись вазы, заполненные свежими фруктами. Входные двери украшены красиво повязанным бантом с ниспадающими фалдами. Одна из моих помощниц, молоденькая девушка, взяла фрезии, расставила в имеющиеся емкости, оставшиеся красиво разложила. Этот декор из живых цветов придавал антуражу очень жизнерадостный колорит. Все было готово к приему гостей, и они постепенно начали съезжаться. Одними из первых подъехали муж с дочерью. Он вышел из машины, подал ей руку – галантен. Я оценивающе разглядывала его со стороны – очень импозантный мужчина. Высокий, подтянутый. Одет с иголочки – дорогой костюм сидит как влитой, туфли будто только что из магазина. Ни один волосок не нарушает заданного направления. «Рядом с ним не стыдно показаться», – говорят обы-чно про таких. Марэнгл – нарекли его родители. В юности – ярые апологеты коммунизма, они из первых слогов фамилий его идейных вождей: Маркс – Энгельс – Ленин – ничтоже сумняшеся, составили своему единственному чаду это имя. Но никакое другое имя не отражало бы так точно основное качество его характера – педантизм. И эта же странность имени когда-то повлияла на мое решение выйти за него замуж. «Не может муж Виолетты носить расхожее имя», – подумала я тогда, принимая его предложение. Только первые дни нашего знакомства я обращалась к нему Марэнгл, и каждый раз при этом у меня возникало желание подтянуться и отдать честь, а вскоре перешла на ласковое Маруля и называю так до сих пор.

Дочь рядом с ним выглядит бедной родственницей. Не перестаю удивляться, как такое совершенно не похожее на меня существо зародилось и вызрело во мне. И характером, и внешностью она была точной копией отца. Но та лапидарность черт, придающая его лицу мужественность, ее делала мужеподобным. Фигура была ее козырем – не прошли даром семь лет занятий бальными танцами – крупный отцовский остов был окутан совершенным рельефом упругого мышечного корсета. А какая осанка! А ноги! Бесподобные, длинные с идеально очерченными икрами – такие надо открывать по самые корни. Но этим козырем она никогда не крыла: как всегда, где не надо – открыла, где надо – закрыла. Нацепила длинную трикотажную юбку, зализала волосы в крысиный хвостик. Блеклое, не тронутое косметикой лицо. «Ну, могла бы хоть чуть подкраситься», – вертелось у меня на языке, но я вовремя его прикусила. Все мои советы натыкались на ее упрямое нежелание им следовать, все мои замечания игнорировались. Маруля обожал ее безгранично и поддерживал во всем, считая, что его красавице-дочери не нужен макияж. Я дар речи теряла от такой необъективности. Говорят, материнская любовь слепа, в нашей семье слепой была его, отцовская. Моя же – очень даже зрячей. Однажды, уступив моим настояниям, дочь все же подкрасилась, но, сделав это нарочито вульгарно, стала похожей на трансвестита.

– Какой ужас! – невольно вырвалось у меня.

– Это ты, ты виновата! – в истерике закричала она. – Если бы ты хоть немного любила отца, я бы не родилась такой уродиной. – Наверное, услышала где-то еще один спорный тезис – «дети похожи на того из родителей, кто больше любит». Но после той сцены я от нее отстала.

– Добрый вечер, – приветствовала я их. – Маруля, ты супер, впрочем, как всегда. И ты, Розик, тоже… как всегда…

– Зачем столько цветов? Не поймешь – это кладбище или цветочный магазин, – съязвила дочь.

– Не надо понимать. Загляни в приглашение – там все написано.

Розой назвала я ее по просьбе любимой свекрови, которой никогда ни в чем не могла отказать. И это – еще одно опровержение теории о влиянии имени на судьбу и характер. Какая же она роза! От розы в ней только шипы. В это время из подъехавшей машины вышел Ромчик и гарцующей походкой направился к нам. «Молодец, не опоздал!»

– Встречай своего любимого дружка, – презрительно бросил Маруля на ходу, увлекая дочь в сторону салона.

– Привет, королева! Ты – сногсшибательна! – восторженно оглядев меня, воскликнул Ромчик.

– А ты – нет. Я же просила тебя одеться скромнее.

– По-твоему, то, что на мне, не скромно? – искренне удивился он, округлив глаза. – Вспомни мой гардероб.

Я вспомнила: перед глазами поплыли вешалки с канареечными пиджаками, ярко-розовыми джинсами, рубашками ядовитых тропических расцветок.

– Пожалуй, ты прав. Но не забывай – ты здесь на работе. Пара бокалов шампанского – и все!

– Могла бы не говорить. Я вижу, какая публика собралась, – обиженно произнес Ромчик.

– И еще. На фотографиях сделай меня на пять лет моложе и на пять килограммов худее.

– Сделаю на десять. За пять ты почти не изменилась.

Ромчик – мой друг и лучший фотограф модного глянцевого журнала – принадлежит к представителям нетрадиционной сексуальной ориентации. Обнаружение сего факта много лет назад повергло меня в сильнейший шок. Во времена моей юности общество не было столь информировано и толерантно – большинство даже не подозревали о существовании мужчин такой категории. И я в том числе. Мы подружились еще в старших классах. Ромчик был поверенным во всех моих тайнах и самым пристрастным критиком моих кавалеров. Мы, как подружки, болтали на любые темы, часами обсуждали понравившуюся книгу или фильм. Окружающие недоумевали, видя наши платонические отношения. Для меня же, на фоне назойливых ухажеров, они были отдушиной. Однако «все тайное становится явным». И просветил меня мой тогда еще жених Марэнгл. Чтобы предотвратить возможные препятствия нашему с Ромчиком общению после свадьбы, я предупредила:

– Ромчик – мой друг, не ревнуй меня к нему.

– Я и не ревную. Он же голубой.

– Какой? – не поняла я.

– Голубой.

И Маруля в общих чертах разъяснил мне специфику однополых взаимоотношений. А в моем вооб-ражении возникали картинки – одна непристойнее другой.

– Мой Ромчик – такой?

Несколько дней я избегала общения с ним. Потом решила – хватит прятаться и без обиняков спро-сила:

– Это правда, что ты голубой?

Молчание. А я так надеялась на «нет».

– Значит, правда. Не звони мне больше. Никогда!

Предсвадебная суета захватила меня целиком, я не вспоминала Ромчика. Прошел месяц. Раздался звонок.

– …Лету-у-усь?

– Ромчик! – обрадованно воскликнула я, от неожиданности не успев взять себя в руки.

– Слава богу, не бросила трубку, – выдох-нул он.

– Как поживаешь? – «К черту сдержанность, я так по нему соскучилась!»

– Без тебя – плохо. Ты на меня еще злишься?

– Немного. – «Да я совсем не злюсь».

– За что?

– Ты обманывал меня… – «Какая чушь!»

– Ты же не спрашивала. Ну, не злись на меня, пожалуйста.

– Так. Хватит болтать. У меня через неделю свадьба, ужасно хочу тебя видеть!

– А я еще ужаснее!

Через час мы встретились. Сцена нашего примирения была похожа на встречу двух возлюбленных после долгой разлуки. Я рассказала Ромчику обо всех последних событиях в моей жизни. Он поведал мне историю своего «грехопадения», случившегося в армии. Я предлагала разыскать его растлителя и кастрировать. Несправедливость всегда вызывала во мне воинственный настрой, и, принимая боевую стойку, я была готова сразиться против нее с любым противником. Полдня мы провели вместе; и нарыдались, и нахохотались.

– Все-таки недаром я невзлюбил твоего Минотавра с первого взгляда.

– При чем здесь он? Шила в мешке не утаишь.

Ромчик до сих пор зол на Марулю за разоблачение, и неприязнь между ними только возрастает.

…Немного опоздав, подъехала Бела с мужем. Идут под ручку, воркуют о чем-то, улыбаются – семейная идиллия. Как будто не она примчалась ко мне несколько дней назад зареванная – узнала об очередной любовнице мужа.

– Все. Не могу больше. Развожусь! – решительно заявила тогда с порога Белка.

– Ты уже подобрала адекватную замену?

– Нет, конечно.

– Тогда твое решение опрометчиво.

– Но я хочу, чтобы ему было плохо! – капризно топнула она ножкой.

– Будет ли ему плохо после развода – еще вопрос, и если да – станет ли тебе от этого хорошо? – попыталась я охладить ее запальчивый настрой. – Определись, что ты хочешь: чтобы тебе было хорошо или ему плохо?

– А это нельзя совместить?

– Вряд ли.

– Что же делать? – Пыл ее несколько поугас.

– Оставь все как есть. Ты – его законная жена, везде и всюду рядом с ним. А все эти одноразовые подружки обитают в подполье.

– Но все вокруг знают и сочувствуют мне, – обиженно произнесла Белка.

– Пошли их к черту с их фальшивым сочувствием. И чтобы не наломать дров, представь себе не только начало истории под названием «Мой развод», но и ее конец.

– Как это? – встрепенулась она.

– Вначале – ты победительница! Гордая, не простившая измен мужа женщина. И что ты приоб-рела? Записывай! – Бела послушно взяла ручку и листок. – Одобрение лжесочувствующих. И все! Очень скоро ты обнаружишь, что не можешь позволить себе почти ничего из того, к чему привыкла – беспечную жизнь, комфорт, дорогую одежду, путешествия. Зарплаты хватит лишь на то, чтобы заправлять твою шикарную машину. А конец будет таким: лишившись привычных благ, горько сожалея и кусая локти, ты будешь мечтать вернуться к мужу на прежнее место, которое ты так легкомысленно освободила и которое, скорее всего, будет уже занято. Возможно, одной из «сочувствовавших». И твой триумф вначале окажется пирровой победой в конце.

Бела старательно записывала.

– Ну что ж, придется и дальше терпеть, – обреченно вздохнула она.

– Не терпеть, а занять позицию страуса и не обнаруживать свою осведомленность. Понять и принять непреложную истину: верный муж – мифический образ. Не потому, что мужчины мерзавцы. А потому, что, как все самцы, полигамны. Вспомни, у нас в загородном доме – один петух на десять куриц. В прайде – на одного льва несколько львиц. Они еще и пропитание добывают. А царь зверей только и делает, что зачинает и ест. Так что продолжай с удовольствием пользоваться теми благами, источником которых является твой муж. Записала?

Бела грустно кивнула.

– Перед сном прочитай.

– А как же любовь? – печально вопросила она.

– А любовь будешь утолять из другого источ-ника.

– Какого? И где его взять?

– Он сам забьет в нужном месте, в нужное время, – заверила я ее, совсем в этом неуверенная.

…И вот сейчас передо мной – образец семейного счастья и благополучия. Ни следа недавней бури.

– Виолетта, поздравляю, – поцеловал мне руку изменщик.

– Спасибо, что пришли – проходите в салон, угощайтесь, – любезно предложила я.

– Летуся, так красиво! – защебетала Бела. – Столько цветов, как в эдемском саду! – И, наклонившись к уху, быстро прошептала: «Спасибо, что вправила мозги. У меня потрясающая новость, на днях заеду, расскажу».

Они направились в сторону салона. Я смотрела им вслед: он маленький, плюгавенький. Сморчок. Но гонору, так же как и денег, хоть отбавляй. И Бела – хорошенькая, с точеной фигуркой – статуэтка. Действительно, похожа на белку – стремительная, порывистая. Вот уж кому подходит ее имя. И умница, и остроумная – никогда не лезет за словом в карман. Меня это восхищает. А я лезу и не всегда нахожу. Или нахожу уже вдогонку.

По пути их перехватил Ромчик, сделал несколько снимков. Он, как диковинная райская птица, порхал среди гостей. Почти все приглашенные собрались: небольшими группами заходили в салон, осматривали внутреннее убранство. Реакция у всех была одинаковой. «Великолепно!», «Потрясающе!», «Какой вкус!» – восхищенно цокали они. Шампанское лилось рекой, и чинная, благородная публика постепенно раскрепощалась. Танцы становились все зажигательнее, движения танцующих – чувственнее. «Вечеринка удалась, – с удовлетворением констатировала я. – Пора закругляться. Еще полчаса, и начнется банальная попойка».

Как всегда под занавес, появилась Рита. Ритэнута[4]4
  Ритэнуто – сдержанно, замедляя темп (муз.).


[Закрыть] – называла я ее – томная, медлительная… Она всюду опаздывала, нет, не опаздывала, а просто приходила в другое время. Ее крупная голова в копне буйных рыжих волос венчала массивное тело, своими контурами, вернее их отсутствием, напоминающее барабан. И этот ее силуэт возникает передо мной как перст назидательный всякий раз, когда рука тянется за очередным куском торта.

Я сама когда-то была изящной «скрипкой», а сейчас больше напоминаю… нет, не контрабас, пока еще виолончель.

«Ну и раскрасилась… и за себя и за Розу, а ведь я просила…» Чрезмерный, неряшливый макияж создавал у окружающих ложное представление о ней, как о вульгарной, безвкусной особе. На самом деле Ритэнута была тонким, разносторонне одаренным человеком. Блистательная рассказчица, она сыпала анекдотами, как из рога изобилия. Как она их все помнила? Я, пытаясь запомнить, придумывала всевозможные способы, но уже через час забывала и способы, и анекдоты. А те, которые помнила, в моем исполнении после Ритэнуты звучали бледной копией. Она обладала красивым, от природы поставленным голосом. Но, воспитанная родителями, для которых «певичка – не профессия для девушки из приличной семьи», слишком поздно вышла из-под их опеки, начав делать карьеру в том возрасте, когда другие заканчивают. Свой нерастраченный талант реализовывала на редких вечеринках и банкетах, но еле сводила концы с концами. Подрабатывала в музыкальной школе – работу эту ненавидела. Я не раз предлагала ей варианты в своих проектах – она их отвергала, считая ниже своего достоинства. Единственное место, которое считала по себе, было уже занято мною. Ритэнута все время ждала подношений от судьбы на блюдечке с голубой каемочкой. Свои личные и материальные проблемы считала незаслуженным оскорблением, испытывая раздражение против тех, у кого их было меньше, в том числе и против меня. «Ты гедонист, – часто повторяла она. – Берешь от жизни все. Я так не умею». «Беру, но ни у кого не отбираю. Да и все ли беру?» – отвечала я всегда про себя, стараясь не злить ее возражениями, так же как и демонстрацией своего благополучия. И все равно злила. Ритэнута спела несколько песен, как всегда, с большим чувством. И на этой проникновенной ноте, поблагодарив присутствующих, я завершила презентацию. Подскочил возмущенный Ромчик.