Текст книги "Повесть о тихой девочке"

Светлана Гершанова
Повесть о тихой девочке

Поезд останавливается не сразу. Он сначала долго замедляет ход, паровоз выпускает пар из трубы и откуда-то с боков, пыхтит и отфыркивается.

Женя не отходит от окна – какой он, Степнянск?

За окном тянулись сначала маленькие домики в садах, потом какие-то деревянные строения и, наконец, асфальтовые дорожки перрона, и рельсы между ними.

– Приехали, приехали, мама, смотри, какой вокзал! Целых три этажа. Смотри, какая красивая площадь!

С вокзала до дома они ехали несколько кварталов на телеге по широкой главной улице города с цепью бульваров посредине, мимо городского сада, мимо здания райисполкома, где будет работать папа.

Потом телега въехала в большущий двор. Они въехали в одни ворота, а за углом дома, оказывается, были ещё одни. Кроме двухэтажного дома, во дворе ещё флигель, в глубине – какое-то недостроенное здание и серые сараи рядом, и колонка посреди двора.

Как всё это не похоже на их дом в Ростове, самый большой и красивый в городе! Там въезд новых жильцов, наверно, прошел бы незамеченным или почти незамеченным – столько народу было у них в доме! А здесь их приезд привлёк всеобщее внимание Из окон верхнего этажа выглядывают какие-то женщины, детвора стоит поодаль, их человек десять-двенадцать, сразу не сосчитать. Двое мужчин подошли к отцу:

– Давайте поможем! На второй этаж, всё-таки.

– Спасибо!

Они заходят в дом. Деревянная лестница с неокрашенными блестящими перилами ведёт на второй этаж. Коридор по обе стороны лестницы, четыре двери и три столика возле каждой, только возле их, четвёртой, – пусто.

На столиках два примуса и одна керосинка, тарелки какие-то. Две женщины встречают их в коридоре:

– С приездом вас!

– Спасибо, – отвечает мама. – Соседи наши? Будем знакомы, Аня меня зовут.

– Меня Вера, а это Даша.

Папа открывает дверь, и Женя влетает в комнату.

– Папа, смотри, здесь ещё одна комната есть и печка прямо в комнате!

Комнаты пусты, и от этого они кажутся огромными. На плечах мужчин въезжают стол, диван, мама вносит спинки от кроватей, и вот уже знакомый оранжевый абажур висит над столом с белой скатеркой, совсем как в Ростове…

Утром со двора доносится шум и какие-то голоса. Двор уже проснулся и живёт своей, неизвестной Жене, жизнью.

– Коля, выходи! – кричит кто-то снизу.

– Сейчас!

– Слав-ка, Слав-ка!

– Слава не выйдет сегодня, у него дела, – отвечает сердитый женский голос.

– Нина! Нина!

– Мама, я пойду, погуляю! – слышится совсем рядом мальчишеский голос, no коридору проносится кто-то, ещё и ещё, и коридор гулко отзывается всеми своими стенами, дверьми, переплётами, высушенными солнцем и временем, как дерево для хорошего музыкального инструмента.

– И я пойду, погуляю, можно? – просит Женя.

Мама с папой уже на работе.

– Поешь сначала, вот поешь и пойдешь, – говорит тётя Клава.

Она полная, спокойная, у неё добрые мягкие руки, и она совсем не торопится – медленно, слишком медленно идёт в коридор за чайником, нарезает хлеб, ставит сахар, творог на тарелке, масло.

– Не спеши, не спеши, набегаешься ещё!

И вдруг коридор снова дрожит от топота ног – вся ватага вбегает в дом.

– Ни-на, Нина!

– Держи её!

Хлопает какая-то дверь:

– Катитесь отсюда! Шуму от вас!

Женя выскакивает за дверь и бежит по коридору с ребятами, потом вниз по лестнице. И оттого, что она бежит вместе со всеми и смеётся вместе со всеми, она сразу становится своей в этой весёлой шумной компании – от семи до четырнадцати…

В старый, действующий гараж их, разумеется, не пускают. Зато новый, который только строится, целиком в их распоряжении. Это только коробка под крышей, земляной пол внутри, доски, стружки – строителей перевели на какой-то другой объект.

Когда на солнце можно расплавиться от жары, вся ватага забирается сюда. Если доску поставить на кирпичи, получаются отличные качели, девочки на одной стороне, мальчики – на другой.

– Давай, давай, ух!

– Владик, упаду, не держись за меня!

– Ребята, считаю до трёх – прыгаем, – тихо говорит Коля. – Ну, раз, два-а, три!

Девчонки на самом верху, и вдруг ребята соскакивают со своего края доски. Он, освободившись, стремительно летит вверх, а девочки падают вниз, на землю, только пыль столбом!

– Девчонки, бей их! – воинственно кричит Нина, беленькая, голубоглазая, с ямочками на щеках.

Женина мама говорит, она похожа на бабочку. Сейчас эта бабочка первой бросает обломок кирпича!

Гараж просторный, и сражение идёт вовсю. Женя стоит у стенки и смотрит то на одних, то на других.

– Ага! Прячетесь! Так их!

– Ребята, заходи с боков!

– Ой… мама… – тихо говорит Женя и зажимает рукой место на голове, куда только что попал кусок кирпича.

– Ой, кровь!

Все замирают. Кровь – это серьёзно. А кровь течёт по пальцам, по руке, заливает лицо, капает с локтя.

После секундного замешательства все выбегают во двор и бросаются врассыпную. Только Женя и Нина остаются посреди двора.

– Ничего, ничего, не плачь, сейчас мы придем домой. Очень ты тихая, разве можно стоять! Надо увёртываться, увёртываться надо!

– Ах ты, боже мой! Ах, разбойники! Деточка моя! – пугается тётя Клава. – Не пущу больше во двор, дома будешь сидеть, искалечили ребёнка!

Несколько дней Женя ходит с белой повязкой на голове, и ребята относятся к ней с почтением. Впрочем, белой повязка бывает только утром, днём она становится серой, а к вечеру – чёрной от пыли.

Когда спадает жара, они всей гурьбой отправляются бродить по городу. Чуть стемнеет, на улице появляются гуляющие. Девушки идут вдоль бульвара цепочкой, под ручку, щёлкают семечки, а сбоку – парень. А вот парень посредине, потому что у парня гармонь.

Город похож на город только на этой главной улице, а дальше начинаются маленькие домики, кирпичные, побеленные, а то и покрашенные масляной краской. Рядом – совсем покосившиеся мазанки. Зелень, такая яркая в Ростове, здесь к концу лета становится серо-бурой от пыли. Когда по улице проезжает телега, пыль долго стоит серовато-жёлтым облаком, а уж когда проезжает автомобиль!

Хорошо, что есть речка. В Ростове Женя ходила на Дон только с папой и мамой, по воскресеньям, и то не каждое воскресенье. Жди, когда у родителей будет свободное время!

А здесь – целый день полнейшая независимость от взрослых.

Только вечером папа спросит – «Ну, Жека, чем вы сегодня занимались?» Или: «Как поживает ваша автономная республика?»

Когда Женя в первый раз сказала, что была с ребятами на речке, взрослые тревожно переглянулись.

– Ты же плавать не умеешь! – воскликнула тётя Клава. – Они здесь все отчаянные, ты уже забыла, как тебе разбили голову?

– Погоди, Клава, – говорит отец. – Женя, там глубоко, на речке?

– Нет, там мелко! И я уже немного научилась плавать.

А вообще взрослым не до неё Мама сидит на диване и шьёт маленькие чепчики, совсем кукольные, беленькие кофточки с ленточками вместо застёжек. И Женя целыми днями во дворе…

Сегодня ночью Женя проснулась от голосов.

– Мама! Мама!

– Спи, дочка. Мне надо уйти на несколько дней. Будь умницей, слушайся тётю Клаву.

– Куда ты, мамочка?

Оттого, что среди ночи никто не спит и свет горит, и папа стоит одетый, очень тревожно. Очень тревожно и непонятно все это.

– Куда ты, мам?

– За братиком. Братика тебе принесу из больницы. Побуду с ним немного и принесу. А вы с папой меня проведывать будете. Спи, дочка!

Она целует Женю и уходит вместе с папой. Тётя Клава гасит свет.

А Женя ещё долго лежит с открытыми глазами. Как это хорошо – братик. Он будет маленький, как Колин Геночка или Павлик тети Дашин. Как это хорошо!

Но родилась сестрёнка, Светланой назвали. Какое славное имя – можно называть Светочкой, Светиком, а можно Ланочкой, Ланусей. Имя Ланочка лучше приживается в доме, и скоро только так и зовут малышку.

– Счастливая ты, Женя! – говорит Нина. – У тебя у одной сестрёнка родилась, ни у кого не родилась, а у тебя родилась!

– Да, я счастливая, – соглашается Женя. – Хочешь, пойдём, посмотрим на неё? На руки брать мама не разрешает, а посмотреть можно.

Лето идёт к концу. Во дворе всё чаще разговаривают про школу. Половина двора – Женин дом – ходит в первую школу, а Нинин – в третью.

– Жалко, что мы с тобой будем ходить в разные школы, – говорит Нина. – Мы бы сидели за одной партой…

– Ничего, мы и так будем дружить, после школы.

– Конечно, но лучше бы и в школе, и после школы!

По вечерам теперь за столом – Женя. Пришла её очередь учиться.

– Ну, что вам сегодня задали? – подходит папа.

– Вот, два примера и читать полстранички.

– Получаются примеры?

– Мы решали такие в классе, получаются!

– А ты всё понимаешь в классе-то?

– Ну, конечно! Надежда Михайловна так понятно объясняет!

– Я её вчера видела, – говорит мама, – я сказала – очень беспокоюсь, как моя дочка – тихая она очень.

А она говорит: «Ну, что вы! Хорошая девочка, спокойная, вежливая, выходит к доске быстро, отвечает уверенно.

– Ну и правильно. Откуда у нас с тобой тихой девочке взяться! Ты не рассказывала Жене, как хлеб из-под снега убирала?

– Hет, ничего в этом особенного не было.

– А как в кооператив крестьян по избам ходила записывать?

– Много чего можно было бы рассказать. Пусть не знает, как нам было тяжело, пусть живёт счастливо…

– Мам, расскажи!

– Ладно, в другой раз как-нибудь…

Нинин папа, дядя Филипп, шофёр. От него всегда немного пахнет бензином, машинным маслом, машиной, в общем Он приходит с работы, надевает старый костюм и идёт в гараж чинить машину.

Мальчишки окружают его плотным кольцом и внимательно смотрят, как он копается в моторе или меняет колесо.

– Дядя Филипп, давайте мы вам поможем!

– Подержать колесо?

– Давайте я покачаю!

– Ну, попробуй, покачай.

– Не получается у него! Можно я лучше?

– А ты уверен, что будет лучше? – смеётся дядя Филипп.

– Так я же старше на целый год!

– Смотри, пошло у Славика. Тут только приноровиться надо!

Колесо установлено на место. Дядя Филипп вытирает руки тряпкой, потом дает её ребятам, и они так же старательно вытирают руки.

– Ну, помощники, садитесь, прокачу!

В машину набивается полно ребят, они сидят на коленях друг у друга, и эта орущая, визжащая, хохочущая процессия на малой скорости несколько раз объезжает двор.

– Всё, высыпайтесь, а то снова машину чинить придётся!

– Балуешь ты их, – говорит тётя Рая.

Она стоит возле своей двери, голос у неё строгий, но голубые глаза, такие же, как у Нины, весёлые и не строгие.

Зима в Степнянске начинается поздно, уже конец октября, но солнце – не жгучее, как в июле, а тёплое, спокойное, ласковое, ещё согревает землю. Листва не вся опала с деревьев. И они стоят яркие, нарядные.

Женя приносит с улицы огромные охапки листьев, и в комнате пахнет чуть горьковато…

Но однажды вечером стало слышно, как поднимается ветер. Он гудит под окнами и уносится в степь. Степи вокруг города, как бескрайное море: ветер может мчаться и мчаться по ним, нигде не встречая препятствия. Недаром здесь говорят: если поднялся ветер, он будет дуть три дня. Если через три дня не перестал – тогда ещё три дня. Наверно, за три дня он пересекает степь из конца в конец на своей огромной скорости.

Утром деревья стоят голые, и ворох съёжившейся листвы мечется под ветром от одной стены к другой. А потом начинаются дожди, и на улицу совсем не тянет…

Перебежать двор – и Нинин дом. Он длиннее Жениного и ниже, всего один этаж. И здесь тоже большой коридор со столиками у каждой из четырёх дверей.

Женя снимает ботики у двери, вешает пальто. Прямо от порога начинаются половички, сшитые из лоскутков цветной материи, пушистые коврики, а на столе, на диване, на тумбочках – множество вышивок.

Женя с Ниной тоже увлеклись вышиванием. В долгие осенние вечера так уютно сидеть в тепле, под ярким абажуром, и видеть, как у розы на салфетке появляется ещё один алый лепесток и ещё, и зелёный лист с темными прожилками ложится вокруг.

– Идите, я вас пирожками покормлю, – зовёт бабушка.

– Сейчас, ещё три крестика! – отвечает Нина.

– Остынут, идите, пока горячие, только испекла.

Они бросают вышивание и усаживаются у стола.

Пирожки у бабушки – пальчики оближешь!

– Ой, горячо! – обжигается Нина.

– И повидло горячее, – перекладывает Женя пирожок из одной ладошки в другую.

– Давайте я вам чаю налью. Лёня! Сколько тебя можно звать!

– Сейчас! – отзывается Лёня. И через пять минут опять: – Сейчас!

Ему не до пирожков. Он пробирается через непроходимые джунгли, герои книги на протяжении десяти страниц делят крохи старых сухарей, а ему предлагают горячие пирожки с повидлом!

В классе тихо. Ребята слушают, затаив дыхание.

За окном зима. Сквозь замёрзшие стекла ничего не видно, и кажется, что класс отрезан от внешнего мира и существует сам по себе. Надежда Михайловна рассказывает о Павле Корчагине.

Женя не сводит с неё глаз. Надо попросить маму почитать им с Ниной «Как закалялась сталь». Лёню тоже можно было бы попросить, но у него не хватает терпения читать вслух. Так было с «Волшебником изумрудного города». Он читает, и вдруг замолчит и начинает – про себя. «Читай, ну читай же – кричат Женя с Ниной, он спохватывается, а потом опять…

– Уже слепой, прикованный к постели, писал Николай Островский свою книгу. Для этого тоже надо быть героем – преодолеть болезнь, слепоту, неподвижность…

… Какой удивительный человек! А мама была у него в гостях. Женя хорошо помнит, как мама говорила об этом. Надо рассказать ребятам на переменке…

Замечательно, что у неё такая мама! Кто ещё в классе может сказать, что его мама была в гостях у Николая Островского?!

На переменке, в коридоре, она говорит:

– Знаете, моя мама была в гостях у Николая Островского! – Не может быть!

– А не врешь?

– Честное слово!

– Неужели?

– Видела его собственными глазами?

– Ну, расскажи, какой он был?

Женя не замечает, как за спинами её одноклассников выросли ребята старших классов, и уже целая толпа слушает её.

– Мама была лучшей пионервожатой в Степнянске, и ее послали в гости к Николаю Островскому. Он жил тогда в Сочи. Мама рассказывала, что он уже почти не видел. Они пришли целой группой, лучшие вожатые из всех городов. А его мама говорит:

– Николай, к тебе гости приехали! А он говорит:

– Проси!

Моя мама и ещё одна девушка, они первыми шли, испугались и остановились в дверях. И он сказал: «Не бойтесь, заходите!» Спросил, как кого зовут, где работают, откуда приехали. А потом сказал одному дяде – дайте мне книгу с полки, а тот всё никак найти не мог…

А ещё он рассказывал, как пишет книгу.

– В каком году это было?

– Через год он умер. А ещё мама говорила, что у него окно выходило на море…

– Клава, Генка у вас? – заглядывает тётя Вера.

– Да, спит. Набегался, ткнулся домой – нет никого. Тебя нет, отца нет, Коля ушел куда-то. Он – к нам. Пальто не на ту пуговицу, шапка на боку, одно ухо у шапки вверх, другое вниз! Я, говорит, посижу у вас. Сел и заснул, я уж с него сама пальто с шапкой снимала.

– Ну, спит – пусть спит, – смеётся тётя Вера.

В большом доме и Ростове соседи видели друг друга редко, только на постнице или на улице. Спросить у Жени, как звали их соседей, она и не знает, Знает, например, что эта тётя – Толина мама. А этот дядя из девяносто восьмой квартиры – отец Валеры. Вот и всё, А здесь все знают, у кого сегодня на обед борщ – он кипит тут же, в коридоре, и пахнет на все квартиры. У кого – блины, а у кого – жареная рыба. За что влетело от матери Владику и за что досталось Коле от отца. Что было интересного в суде, где работает отец Владика и что – в Доме колхозника, где дежурит тётя Клава. А уж когда кто-то из соседей печёт пироги – их пробуют все.

Здесь же, в коридоре, общий шкафчик тёти Веры и Жениных родных. Чего там только нет! Картошка, кастрюли, какие-то баночки и коробки, вперемежку тёти Верины и тёти Клавины. Все эти сокровища не трогают Женю.

Но в этом шкафчике Коля держит корм для голубей. Он не подпускает к ним своих лучших друзей – Владика, Славку, Юру из соседнего двора. О девчонках и говорить не приходится. Кормит сам, выпускает, сам чистит голубятню. Женя даже и не просит его ни о чем, только смотрит издали – день, другой, третий…

– Ладно, идём, – смягчается Коля. – Идём, я покажу тебе, как их надо кормить. Хочешь, ты будешь моей помощницей? Когда мне, скажем, некогда, ты сможешь сама их кормить и менять им воду. Хочешь?

– Правда? Ты, правда, мне разрешишь?

Её чёрные глаза сияют. Надо же, как она обрадовалась! И как она смешно картавит:

– Пгавда! Пгавда! Идём.

Голуби сначала жмутся к дальней стенке голубятни.

– Это из-за тебя, не привыкли к посторонним.

– А они привыкнут ко мне?

– Конечно, привыкнут. Не сразу, но привыкнут, вот увидишь.

Голод берёт верх над осторожностью, и голуби по одному подходят ближе.

– Держи!

Коля сыплет немного зерна Жене в руку. Она протягивает ладошку, но голуби косят своими круглыми глазами и не подходят.

– Ну, что же вы? – шепчет Женя. – Ну, почему вы меня боитесь? Я никогда-никогда вас не обижу, никогда-никогда. Ну, пожалуйста! Не бойтесь, ну, пожалуйста!

И вдруг самый красивый голубь подходит и клюёт её в ладонь.

– Ой! – восклицает Женя так же шепотом. Наверно, рука вздрогнула, потому что голубь снова отскакивает на безопасное расстояние. Но Женя держит ладонь прямо и открыто, и они подходят один за другим и уже без опаски клюют зерна с её руки. Поверили!

Весна в Степнянске бурная, не успеешь оглянуться – и прошла, и лето наступило. Перед майскими праздниками ходили в пальто, на демонстрацию Женя в первый раз надевает белые носочки вместо чулок, утро холодное, коленки становятся синими. Но к середине дня солнце уже припекает вовсю, и с демонстрации она возвращается с обгоревшим носом – лето началось!

Первый класс Женя окончила с похвальной грамотой. Всю дорогу от школы она бежала бегом:

– Тётя Клава, смотри, я отличница! Смотри, здесь написано, и книгой наградили!

– Да! Вот это красота! Отец с матерью-то как обрадуются!

Назавтра Женя с папой идут в магазин.

– Ну, пап, скажи, что мы идём покупать?

– Придём – скажу, – не сдаётся отец.

В магазине спорттоваров тихо и прохладно.

– Выбирай себе велосипед!

– Правда? Большой, настоящий? Ой, папка!

Велосипедов было много – голубые, салатные, чёрные, синие, с блестящими рулями и спицами на колёсах, и звонками на рулях. У Жени разбежались глаза.

– Этот! Нет, этот, голубой!

– Выбирай, выбирай, тебе ездить! А вот этот не хочешь? Смотри, ладный какой!

– Да! Это будет мой велосипед!

И вот во дворе недели на две забрасываются все другие игры и занятия, велосипед возит без передышки то одного, то другого, даже Колины голуби позабыты, никто не торчит возле голубятни.

Нет ни одной квартиры, где бы взрослым не твердили с утра до вечера, что велосипед – самая замечательная и необходимая вещь на свете. И продавец магазина спорттоваров продает один за другим ещё два велосипеда, оба чёрные, с красными эмблемами, одинаковые, как близнецы, – для Лёни и для Владика.

А лето идет себе неторопливо, и кажется, что нет конца каникулам… Когда детвора успевает загорать?

Взрослые только-только почувствовали, что начинается лето, а они уже ходят мимо с речки – чёрные, даже с каким-то сизым налётом, светлые волосы выгорели на солнце.

В Женином дворе чёрненькая одна Галя, остальные белобрысые, курносые, с обгоревшими носами и веснушками во всё лицо.

В одиннадцать часов солнце раскаляет землю. Двор пуст. В комнате закрыты окна, и зелёные ставни прикрыты – только так можно сохранить с ночи хоть каплю прохлады.

На свежевымытом полу одеяло: здесь не так жарко.

Женя лежит и читает. Никто не заметил, когда это началось, но теперь её невозможно оторвать от книжки.

Только в шесть-семь вечера двор оживает. Выходят все его обитатели, и взрослые – со стульями, со скамейками, – и дети, особенно шумные после дневной жары.

И Женин смех звенит на весь двор.

В августе она забрела в школу. Там шёл ремонт, пахло краской, мел на полу. В коридорах и даже во дворе стояли парты. Когда она вышла из школы, за нею на асфальте остались белые следы.

А первого сентября школа блестит свежевымытыми полами, партами, празднично сверкают стёкла – начинается новый учебный год.

И снова светлый круг от оранжевого абажура лежит по вечерам на столе, на Жениных тетрадках.

– Лёня, пришла «Пионерская правда?»

– Нет ещё.

– Покричишь мне тогда?

– Хорошо!

Через полчаса снова:

– Лёня, Лёня!

– Что?

– Пришла?

– Да нет еще!

И вот, наконец, почтальон. Никогда его не ждали с таким нетерпением. «Пионерская правда» печатает «Тимура и его команду».

– Ну, что там дальше?

Страничка проглатывается за несколько минут.

– Опять закончилось на самом интересном месте, – вздыхает Нина.

Начало другой книги было спокойное, медленное: «Семинария занимала здание старинного доминиканского монастыря, и двести лет тому назад его двор содержался в строгом порядке…»

Женя примостилась возле окна с плотно замороженными стёклами. Свет проходил сквозь них и падал в комнату уже потускневшим. Доносились голоса из коридора, неясный шум с улицы.

«…Подумай хорошенько, прежде чем решить… Для меня это сделай, для умершей матери твоей…»

Через несколько страниц Женя уже не слышала ни голосов, ни шума с улицы, ни даже голоса тёти Клавы, которая звала её обедать.

– Женя, сколько можно тебе говорить? Совсем задурила себе голову этими книгами! Уроки-то сделала?

– Да, сделала… Сейчас…

– Иди-иди, успеешь дочитать, никто у тебя книгу не отнимает!

Обед проглатывается в один миг, и снова Женя не может оторваться от книги до вечера, и вечером…

Она берёт книгу с собой я школу. Кончилась первая перемена, Женя не может, просто не может спрятать книгу в парту.

«Овод стоял и с улыбкой смотрел им в глаза. Карабины тряслись в их руках.

– Я готов, – сказал он.

Лейтенант сделал шаг вперед. Он дрожал от волнения. Ему ещё никогда не приходилось командовать при исполнении приговора.

– Готовься! Ружья на прицел! Пли!»

Слёзы выступают на глазах, капают на страницу. Женя смахивает их и продолжает читать.

– Женя, что случилось? Почему ты плачешь? – останавливается возле неё Надежда Михайловна. – Тебя обидел кто-нибудь?

– Нет…

– Дай мне книгу. Никогда не ожидала, что ты будешь читать на уроке! «Овод»… Рановато тебе читать такие книги. Хотя, нет и взрослого человека, который бы не плакал над ней…

Снег падал и падал всю ночь огромными хлопьями, и весь день, и снова ночь, и утром. Он был настоящий – густой, плотный.

– Сухой ещё, – с сожалением говорит Коля.

– Ничего, день-два, слежится, – успокаивает его Лёня.

И, наконец, утром в воскресенье прибегает Нина:

– Одевайся, выходи скорей! Крепость будем строить из снега. Лёня сказал, уже можно!

Стройкой командуют Лёня с Колей, они старшие. Но к игре великодушно допущены даже самые-самые малыши. Они катают большие комы из снега, а ребята постарше строят из них стену.

Зима в Степнянске хороша, когда не дуют ветры или внезапная оттепель не превращает в серую кашу и сверкающий снег, и ледяные дорожки, и снежную бабу в углу двора…

Но сегодня солнце, лёгкий морозец, всем жарко от работы. У Коли шапка на затылке, светлые волосы прилипли ко лбу.

– Эту сторону хватит! Теперь туда! Бойницы оставляйте!

Штурм начинается после обеда. Женя смотрит в окно, и папа ходит по комнате, озабоченно поглядывая на неё.

Пришла со двора румяная, оживлённая, а теперь тихо стоит у окна. Смотрит, как град снежков летит в нападающих на крепость.

Они отступают на мгновение, и Женя приникает к окну, опираясь на подоконник.

– Ты чего сидишь дома? – спрашивает отец.

– Я не умею играть в снежки. Только мешаю всем…

Хорошо Нине – какая она смелая! Вон бежит прямо к крепости, снежки летят в неё, она нагнётся или отскочит и бежит дальше!

Весна в сорок первом году была как весна. Старшеклассники готовились к экзаменам, у малышей – контрольные по русскому языку, по арифметике, последние контрольные, когда окна в классе нараспашку и пахнет весной. И высокие тополя шелестят себе ещё зелёными с одной стороны и серебристыми с другой листьями. Пройдет какой-нибудь месяц, и листва станет бурой от пыли.

А в классе – особенная тишина, которая бывает только на последних контрольных. И Надежда Михайловна ходит по классу, строгая и серьёзная, как никогда…

Женя опять получила грамоту. Но такой награды она не ожидала – гитара! У неё даже дух захватило! Как догадалась Надежда Михайловна?

И был костёр весной, на самой грани между концом занятий и каникулами.

 
На войне поются песни
О бойцах и командирах,
На войне поются песни
Об отваге и борьбе…
 

читает Женя звонким голосом.

Ребята слушают, и тишина стоит вокруг, только сухие ветки потрескивают в костре.

 
И склоняются в салюте
Пионерские знамена,
Клятву юного героя
Повторяет весь отряд.
Мы за мир и за свободу,
И победа будет нашей.
За товарищей погибших
Пионеры отомстят!
 

Отблески пламени тревожно отражаются на лицах ребят. И от этого они кажутся взрослее.

Лето в самом разгаре. Сегодня воскресенье. Женя сидит с гитарой в тени гаража, и подбирает песню:

Орлёнок, орлёнок… – нет, не так.

 
Орлёнок, орлёнок,
Блесни опереньем…
 

Коля выпустил голубей. Соседки развешивают бельё во дворе, и Женина мама выходит с тазиком – Светланкины рубашонки, Женины платьица, папины рубашки.

Нина выходит с вышиванием и садится рядом с Женей:

– Получается?

– Только до половины получается, а дальше… Нет ещё…

– Ну, давай вместе, сначала…

Владик проносится мимо на велосипеде, не держась за руль, и снова тишина во дворе, только женщины негромко разговаривают между собой.

– Хорошо тебе, Аня, у тебя девчонки. А мой так марает рубашки, каждый день чистую подавай. А ты, Рая, как с Лёней управляешься – всё он у тебя в белой!

– Так я нарочно, чтоб он пачкался меньше!

А день яркий, спокойный, солнечный…

И вдруг тётя Вера выскакивает на лестницу:

– Ой, милые! Включайте радио! Война! Ой, милые!

Женщины побросали бельё. Женя взбежала на лестницу следом за мамой и остановилась в дверях. Никто не обернулся, все смотрели на репродуктор:

«…Сегодня, в четыре часа утра… без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке наши города Житомир, Киев, Севастополь, Каунас…»

Женя переводит взгляд на папу. Лицо у него сосредоточенное, глубокая складка пролегла на переносице, как будто он силится, и не может понять происходящее… В руке сжата газета, последняя мирная газета, где ни слова о войне… Мама стоит растерянная, в стареньком платьице с закатанными рукавами, в фартуке…

«…Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами». – Кончается речь, и тревожная музыка льется из чёрной тарелки репродуктора.

– Как же это – без объявления войны, – говорит отец серьезно. – Я в исполком.

– Да, да… Белье у меня… Что-то я хотела тебе сказать? Может, это провокация?

– Нет, война. Это уже война.

Тётя Клава стремительно входит в комнату. Волосы растрепались от быстрой ходьбы, лицо напряжённое и серьёзное.

– Слышали? Радио вы здесь слышали? Знаете уже?

– Слышали, знаем.

– Горе-то какое, Господи! Наверное, и раненые есть, и убитые…

– Война! – говорит отец, – это уже война.

Женя ходит по комнате, подходит к Ланочке – она одна не понимает, что происходит, возит машинку по комнате на веревочке.

Все вышли во двор. Дети слоняются тут же. Они ещё не поняли, что несёт с собой война. Но взрослые взволнованы, встревожены… Мамы плачут. Это плохо, когда мамы плачут. Тут уж совсем не знаешь, что делать.

Коля со Славкой и Владиком шли из кино. Второй сеанс кончился в двенадцать часов. Коля шёл и насвистывал. Каникулы только начинались, всё лето было впереди, и в кино его отпускали каждое воскресенье.

– Что это тётка плачет, посмотри! – сказал Славка.

– И тут. Смотри, стоят и плачут.

– Может, умер кто-нибудь у них на улице? Бабушка, что у вас случилось? – подошёл Коля к группе женщин.

– У нас? У всех случилось. Война, сынок.

– Как война? С кем война?

– Известно с кем, с германцем.

– Братцы, война!

Они побежали вдоль бульвара – скорее, скорее домой! На площади звучала музыка. «Колокольчик», уличный репродуктор, был включен на полную мощность.

И вдруг музыка прекратилась. «Сегодня, в четыре часа утра… без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы…»

Ребята молчали. Рядом с ними, вокруг них собрались люди. Одни слушали речь впервые, напряженно и тревожно. Другие – уже во второй, в третий раз и знали наизусть каждое следующее слово…

Назавтра с утра мимо их дома к военкомату потянулись люди. Город гудел, как улей. На площади, возле райисполкома, собрали народ на митинг.

Ребята слушали всё с начала до конца – и как выступали молодые мужчины, которые уходили на фронт, клялись бить фашистов, прогнать их с нашей земли; и как женщины обещали заменить здесь, в тылу, отцов, мужей и братьев. А что могли они, ребята…

Отец Жени пришел в военной форме. Мама ахнула:

– Ты уезжаешь?

– Нет ещё. Пока буду заниматься организацией госпиталя в нашей больнице. А потом на фронт, через неделю-полторы.

Форма шла отцу. Он стал как-то выше, стройнее, строже. Ремни поскрипывали на нём. «Может, так и будет до конца войны, – с надеждой думала Женя. – Походит папа в военной форме… Все говорят, что война вот-вот кончится»…

Отец укладывает рюкзак.

– Женя, принеси мыльницу с умывальника. Мать, дай чистое полотенце. Ну, вот и всё, кажется. Можно идти.

– Мы проводим тебя, можно? – спрашивает мама, и лицо у неё растерянное…

Они идут по улице, мама с Ланочкой на руках, папа и Женя. Папа старается успокоить их:

– Может, месяц, ну, два – больше не протянется, к осени кончится война. Ланочку в ясли отдай. Ничего, привыкнет.

Военкомат стал центром города.

Они идут по улице, и рядом с ними, с одной, с другой стороны, впереди и сзади идут люди – мужчины с рюкзаками и чемоданчиками, женщины с детьми.

Возле военкомата – толпа. Папа пробирается сквозь неё в военкомат, а мама с Женей и Ланочкой остаются в стороне. Папы нет полчаса, час. Солнце палит вовсю, Светланка расплакалась, и мама взяла её на руки. А папы всё нет.

И вот, наконец, он появляется, уже без вещей.

– Всё, родные. Идите домой. Отправляемся мы с вокзала через полчаса.

– Мы проводим тебя! – говорит мама.

– Хоть Ланусю отнеси домой, с Женей приходи.

Не увидимся – детей береги и не плачь, не плачь же. Ты всегда такая храбрая была, сильная!

Папа целует Ланочку и Женю:

– Я на тебя очень надеюсь, дочка… И тут Женя не выдерживает:

– Папа, папочка! – Бросается она к отцу на шею. – Я так боюсь, что тебя убьют, папочка!

– Ну что ты, что ты, Жека! Ничего со мной не станется! Вернусь я, вот перебьем фашистов – и вернусь.

Потом он снова обнимает маму, и они молчат долго-долго.

Мама с Женей спешат домой. Женя всхлипывает.

– Скорей, скорей дочка, может, успеем ещё!

Весь город на улицах, Женя даже не думала, что в их городе столько людей.