Текст книги "Мадам придет сегодня позже"

3

Меня почти хватил удар, когда я увидела перед собой Фаусто.

– Как вы живописно одеты, – он протянул мне две бутылки шампанского. – Добрый вечер, Тиция! Вы всегда так принимаете друзей?

– Нет, только если они приходят раньше времени… – заикаясь, выдавила я.

– Знаю, знаю. Очень сожалею. Но меня погнала страстная тоска. Надеюсь, вы простите, прелестное дитя.

Он вошел и, не успела я опомниться, поцеловал меня в обнаженное плечо. Потом снял свое элегантное серое шерстяное пальто.

– С него капает, – объяснил он. – Если вы еще не заметили, дражайшая Тиция, на улице бушует апрель. Ливень, град, снег… – Он окинул взглядом мою фигуру. – Не удивлюсь, если… если сегодня будет буря…

Он стоял передо мной, высоченный блондин, истинный парижанин в безупречном сером костюме с жилеткой и торчащим из кармана голубым уголком платочка, а я чувствовала себя жалкой кухаркой. Охотнее всего я забилась бы в какую-нибудь щель.

Это не ускользнуло от Фаусто.

– Пожалуйста, оставайтесь, как есть, – быстро проговорил он, – не надо театра, мадемуазель. Не надо пытаться преподнести себя. Я люблю женщин в естественном, натуральном виде!

Натура натурой, но я отнюдь не собиралась провести весь вечер с кухонным полотенцем на груди. Я извинилась и пошла переодеться. Платье уже лежало на моей кровати: голубое, переливающееся, до пола. Затканное серебряными звездочками. Индийское платье с широкими рукавами и малюсенькими серебряными колокольчиками на вырезе и подоле.

Я любила это платье. Фаусто оно тоже понравилось!

– Какая прелесть – то, что вы там надели, – оценил он и изучил меня с головы до ног долгим внимательным взглядом. – Если не ошибаюсь, мадемуазель, ткань довольно тонкая. Почти прозрачная, а? Признайтесь, Тиция! Ведь вы передумали и соблазняете меня?

– Не бойтесь, – бросила я и поспешила на кухню. Он догнал меня, поймал мою руку и поцеловал.

– Жаль, – сказал он с улыбкой, – я бы не возражал. Скажите, я могу оглядеться в вашем царстве?

Квартира была прибрана, и мне нечего было бояться. Тем более она удалась мне на славу! Во всех комнатах я покрыла полы светлым паласом, а сверху положила красивые старинные ковры ручной работы.

Мебели у меня было немного, но то, что я имела, было исключительно благородно. Красивые предметы, собранные мной по аукционным и антикварным лавкам, а между ними я тактично разместила зеркала и лампы, чтобы все казалось крупнее, приветливее и светлее. На стенах картины моего отца. Две обнаженные натуры и один натюрморт, большой, сочный, яркий. А спальня… Ну, спальня – это особый разговор.

– О-ля-ля! – услышала я голос Фаусто. Ага! Он ее нашел. – Что это? Любовное гнездышко? Тиция! Идите скорей сюда! Просветите меня!

Дело в том, что у меня была кровать с балдахином еще до того, как они вошли в большую моду в Париже. Куполообразная крыша с витыми резными колоннами из темного дерева. И все в комнате гармонировало: обивка кровати, покрывало, занавески, обои. Все было из лучшего мебельного ситца с набитым вручную рисунком из зеленых листьев, цветов и стеблей. Моя спальня была пышным садом. Просыпаться здесь было чувственным наслаждением.

Фаусто стоял, прислонившись к двери.

– Так принято в Вене?

Я не ответила. Он как-то странно смотрел на меня. Боже правый! Что это он делает? Не говоря ни слова, не спуская с меня глаз, Фаусто сбросил туфли, развязал галстук, снял свой элегантный пиджак и небрежно уронил его на пол. Потом он сделал пять больших шагов и бросился на мою кровать.

– Я только хочу попробовать матрац, – пояснил он, широко разведя руками. – Отличное качество. Не слишком жесткий. Как раз то, что надо. Тиция, знаете что? Сегодня я буду спать здесь. То есть… если вы не ждете никого другого. Может, это место… уже забронировано? Я молчала.

– Тиция! Ледяной цветок! Вы ждете сегодня гостей? Кроме меня?

– Нет!

Он выпрямился.

– Почему вы вдруг замолчали? Вы же не прогоните меня? В такую бурю? Слышите как завывает ветер? Сядьте ко мне, моя снежная роза. Ну идите же сюда! Не будьте такой чудовищно холодной!

Он протянул ко мне руки. Перед этим жестом невозможно было устоять. Но я не шелохнулась. Я вдруг задрожала всем телом.

– Вы хотели мне рассказать, как получили свое имя. Помните? Вы обещали!

– Позже, – слабо отозвалась я.

Фаусто устремил на меня свои голубые глаза и смерил долгим, настойчивым взглядом.

– Ты прекрасно знаешь, – тихо сказал он, – что мы должны попробовать. Игра затянулась. Три месяца мучений! Это взбесит любого мужчину. Пойди сюда, дорогая. Пойди! У нас нет выбора.

Я молчала.

– Я принадлежу тебе. Я написал это в письме!

– Вы принадлежите всему Парижу! К тому же я готовила!

– О, пардон, – он вскочил, – совсем забыл, ведь ты же так долго стояла у горячей плиты! Как невежливо с моей стороны! Я ведь могу говорить тебе «ты», моя Тиция? И ты говори мне «ты».

Мы молча перешли в столовую.

Сели за стол. На ужин был протертый томатный суп со свежими сливками и шерри. Салат с рокфором и орехами. Ризотто с трюфелями. Сыр. В воздухе носились эротические разряды. Мне ничего не лезло в горло. Фаусто же не заставлял себя уговаривать. Брал добавку и нахваливал, как все замечательно вкусно. Даже без мяса и рыбы.

Мне с трудом удавалось поддерживать беседу

Говорила о домах, квартирах, планировке, мебели, тканях, коврах, ценах. Наконец, мне уже ничего не приходило в голову, и я замолчала.

– Итак, – подал после долгой паузы голос Фаусто, – как ты получила свое имя? Я весь внимание.

– Это обязательно? – вымученно вздохнула я.

– Что обещано, то обещано, – резюмировал Фаусто и подлил нам обоим шампанского.

Ну ладно! Меня зачали в ателье моего отца на античной софе под копией Тициана. Картина называлась «Юпитер и Антиопа», оригинал висит в Лувре. И поскольку мои родители боготворили Тициана, они назвали меня его именем в качестве доброго предзнаменования и в память о прекрасном эпизоде на красной бархатной софе в Вене.

Я объяснила это по возможности лаконично, избегая употреблять слова «страсть» и «наслаждение». Но это не помогло. Глаза Фаусто заблестели, на лице появилось то же выражение, как до этого, когда он упал на мою кровать с балдахином. От улыбки, заигравшей на его губах, у меня по коже побежали мурашки.

– Красивая история, – заметил он. – Раз уж мы заговорили на эту тему, как мы назовем наших детей? Буря в апреле?

Наших детей? Мы еще даже не целовались.

– Не смотри на меня, – серьезно сказал Фаусто, – иначе я потеряю самообладание. Тогда первую будут звать Виола[2]2
  Виола – грубый, насильственный (нем.).


[Закрыть].

Виола? Насилие? Я широко раскрыла глаза. Фаусто тут же опустился на колени, подполз ко мне по ковру и положил свою львиную гриву мне на колени.

– Прости! Это была глупая шутка. – Он обнял меня сильными руками. – Наверняка это будут близнецы. Антиопа то родила близнецов. Удивляешься, что я знаю такие вещи? Тиция, любовь моя, мы назовем наших детей Да и Нет. Потому что сейчас ты скажешь «нет», а потом «да». Да, да… – Он принялся меня целовать, и что уж тут говорить! Я ответила ему. Мы оба сползли на пол, тесно обнявшись и завернувшись в мое голубое сверкающее платье, и целовались, будто всю жизнь ждали этого момента.

Это было божественно! Вдруг его рука скользнула в мой вырез и сжала мою грудь. Фаусто застонал, но для меня это было чересчур поспешно, и я села на пол.

– Что с тобой, дорогая? – спросил Фаусто, не глядя на меня.

– Мне срочно нужен… глоток воды.

– А мне нет, – отозвался Фаусто, – я абсолютно счастлив. Я хочу только тебя.

– Я сейчас вернусь.

Я побежала в ванную и заперлась изнутри. Тяжело дыша, опустилась на красный пуфик перед большим зеркалом. Пробил час истины! Хочу я его или нет? С февраля я гадаю об этом, потому что все не так на этот раз.

Любовь у меня проходит через голову. Новая любовь всегда начинается с разговоров всю ночь напролет. Если вечер пролетает как один миг, если уже три часа ночи, а мы все говорим и говорим, если утром не хочется расставаться, потому что так много надо сказать друг другу, тогда, возможно, это мог бы быть мужчина для меня.

В случае с Фаусто такого не было никогда. Дядя Кронос говорит, Фаусто слушает. Он никогда не скажет, о чем думает. Мы ни разу не разговаривали серьезно. Фаусто ничего мне не рассказывает. Но он самый красивый мужчина, какого я когда-либо встречала.

Мой взгляд падает на зеркало.

Это действительно я? Такой красивой я еще никогда не была. Щеки раскраснелись, глаза блестят. А это что такое? Я наклоняюсь вперед. Вокруг меня стоит марево. Честное слово! Я излучаю тепло, словно горячий камень летом!

Я не могу выйти в таком виде! Как мне прийти в себя? Может, принять холодный душ, поменять белье, побрызгать на себя духами?

– Куда ты пропала? – донесся из салона жалобный голос Фаусто. – Ты что, прячешься от меня?

Я нажала на спуск. Зажурчала вода. В моих висках стучало, я открыла дверь – салон был пуст! Где же Фаусто? Отгадывай, Тиция, до трех раз. В твоей постели, где же еще?

– Я здесь, – подал голос Фаусто из спальни. Неожиданно все встало на свои места. Мною вдруг овладела страстная, до боли, тоска по этому белокурому гиганту. Горячая волна залила меня с головы до ног. Как могла я так долго противиться ему? Только потому, что я не могу поговорить с ним? Что я, сумасшедшая? Любовь состоит не только из слов. Разговоры подождут. Ныряй в приключение, Тиция! Как знать, сколько еще простоит наш мир?

Я погасила свет. Скинула туфли. Послала небу короткую молитву… и на цыпочках пошла навстречу своей судьбе.

Причина, почему я решила, что Фаусто Сент-Аполл – моя большая любовь, легко объяснима: Фаусто меняется в постели! Стоя на двух ногах, он циничен, неразговорчив, ненадежен, высокомерен. Но как только он принимает горизонтальное положение, он становится кротким как котенок, нежным как дитя, страстным, терпеливым, трогательным и благородным.

Он был пятнадцатым мужчиной в моей жизни и моим четвертым французом. После холодных лондонских лет он обрушился на меня как горячий поток, и еще не родилась та женщина, которая не потеряла бы от этого головы.

Фаусто был самым крупным и сильным мужчиной, когда-либо заключавшим меня в свои объятия. А чтобы быть уж совсем точной: он совершенно замечательно оснащен. Он потрясающе сложен. Фаусто заполнял меня всю до краев, овладевал каждым миллиметром моего тела, проникая достаточно глубоко, чтобы парализовать мой мозг, раскрыть мое сердце и без всяких усилий приковать меня к себе. Фаусто был моей первой страстью.

Раньше мне удавалось не допускать этого»

Я не хотела попадать в плен ни к одному мужчине. Я обожглась на молоке. Ведь я выросла в венских богемных кругах, а этого достаточно, чтобы наложить отпечаток на всю жизнь. Еще чудо, что я не стала фригидной!

Первый мужчина, с которым я провела ночь (мне было семнадцать, ему двадцать четыре), на следующий день больше не здоровался со мной. Он сидел в кафе «Гавелка» на Доротештрассе и громким голосом рассказывал своим друзьям подробности моего телосложения! Я стояла у двери почти без сознания от стыда. Он не пригласил меня за свой стол.

Второй был не лучше. Он считался многообещающим молодым талантом, был своим человеком в ателье моего отца и после второй ночи наказал меня молчанием (мне было восемнадцать, ему двадцать). Ни слова. Ни фразы! Он игнорировал меня, будто мы никогда не знали друг друга.

– Почему ты не разговариваешь со мной? – решилась я, наконец, спросить его через неделю.

– Разговаривать? – последовал ответ. – С женщиной? С женщинами спят. А все остальное лучше делают друзья!

В Вене я искупила свои грехи,

Я знаю, что это такое – целыми днями тщетно ждать телефонного звонка, весточки, письма.

Я знаю, что это такое – ночи напролет бродить по кабакам в надежде увидеть «его». Мне знакома боль, когда, наконец, встречаешь его, голова к голове, с другой в баре. И повсюду друзья, от которых ничего не ускользает, которым все известно, которые громко приветствуют тебя, язвительно усмехаясь, а потом шушукаются: «Она все еще бегает за ним?» Затем они бесчестят другую.

Это послужило причиной моего раннего отъезда из Вены. Сразу после окончания школы я обратилась в бегство. Двое мужчин послужили мне горьким уроком. Я сделала вывод: над тем, кто любит, в открытую смеются! Того, кто изнывает от любви, обливают презрением.

С тех пор я всегда была начеку. И хотя за границей мне везло больше, я сохраняла холодный рассудок. Люциуса Хейеса я тоже не любила. И в мои планы никак уж не входило, чтобы Фаусто Сент-Аполл, самый избалованный парижский холостяк, разбил мне сердце. С этим выводом я вышла из ванной.

Бесшумно прокралась по мягким коврам в спальню. Фаусто везде погасил свет. Но лампочка в передней горела, и я увидела вполне достаточно.

Фаусто лежал нагим в моей кровати. Глаза закрыты, руки раскинуты по сторонам. Расслабившийся, раскованный, открытый. У него было великолепное гладкое тело.

Я села к нему. Он сразу же повернулся, улыбнулся мне, но не притрагивался. Это мне понравилось. Не люблю, когда мужчина бросается на меня. Мне нужно время. Мы долго смотрели друг на друга. Потом я набралась мужества и погладила его по руке.

Кто бы мог подумать? Его кожа была шелковистой, почти такой же мягкой, как моя собственная. Нежная кожа, как у женщины. Такого я еще не встречала ни у одного мужчины. А это еще что такое? Его соски и член были темные, слишком темные, будто выкрашенные. Контраст с его светлыми волосами был разителен. Никогда такого не видела.

– Я не настоящий блондин, – Фаусто заметил мой взгляд, – собственно говоря, у меня должны были бы быть черные волосы. А у тебя? Все натуральное? Ничего не обесцвечено? – Он коснулся моих локонов, нежно погладил меня по щеке. Неожиданно его дыхание стало прерывистым, и голос задрожал: – Иди ко мне, Тиция, моя снежинка. Прижмись к моему сердцу!

Он выпрямился, обнял меня горячими руками и прижал к своей груди. Я утонула в его мощном теле. Любое сопротивление таяло. Я была потеряна для этого мира. Это было нечто неописуемое! Словами такое не объяснишь.

Фаусто был мягким и сильным в одно и то же время. Я чувствовала его силу, но его тело не было жестким, нет, я вдавилась в него, как в гору мягких подушек. И чувствовала себя такой защищенной! Дома! Мы молча обнимались. Потом он поднял голову и медленно-медленно прикоснулся своими губами к моим. А когда прошла целая вечность, я почувствовала его язык! Он был круглый и шершавый, как у кошки. Никогда не встречала такой эротический язык. Он и так чуть не свел меня с ума в салоне!

Мы целовались, пока моя воля не была окончательно сломлена. Потом он меня отпустил.

– Пожалуйста, дорогая, сними платье.

Он помог снять мне его через голову. Под платьем у меня ничего не было. Разволновавшись, что Фаусто пришел раньше времени, я забыла про белье!

Фаусто громко втянул носом воздух.

– Как ты красива! Моя прекрасная Тиция! Моя любовь. Моя малышка.

Он рывком притянул меня к себе. Мы лежали, тесно прижавшись друг к другу. Ни ткани между нами, ни рубашки, ни платья. Обнаженная, мягкая, горячая кожа. Я едва дышала. Многотонный груз давил мне на грудь, сердце было готово разорваться. Я вдруг до боли захотела Фаусто. Сейчас, немедленно!

Я не из тех женщин, которых часами надо ласкать там, внизу, чтобы разгорячить их.

Моя внешность обманчива!

И хотя я хрупкая, нежная блондинка, соблазнить меня нелегко. Но уж если мой выбор падает на какого-то мужчину, во мне полыхает пожар! Если я кого-нибудь хочу, то сразу. Без окольных путей, без прелюдий, без экивоков. Я хочу его чувствовать в себе, и баста! Часами! Я хочу любить его всю ночь! Хочу его губы, руки, зубы, волосы, его душу, сердце, хочу слиться с ним, хочу безумия и безрассудства – а потом мир может обрушиться!

Фаусто это сразу понял. Он вздохнул. Его рука прошлась по моему телу, поласкала грудь, его губы тесно прильнули к моим. Он прижался ко мне своими бедрами и перевернул меня. Неожиданно Фаусто оказался сверху.

– Ты меня хочешь? – прошептал он.

– Да, приди ко мне!

Я открыла глаза. Ну и член! Огромный! Темный! Чужой!

– Не бойся. Я не причиню тебе боли! – Он осыпал меня страстными поцелуями, уже нащупывая путь. Быстро нашел его и начал, входить в меня.

– О боже! – застонал Фаусто и замер. Мы едва дышали. Потом он с осторожностью проник в мою плоть. Вот он уже целиком во мне. Заполнил меня всю, еще немного – и я лопну. Я умирала от блаженства. Три месяца выжидания были не напрасны. Я и Фаусто!

Сорок лет я ждала его.

Я и Фаусто! Мы отделились от этого мира. Потом он начал меня любить. Четыре коротких толчка, один долгий, и маленькая пауза после сильного толчка. Такого я никогда не испытывала. Четыре коротких, один долгий. Это невероятно прекрасно. Невыносимо! Четыре коротких, один долгий. Я сейчас закричу от счастья.

– Ты очень страдаешь? – вдруг спросил Фаусто и вернул меня на землю. – Я ведь не делаю тебе больно?

– Ты сделаешь мне больно, если остановишься! – воскликнула я в панике.

– Тебе хорошо? Правда, хорошо? – Он закрыл глаза. Четыре коротких толчка, один долгий, и пауза после самого глубокого. Четыре коротких, один долгий. Я перестала соображать.

Мы занимались любовью полночи. Фантастика! У Фаусто все было неподдельным! Никакого театра, как у некоторых французов, любящих трудное и отвергающих простое. Никаких команд, чтобы завуалировать хромающую потенцию, типа: возьми его в рот! Укуси меня в грудь! Сунь мне палец в попу! Ущипни меня! Царапай меня! Да, да, да! Никакой акробатики, никакой гимнастики, убивающей желание. И никакой суеты, как у Люциуса Хейеса.

Ибо Люциус Хейес думал о делах даже в постели. Лишь в самом начале он дарил мне звездные часы. А потом: две минуты – и все кончено. Фаусто же мог делать это бесконечно!

– Дорогая, сейчас опасно? – простонал он, я уж не помню когда. – Мне надо следить за этим?

– Нет-нет, не бойся!

– Я больше не могу ждать.

– Не жди меня.

– Ты не можешь кончить? – с трудом переводя дыхание, спросил он и остановился.

– Я потом.

Дело в том, что я безразлична к кульминациям.

Оргазма я могу и одна достичь. Что мне надо от мужчины, так это то, чтобы он жаждал меня. Хочу страсти, и это я получила сполна за последние часы.

– О, дорогая, до чего хорошо! – Фаусто задвигался быстрее, издавая стон при каждом толчке. Вот когда это стало по-настоящему прекрасно! Я чувствовала, как он поднимался все выше и выше. Все вокруг начало гореть. На помощь! Пожар! Земля сотрясается!

Или это только кровать? Вот оно! Фаусто достиг вершины.

– Тиция! Нет! Нет! Нет! – Всхлипывая, подрагивая, он так навалился на меня, что я чуть не задохнулась. Принялся целовать, будто лишился рассудка. Потеряла разум и я. Я действительно думала, что сойду с ума. Я не достигла своего апогея, но наслаждалась его оргазмом будто своим.

– Ох, хорошо-о-о-о, – выдохнул в изнеможении Фаусто, отделился от меня и рухнул рядом. – Нам давно следовало сделать это, ты не находишь?

Потом он прижался ко мне, положил руку на мою левую грудь и задремал. Дыхание его было ровным, он не шевелился, его светлая грива покрывала мою щеку, и я охраняла его сон, пока не заснула сама.

Неожиданно, посреди ночи, он вскрикнул.

– Нет! Только не это! – В его голосе звучала паника.

Я испуганно вскочила.

– Что случилось?

– Тиция, девочка! Где ты? – Он схватился за меня. Руки его были беспокойные и горячие. Фаусто ощупал меня, чтобы убедиться, что я лежу рядом. – Ох, как я испугался!

– Чего? – спросила я в страхе.

– Злой колдуньи, – попытался он отшутиться. Он сел на постели, потер глаза и громко зевнул. – Мне приснился дурной сон. Ты ушла в эту дверь, и я тебя больше не нашел.

– Отчего тебе снится такая чушь?

– Не знаю, – рассеянно пробормотал Фаусто, – слишком много диагоналей.

– Каких диагоналей? – удивилась я.

Фаусто не ответил. Неотрывно смотрел на зеленый небосвод моего балдахина, как на другой мир, и не двигался.

– Я тебя разбудил, – подал он голос через какое-то время, – мне очень жаль.

– Ничего. У тебя все в порядке?

– Я абсолютно счастлив. А ты?

– Я тоже.

– Но ты не кончила.

– Это мне не мешает.

– Зато мне мешает! – Фаусто растянулся рядом со мной и погладил меня по голове. – Нам, французам, это не нравится. Ляг на спину, дорогая. Оставайся в таком положении.

– Зачем?

– Сейчас увидишь.

Его непокорная грива скользнула вниз. Он поцеловал мои соски. Его язык поласкал мой пупок. Я почувствовала его горячее дыхание на моем животе.

– Что ты делаешь? – Я засмеялась.

– Раздвинь ноги.

Я сжала ляжки. Он просунул между ними свою руку.

– Иди сейчас же наверх, – приказала я со смехом, – мне тебя не хватает. Я этого не люблю.

– Что же ты тогда любишь? Меня ты тоже не любишь.

– Что-что? – переспросила я с угрозой. – Я не люблю тебя? Да знаешь ли ты, что так хорошо мне еще никогда не было!

– Почему же ты тогда не кончила?

Я вздохнула, уже поняв, что Фаусто никогда не отступает.

– Тебе это обязательно знать? – вяло спросила я.

– Обязательно. – Он буравил своим подбородком мой живот.

– Ну хорошо. Я не кончила, потому что у меня не бывает оргазма на спине.

Что я, совсем рехнулась? Почему выдаю свои тайны?

– Ах так? – поразился Фаусто. – Это что-то новенькое!

– Старо, как мир! Иначе ты не можешь ласкать меня там, внизу. А мне это необходимо, чтобы кончить.

– Это мы сейчас наверстаем, – решительно объявил Фаусто и приподнялся. Я коснулась рукой его члена. Он был тверд, как кремень. – Сейчас, сделаем. Ты такая мягкая, любовь моя, такая приятная, у тебя такая нежная кожа. Ты меня ужасно возбуждаешь. Я срочно должен почувствовать тебя. Хочу, чтобы тебе было так же хорошо, как мне.

Он лег сзади меня. Тесно прижался к моей спине, приноровился и после нескольких попыток ловко вонзился в меня. Это было божественно! Еще лучше, чем в первый раз. Глубже, яростнее, как всегда в этой позиции. Теперь он изнутри задевал мое самое чувствительное место. Я чуть не кричала от блаженства.

– Хорошо? – шепнул Фаусто, я с трудом поняла его.

– Фантастика!

– Положись целиком на меня, любовь моя! – Он начал двигаться. Четыре коротких, один долгий, пауза после самого глубокого толчка. Четыре коротких, один долгий. Ритм был потрясающий. Четыре коротких, один долгий.

– Слишком горячо, – застонал вдруг Фаусто, – слишком хорошо, я этого не хотел. Ах, сокровище мое, это чудесно!

Когда блаженство стало почти непереносимым, он начал ласкать меня. В нужном месте, не слишком грубо, не слишком быстро. Я громко выдохнула. Еще никогда у меня не было такой богатой гаммы ощущений, ни с одним мужчиной. Никогда бы не подумала, что Фаусто обнаружит столько художественного чутья. Что он, избалованный красавец, будет прикасаться ко мне так, словно знает не один год. Что он угадает все мои сокровенные места.

Вдруг я ощутила, что подступает сладкая волна.

– Ты кончаешь? – выдохнул Фаусто, который сразу почувствовал это.

А я в это время решала для себя задачу. У меня давно сложилось убеждение, и я никак от него не избавлюсь: если мужчина дарит мне оргазм, он как бы получает власть надо мной. Я в это верю упрямо и твердо. А кому этого хочется? Мне во всяком случае – нет. Не желаю больше страдать от любви. Спасибо, не надо!

Я и сама себя могу поласкать в ночной тиши и сохранить при этом свободу. Оргазм – это нечто слишком интимное. Тут не должно быть никого другого. Если его делишь с мужчиной, можешь попасть к нему в кабалу. Спасите! Я же не сумасшедшая! Сейчас встану. Как выбраться из этой кровати?

– Ты кончаешь, ангел мой? – Фаусто обдал меня своим горячим дыханием. – Я жду тебя, кончай!

Нет! Не буду! Этого он не вправе от меня требовать! Я этого не сделаю, и все тут!

Хотя… хотя… с первого его прикосновения я – как в дурмане. Вот уже несколько часов кровь гудит во мне, в каждой жилке полыхает пожар, покалывания пронизывают все тело, от сердца до кончиков пальцев. Четыре коротких, один долгий. Еще! Еще!

– Тиция, радость моя! Я люблю тебя! Я люблю тебя!

Я сдалась. Раскрылась вся, и страх вдруг исчез. Меня охватил первобытный восторг! Я умираю от экстаза! После долгого перерыва кончить вместе с мужчиной! Скорей, скорей! В моих недрах затаилось сконцентрированное желание, оно сжалось до сгустка, а потом взрыв энергии приподнял меня, и необыкновенное ощущение счастья швырнуло к свету. Боже! Где я?

– Давай! Давай! – Фаусто со всей силой обхватил меня, подавив крик. Я почувствовала, как он затрепетал во мне. Он кончил вместе со мной. Мы нашли друг друга. Он победил, и я была рада.

Потом мы долго лежали тихо, слившись и крепко держась друг за друга. На меня снизошли покой и абсолютная благодать! Я была влюблена.

Фаусто уткнулся в мои волосы, я чувствовала на затылке его дыхание.

– Ты меня любишь?

– Я люблю тебя.

– Никогда бы не подумал, что будет так хорошо, – пробормотал Фаусто, – мне становится просто страшно.

– Почему ты спросил, страдаю ли я? – поинтересовалась я через какое-то время.

Фаусто зевнул.

– Потому что большинство женщин только терпят секс, дорогая моя!

– С чего ты взял?

– По опыту знаю! Все желают выходить в свет и целоваться, ими надо восхищаться и покупать им платья. Но в постель они ложатся безо всякой охоты.

– Это только молоденькие. Со временем все меняется.

– Откуда ты знаешь?

– От себя самой.

Фаусто поцеловал меня в ухо. Потом поиграл моей золотой цепочкой.

– От кого она? – спросил он. – От поклонника?

– Нет, от отца.

– Сними ее.

Я выполнила его просьбу и тут же почувствовала его язык, гулявший по моим обнаженным плечам. Было жарко и холодно в одно и то же время.

– Что ты делаешь? – спросила я, развеселившись.

– Я кое-что написал тебе на спине. Заявление о вступлении во владение.

Я отстранилась от него, перевернулась и прижалась к его лицу своим.

– Мы знаем друг друга вот уже три месяца, – продолжал Фаусто, – и ты еще ни разу не просила у меня подарка. Ты никогда не говорила «купи мне новый шелковый платок» или «у Картье на рю де ла Пэ красивые золотые часы…»

– Другие так говорят?

– Еще как! Подружки всегда спрашивают: он тебе делает подарки? Что ты получила на день рождения? На Рождество? На Новый год? Если ты не можешь перечислить подарки, ты посрамлена.

Фаусто поцеловал меня в лоб.

– Знаешь что? Ты самая большая неожиданность в моей жизни. Выглядишь ты, как холодный белокурый ангел, а на самом деле страстная по природе.

– С этим ты наверняка частенько сталкивался.

– Нет. Я же сказал тебе: женщины чаще всего разыгрывают спектакль. Их больше впечатляет моя фамилия. И деньги моих родителей. Кофе «Аполло». Поэтому они спят со мной. А по тебе, ангел мой, сразу видно, что ты по-настоящему наслаждаешься этим. Ты хочешь меня!

Он тесно прижал меня к себе. Принялся целовать, и я почувствовала, что он опять был готов.

– Я не могу устоять перед тобой, – прошептал он.

– Я тоже.

Он плавно вошел в меня. Мы начали любить друг друга. Сначала медленно и нежно, а потом все безудержней. Мы были не в силах оторваться друг от друга. Так продолжалось до рассвета.

– Тиция, послушай теперь меня хорошенько, – прошептал Фаусто, когда все было позади и мы в сладкой истоме лежали рядом. – То, что я тебе сейчас скажу, я не говорил еще ни одной женщине. Я ждал тебя всю свою жизнь. Я хочу, чтобы ты осталась со мной и мы поженились в мае!

Вот как это было. Два года назад на улице Валадон. Мы любили друг друга пять раз в ту нашу первую ночь, а на улице бушевала непогода, словно наступал конец света. На следующий день мы почти не вылезали из постели, были бледные и изможденные, у нас подкашивались ноги, но мы сияли от счастья, как малые дети. Моя квартира казалась заколдованной, спальня действительно превратилась в цветущий сад. Краски старых ковров вновь засверкали, прекрасная старинная мебель выглядела еще благороднее. Все излучало тепло, радость и уют, мы были надежно защищены в моем славном гнездышке.

Позавтракали мы в три часа пополудни. С четырех у нас была сиеста, а с шести мы любили друг друга. И когда Фаусто ушел от меня в понедельник утром, его будто подменили.

– Кто бы мог подумать, – ласково сказал он на прощание, прижимая меня к себе, – две белые ночи. Давно у меня такого не было!

– Почему белые?

– Так говорят, когда не спят, потому что есть дела поинтереснее. – Он надел пальто. – Я бы предпочел остаться и начать все с начала. Ты тоже?

Я кивнула, и мы долго обнимались. На следующий день он вернулся. Принес мне красивую золотую цепочку и надел на шею.

– С сегодняшнего дня ты будешь носить украшения, подаренные только мной! – Он взял мое лицо в свои руки и долго смотрел на меня. – Не забудь того, что я сказал тебе вчера, – настойчиво произнес он. – Это было серьезно. Если ты хочешь, я буду принадлежать тебе. Всегда!

Да, именно так это и было. Он во что бы то ни стало хотел меня. Я вначале сильно сомневалась, но Фаусто настаивал на женитьбе.