Текст книги "Ты, только ты"

Глава 4

Дэн распахнул холодильник, вынул бутылку молока.

Откручивая крышку, он услышал, как в кухню вошла Вэлери. Зная, что это раздражает ее, он все же поднес бутылку к губам и сделал глоток.

– Ради Бога, Дэн, возьми стакан, – сказала она занудным голосом.

Он сделал еще один глоток, поставил бутылку на место и только потом повернулся к ней. Она смыла с лица макияж и казалась усталой. Ее воздушные каштановые волосы, не сдерживаемые теперь дурацкой заколкой, падали почти до плеч, школьная форма уступила место полночной синевы пеньюару, окантованному черными кружевами.

– Где ты откопала вчерашний костюмчик?

– Одолжила удочери моей секретарши. Сказала, что собираюсь на костюмированный бал. – Она закурила, хорошо зная, что он не выносит табачного дыма.

– Твой ночной спектакль перешел все границы. Шестнадцатилетние девочки не привлекали меня с двенадцати лет.

Она пожала плечами и выдохнула дым.

– Это внесло какое-то разнообразие, ничего больше. Не такое уж и разнообразие, подумал он; все сексуальные фантазии Вэлери имели одну тенденцию. Она потерла бедро и поморщилась.

– Тебе не следовало лупить меня так сильно.

– Любимая, я сдерживался как мог.

Она долго смотрела на него, словно прикидывая, ударить его или обождать, и, по-видимому, решила обождать, потому что направилась к маленькому кухонному столику, перелистывая свой табель-календарь.

– Еще несколько недель я более или менее свободна. Какие у тебя планы на уик-энд?

– Я буду в Мидоулендзе. Мы играем с «Ракетами». Он отошел от холодильника и взял из фруктовой вазы банан.

Она потушила сигарету, надела очки.

– Как насчет четверга?

– Собрание. Хотя в пятницу я свободен.

– В пятницу город встречает вице-президента. И предстоит еще один прием.

– Тогда в среду вечером… приблизительно после полуночи.

– Похоже, получится. Хотя… – Она захлопнула блокнот. – У меня начнутся месячные.

Сняв очки, она потерла переносицу, прикурила еще одну сигарету и с деланной оживленностью произнесла:

– Мы что-нибудь придумаем. У нас уже это бывало.

– Мы в разводе почти год, Вэл. Тебе не кажется, что надо бы положить этому конец?

– Пока не вижу нужды. Подождем, пока один из нас не заведет нового партнера.

– Или пока мы не убьем друг друга, что случится гораздо раньше.

Она пропустила его колкость мимо ушей.

– Я просто не представляю, как с этим справиться. Меня привлекают грубые, мощные мужчины. Такие, как ты, Дэн. И таких мало.

Он бросил кожуру банана в раковину.

– К тому же мы оба достаточно брезгливы, чтобы играть в сексуальную рулетку, – сказала она. – Партнеры с улицы нас не устроят.

– И ты сходишь с ума по моему малышу?

Дэн прекрасно знал, что у Вэл напрочь отсутствует чувство юмора. Его саркастическое замечание взорвало ее. Ее ноздри расширились от негодования. Он понял, что Вэлери завелась. Она тут же обвинила его в бесчувственности, плюс в непорядочном поведении, а также и в том, что ему ни до чего нет дела, что в его душе нет ничего, кроме желания загребать призы и награды. Поскольку она была во многом права, он отключился и молча расправлялся с бананом. Он понимал, что ее проблемы гораздо круче его проблем и, пожалуй, жалость к ней была единственной причиной, по которой он пошел на это тяготящее его соглашение. Как к женщине, входящей в палату представителей конгресса, к ней предъявляли более жесткие моральные мерки, чем к ее коллегам-мужчинам. Избиратели могли бы простить некоторые грешки своим конгрессменам, но они никогда бы не простили их Вэл. Кроме того, она была одним из немногих честных законодателей в Вашингтоне, и он считал помощь ей чуть ли не своим патриотическим долгом.

Нельзя отрицать – с некоторой выгодой и для себя самого. У него было столько любовных связей на раннем этапе его спортивной карьеры, что теперь он потерял к ним аппетит. Впрочем, и секс с Вэлери в последнее время доставлял ему мало радости.

Теперь он понимал, что они были несовместимы с первых дней знакомства, но меж ними заполыхал такой сексуальный пожар, что в его пламени меркло сознание. На первых порах Вэлери была очарована его грубой нетерпеливостью и яростной агрессивностью – теми качествами, которые позднее стали выводить ее из себя. Ее утонченное воспитание не позволяло ей примириться с простыми манерами паренька, выросшего в глухом углу Алабамы. Вскоре и он обнаружил, что она вовсе не стремится к созданию прочной и дружной семьи.

Ее гневные тирады меж тем стали затухать, и Дэн припомнил, что у него тоже имеется к ней кое-какой счет, который не худо бы предъявить.

– Я знаю, что ты во многом права, Вэл, но теперь передохни и выслушай меня. Если ты опять распустишь язык и дашь кому-нибудь интервью, подобное тому, что появилось в прессе на прошлой неделе, твоему адвокату перезвонит мой адвокат, и наш развод нельзя уже будет назвать дружелюбным.

Она отвела взгляд:

– Это была ошибка.

– Знаешь, что я вдалбливаю моим парням? Нет такой вещи, как ошибка, есть отсутствие предвидения. – Он всегда подавлял людей своими физическими размерами и довел эту привычку до автоматизма, поэтому инстинктивно приблизился к Вэл и навис над ней как скала. – Я не прихожу в дикий восторг, когда суют нос в мое белье, и вовсе не схожу с ума от радости, когда не кто-нибудь, а спортивный обозреватель в «Новостях дня» называет меня ограниченным психопатом.

Она нервным движением поправила волосы.

– Это было сказано не для прессы. Репортер не должен был этого публиковать.

– Начнем с того, что тебе не следовало допускать подобных высказываний. С этого момента, будь добра, на все расспросы о нашем разводе отвечай одно: «Не сошлись характерами». Иначе я найду на тебя управу.

– Ты говоришь так, словно хочешь меня запугать. – Она пыталась вспылить, но ей это не удалось, и он понял, что она чувствует себя виноватой.

– Я только напоминаю тебе, что множество мужчин в этом городе могут и не проголосовать за женщину, поливающую грязью бывшего мужа, которого, между прочим, они как-никак знают.

– Ну хорошо, я сожалею. В тот день я поговорила с тобой по телефону, и ты разозлил меня.

– Вэлери, я раздражаю тебя постоянно, нельзя же каждую нашу стычку превращать в повод для публичной тенденциозной исповеди.

Она попыталась переменить тему разговора:

– Я слышала, что похороны Берта прошли весьма нестандартно. – На губах Вэлери заиграла тонкая улыбка. – Все же Бог есть. И он каждому воздает по заслугам.

Дэн вовсе не собирался перемывать с ней косточки Берту, хотя бы потому, что был с ним знаком и пожимал ему руку. Берт нравился мужчинам, но не женщинам, и не о чем тут говорить.

– Это вовсе не забавно, Вэл. Человек умер, а его дочь превратила его похороны в цирк.

– Я слышала о ней всякие россказни. Как она выглядит?

– Шлюха высокого класса, только глупа как пробка. Совершенно никчемное существо.

– Она долгие годы была подругой Артуро Флореса. В ней должны быть какие-нибудь достоинства.

– Не могу представить какие, разве что те, которые прямо бросаются в глаза. Например – бюст. Берт говорил со мной о ней пару раз. Он до чертиков стыдился того, что прелести его дочурки выставляются напоказ всему свету.

– Флорес был великим мастером кисти. Берт ему не судья. Что может понимать в живописи человек, который носился с идеей оклеить золотыми ленточками промежности юных глупышек – поклонниц его команды.

– Ни одна из этих юных глупышек не была его дочерью. А реализация билетов действительно шла медленно. Она ощетинилась:

– Значит, и тебе эта идея пришлась по вкусу? Он вздохнул:

– Это была шутка, Вэл. Расслабься.

– Ты отвратителен. Твои шутки не знают границ.

– Я – отвратителен? Ну что ж… Давай поглядим на твои идеи. Например, на вчерашний спектакль с совращением малолетней. Заруби себе на носу, Вэл, если я и взгрел по твоей же просьбе твой зад, это не значит, что именно такой способ отношений между полами мне по нутру.

Она напряглась:

– Ты просто животное, Дэн. Тебе недоступны нюансы. Ты вел такую разгульную жизнь, что уже позабыл, что женщина – это нечто большее, чем сиська да писька.

– Вот уж воистину прекрасные слова. Тем более из уст члена конгресса Соединенных Штатов.

– Ты не исследуешь своих ощущений. Ты отказываешься делиться своими эмоциями. Ты – толстокожее примитивное существо.

На кончике языка у него уже вертелось напоминание о том, что, когда бы он ни пытался поделиться с ней эмоциями, она обращала этот акт в длящееся всю ночь напролет обсуждение его недостатков.

– А женщины спускают тебе все это с рук, – продолжала она. – Вот что действительно огорчительно. Они все тебе спускают с рук, потому что… Ладно. Не имеет значения.

– Нет, Вэлери. Продолжай. Закончи свою мысль. Если я настолько ужасен, отчего же они мне все это спускают с рук?

– Потому что ты богат и хорош собой, – быстро проговорила она.

– Это не то, что ты собиралась сказать, Вэл. Ты же сама проедаешь мне плешь поучениями, что человеку следует быть откровенным. Может быть, ты применишь эти проповеди к себе?

– Они все спускают тебе с рук потому, что ты такой самоуверенный, – сухо сказала она. – Им нравится, что в тебе нет ни капли сомнения в собственных силах. Даже сильной женщине приятно сознавать, что она в безопасности, коль скоро ее прикрывает такая скала.

Хотя эти слова были сами по себе лестными, они оказали обратный эффект. Он почувствовал, как раскаленная спираль ярости разгорается где-то в глубине его существа.

– Вы, женщины, это нечто, – скрипнул он зубами. – Когда вы соберетесь понять, что у Бога были причины разделить мир на два пола? Нельзя быть и тем и другим одновременно. Или мужчина – это мужчина, или он таковым не является. Нельзя ждать от бойца, что он по чьей-то указке свернется в клубок на диване или ни с того ни с сего рассыплется в откровениях.

– Убирайся!

– С радостью! – Он подхватил ключи от «феррари» и направился к двери, но, прежде чем дошел до нее, обернулся, чтобы нанести последний удар:

– Знаешь, в чем твоя проблема, Вэлери? Твои трусишки тебе не по размеру. Так что в следующий раз, когда будешь менять белье, выбери себе что-нибудь в мужском отделе.

Предсезонный матч с «Ракетами» закончился полным провалом. Если бы «Звезды» играли с достойным соперником, разрыв в счете не был бы столь оскорбителен, но получить поражение с разрывом в пятнадцать мячей от каких-то паршивых «Ракет» – это уже не лезло ни в какие ворота.

Джим Байдерот, начинающий нападающий «Звезд», получил травму прямо перед игрой, его дублер потянул связку неделей раньше, так что Дэн был вынужден сделать ставку на Си. Дж. Брауна – ветерана с пятнадцатилетним стажем, суставы которого были скреплены авиационным клеем и только потому не рассыпались. Если бы играл Бобби Том… но Бобби Том в Чикаго у телевизора.

В довершение всех неприятностей новая хозяйка «Звезд», очевидно, вернулась из отпуска, но она так и не отвечала на звонки. Дэн прошиб кулаком дыру в стене раздевалки, когда Рональд Мак-Дермит сообщил ему об этом, но это делу не помогло. Он никогда не предполагал, что может ненавидеть что-нибудь сильнее, чем проигрыши в матчах, но это было до того, как Фэб Сомервиль вошла в его жизнь.

В общем, тянулась унылая неделя. Рэй Хардести, бывший нападающий «Звезд», которого Дэн не так давно вывел из состава команды, в состоянии полного одурения врезался в ограждение на скоростном шоссе Кейлумет. Он умер мгновенно, и с ним погибла его подружка – девчонка восемнадцати лет Во время похоронной церемонии Дэн смотрел на печальные лица родителей Рэя и спрашивал себя – могли он сделать что-нибудь еще. Разумом он понимал, что нет, но все равно эта смерть легла камнем на его душу.

Единственным светлым пятном этой недели были съемки в детском саду графства Дю-Пейдж, в которых он принял участие на общественных началах. Съемки делались для телепрограммы «Общая дорога». Первое, что он увидел, прибыв на место съемок, была конопатая, рыжеволосая воспитательница, сидевшая на полу и читавшая вслух сказку группе четырехлеток. Сердце его размягчилось и на душе потеплело, когда он засмотрелся на ее усыпанный веснушками нос и вымазанные зеленой краской руки.

После съемки он пригласил ее в кафе на чашечку кофе. Ее звали Шэрон Андерсон, она была молчалива и застенчива и совсем не похожа на женщин, к которым он привык. Хотя делать предположения было рановато, он, возвращаясь домой, все же задал себе вопрос – не нашел ли он наконец то, чего ему так не хватает в жизни?

Но светлое чувство от встречи с Шэрон было перечеркнуто днем матча с «Ракетами», и душа его клокотала в бессильной ярости, и так продолжалось до тех пор, пока, стоя на тартановой площадке в ожидании чартерного рейса, который должен был доставить их обратно в Чикаго, он вдруг не выпалил:

– Сукина дочь!

Он так резко повернулся, что налетел на Рональда Мак-Дермита, который, потеряв равновесие, выронил из рук книгу. «То, что доктор прописал!» – мрачно подумал Дэн, ибо таков уж он был от рождения. Этот слюнтяй Рональд был не так уж внешне и неприятен, но слишком аккуратен, слишком вежлив и, главное, слишком молод, чтобы управлять «Чикагскими звездами».

Главный менеджер в иерархии футбольных команд стоял на ступеньку выше тренера, поэтому теоретически Дэн работал на Рональда. Но Рональд был, как уже сказано, слюнтяй, и практически с ним не церемонились.

Рональд поднял упавшую книгу и посмотрел на него с таким выражением, которое вновь вывело Дэна из себя.

– Прошу извинить, тренер.

– Ради всего святого – это ведь я толкнул тебя.

– В общем… конечно… гм… да…

Дэн повесил свою сумку на плечо Рональда – Поручите кому-нибудь забросить ее ко мне домой. Я полечу последним рейсом.

Рональд обеспокоенно взглянул на него:

– Куда это вы собираетесь?

– В общем, так, Рональд. Я собираюсь пойти и сделать за тебя твою работу.

– Я… прошу извинить, тренер, но я не понимаю, о чем идет речь.

– Речь идет о том, что я собираюсь взглянуть в глаза нашей новой владелице, а потом ознакомить ее с несколькими фактами из жизни огромненькой, гаденькой, грязненькой и противненькой НФЛ.

Рональд сглотнул так тяжело, что его кадык заходил по горлу, как лифт.

– Послушайте, тренер, похоже, это не очень хорошая идея. Кажется, она не хочет, чтобы ее беспокоили делами команды.

– Жаль, – Дэн растягивал слова, удаляясь, – я как раз собираюсь побеспокоить ее, и, надо отметить, весьма чувствительно.

Глава 5

Пу просто обезумела, завидев далматина, когда они пересекали Пятую авеню. Фэб натянула поводок.

– Идем, самоубийца. На флирт нет времени. Виктор нас заждался.

– Счастливый Виктор, – заметил хозяин дога с усмешкой.

Фэб посмотрела на него через солнечные очки. Безобидный приторный, сластолюбивый тип. Его глаза так быстро бегали по фигуре Фэб, что, казалось, уже протоптали на ней несколько тропок.

– Скажите, вы не Мадонна?

– Только не в эту неделю.

Фэб проплыла мимо. Достигнув противоположного края тротуара, она первым делом сорвала с лица темные очки, чтобы никто больше не мог отвешивать ей подобные комплименты. Боже всемогущий… Мадонна! Нет, ради всего святого! Надо начать одеваться прилично. Но сегодня придется потерпеть. Ради Симоны. Бедняжка так старалась. Нужно ее приободрить. Фэб и Пу оставили позади шумную Пятую авеню и оказались в более спокойном квартале, свернув на Восьмидесятую улицу. Огромные кольца покачивались в ее ушах; золотые браслеты позванивали на запястьях; каблуки босоножек издавали цокающий звук, и мужчины смотрели ей вслед, когда она проходила мимо. Ее круто изогнутые бедра покачивались в такт соблазнительной походке, которая, казалось, сама была достаточно красноречива.

Цок-ца-ца. Цок-ца-ца. Цок-цок. Ца-ца-ца. Это был субботний вечер, и богатые жители Нью-Йорка, одетые для вечерних визитов и встреч, начинали понемногу выходить из фешенебельных кирпичных домов, выстроившихся вдоль узких улиц. Фэб свернула на Мэдисон-авеню и подошла к серому гранитному зданию. В нем располагалась та самая кооперативная квартира, которую она на сходных условиях арендовала у приятеля Виктора.

Три дня назад, прилетев с океанского побережья, она прослушала около дюжины телефонных сообщений, ожидавших ее. Большинство звонков было из офиса «Звезд», и она проигнорировала их. А Молли так и не позвонила.

– Добрый вечер, мисс Сомервиль. Хелло, Пу.

– Привет, Тони. – Она одарила швейцара ослепительной улыбкой.

Он с усилием сглотнул слюну, затем быстро наклонился, чтобы потрепать хохолок Пу, – Я впустил вашего гостя, как вы приказали.

– Благодарю. Вы настоящий принц. Ее каблуки застучали по розовому мраморному полу. Она нажала кнопку вызова лифта.

– Он очень приятный парень, – произнес за ее спиной швейцар.

– Конечно, он приятный парень.

– Мне даже стало неудобно за тех, кто распускает о нем дурацкие слухи. Он очень приятный парень.

Фэб тут же ощетинилась. Ей всегда импонировал Тони, но этого так просто спустить она не могла.

– Вам и следует чувствовать себя неудобно. Только то обстоятельство, что человек является геем, не означает, что он не человеческое существо. Он так же заслуживает уважения, как всякий другой.

– Так он голубой? – ошарашенно спросил Тони. Дверь лифта мягко закрылась.

Она легонько постукивала каблучком босоножки по полу, пока поднимался лифт. Виктор в таких ситуациях всегда уговаривал ее не лезть на рожон, но большинство людей, дружбой которых Фэб дорожила, были гомосексуалистами, и она никак не могла закрывать глаза на ту идиотскую дискриминацию, которой они подвергались.

Она подумала об Артуро, обо всем том, что он для нее сделал. Годы, проведенные с ним в Севилье, стали длинной дорогой восстановления ее веры в добро. Она вспоминала его короткую, оплывшую фигуру, замершую перед мольбертом; его пестревшую всеми цветами спектра лысую башку. Он всегда рассеянно проводил измазанной пятерней по макушке, прежде чем спросить:

– Фэб, дорогая, скажи-ка мне, что ты об этом думаешь? Артуро был человеком старого закала. Его врожденное чувство достоинства и подлинного аристократизма не позволяло ему широко распространяться об интимной сфере своей жизни. Они никогда не обсуждали эту тему, но Фэб чувствовала сама, что ему удобно, что публика считает ее его любовницей, и она была только рада отплатить ему таким незначительным способом за все, что он для нее сделал.

Двери лифта бесшумно раскрылись. Она пересекла покрытый мягким ковром холл и отперла ключиком лакированную высокую дверь. Пу натянула поводок, повизгивая от возбуждения. Наклонившись, Фэб отстегнула пряжку.

– Берегись, Виктор. Терминатор рвется в бой. Когда Пу умчалась, она чуть взбила рукой копну своих светлых волос. Она специально не стала укладывать их после душа, чтобы они выглядели естественно и дополняли тот имидж богатой владелицы, который придумала ей Симона на сегодняшний вечер.

Незнакомый мужской голос с отчетливым южным акцентом донесся из гостиной:

– Пшла вон! Пшла, будь ты проклята!

Она задохнулась от удивления, затем рванулась вперед, скользя по мраморным клеткам пола, и замерла на пороге гостиной, ухватившись за дверной косяк. В центре гостиной стоял он. Она узнала его мгновенно, несмотря на то что имела с ним весьма краткую беседу во время похорон отца. Нет, он совсем не принадлежал к числу людей, которых легко забыть, и в течение последних шести недель его лицо по необъяснимым причинам всплывало перед ее мысленным взором.

Светловолосый, красивый, крупный, он выглядел как прирожденный вожак. Вместо трикотажной рубашки ему следовало бы носить белый мятый комбинезон и трястись по грязным дорогам юга в старом «кадиллаке» с укрепленными на крыше канистрами пива. Или стоять на лужайке перед старинным домом, откинув голову, глядя на луну, пока юная Элизабет Тэйлор, лежа на металлической кровати, ожидает его возвращения.

Она ощутила ту же неловкость, которую испытывала во время их первой встречи. Хотя он совсем не походил на того футболиста, который изнасиловал ее столько лет назад, в душе Фэб жил глубоко укоренившийся страх перед физически мощными мужчинами. Во время похорон ей удалось скрыть свою тревогу за легким флиртом – надежным защитным приемом, отработанным ею много лет тому назад. Но во время похорон они были и? одни.

Пу, которая восприняла грубость как вызов ее обаянию, описывала вокруг неподвижной фигуры круги, высунув от усердия язык; при этом кисточка ее хвоста выбивала каденцию «любименя-любименя-любименя».

Он перевел взгляд с собаки на Фэб:

– Если она обольет меня, я спущу с нее шкуру! Фэб ринулась в комнату, чтобы подхватить любимицу на руки.

– Что вы здесь делаете? Как вы сюда попали? Он внимательно смотрел ей в лицо, а не шарил взглядом по телу, и этим мгновенно выделялся из числа большинства встречавшихся ей мужчин.

– Ваш швейцар – ярый поклонник «Гигантов». Чертовски приятный парень. Ему, кажется, понравились анекдоты о моих столкновениях с Л.Т.

Фэб понятия не имела, кто такой Л.Т., но она вспомнила дословно, что сказала швейцару, когда пошла погулять с Пу. «Я ожидаю в гости джентльмена, – сказала она. – Впустите его, хорошо?»

Беседа, которая только что состоялась у нее с Тони, приобрела новый оттенок.

– Кто такой Л.Т.? – спросила она, пытаясь одновременно успокоить Пу, которая отчаянно рвалась из ее рук.

Дэн посмотрел на нее так, словно она свалилась с Луны. Засунув пальцы в боковые карманы своих слаксов, он мягко произнес:

– Мэм, подобный вопрос может доставить вам кучу неприятностей во время общего собрания владельцев команд.

– Я не собираюсь участвовать ни в каких собраниях владельцев команд, – сказала она с такой долей сахарина в голосе, что этого хватило бы на все общество «Блюстителей веса». – Проблемы не возникнет.

– Неужели? – Улыбка рубахи-парня противоречила холодности его глаз. – Тем не менее, мэм, Лоренц Тэйлор – это капеллан «Гигантов». Он из Нью-Йорка. Весьма добропорядочный парень, служит молебны перед нашими играми.

Она знала, что чего-то не поняла, но не собиралась расспрашивать дальше. Неожиданное вторжение этого человека потрясло ее, и она хотела отделаться от него как можно скорее.

– Мистер Кэйлбоу, как я ни обожаю, чтобы незваные гости пугали меня до смерти, боюсь, у меня сейчас нет времени на разговоры.

– Мое дело не займет много времени.

Она сообразила, что ей не удастся сдвинуть его с места, пока он не сделает то, за чем пришел, поэтому сочла за лучшее придать своему лицу выражение вежливой скуки.

– В таком случае даю вам пять минут, но сначала я избавлюсь от моей милой проказницы.

Она прошла на кухню, чтобы запереть там Пу. Пуделек жалобно повизгивал, когда Фэб прикрывала за собой дверь. Когда она вернулась к своему неожиданному визитеру, он по-прежнему стоял посредине комнаты, разглядывая претенциозное убранство помещения. Хрупкие стулья из металлических прутьев соседствовали тут с огромными диванами, обитыми холодной темно-серой тканью. Ее собственная удобная и менее дорогая мебель была сдана на хранение; единственной ценной вещью, принадлежащей Фэб, было здесь огромное полотно, которое висело на глухой стене. «Томного вида обнаженная» была одной из первых картин, написанных с Фэб Флоресом, и она никогда не расставалась с ней. Фэб, или, точнее, молодая обнаженная женщина лежала на простой деревянной кровати, ее светлые волосы были рассыпаны по подушке, а сама она смотрела куда-то вдаль. Солнечные лучи, проникавшие в комнату через единственное высоко расположенное оконце, покрывали тело лежащей разноцветными бликами.

Она повесила это полотно в гостиной не из тщеславия. Три огромных окна пропускали сюда столько света, что картина прекрасно смотрелась. Этот портрет был более реалистичен, чем другие работы Артуро, и, глядя на мягкие изгибы лежащей фигуры и нежную игру теней, она ощущала умиротворенность в душе. Коралловое пятно подчеркивало плавный наклон ее груди, а сверкающий мазок лимонного цвета освещал чувственную выпуклость бедра: нежные лавандовые тени были вплетены, словно голубые шелковые нити, в светлые волосы, покрывающие лобок. Она редко думала об изображенной на полотне фигуре как о себе самой; скорее как о ком-то другом, кто гораздо лучше нее, то есть – вот женщина, у которой ничто не украдено.

Дэн стоял, повернувшись к ней спиной, внимательно изучая картину.

– Действительно – это прекрасно, – сказал он, чуть растягивая концы слов, и подошел к одному из витых стульев. – Эта штуковина выдержит меня?

– Если она сломается, я пошлю вам счет.

Когда Дэн уселся, Фэб заметила, что он наконец окинул цепким взглядом ее фигуру, заключенную в крикливое платье Симоны, и внутренне облегченно вздохнула. Это по крайней мере знакомая территория.

Она улыбнулась, расцепила скрещенные руки, давая его взгляду насытиться. Много лет назад она открыла для себя, что ей гораздо легче строить свои отношения с мужчинами, играя роль сексуальной сирены, чем краснеющей инженю. Она умело вела боевые действия и никогда не доводила дело до рукопашной, ибо сама задавала тон и определяла правила игры. Очередные поклонники, отправленные подальше, хорошо усваивали, что они не годятся в подметки счастливцам, удостоенным благосклонности Фэб. Ни один из них не заподозрил, что с ней самой что-то неладно.

Она добавила несколько модуляций Кэтлин Тернер в свой от природы хрипловатый голос:

– Что у вас на уме, мистер Кэйлбоу? Кроме очевидного.

– Очевидного?

– Футбола, естественно, – ответила она. – Я не могу себе вообразить, что такой мужчина, как вы, думает о чем-нибудь другом. Так было и с моим отцом.

– В таком случае вы будете удивлены, узнав, о чем думает мужчина вроде меня.

Его тягучая речь, подобно южному летнему зною, обволакивала ее тело, и оно уже посылало ей тайные тревожные сигналы. Она тут же мобилизовалась и села так, чтобы подол ее платья слегка обнажил соблазнительное бедро.

– Мистер Кэйлбоу, со спинки моей кровати свисает достаточное количество трусов в полоску. У меня есть чем заняться.

– Этим вы и заняты в настоящее время?

Она наклонила голову и пристально посмотрела на него сквозь платиновый локон – этот взгляд она предпочитала другим с давних времен.

– Атлеты та-а-акие утомительные. Я предпочитаю мужчин, которые носят боксерские трусы.

– Тяжеловесов с Уолл-стрит?

– Конгрессменов.

Он рассмеялся:

– Я начинаю жалеть, что мои разгульные денечки уже позади.

– Обидно. Дали монашеский обет?

– Не так возвышенно. Тренер должен подавать ребятам пример.

– Как скучно.

– Владельцы команд – тоже.

Она переменила позу, чтобы ему была лучше видна ложбинка между ее грудей, едва прикрытая золотым кружевом.

– Надо же. Почему-то мне кажется, что здесь вот-вот начнут читать лекцию.

– Может быть, потому, что вы нуждаетесь в ней. Ей захотелось убежать и завернуться в свой самый старый, самый толстый махровый халат. Вместо этого она постаралась расслабиться и позволила себе провести языком по губам, – Окрики расстраивают меня, поэтому будьте понежнее. Его глаза потемнели от отвращения, – Леди, постарайтесь взять в толк. У меня есть причины прикрикнуть на вас, хотя бы потому, что вы губите мою футбольную команду.

– Вашу команду? Надо же, мистер Кэйлбоу, я полагала – она моя.

– В настоящее время она, по всей видимости, ничья.

Он так резко встал со стула, что, испугавшись, она непроизвольно дернулась. Короткое облегающее платье оправдало ее жест, задравшись еще выше. Откинувшись на спинку дивана, она томно скрестила ноги, выставив на обозрение золотой браслет, но он не обратил на это внимания. Расхаживая по комнате, он заговорил:

– Похоже, вы не имеете ни малейшего представления, в каком ужасном положении находится сейчас ваша команда. Ваш отец умер, Карл Погью уволился, а действующий менеджер никуда не годится. Игроки, контракты с которыми не подписаны, вот-вот сорвутся с крючка, счета никто не собирается оплачивать, подходит срок продления аренды стадиона. Фактически вы – единственное лицо, которое, кажется, не знает, что команда разваливается сама по себе.

– Я ничего не понимаю в футболе, мистер Кэйлбоу. Вы должны быть счастливы, что я оставила вас в покое. – Она произносила это, поигрывая кружевом на своей груди, но он не клюнул на эту наживку.

– Вы не можете просто так уйти в тень.

– Не вижу причин, почему нет.

– Позвольте мне попробовать убедить вас. Я вижу, вы сами не понимаете, чем владеете. Ваш капитал – это люди, мэм. Такие люди, которыми не стоит бросаться. Взять малыша по имени Бобби Том Дэнтон. Берт подобрал его в Техасе три года назад, и это того стоило, поскольку Бобби Том играет как полубог и находится сейчас на пути к зениту своей славы.

– Зачем вы мне все это рассказываете?

– Затем, мисс Сомервиль, что Бобби Том – родом из Техаса, а вынужден жить у нас в штате Иллинойс и, как все нормальные люди, скучает по дому. И следует как можно скорее переоформить его контракт, пока малыш не сообразил, что ему удобнее жить в Далласе, чем болтаться в Чикаго. – Он провел пятерней по своим разлохматившимся волосам. – Он пока еще ваш – этот славный малыш Бобби Том, а также грозный боец Дарнелл Прюйт и еще один мальчуган, который спит и видит, как бы кое-кому повыдергать ноги. Конечно, вам нет никакой выгоды от них, но ведь они не играют, А вам известно, почему они не играют? Да потому, что вы слишком заняты возней с этими боксерскими трусами и положили некий предмет на все остальное.

Горячая вспышка гнева взорвалась внутри ее существа, и она взвилась с места:

– У меня вдруг появились проблески проницательности, мистер Кэйлбоу. Я только что осознала, что Бобби Том Дэнтон не единственная персона, которой я владею.

Поправьте меня, если я ошибусь, но верно ли, что ваш наниматель – я?

– Это так, мэм.

– В таком случае вы уволены.

Он посмотрел на нее долгим взглядом, прежде чем коротко кивнуть:

– Отлично.

Не прибавив ни слова, он направился к двери.

Ее гнев тут же рассеялся, уступив место тревоге. Что она наделала? Специалистами не бросаются, это ясно и дураку. Проклятая импульсивность.

Твердые мужские шаги удалялись. Она бросилась в прихожую.

– Мистер Кэйлбоу…

Он повернулся к ней, сквозь поджатые губы просочилась тонкая струйка яда:

– Мои пять минут исчерпаны, мэм.

– Но я…

– Вы сами установили лимит времени, Он взялся за ручку двери, но тут в замке повернулся ключ, дверь распахнулась, и на пороге возник Виктор. Черная шелковая футболка, камуфляжные штаны и оранжевые кожаные подтяжки делали его просто неотразимым. Темные волосы – блестящие и прямые – лежали свободно и доходили до плеч. В руках он держал огромный пакет из коричневой бумаги. Он был так красив и так мил, что Фэб, глядя на него, вдруг ощутила огромное облегчение.

В течение нескольких секунд его глаза изучали ситуацию и, казалось, сумели объять все – и паническое выражение мордашки Фэб, и каменное лицо Дэна Кэйлбоу. Он улыбнулся им обоим самой обворожительной улыбкой.