Текст книги "Математика на раздевание"

– Извините меня, Алексей Владимирович. Сама не знаю, что на меня нашло.

Зато я знаю. Я ей нравлюсь. Осознанно или нет, но она захотела, чтобы я посмотрел на нее другими глазами – хотела выбить из колеи полным разрывом шаблона, но заставить меня увидеть: она не просто одна из учениц, с которой я шутливо флиртую, она – молодая женщина, которая вполне способна отвечать на мои желания. Но только при условии, что я ищу отношений не ради выгоды. Спусковым крючком стала ревность к Ирке, после этого девочка не находила себе места – и вылила свои эмоции в эту хаотичную кучу. Похоронив под ней меня.

– Ничего страшного, Ася, я уже и забыл, – вру, как будто от этого зависит моя жизнь.

– Хорошо. Извините еще раз.

Больше мне не следует ее видеть. Еще один урок – а там или пан, или пропал. Как получится, так и сделаю. Я до сих пор сумел не растянуть ее на рабочем столе только по той причине, что не подозревал о взаимности. Но теперь я в ней уверен. Взаимность в таком желании уничтожает все тормоза.

Глава 5

Ася

Стыдно-то как. Перед собой больше – не перед ним. Актеры не стесняются себя и своего тела, но не до такой же степени! Но я не придумала себе его реакцию, Алексей Владимирович собирался схватить меня и прижать к себе. И этот первый порыв никакими последующими реакциями и словами не прикроешь. Он будто бы обезумел – зеленые глаза не моргали, они потрошили меня на куски и заглатывали каждый. И кто мне подкинул эту идею с математикой на раздевание? Почему в вопиющей ситуации я виноватой осталась одна? Он меня провоцировал, и уже не впервые! И я просто-напросто сдалась, потому что Алексей мне нравится. Ну и что плохого в такой симпатии? Мы можем действительно ходить с ним в кино, встречаться, узнавать друг друга получше и полюбить. Ах да, он ведь не свободен. И, наверное, его останавливает профессиональная этика. Потому и сбежал, не придумав, как еще остановить мой порыв. Но когда-нибудь пройдет экзамен, я сдам его и забуду высшую математику, как страшный сон. И после этого Алексей уже не будет моим репетитором. Или он все-таки любит свою Ирину? Подавила новый всплеск злости – шикарная женщина в памяти рисовалась уродливой старухой, я пририсовывала ей несуществующие морщины, горбила ей спину. Конечно, это неправда, но мне почему-то приятно было именно так ее воспринимать. А вдруг наше новое чувство – самое настоящее? Его надо просто ухватить поудобнее и растянуть в две стороны, как полотно. А Ира уйдет сама собой, исчезнет, как эпизод из прошлого. Такое иногда случается – люди любят друг друга и расходятся. Вероятно, и мы когда-нибудь с ним разойдемся. Но вначале-то нужен период, когда мы все же вместе. Сейчас я ощущаю к нему тягу, это пока не любовь. Просто внизу живота что-то сладко скручивается от мысли, что когда-нибудь он может меня поцеловать.

Предпринимаю еще одну попытку и угадываю момент, когда отец в прекрасном расположении духа. За ужином поднимаю вопрос будто между делом:

– Как думаешь, может, мне на кастинг в субботу сходить? Съемки музыкального клипа, они ищут девушку моего типажа. Ольга говорит, что у меня ходовая внешность, а в клипе отсутствие мастерства не будет так заметно. Зато это можно сделать строчкой в резюме…

Папа сразу хмурится, хотя до сих пор улыбался. Но пока говорит спокойно, что уже можно считать успешным диалогом:

– Вот видишь, Ася, даже твоя театралка открыто признает, что ты красивая бездарность! Таких же примерно миллион в одной Москве. Ну и куда ты лезешь?

От такой постановки акцентов и я начинаю заводиться.

– Пап, отсутствие опыта и таланта – это разные вещи! Ну или давай я в театральный попробую поступить – уж после него я буду достаточно подкована, чтобы в музыкальном клипе на заднем плане помелькать?

– Спятила?! – ну вот, он все же кричит, чем и заканчивается всегда эта тема. – Мой единственный ребенок будет полуголым публику развлекать? Или ты думаешь, что актриски с твоим уровнем роли себе выбирают, а не соглашаются на все предложения?

– Да откуда ты знаешь мой уровень?! Ты ведь ни на один спектакль не пришел! – я возвращаю ему его же тон, но вовремя останавливаюсь. Мне нужен не скандал, а поддержка и понимание от единственного родного человека. И тогда я прибегла к запрещенному приему, вспомнив слова Алексея Владимировича: – Мама бы одобрила. Возможно, мне так хочется испытать себя в этой сфере, чтобы быть на нее похожей? Чтобы воплотить мечту, к которой она только успела притронуться?

Взгляд его потух, и атмосфера сразу снизила накал, окрасившись в белесо-серый цвет:

– Возможно. А я не имею права разрешить тебе совершить такую ошибку. Ася, ты уже, наверное, не помнишь, но мы нередко спорили с ней по этому поводу. Мне не нравилось, что она постоянно на съемках, а не со мной и своей дочерью. Знал бы, что она уйдет от нас так рано, настоял бы на том, чтобы бросила и провела как можно больше времени с нами. – Он подумал и добавил: – Но она бы не бросила. У этих всех актеров такие огромные тараканы в голове, которые просто не позволяют им радоваться обычной жизни.

Мне становится его жаль, не хотела бередить прошлое. Но раз уж открыла тему, то следует привести ее к какому-то знаменателю:

– Но мама умерла не из-за своей работы. А ты как будто перемешиваешь ее болезнь с профессией.

– Знаю, что не из-за нее. – Он вздыхает и отводит взгляд к окну, о чем-то задумавшись или вспоминая. Но потом снова говорит строже, вспомнив, к кому обращается: – Но у твоей матери был я – человек, который ее обеспечивал. Она не впадала в истерики, если не получала роль. Она не хваталась за все подряд, лишь бы заработать на еду. Ты ведь в курсе, насколько такие заработки нестабильны? Сегодня у тебя отличная роль, а потом ты два года не получаешь ни одного предложения. Если твоя мать себе могла такое позволить, то с тобой ситуация другая. Я вкалываю как проклятый, чтобы тебе оставить хоть что-то, но просрать любые деньги – не проблема. Поэтому ты должна получить блестящее образование, стабильную профессию и перестать страдать ерундой. Я ведь не о себе думаю, а только о твоем будущем. Меня точно не устроит, если ты станешь приживалкой при богатом муженьке, который сможет творить с тобой, что заблагорассудится.

Смотрю на него и спрашиваю прямо:

– Ты маму считал приживалкой?

Он болезненно морщится. Отцу точно не нравится тон, который я себе позволяю. Однако и ему сегодня хочется до меня достучаться, донести важную мысль, которую я до сих пор не уложила в голове:

– Не переворачивай, Ася. Но я повидал больше твоего, уж поверь. На всяких насмотрелся. Красивая мордашка может стать билетом в большой мир, но только на одной мордашке долго не протянешь. Знаю и таких, кто сначала выскакивает замуж за богатого бизнесмена, а потом свою красивую мордашку тоналкой замазывает, чтобы синяки скрыть. Это не то, чего я хотел бы для тебя. Никогда не устану повторять: не позволь своему будущему мужу загнать тебя в угол, всегда будь на полголовы выше. Вот получишь диплом, я тебя пристрою куда-нибудь в министерство экономразвития, и после этого, уж будь уверена, ни один высокомерный перец не осмелится на тебя гавкнуть. Не представляешь, как упрощается семейная жизнь, если оба крепко стоят на своих ногах. Или одна стой, если выскочишь за недотепу. По крайней мере, такой точно перед тобой права качать не начнет.

Вообще-то, с точки зрения отца, он прав. Папа как раз никогда не настаивал на выгодном браке с богатым отпрыском – он наверняка одобрит любого ухажера, даже «нищеброда», как сам часто выражается. Кстати говоря, это сильно отличает меня от многих девчонок в моем окружении, у которых родители чуть ли не договорные браки организуют. Нет, отцу важно не выдать меня замуж, а научить меня жить самостоятельно – в замужестве или без такового. Из нас двоих именно я избегала парней из простых семей, подозревая их в возможной меркантильности. Отец прав настолько, что мне даже возразить нечего. Единственное, что встает поперек горла, – его категоричность:

– И потому ты обязана получить диплом, Ася! Хотя бы мне обязана, раз для себя постараться не хочешь. Остаться пустышкой я тебе не позволю, я не для того столько лет пахал! Все свои хвосты сдала?

Бурчу, растеряв всю энергию и желание спорить:

– Еще не все, но до сессии меня теперь точно допустят.

– Вот и молодец! Моя девочка! И чтобы я больше не слышал про эту твою сценическую клоунаду. Встань на ноги – и в свободное время выбирай себе любое хобби, слова поперек не скажу. Но для начала обеспечь себе полную стабильность. А то придумала – голой жопой в клипах трясти, позорище. В сорок лет тоже ею трясти собираешься, или потом мне спасибо скажешь, что вовремя остановил?

Ага, его девочка, которую он на самом деле считает пустышкой – и тянет, тянет за уши на должность где-нибудь в министерстве. Потому что в его представления укладывается только такой путь. Ему безразлично мое счастье, он давно подменил это понятие на слово «стабильность» – так всю жизнь сам прожил, подобного хочет и для меня. Я люблю его, а он любит меня, но именно наша взаимная любовь причиняет столько дискомфорта. Отец жесток со мной и даже не замечает насколько.

Едим молча – запал иссяк, аргументы закончились. Я успокаиваюсь, а мысли улетают в неожиданном направлении, даже смешно становится. Интересно, а если бы я начала встречаться с таким мужчиной, как Алексей Владимирович, отец нормально бы воспринял? Тот однозначно умен, но не является богачом, зажравшимся от безнаказанности. У отца ведь аллергия именно на таких! Не начнет ли папа потом говорить, что сотруднице министерства не под стать выходить замуж за обычного преподавателя, который себе даже на приличный пиджак не заработал? Но почему-то мне кажется, что Алексей ему понравится, в том столько самоуверенности, что все остальное быстро вылетает из поля зрения. Интересно было бы проверить.

Я не удивилась бы, если бы Алексей Владимирович больше никогда не пришел. Но в четверг ровно в четыре звонит домофон – и мое сердце останавливается. Значит, в прошлый раз не перегнула. Но после разговора с отцом желания учиться во мне еще меньше, чем обычно. Душа зовет на майскую улицу: чем дальше от учебников, тем лучше. Но я не могу влиять на обстоятельства и тем более намекать на что-то двусмысленное, поэтому вру:

– Здравствуйте, Алексей Владимирович, простите, что не предупредила. У нас сейчас рабочие приедут – небольшой косметический ремонт. Они будут шуметь. Может, позанимаемся в другом месте?

Репетитор почему-то пристально смотрит в сторону отцовского кабинета. Возможно, он раздражен, что я не позвонила заранее и не отменила урок. Да и шум нам помешает лишь в том случае, если рабочие прямо в моей комнате начнут сверлить и стучать. А там они никак не могут «сверлить», ведь в следующий раз Алексей Владимирович сразу увидит, что никаких ремонтов не проводилось. Я плохо продумала ложь, и мужчина это уловил, хотя мог бы так в лоб не обвинять:

– Только что это придумала?

– Нет, конечно. – Стараюсь не отводить взгляда. – В отцовском кабинете будут менять обои, что странного? Какая вам разница, где заниматься?

У меня ощущение, что рептетитор очень не хочет уходить. Прямо прожигает взглядом дверь комнаты с придуманным ремонтом, как если бы собрался бежать туда и самолично отдирать обои до приезда рабочих. Произносит медлительно-задумчиво:

– Ничего странного в ремонте нет. И я бы повез тебя хоть к себе домой, если бы не твоя влюбленность. Она делает наши уроки двусмысленными. В моей конуре, обещаю, они мгновенно станут четырехсмысленными. Возможно, пятисмысленными – все зависит от твоей растяжки.

В горле пересыхает от бронебойной прямолинейности, волнение кружит голову – я услышала главное обвинение и не могла его оставить без реакции:

– Какая еще влюбленность?!

– Обыкновенная, – Алексей Владимирович теперь смотрит искоса на меня. – Я очень сильно тебе нравлюсь. Скорее всего, это не хроническое, а так, гормоны. Но мне теперь работать сложнее. Слышишь треск в воздухе? Познакомься, Ася, так трещит моя выдержка.

Он так беспощадно обнажил мои эмоции, что меня затошнило от его дерзости. Но и намеки проскользнули – не лучше ли нападать, чем защищаться?

– А может, это я вам нравлюсь, Алексей Владимирович? Вот вы и перекладываете с больной головы на здоровую! У вас-то хроническое, или так, гормоны?

На обвинение он не отвечает. И теперь смотрит не на меня, а в потолок. Глубоко дышит, как будто пытается сосредоточиться или подавить какой-то внутренний всплеск. Если честно, то я предпочла бы, чтобы он ответил – хоть что-нибудь, дал хоть малюсенький намек на то, как ко мне относится. Но нет, похоже, моя реплика привела его в немыслимую ярость, и теперь ему приходится ее продышать, чтобы не прибить меня на месте. Следует как-то сгладить момент, говорить только о тех вещах, которые мы имеем право обсуждать вслух:

– Алексей Владимирович, я и не напрашивалась к вам домой, не придумывайте. Здесь на углу дома есть тихое кафе. Позанимаемся в другой обстановке – может, у меня хоть там мозги на математику настроятся? А здесь пусть рабочие спокойно шумят.

Он молча развернулся и пошел в подъезд, тем принимая мое предложение. Я взяла тетрадь с ручкой и направилась за ним. Но напряжение никуда не пропало – я его кожей чувствовала. И да, как будто в самом деле вокруг слышался почти неуловимый треск. В лифте мы не разговаривали, усиленно отводили друг от друга взгляды.

В кафе было немного посетителей, но мы еще и выбрали закуток возле окна, где нам никто не помешает. Заказали кофе. В смысле, я заказала, а репетитор все еще молчал и сосредоточенно листал учебник. Не отвлекся, когда официантка поставила рядом с ним кружку с двумя кусочками сахара на блюдечке. Он разомкнул губы, лишь когда начал показывать решение:

– …вот смотри, берем функцию отсюда, вставляем в это уравнение…

Алексей Владимирович в своем репертуаре: объясняет сухо и кратко. Если понятно ему, то я просто обязана догнать. К счастью, тема оказалась довольно понятной, а на сложных мне пригодился бы еще один репетитор – чтобы объяснял за этим репетитором. И ежу ясно, что я до сих пор с ним работаю отнюдь не из-за преподавательского таланта… Но сейчас об этом нельзя. Мы и так сегодня оба лишнего наговорили – и он начал первым.

Я решаю почти без труда, только поглядывая на образец, где показан алгоритм шагов. И чувствую, что мужчина неотрывно наблюдает за мной – совсем не за цифрами, которые я пишу, а скользит от руки по плечу выше, останавливается в районе лица. От его взгляда все тело чешется, но я игнорирую нервозность – тема захлопнута, меня ничто не беспокоит! Но он сам возвращается к тому, от чего я пытаюсь абстрагироваться:

– Ася, а если через месяц я позову тебя в это же кафе, ты согласишься?

– Почему через месяц? – спрашиваю, не отрывая взгляда от тетради.

– Потому что тогда ты уже сдашь экзамен, и репетитор тебе не понадобится. Мы будем друг другу никто, забудем весь расклад на доске и просто встретимся, как в первый раз – и это самое замечательное из того, что нам обоим требуется.

Сердце не стучит, оно оглушительно звенит в ушах. Разве это не признание? Разве он задал бы такой вопрос, если бы я ему была совсем безразлична? И заодно все пробелы закрыты – он не допускает мысли о неформальных отношениях из-за профессиональной этики! Почему-то после всей его наглости, при всех слишком откровенных комментариях я меньше всего ожидала от него именно этики, но ведь это лучшее объяснение! Алексей ждет, когда его чувства ко мне не будут выглядеть настолько двусмысленными! В груди теплеет, улыбка расползается – и я сжимаю губы огромным усилием воли. Мне надоело быть перед ним уязвимой и слабой – пусть немного в этой роли побудет он. И отвечаю так размеренно, что сама собою горожусь:

– Вот через месяц и спросите, Алексей Владимирович, пойду ли я с вами в кафе. А я тогда и гляну, есть ли у меня окошко в расписании.

Он остужает меня одной фразой:

– Я все равно не приглашу, потому оставь свое расписание в покое.

Как же мне надоели эти качели! Как надоело болтаться туда-сюда от полного счастья до безнадежной тоски? Поднимаю взгляд и цежу, стараясь не пропускать в голос обиду:

– Да, точно, у вас же девушка есть.

Алексей Владимирович тихо смеется. Но его глаза напряженные и серьезные, они и не позволяют понять, что на самом деле происходит в его голове. И говорит всегда настолько странно, что невозможно игнорировать намеки:

– Я хотел сказать, что играть в математику на раздевание лучше не в общественных местах. Но ты правее – у меня ведь девушка есть.

– Правее? – я поддаюсь небольшому раздражению. – Вы в курсе, что придумываете на ходу слова?

– Злишься, – он констатирует, не отрывая от меня пронзительного взгляда. – Но зря. Мы ведь уже сходили на свидание – прямо сейчас.

– По-вашему, это свидание? – Киваю на отрытый учебник.

– Конечно. – Он откидывается на спинку стула, расслабленно осматривается. – Это почти неосознанное желание. Ремонт, говоришь? И что же мы даже бедным рабочим дверь не открыли? Бедолаги сейчас плачут перед запертой дверью.

Кошмар какой-то. Чего он добивается? Чтобы я прямо вывалила на него все, что чувствую?

– Им домработница откроет!

– В четверг в это время в квартире никого нет. Я не прав?

Я бы, наверное, уже психанула и ушла. Но удерживает его взгляд на мои губы, завороженные глаза. Татуировка эта дебильная удерживает, она утекает под воротник рубашки и зовет туда же за собой. На плече точно нарисован огонь. У человека с настолько неоднозначным характером ничего приличного под одеждой быть не может.

– Правы, – признаю я почти без труда и тоже выпрямляюсь, складывая на груди руки. – И что, вы заметили мою симпатию и теперь над ней смеетесь? Я смешна в своей симпатии, да?

– Похоже, что я смеюсь, Ася? – Он поднимает бровь. – О нет. Я пытаюсь разобраться, что делать дальше. Но уже вижу конфликт интересов.

– Какой же? – мне всерьез любопытно, но я уточняю предельно спокойно.

– Например, я тебе понравился. Настолько, что ты невольно хочешь получить от меня хоть какую-то романтику. Потому и тащишь сюда, где мы неизбежно начнем обсуждать не только математику. Тебе хочется признания. Или прогулок вдвоем. Хочется поцелуев щечку на первых двадцати свиданиях и подержаться за ручки на двадцать первом. Не отказалась бы, чтобы я сочинил тебе пару стишков. Поправь, если я ошибся.

Он ошибся хотя бы в том, что я для себя таких четких планов не рисовала. Но интересно узнать, к чему он ведет, потому просто возвращаюсь к вопросу:

– И в чем же конфликт интересов?

Он пожимает плечами, отрывает взгляд от моих губ, рассеянно смотрит в окно.

– В том, что я тебе не принц на белом коне. Я много чего хотел бы тебе предложить, но романтики там даже не предполагается. Именно поэтому я избегаю принцесс в розовых рюшечках – они потом плачут громче всех остальных. Иногда я в миллиметре от того, чтобы разбить твой хрустальный мирок и показать, где все-таки зимуют раки. Но принцессы хотят чистой любви, а я просто хочу. Понимаешь теперь, в чем конфликт?

Неуверенно киваю, хотя все тело обдает жаром. О чем он сейчас говорит? О том, что хочет секса без отношений? Со мной?! И ему даже свою Ирину бросать не придется? В точности как мажорные одногруппники с сальными взглядами. Разумеется, меня подобное не устраивает, хотя я далеко не принцесса.

За кофе плачу я. Раз уж я его сюда притащила, то вряд ли имела право тратить часть его гонорара. Но мне нравится, как он бездумно тянется за счетом – каким-то привычным отработанным жестом. И когда я успеваю протянуть официантке кредитку, несколько секунд смотрит на мою руку, будто вспоминает, где находится, и кивает со странной улыбкой.

Это был плохой и хороший разговор одновременно. И все же прозвучало признание – как минимум, во влечении. Меня колбасит и выворачивает наизнанку весь вечер. А ночью снится, как этот странный мужчина все же плюет на мои желания и берет то, что привык брать от других. Я просыпаюсь от горячечного жара, от невыносимого томления и снова, снова думаю о нем. В Алексее Владимировиче есть ужасающий недостаток: он откровенен до пошлости, прямолинеен до неприличия. Такие кобели имеют успех у женщин… но раньше я считала, что только легкомысленные девушки могут пасть жертвами настолько грубого очарования. Теперь же сама оказываюсь в такой роли. Но я гноблю себя за то, что не смогла правильно отреагировать – высокомерно вскинуть бровь и посмотреть на него, как на дурака. Или сказать ему хоть что-нибудь, чтобы он понял: мне на него вообще наплевать, я просто от скуки иногда тормошу свое окружение. Да меня вообще не интересуют математики его возраста! Пусть хочет меня, мне-то что с того?

До вторника сгрызаю восемь ручек и четыре карандаша. Действительно, привычка отвратительная. Надо как-то от нее избавляться. Или лучше избавиться от мыслей, что уже поздно думать о конфликте интересов – процесс уже запущен, до взрыва считанные минуты.