Текст книги "Остров Понкайо. Наши сердца"

Татьяна Алексеева
Остров Понкайо. Наши сердца

Пролог

До второй половины XV века о существовании этого острова знали только волны, звезды и проплывающие мимо рыбы. Возможно, в том, каким способом он был открыт, есть своя ирония, но что случилось, то случилось, и переписать это нельзя. Именно эти события заложили фундамент его особенного характера, который, как известно, есть у каждого места на земле, обитаемого или непригодного для жизни, брошенного много лет назад или даже еще не найденного, недоступного для людей.

В то штормовое утро 1470 года ничто не могло прервать его сон – ни рев океана, ни удары грома, – и он мог бы проспать еще две или три сотни лет, если бы не каракка, со всей силы брошенная волнами на острые рифы и разлетевшаяся в щепки у его берегов. Обломки парусного судна кружились в черных водоворотах и опускались на дно, пока выжившие моряки пытались выбраться из яростно гудящих бурунов и добраться до берега, не разбившись о камни. Из сорока семи участников экспедиционной группы уцелело всего девятнадцать человек.

Остров назвали в честь затонувшего судна, и не прошло и полусотни лет, как на Понкайо зазвучали первые голоса поселенцев. Протянувшаяся под островом сеть пещер превратилась в каменоломни, откуда понкайовцы добывали известняк для постройки домов и монастыря. Позднее часть пещер отделили от туннелей и сделали в них погреба для хранения припасов, а бывшие каменоломни стали укрытием во время пиратских набегов. Всякий раз, когда по склонам горного массива прокатывался звон монастырского колокола, предупреждающий о появлении на горизонте судна с черными парусами, понкайовцы спускались в погреба, а оттуда через тщательно замаскированный тайный проход перебирались в туннели. Они отсиживались в укрытии, пока отправленный на вылазку разведчик, обычно какой-нибудь мальчик, не имеющий равных в скорости, не прибегал и не сообщал, что пиратское судно отдало якорь и угроза миновала.

Бывшие каменоломни имели много выходов, раскиданных по всему острову, но юный разведчик пользовался только теми, которые выводили в соседний лес. Оттуда было ближе всего до побережья. Мальчик быстро вскарабкивался по каменным ступеням, приподнимал деревянную крышку люка, прикрытую лесным дерном и жухлыми листьями где-нибудь в тени дерева или раскидистого кустарника, и внимательно осматривался. Убедившись, что вокруг никого нет, он выбирался на поверхность и бежал к восточному берегу, где на волнах покачивалось вражеское судно со спущенными черными парусами.

Незваные гости, задобренные вином и съестным угощением – часть от общих припасов, которую понкайовцы предусмотрительно оставляли в погребах, – отчаливали прочь. Этот негласный уговор действовал на протяжении почти ста лет, вплоть до второй половины XVII века. Островитяне вели простую тихую жизнь, занимались сельским хозяйством и через торговые суда сбывали урожай и скот на рынки Большой земли. Свиньи на убой, солонина, вино из финиковой пальмы, сироп и кофе из стручков рожкового дерева, пряности, овощи, древесина и многое другое – взамен понкайовцы получали все, что не могли вырастить или сделать своими руками.

В 1660 году сезонная буря вынесла на берег острова обломок палубы с истощенным юнгой с торгового судна, захваченного и потопленного морскими разбойниками. Понкайовцы выходили паренька и позволили ему остаться в поселении, тем самым изменив не только свою судьбу, но и судьбу Понкайо. На остров за положенной данью прибыли пираты, жители приготовились укрыться в подземельях, но никак не могли отыскать спасенного юнгу. Сколько бы ни звали его, паренек не откликался. И в поселении его не было. Он в ту минуту как умалишенный бежал прочь, все дальше и дальше, напуганный колокольным звоном и приближающейся с востока тенью кровожадного противника, столкновение с которым в прошлый раз едва не стоило ему жизни. Он бежал, не разбирая дороги, размазывая слезы по щекам, он так хотел жить, что надеялся обогнать смерть. Он забыл обо всем, видел перед собой только горящие обломки палубы, тонущих людей и распластавшиеся на воде паруса, слышал грохот пушек и яростные крики врагов. Он падал, оцарапывая коленки и руки, вставал и мчался дальше, он давно потерял счет своим шагам, но не сомневался в успехе своего замысла: обогнать смерть, обмануть ее, оставить далеко позади.

Юнга продрался через лес, вышел на берег… и лицом к лицу столкнулся с пиратами. Закричав от ужаса, он бросился назад, вкладывая последние силы, что еще оставались, сумел пересечь пальмовую рощу и забежать обратно в лес… Там его и нагнали. Юнга в слезах умолял пощадить его и взамен рассказал о тайном убежище понкайовцев в бывших каменоломнях горного массива.

Отправленный на разведку мальчик, который должен был проследить за отходом пиратского судна, не успел предупредить жителей об опасности. Он видел, как юнга рыдал перед морскими разбойниками, стоя на коленях, но не слышал слов и даже предположить не мог, что паренек способен на предательство, что он выдаст тех, кто выходил его, дал ему место в своем доме и относился к нему как к равному. Осознание пришло в ту минуту, когда пираты, вместо того чтобы забрать припасы и вместе с пленным покинуть остров, открыли потайной ход в глубине одного из погребов.

Внутри было черней, чем в безлунную ночь. Понкайовцы забились вглубь сухих молчаливых переходов, чтобы свет от факелов и масляных ламп не просачивался через узкие щели шкафа-обманки, за которым скрывался потайной ход. Понимая, что у него нет шансов первым добраться до прячущихся людей, мальчуган-разведчик решил остановить пиратов своими силами и бросился на них с ножом в руке. Он успел ранить одного, но уже в следующее мгновение неподвижно лежал на полу погреба, окровавленный и бездыханный, и широко раскрытыми глазами глядел в низкие своды пещеры, словно удивляясь своему поступку, который ни к чему не привел.

Юнга жалобно плакал и просился на свободу. От страха он едва не лишился рассудка. Пригрозив жестокой расправой, пираты заволокли юнгу в туннель и приказали идти первым, используя его вместо живого щита. Ни о чем не подозревающие понкайовцы сидели тихо, но пираты двигались еще тише, ступая на удивление легко и осторожно, словно хищники на охоте, которые до последнего скрывают свое присутствие.

Расправа была быстрой. Безоружные мужчины, жертвуя собой, бросались на пиратов с кулаками, сдерживали натиск и преграждали путь, чтобы женщины и дети смогли сбежать. Опомнившийся предатель пытался сражаться наравне с понкайовцами, но его закололи пиратским клинком. Враг не щадил никого. Тела перебитых мужчин, стариков и детей оставили тлеть в подземельях, женщин нагнали, схватили, кого могли, и вместе со скотом увезли с острова.

Но как же монахи? Так как среди спрятавшихся в туннелях жителей поселения их не было, пираты догадались, что они укрываются под монастырем, и заложили храм и примыкающую к нему небольшую церковь пороховыми бочками. Прогремел мощный взрыв. Выход из усыпальницы погребло под завалом – оказавшиеся в ловушке монахи встретили свой конец на полу среди каменных саркофагов с усопшими предками.

Некоторое время Понкайо не знал других гостей, кроме пиратов, которые теперь по праву считали остров своим и хозяйничали на нем в свое удовольствие. Здесь они отдыхали от морского разбоя, пополняли запасы пресной воды и фиников, охотились на лесных птиц и мелких грызунов и делали тайники с награбленными сокровищами.

Брошенные в подземельях тела разлагались медленно и долго. Пираты хотели исследовать туннели на предмет упущенной впопыхах наживы, но были вынуждены отказаться от этой идеи из-за невыносимого зловония. Запах усиливался с каждым месяцем и вскоре перестал походить на что-либо. Это был уже не запах гниющей плоти, но что это было, пираты не могли сказать. Предсмертные муки зверски перебитых людей впитались в стены и по ночам мучили пиратов, обживших пустые дома поселения. Под землей что-то происходило. Пиратам слышался звук бегущих ног, из глубин поднимались крики несчастных. Пираты спускались в погреба, отодвигали дубовые шкафы – и навстречу им с угрожающей скоростью надвигалась сажевая темнота склепа. Известняковые своды поддерживали в туннелях микроклимат, не позволяющий воздуху остужаться, но пираты этого не знали, им казалось, что подземелье наполнено дыханием сотен людей, которые попрятались перед их приходом, чтобы заманить глубже, запутать, загнать и оставить на погибель. Страх гнал пиратов наверх, а потом и вовсе заставил покинуть остров.

Перед отплытием не досчитались шестерых. Пираты отправились было на поиски, но тут на вершине горного массива зазвонил несуществующий колокол. Перепуганные морские разбойники, оставив пропавших членов команды на произвол судьбы, снялись с якоря и подняли паруса, пытаясь выйти на ветер. Берега «дьявольского острова», как пираты называли его между собой, остались позади. Но вопли убитых жертв, нагнав палачей в открытом океане, мучили их денно и нощно, лишая сна и подчиняя мысли, стягивая нервы в тугой комок. В предрассветном тумане мерещились очертания Понкайо. На корабле поселился стойкий запах разложения, пираты искали его источник и не находили, выбрасывали за борт груз, но все равно не могли избавиться от зловония. Целыми днями вдалеке звенел громогласный колокол, но горизонт был прозрачен, как драгоценный камень. Из трюма доносилось топанье десятков ног, палуба содрогалась, как от ударов огромного молота. Слышались всхлипы и плач, но понять, откуда же они доносятся – также из трюма или прямо из головы? – было невозможно. По ночам на горизонте зажигались яркие огни, вели за собой и гасли, а поутру пираты обнаруживали, что курс изменен – снова к Понкайо.

Медленно и верно команда теряла рассудок. Не в силах дольше выносить жуткие стоны поселившихся на корабле призраков, пираты с криками бросались за борт и уплывали прочь, позабыв о шлюпках. Обезумевший от бессонницы капитан гонял по углам тени, в порыве гнева о чем-то с ними спорил, через мгновение умолял, назавтра клял и приказывал убираться вон. Он давно перестал следить за курсом. К штурвалу никто не подходил. Колыбель безумия дрейфовала по Тихому океану, пока на нее не наткнулся военный линкор. С трудом был опознан единственный оставшийся в живых член команды, прославленный головорез по прозвищу Весельчак Форо, на счету которого было около двадцати семи потопленных кораблей. Исхудавший и оборванный, с впалыми щеками и выдернутыми волосами, капитан корабля-призрака походил на поднятого из могилы мертвеца. Он что-то бормотал, несвязно, быстро, словно его подгонял внутренний голос или собственные мысли, выкрикивал мольбы о помощи, старался что-то втолковать, но окружающих людей не видел, обращался к кому-то другому. На рее под соленым ветром раскачивались истлевшие тела тридцати двух человек. Это был конец для пиратского фрегата «Славные деньки», за которым моряки военного флота гонялись без малого двенадцать лет. Разве могли они предположить, что в конечном итоге печально известное судно вынырнет из тумана прямо к ним в руки?

За островом закрепилась слава проклятого. На протяжении почти целого века Понкайо обходили стороной. С каждым годом его первобытное начало проступало все сильнее. Каменные стены опустевших домов стачивались ветром и дождями, под натиском буйно цветущей растительности покрывались трещинами, осыпались, крыши обваливались, и звук падающих камней единственный нарушал кладбищенское молчание поселения, в котором поселилась неугасимая скорбь.

Но с течением времени связанные с Понкайо суеверия потеряли силу, границы людского понимания и восприятия расширились, и в середине XVIII столетия на остров потянулись археологи, экспедиционные группы и прочие заинтересованные личности. В заметках путешественников, побывавших на Понкайо в те дни, когда в поселении еще звучала жизнь, встречались упоминания о монастыре и даже зарисовки быта монахов, интерьера церкви и келий, а также церковной сокровищницы, где хранились священные сосуды, алтарные принадлежности и другие произведения литургического искусства. Сокровищница располагалась непосредственно под церковью – от усыпальницы с каменными саркофагами ее отделяла всего одна дверь. Из усыпальницы можно было попасть в каменоломни, а оттуда пройти в поселение, но вход в туннели был перекрыт кованой решеткой, которая всегда оставалась на запоре. Так было записано в путевых заметках со слов понкайовцев.

Рисунки и подробные описания литургического богатства XII века вскружили кладоискателям голову. Процессионный серебряный крест, позолочено-серебряный дискос с изображением причащения апостолов, серебряная рипида с херувимом, серебряный оклад книги с изображением апостола Петра, серебряные ведерко и чаша. Кроме того, прекрасный ларец из слоновой кости с накладками из позолоченного медного сплава и резными картинами из жизни Адама и Евы и сценами их грехопадения. А внутри ларца – серебряная с позолотой лжица, ситечко из серебра, серебряная кадильница и, наконец, два потира: золоченый, с крестами, и позолочено-серебряный, с изображением фигур апостолов.

Передать в дар музею, прославиться, обессмертить свое имя!.. Страшно подумать, сколько людей лишилось из-за этого покоя, сколько заплутало в подземных коридорах, пытаясь отыскать путь к усыпальнице монастыря. И те, кому все же удалось добраться до желанной цели, никогда и никому не смогут рассказать, что они увидели за кованой решеткой. После взрыва, разнесшего монастырь вместе с церковью, она погнулась и намертво застряла в просевших каменных сводах. Факелы и свечи продолжали гореть, создавая в усыпальнице необъяснимую торжественную атмосферу. Воздух был наполнен ароматом воска и горящих лампадок. Последнее предупреждение, которое бросил Понкайо, давая людям шанс побороть свою жадность, развернуться и уйти. Но его никто не услышал.

Между каменными саркофагами со святыми мощами, под слоем изжелта-белой пыли, насеянной сводами известняковой пещеры, лежали человеческие останки в обрывках одежды. В дальней стене из полумрака проступали очертания деревянной двери с крупным железным крестом по центру. В попытке добраться до желанной добычи охотники за наживой решили выломать решетку, но когда своды содрогнулись от ударов молотка по долоту, Понкайо в ярости ударил в ответ и обрушил на головы кладоискателям град камней. Он грохотал и свирепствовал, пока не выдохся и не погрузился в мрачное молчание. Мелкие камешки еще долго с резким стуком соскакивали вниз и укатывались в пыль, но увидеть это или услышать было уже некому. Проход в усыпальницу и церковную сокровищницу навечно оградило от чужого жадного взгляда и загребущих рук.

После исчезновения кладоискателей в подземельях интерес к Понкайо резко вырос. Археологи не теряли надежды найти в бывших каменоломнях останки зверски убитых островитян, в то время как все остальные «заинтересованные личности», чьи сердца были заражены алчностью и духом авантюризма, искали в туннелях пиратские тайники и пытались разгадать секреты Понкайо, чтобы затем снисходительно преподнести их миру в собственной книге или мемуарах. Некоторыми двигало простое человеческое любопытство, желание увидеть подземелья своими глазами, вдохнуть их запах, прочувствовать атмосферу. Они не преследовали целей взять что-нибудь с собой, разорить каменоломни, но Понкайо, впитавший кровь тех, кто возделывал его земли, отомщенный, но не простивший, уже не мог стать прежним, забыть, принять. Кости прошлого давно стали его собственными костями. Боль жестоко убитых людей, переполнившая его кровеносные сосуды, навсегда останется внутри. Понкайо помнил каждую минуту расправы, их плач эхом отражался от сводов и смахивал вековую пыль – этой пылью были они сами.

Участники экспедиционных групп толпой бродили по кровеносной системе Понкайо и своими громкими восклицаниями и восхищенными ахами и вздохами тревожили покой усопших, причиняя ему боль сильнее прежней. Понкайо вел их на смерть и заглатывал целыми группами. Не важно, кто и с какой целью спускался в бывшие каменоломни – в конечном итоге он оставался блуждать в паутине известняковых туннелей в поисках выхода, следуя на обманчивый зов тех, кто погиб в этих стенах. Понкайо не оставлял никого, кто мог бы вернуться домой и рассказать об увиденных под землей ужасах. Между людьми ходили самые разные легенды, одна страшнее другой, желание выяснить правду терзало сильнее голода, но расплата за любопытство была слишком высока. Понкайо требовал оставить его в покое, чтобы он мог и дальше оберегать сон тех, кого так внезапно потерял и кого так яростно защищал вот уже целое столетие.

В середине XX века Понкайо стал жертвой очередной человеческой прихоти: на его территории начали возводить военные сооружения. Разветвленную сеть туннелей приспособили под стратегические объекты, защищенные непробиваемой броней наружных укреплений. Понкайо долго терпел, а потом набросился на разорителей, вгрызаясь в разум солдат со всей ненавистью, на какую был только способен, стравил их между собой и позволил им уничтожить друг друга. Когда спустя какое-то время на Понкайо высадился враг, он не обнаружил на острове ни души. Недоуменные и растерянные моряки спустились в катакомбы, прошли глубже, заплутали, подхваченные чужим зовом, и сгинули вовек. Позже на острове сделал посадку военный самолет. Пилоты сумели выбраться из бывших каменоломен, но проявить к ним снисхождение и отпустить их Понкайо не смог.

Вплоть до самого окончания войны Понкайо не знал продыху. Двадцать последующих лет его сон, неспокойный, но беспробудный, помог ему восстановить иссякшие за время войны силы. Но людей было не угомонить. С годами в шутку придуманные «правила Понкайо» – не спускаться в подземелья и ничего с острова не забирать – стали главными условиями для его посещения, которые ни в коем случае нельзя нарушать, если хочешь выжить и вернуться домой.

К сожалению, люди забыли о последнем, не менее значимом правиле, которым также не стоило пренебрегать. Они не видели разницы между «ничего не забирать с острова» и «не пытаться на нем нажиться», но для Понкайо эти условия были одинаково важны. Он не делал послаблений тем, кто не знал или не понимал, его правила едины для всех.

Часть первая. Погрешность в надежде

Глава 1

7 сентября, 2008 год

– Мэйдэй, мэйдэй, мэйдэй. Это парусная яхта «Милана». Это парусная яхта «Милана». Это парусная яхта «Милана». Потерял двигатель. Сломана мачта. Дрейфую. Встал на якорь у необитаемого острова. Мои координаты: три два градуса, три ноль точка пять минут северной широты; один семь шесть градусов, три семь точка семь минут восточной долготы. Требуется эвакуация трех человек. Прием.

За прямоугольными иллюминаторами догорало закатное небо. Половина девятого. Время радиомолчания: на аварийных частотах ведется прием сигналов о помощи. Возможность для всех, кто попал в беду, дозваться береговой станции, спасательных служб или другого судна.

Действуя согласно ежечасному ритуалу, Руслан повторил сигнал бедствия еще два раза, опустил зажатый в руке микрофон и стал напряженно вслушиваться в помехи радиоэфира. Даже спустя пять месяцев команда не переставала надеяться на ответ. Руслан сидел за штурманским столом, в углу между диваном кают-компании и гальюном. Здесь же находилась приборная панель: стационарная радиостанция, система отопления, индикаторы топлива и чистой воды, электрические переключатели с амперметром и вольтметром, гнездо прикуривателя и прочие устройства, большая часть которых перестала работать после аварии.

Над штурманским столом светила маленькая лампа на гибком штативе. Руслан задумчиво вертел карандаш в пальцах, скользя внимательным взглядом по исписанным страницам тетради, в которой он высчитывал координаты при помощи секстана. Цифры и символы тригонометрических формул прыгали перед глазами и сбивались в кучу. Ему не удавалось проверить свои расчеты в уме. Смысл написанного ускользал от него, строчки отъезжали в сторону, а многочисленные помарки расползались на пол-листа.

Возможно, стоит рассчитать координаты заново?..

Руслан в сердцах бросил карандаш на стол, снял кепку и устало протер глаза, пытаясь избавиться от жжения и сухости. Бело-желтый свет подвесной лампы мигнул в экране электронных часов и солнечным зайчиком скользнул по переборкам. Руслан был одет в застиранные темно-зеленые брюки с накладными карманами и черную футболку и носил на голове небрежный хвост. За полгода плавания волосы отросли ниже плеч, и ходить с распущенными, как он привык в обычной жизни, стало неудобно. На шее висело короткое тотемное украшение из серебра и дерева с двумя разъяренными львиными головами, не поделившими одно кольцо посередине. Руслан был похож не то на рок-музыканта, не то на просоленного серфера, поджидающего исключительно плохую погоду и гоняющегося только за смертоубийственными волнами.

От резкого сухого стука Руслан вздрогнул. Он убрал руки от лица и окинул нижнюю палубу сонным взглядом, но не заметил ничего странного. Наверно, просто задремал на пару минут… Или это Максим копошится наверху.

В глаза бил яркий свет подвесной лампы. Руслан прищурился, пытаясь защититься от его болезненных пульсаций, которые отдавались прямо в лоб, привычным движением зачесал за уши длинную темно-каштановую челку и надел кепку. Козырек он надвинул на самые глаза, чтобы не так было заметно, что они воспаленные из-за недосыпа.

С тихим шелестом отодвинулась дверь носовой каюты, в проеме показалась невысокая худенькая девушка в джинсовых шортах и сине-белой футболке с капюшоном. Руслан поднял голову, посмотрел на сестру, и жесткий взгляд его карих глаз сразу смягчился. Собранные на затылке волосы открывали узкое девичье лицо с высоким лбом, полной нижней губой и аккуратно закругленным подбородком. Глаза зеленые, с желтым ободком вокруг зрачков, далеко посаженные, в зависимости от ракурса миндалевидные. Веки от природы полуопущены, что придавало взгляду обманчивую томность или усталость. Брови светлее русых волос и почти не выделяются на фоне загорелой кожи. Лола казалась подростком, не старше ученицы выпускного класса, но на самом деле в начале мая девушке исполнилось двадцать три. Примерно тогда же они планировали вернуться на материк. Ее день рождения должны были отмечать уже дома.

Руслан внимательнее вгляделся в Лолу. В искусственно подсвеченном сумраке тени под скулами и на впалых щеках вытянулись и вместе с полуопущенными веками придали девушке нездоровый усталый вид. Но стоило Руслану заглянуть в ее глаза, сверкающие чистым блеском золотых колец, и тревога сразу отпустила его. Он с облегчением выдохнул: показалось…

Девушка улыбнулась сводному брату, и Руслан, при всей своей мрачной задумчивости, не смог не улыбнуться в ответ. Рядом с ней он всегда чувствовал себя как дома. Так умела улыбаться только она одна.

– Слышно что-нибудь в эфире? – спросила Лола. Она все еще находилась под впечатлением после поездки на лодке вокруг острова и говорила взволнованным голосом.

– Только помехи, – отозвался Руслан.

Девушка проскользнула вперед, нагнулась, поднимая что-то с пола, и положила на штурманский стол простой карандаш. Руслан удивился, как тот мог оказаться на полу, если все время был у него в руках, и машинально отодвинул его подальше от края.

– Максим еще не спускался?

Руслан глянул время на часах.

– Пока рано. Еще нет девяти.

Взяв несколько книг с полки над диваном кают-компании, Лола сбросила мокасины, забралась с ногами на диван и стала не спеша перелистывать страницы.

Без семи девять с кокпита спустился Максим с портативной морской рацией на поясе. Руслан отвлекся от тригонометрических формул, поднял голову и взглянул на друга.

– Есть движение?

– Нет, все тихо, – ответил Максим, наливая себе полный стакан воды. – Только рыба плещется. Жаль, поздно заметил… Мог бы порыбачить, пока вы на динги катались. Но следующую смену я точно проведу с удочкой. Совмещу приятное с полезным.

– Что по ракетам и шашкам?

– Сигнальных ракет – шесть. Дымовых шашек – три.

– Мало… – пробормотал Руслан, задумчиво почесывая заросший подбородок. – Но хоть что-то. Пусть лежат под рукой, но больше не тратим их впустую. Будем жечь костры. Пиротехнику использовать только в крайних случаях: например, если кто-то из нас заметит на горизонте судно, дым или солнечный блик. Все понятно?

– Понятно, камрад. – Максим допил воду, сполоснул стакан и поставил его на мойку.

– Лола, ты слышала?

– Угу, – бодро откликнулась девушка, шурша страницами.

Максим прошел в кают-компанию и, одернув линялые джинсы с протертыми коленками, плюхнулся на свободный диван по другую сторону от штурманского стола. Темно-бордовая футболка, потерявшая свой насыщенный цвет из-за многочисленных стирок в соленой воде, сидела на нем чуть мешковато, подчеркивая и без того выраженную худобу. На запястье поблескивал серебряный браслет панцирного плетения. Из-под выгоревшей на солнце черной банданы пробивались льняные волосы. В обычной жизни Максим носил аккуратную короткую стрижку под машинку, и сейчас ему было немного непривычно видеть себя в зеркале таким заросшим. Зеленые глаза полыхали готовностью к любой авантюре, жизнь в них так и била ключом. Общую привлекательность портила отчетливая горбинка перебитого носа, которая обращала мужественность Максима в разбойничью агрессивность, отпугивая от него людей, и не только на темных улицах.

Руслан был почти на голову выше ростом. За пять месяцев оба исхудали, Максим потерял бицепсы и широкие плечи, Руслан стал чаще сутулиться и страдать от боли в спине. Соленый ветер сточил все лишнее с их лиц, выделил скулы, обкусал и закалил кожу. Черты стали резче, грубее, и это было особенно заметно у Руслана. Друзья выглядели как настоящие корсары и казались старше своего возраста, но ясный блеск глаз выдавал молодую душу, полную огня и неискоренимого упрямства. Руслан и Максим были ровесниками. Как и Лола, свой день рождения они отпраздновали в открытом океане, и вряд ли кто-то поверил бы, что им еще нет и тридцати. Впрочем, доказывать это было все равно некому: все пять месяцев они провели втроем.

– Лола, ты что там с таким увлечением читаешь? – поинтересовался Максим.

Девушка сразу подняла глаза.

– Да вот, хотела проверить, не упоминаются ли здешние места в каком-нибудь справочнике. За двадцать минут я нашла пять островов, подходящих по описанию, но какой из них наш, сказать трудно.

– Как называются? – Максим взял с обеденного стола кают-компании справочник по островам Тихого океана и раскрыл на оглавлении. – Тоже хочу почитать.

– Я пока успела просмотреть только одну книгу. – Лола глянула название путеводителя, который держала в руках. – «Необитаемые земли Тихого океана: самые интересные места». Мне кажется, дальше искать нет смысла.

– Мы слишком мало знаем об этом острове, – бросил Руслан, не отрываясь от тетради. – Для начала нужно хорошо осмотреться, получить хотя бы примерное представление об особенностях этих мест. А потом уже проверять и шерстить справочники.

– Ты прав, – вздохнула девушка, откладывая путеводитель в сторонку. – Кстати, а что насчет книг? Заберем их с собой или оставим здесь?

– Думаю, пока оставим, – ответил Максим. – Сначала нужно перевезти вещи и припасы и распределить место в биваке. Дальше видно будет.

Он убрал справочник на обеденный стол, беззвучно зевнул и лег на диван, вытянув скрещенные ноги, но так, чтобы ботинки остались висеть над полом. Отрывисто пикнули часы у него на запястье. Руслан, очнувшись от раздумий, сверился со своими часами: девять. Устало вздохнув, провел по лицу ладонью и поднес к губам микрофон стационарной радиостанции. Едва он нажал на кнопку, в голове не осталось ничего лишнего, только необходимые фразы. Он вещал по-английски, четко проговаривая каждое слово, особенно цифры координат.

– Мэйдэй, мэйдэй, мэйдэй. Это парусная яхта «Милана». Это парусная яхта «Милана». Это парусная яхта «Милана». Потерял двигатель. Сломана мачта. Дрейфую. Высаживаюсь на необитаемый остров. Мои координаты: три два градуса, три ноль точка пять минут северной широты; один семь шесть градусов, три семь точка семь минут восточной долготы. В координатах возможна погрешность. Повторяю: в координатах возможна погрешность. Мы находимся у острова предположительно вулканического происхождения. Требуется эвакуация трех человек. Прием.

После третьего переданного сообщения, не дождавшись ответа, он переписал вычисленные координаты в маленький блокнот и убрал тетрадь под крышку штурманского стола, где хранились карты, измеритель и линейка для работы с ними, компас-пеленгатор, секстан и справочник по оказанию первой помощи.

Руслан выбрался из-за штурманского стола, сунул блокнот в карман и повесил на пояс портативную морскую рацию. Пора заступать на вахту до часу ночи. Едва он потянулся к подвесной лампе, чтобы выключить ее, взгляд его по обыкновению упал на двойной лист с основными фразами для общения на море, приклеенный скотчем к боковой переборке над штурманским столом. Это была таблица стандартных вопросов и ответов при радиообмене, приведенная сразу на двух языках. За шесть месяцев чернила выцвели, а в тех местах, куда на бумагу падали солнечные лучи, проникающие на нижнюю палубу яхты через узкие иллюминаторы, можно было отчетливо различить желтые пятна. Эту шпаргалку написал и повесил владелец яхты: отец Руслана. Каждый раз, выключая лампу, Руслан по привычке бросал взгляд на таблицу и видел одни и те же фразы, которые находились на уровне его глаз.

«Какой у вас курс?»

«Как вы меня слышите?»

«Куда следует ваше судно?»

Руслан щелкнул кнопкой лампы, и справа на лист бумаги упала тень от переборки гальюна. Желтые пятна проступили отчетливее, но буквы стали едва различимы.

– Камрад, ты наверх? – сонным голосом бросил Максим, неохотно сползая с дивана. – Погоди, я с тобой. Сразу подготовлю снасти, чтобы ночью не копошиться и не мешать вам.

Лола убрала книги на полку, пожелала ребятам спокойной ночи и ушла к себе в каюту. Друзья вместе поднялись на кокпит. Черные громады острова заслоняли звездное небо, ветер дул с берега, приносил запах горячего песка и горьковатый аромат мангровых листьев. Волны с громким плеском старались выпутаться из переплетенных корней мангрового древостоя и легонько постукивали о борта яхты.