Текст книги "Тот, кто назначен судьбой"

– Вас понял, – ровным голосом сообщил Славин. – Через десять минут выйду на связь, сообщу решение. Все. Отбой.

– Отбой! – почти радостно попрощался Витя, снял и положил наушники на стоящий рядом открытый рюкзак.

И получил неожиданно резкий удар в лицо, от которого скатился с бревна, на котором сидел, и упал на бок. Чума, подскочив к Вите, рванул его за шиворот наверх, усадил назад и заорал:

– Тебе кто позволил от себя что-то говорить?! Я тебя предупреждал?!

– Я от страха!! – заорал в ответ Витя, втянув голову в плечи и прикрываясь рукой. – Перенервничал и текст ваш забыл!! Что я не так сказал-то?! Все, как вы говорили, только другими словами!!

Чума замахнулся, но в последний момент бить передумал, отшвырнул от себя Тюрина и уселся назад.

– Ладно, – снизошел он. – Получилось даже лучше: жалостливо и с чувством. Посмотрим, поверил ли он.

– Он ведь с кем-то совещаться будет наверняка, – осторожно заметил Витя, усаживаясь назад на бревно и вытирая бегущую из уголка рта кровь. – Сообщит кому-нибудь о происшествии.

– Да по фиг, – отмахнулся Чума. – Даже наверняка с кем-то свяжется, с эмчеэсниками или экстренной медициной. Но это в области, чтобы вертолет прислали или еще что, – и усмехнулся. – Да только х… это все, и Славин это знает, – и расщедрился пояснением Тюрину: – Ты думаешь, почему мы вас именно на этом маршруте пасли и взяли? Да потому что посмотри. – И он описал рукой полукруг вокруг себя. – Это гиблое место, сюда только пешочком на своих двоих и никак иначе: рекой не пройдешь ни сверху, ни снизу против течения – пороги, транспорт любой даже не смешно, хоть БТР с танком, никто не пройдет, а вертолет не подлетит – крутые скальные холмы, обрывы, тайга, тут никакая эвакуация невозможна.

– Но ведь он кому-то сообщит о происшествии, – так же осторожно напомнил Тюрин. – И власти будут об этом знать.

– И что? – хохотнул весьма довольно Чума. – Ты про то, что вас искать начнут и на нас выйдут? Забудь, пацанчик! – и расхохотался, аж голову откинул, посмеялся от души и благостно объяснил реалии: – Ты сводку погоды смотрел?

– Конечно, – пожал плечами Витя.

– Небольшой дождь, да? – продолжал веселиться Чума.

– Ну да, – кивнул настороженно Витя.

– Правильно. Только это здесь, а выше, в горах, ливни, а это значит сход большой воды. Да вам-то это и ни за каким…м не сдалось. Встали бы лагерем в удобном месте, а реку с высокого берега обмеряли бы. – Тут он сделал наигранно-скорбное лицо. – Да только дядя Миша ваш поломался, и теперь вы вынуждены у реки стоять и ждать помощи. Люди вы городские, для леса неприспособленные, разбили лагерь прямо у берега, чтобы пострадавшего лишний раз не тревожить, а ночью вас большой водой и накрыло, кинулись друг дружку спасать, да все и утопли, попав в непредсказуемую стихию, – и развел безысходно руками. – Тайга, тут всякое бывает. А егерь ваш, что утром пришел, тоже спасти хоть кого попытался, но пропал неизвестно где. Сгинул.

– Но… как вы… – попытался спросить Витя.

– Узнал про ваши маршруты, работу и планы? – догадался Чума и отмахнулся: – Да не смеши! Мы местные, вы приезжие, московские, в деревне на постое, да про каждый ваш чих мне становилось известно раньше, чем вы чихнули. Куда пойдете, какие задачи, маршруты, планы, дела, с кем из местных бабонек спите, да и как их оприходуете, знаю – делятся девки-то наши впечатлениями. Жаль, конечно, что начальница ваша на заимке поселилась и планы порой меняла по своему усмотрению, но не в этот раз.

Степанида боялась даже дышать громко. Чума с Витей расположились практически под деревом, на котором она сидела, и, слушая весь этот разговор, продолжая снимать, пыталась придумать, как действовать.

Все, что говорил этот мужик, было правдой, и про сход воды, превращавшийся в стихию, и про то, что сюда, кроме как пешком, никак иначе не добраться, и про то, что вертолет даже близко подлететь в эти места не сможет. А еще она точно знала, что Славин никаких помощников и службу спасения ждать не станет и сам отправится за группой. Один.

Все правильно рассчитала эта сволочь. Все правильно! Кроме одного момента!

– Группа-1, здесь Кордон. Ответьте, – раздался голос из радиостанции.

– Да! – схватив и торопливо надевая наушники, ответил Витя. – Группа-1 слушает, – и добавил: – Василий Трофимович.

– Выхожу к вам, – информировал ровным голосом Славин, – сообщите, где находитесь.

Витя быстро посмотрел на Чуму, тот кивнул.

– В районе Бараньего Лба, только отошли немного от реки в сторону, пока здесь стоим.

– Понял, – ответил Славин и распорядился: – Становитесь лагерем и ждите, найду вас сам. К утру буду. На связь выходите, если еще что-нибудь случится. Все. Отбой.

– Отбой, – тихо повторил Витя и как-то потерянно посмотрел на наушники, которые стянул с головы, перевел взгляд на Чуму и произнес: – Он придет.

– Я слышал, – хохотнул тот.

Главарь поднялся с бревна и обратился к своим браткам:

– Он идет на помощь деткам! Рыбка клюнула!

Братва отреагировала нестройным радостным матом.

– Все, сворачиваемся здесь, собираемся и уходим. Надо место найти и лагерем встать, – распорядился он, посмотрел на часы и принялся рассуждать вслух: – Так. Идти ему хорошим ходом, а он будет идти именно так, поспешит, медикамент и инвентарь небось прихватил, часов шесть-семь, а это значит, часам к десяти вечера. Не, не пойдет он по темноте, ночевкой встанет, дальше двинется по серости утречком. Значит, ждем на рассвете.

– Слышь, Чума, – окликнул его Бык, стоявший у неподвижного тела дяди Миши. – А с этим что делать? – И он пнул проводника ногой.

– Живой? – спросил главарь, направляясь к нему.

– Не-а, сдох, по-моему, – задумчиво ответил Бык «лосистый».

– Так проверь! – шумнул на подручного Чума.

Бык присел на корточки и приложил два пальца к залитой кровью шее Михаила Евгеньевича, пощупал, сделав сосредоточенное лицо, и покрутил отрицательно головой.

– Не. Дохлый.

Стеша задохнулась от этих слов, произнесенных с таким ужасающим безразличием. Дядя Миша умер? Неужели больше нет Михаила Евгеньевича? Известного Лешего? Что, действительно эти твари его убили?..

Она навела камеру на недвижимое тело, приблизила максимально картинку и все всматривалась, всматривалась в это залитое уже засыхающей коркой кровью лицо.

– Скиньте эту падаль вниз, – брезгливо скривившись, распорядился Чума и отошел в сторону.

– Моченый, подмогни! – позвал Бык кого-то из подельников.

К нему поспешил тот самый щуплый мужичок с лицом, напоминавшим крысиную морду. Он казался беспокойной крысой, все присматривающейся ко всему вокруг, что-то беспрерывно вынюхивающей и нервной, находящейся постоянно в движении. Уж какой он там Моченый – не ясно, но Крысой он был точно!

Бык с Крысом этим схватили Михаила Евгеньевича за руки и потащили к краю обрыва.

– Постой! – крикнул вдруг Быку Чума, вспомнив о чем-то, и поспешил к ним, а подойдя, объяснил: – Надо карманы его проверить. Он всегда патроны по карманам рассовывал.

Стешу чуть не вырвало, когда она наблюдала, как эти двое выворачивают и потрошат карманы Куликова, переворачивая его тело, как пустую никчемную куклу.

– Рюкзак-то снять? – спросил у старшего Крыс.

– Нет, – отрезал тот и добавил: – Ничего не трогайте, застегните все пуговицы и поправьте рюкзак. Патроны только возьмите.

Давясь слезами и рвущимся из глотки воем, Степанида продолжала снимать. Вот всякие мелочи – папиросы, зажигалку и спички, холстину платка, что-то еще – бандиты растолкали по карманам, из которых только что все это вытащили, застегнули все пуговицы на Михаиле Евгеньевиче и уж собрались подхватить его, когда раздался начальственный голос Чумы, стоявшего возле Вити, упаковывавшего и убиравшего радиостанцию в рюкзак.

– Поторопитесь! Да не забудьте пацанам этим руки связать. И быстрее, уходить пора!

Бык с Крысом смотрели в сторону Чумы. А Стеша продолжала снимать Михаила Евгеньевича, словно прощалась с ним, и вдруг…

Вдруг он пошевелился!!

Она сжалась вся, словно прыгать собиралась, подалась вперед, безотчетно все нажимая на кнопку приближения картинки, не понимая, что уже и так максимально ее приблизила, и всматривалась, всматривалась в тело дяди Миши!

Вот!! Вот точно!! Еще раз пошевелился! Рукой двинул!

Бандюки о чем-то переговаривались с главарем и не видели этих движений, а она, не слушая и не понимая, что они там говорят, принялась шептать, уговаривая.

– Ну, давай, давай, миленький, живи!! – все шептала и шептала она.

И увидела, как он немного сдвинулся, переместился и поменял положение ноги! Живо-о-ой!! Живой!!

И тут… Сволочи эти разговор закончили, повернулись к телу, ухватили его за руки и потащили дальше к самому обрыву. И в этот момент до Стеши окончательно дошло, что сейчас случится!

У нее отхлынула вся кровь от головы и стало холодно и страшно! И непередаваемо захотелось заорать во все горло, остановить этот кошмар!!

Бычара перехватил дядю Мишу за талию, подтащил к самому краю, выпрямился и, подтолкнув ногой, скинул с обрыва!!

Она все-таки взвыла! Не удержалась! Страшно так, утробно завыла! Смотрела, как, перекатываясь, исчезает с обрыва тело дяди Миши, словно в замедленной съемке, называемой в кинематографе «рапид», – вот чуть задержалось на самом краю на пару секунд… перевалило за край и исчезло – и она взвыла от ужаса и безнадеги черной!!

Ее спасло только то, что закричали все ее парни. Так же, как она, внимательно наблюдавшие за этой страшной казнью. Только это и спасло.

Но двое бандитов, Крыс и третий, еще никак не обозначенный ею по имени, кинулись к мальчишкам и принялись их колотить кулаками по лицам.

– Отбой! – резко остановил их Чума. – Успеете. Им еще лагерь ставить и жрачку готовить.

– Не, ну ты смотри, вот же сволочь! – весело проорал Бык, наклонившийся над обрывом и внимательно там что-то рассматривавший, повернулся к Чуме и, указывая пальцем на реку, пояснил: – Попал в карман глубокий, даже ни разу ни о какой камень не ударился! Прикинь! Один-единственный колодец глубокий, и он туда… стремнина подхватила и вниз тащит!

– Так даже лучше! – отмахнулся Чума. – Протащит по порогам, выкинет где-нибудь у «Банки», как обычно, а может, и раньше. Если зверье не схарчит и найдет кто-нибудь, факт несчастного случая налицо: и рюкзак при нем, и все вещи, а винтарь потерял – уж извини, – хохотнул он под конец этой прочувствованной речи и, резко сменив тон на угорожающе-приказной, будто пролаял: – Ну, что застыли?! Быстро встали все и вперед!! Бегом, я сказал!!

Стеша все снимала и поторапливала бандитов мысленно – ну действительно, скорей, что вы копаетесь?! Валите отсюда!! Она теперь точно знала, что надо делать! Абсолютно ясно знала!

Когда их научная группа приехала сюда и ввалилась к Василию Трофимовичу на кордон с несколько нагловатой заявкой, что они тут работать и жить собираются, Славин посмотрел так особенно, ухмыльнулся и… и почти послал. Пояснил потом, после бурного возмущения младшего научного состава экспедиции в лице трех студентов и аспиранта Тюрина, что, собственно, он-то егерь и вполне себе официальный, на должности и окладе, да вот только кордон этот и все постройки на нем, как и большой участок земли, на котором все располагается, его частная собственность.

И поэтому кого принимать тут в гостях, а кого нет, решает только он. А министерской бумажкой, которой студенты трясли, он предложил воспользоваться с другой, более прикладной, скажем так, целью. Степанида расхохоталась от души: так понравилась ей эта спокойная отповедь сильного человека и вытянувшиеся рожи ее подчиненных. А Василий Трофимович улыбнулся ей в ответ и предложил остаться проживать у него, «встать на постой», как он тогда выразился.

Парни было дернулись, что-то там нехорошее заподозрив, он их остудил строго так, до потрохов, а Степанида с благодарностью приняла приглашение.

Дело в том, что она знала об этом человеке нечто, что было известно сильно-сильно ограниченному количеству людей, и абсолютно Славину доверяла. Для чего имелся очень, ну очень веский довод. Поверьте.

Главное, что сейчас эти вот знания о Славине давали ей стопудовую уверенность, что ни в какую ловушку, так прекрасно, как бандитам кажется, расставленную, он не попадет! Витя Тюрин, замечательный, героический парень, смог его предупредить! А уж как обыграть этих уродов и мальчишек выручить, Василий Трофимович придумает!

Обязательно! В этом Степанида была теперь уверена абсолютно!

А ей надо спешить!! Не просто спешить, нестись со всей быстротой, на которую она способна!! И она все торопила и торопила мысленно бандитов, подгонявших, в свою очередь, навьюченных поклажей, как тягловые ослики, парней впереди себя, длинной цепью удаляясь в глубь лесного массива, обходя каменную гряду слева.

Когда фигура последнего бандита скрылась между деревьями, Степанида закрыла глаза и заставила себя спокойно досчитать до пятидесяти.

– Пятьдесят! – вслух закончила она счет и начала торопливо слезать с дерева.

Обдирая руки и не замечая этого, она съехала по стволу, спрыгнула, прислушалась к своему телу: удачно – ноги не отбила и не подвернула. Постояла несколько секунд, прислушиваясь к звукам леса, и рванула вперед. Вытащила из расщелины свой рюкзак, стряхнула от листьев и хвои, убрала в него камеру, надела, застегнула на животе и груди фиксирующие ремни, немного попрыгала – нормально сидит: не гремит, не елозит, по спине не бьет.

«Все, все!! – подгоняла она себя! – Быстрее, быстрее!»

И побежала к реке.

Тимофей затянул завязки и застегнул свой стильный, навороченный кожаный рюкзак зашибись какой известной марки и стоимости соответственно. Все эти понты шмуточные и пафосные про крутые марки одежды и атрибуты богатой жизни всегда вызывали в нем только снисходительный сарказм, но справедливости ради надо отметить, что на самом деле качественные вещи – это комфортно, в частности рюкзак удобный, в самый раз для таких вот скорых сборов и поездок. Тимофей переставил рюкзак на нижнюю полку и вышел из купе в коридор.

Это все Катька. Она обожала покупать ему дорогие фирменные вещи и всякий раз воспитывала, когда он начинал отнекиваться и ворчать по этому поводу:

– И нечего выступать! Ты себе все равно ничего не покупаешь, тебя ни в какой магазин не затащишь, ты магазины вообще не воспринимаешь, для тебя это всего лишь декоративный фон города! Кто-то же должен вещи приобретать, не в портках же дырявых тебе ходить! К тому же я на твои денежки покупаю, чтобы ты не бухтел тут лишний раз!

Ну, вообще-то его такое положение дел вполне устраивало: магазины он и на самом деле своим появлением не баловал и шопинг как таковой не воспринимал в принципе, да и не имел на него времени и возможностей. Катька же знала назубок все его размеры, вкусы и пристрастия и даже капризы в одежде, а с недавних пор к ней присоединилась и Сонька. И тащили они ему шмотье всякое из разных заграниц, да и московские бутики вниманием не обделяли.

– На фига мне столько барахла?! – негодовал Тимофей. – Мне его никогда не выносить! – и призывал: – Девки, остановитесь, я ведь не тусовочный парнишка и не бомондный бонвиван.

– Ничего! – встревала Сонька со своим «пятаком» воспитательным. – Еще никому приличный прикид не мешал. А тебе, дядь Тим, и подавно, ты ведь у нас молодой, холостой, тебе барышень кадрить требуется, тем паче что ты себе все больше временных и дорогих подбираешь, а они девушки капризные, в первую очередь оценивают по одежке, часам, обуви и кошельку!

Да уж! Где-то она, конечно, права насчет девушек – именно так: временных, упакованных, из богатой тусовки, но при этом любящих денежки до своего совершенно облегченного поведения за сильно тяжелые суммы, в основном в виде ресторанов и подарков в процессе ухаживания, хотя многие не гнушаются и деньгами брать при всей своей навороченной виповской недоступности. Кстати о часах: Сонькин любимый папаша тоже в жизни Тимофея отметился, вручив на день рождения нечто охренительно настоящее, дорогущее и швейцарское.

– Ты офигел, что ли, Кирилл? – прибалдел Тимофей, рассматривая подарок. – Я, конечно, не самый крутой ценитель, но сколько это стоит, знаю.

– Наплевать! – отмахнулся Бойцов. – Давно задумал что-нибудь стоящее тебе преподнести. – Обнялись, похлопали по спинам друг друга, и Кирилл, отстранившись, пошутил: – К тому же ты Соньку в клубешники сопровождаешь, должен марку держать ее загадочного богатого кавалера, чтобы не приставали к дитю идиоты.

Сопровождает, это да, только случается такое совсем не часто – в его короткие, всегда незапланированные отпуска и редкое свободное время.

Да, только почему-то Тимофей стал все чаще и чаще сбегать от любимой семьи. Вот такие непонятные дела.

Как и в этот раз. И всю дорогу – самолетом, потом вот поездом – он думал, почему так. Что тащит его куда-то? Что тревожное, непонятное в душе толкает его на эти разъезды в отпусках, и без того коротких, ненормированных, из которых его, как правило, умудряются отзывать раньше времени?

Ведь эти люди – его семья. Единственная и бесконечно любимая. Это его родные, самые близкие – все, ну, Катька это понятно, но и Кирилл, и Макс с Сонькой, и малыши, и Валентина. И он так редко их видит, скучает по ним и при любой возможности старается приехать хоть на пару деньков. И тем не менее вот уже который раз за последние два года Тимофей ловит себя на том, что, пробыв с близкими несколько дней, начинает маяться непонятно чем, переживать какой-то внутренний раздрай, чувствуя неясное беспокойство, и находит повод куда-нибудь уехать – путешествовать по стране, навестить друзей да и просто на море поплавать-позагорать, девушек-красавиц поснимать.

Что это? Может, как его там кличут по-научному, кризис среднего возраста?

А вот хрен знает. Тимофей решил не анализировать до поры, ну несет и несет его из дома от родных какая-то нелегкая – переболеет! Помается, и устаканится все, лучше махнуть рукой на данные трепыхания и плыть по течению.

Вот и в этот раз сорвался через пару дней отпуска, проведенных в кругу семьи, и отправился через всю страну на Дальний Восток, аж в тайгу, туда, где тигры известные проживают. Не в сам Уссурийский заповедник, но рядом, в еще более непролазные места.

Правда, на этот раз повод приехать сюда имелся веский. Более чем! Даже не повод, а дело глубоко святое – его командиру исполнялся полтинник. Юбилей.

Его первому командиру. Когда-то они с мужиками шутливо пообещали, что в этот юбилей соберутся все вместе и устроят командиру настоящий кутеж по всем правилам разрушительной мужской пьянки!

Поезд дернулся, замедляя ход, и Тимофей вернулся в реальность, задвинув подальше, до следующего раза, свои тревожные размышления, вызывающие чувство непонятной вины. Поезд все притормаживал, и вот он уже ползет мимо перрона, на котором Тимофей увидел Славина. Поезд затормозил, дернулся всем своим длинным телом и остановился окончательно.

– Ну что? – бодрым тоном отдыхающего, находящегося в предчувствии ожидающего его большого веселого отдыха, обратился Тимофей к попутчикам по купе. – Давайте прощаться! Приятно было познакомиться! Замечательно провели время. Доброго пути всем.

– Как жаль, что вы выходите! – по-настоящему расстроенно заметил один из попутчиков, импозантный мужик среднего возраста, строитель, который ехал в гости к дочери.

Его дружно поддержали остальные двое пассажиров – семейная пара из Хабаровска. Ну, конечно, жаль! Всем всегда жаль расставаться с Тимофеем уже после первых же пяти минут общения, когда он включает свое обаяние и юмор пусть даже всего на пятьдесят процентов, то есть так, «вполноги» и совсем не парясь.

Душа любой компании, балагур, весельчак, знающий неимоверное количество анекдотов на все случаи жизни, играет на гитаре и поет песни на любой вкус, а уж как рассказывает удивительные житейские истории – заслушаешься! И каждому человеку дает то, чего он ожидает: женщинам тонкие комплименты, а мужикам – не менее тонкие уважуха и внимание к их рассказам о жизни, о своем наболевшем и сочувствие искреннее.

Все! Всегда убойно! В десятку, и вся публика его с потрохами – лю-ба-я! – до готовности со слезами умиления поведать все свои тайны и выдать компромат, даже такой, что боятся рассказать самим себе. Когда Саргину было нужно, он умел влюбить в себя любого и перевоплотиться в кого угодно.

Просто мало кто видел его в иной ипостаси. Но это совсем о другом.

Закинув рюкзак на плечо и легко подхватив тяжелый армейский баул в другую руку, Тимофей помахал оставшимся попутчикам, прошагал в тамбур, улыбнулся милой проводнице, тоже сильно опечаленной, что он выходит, и спрыгнул на платформу.

– Ну что, Леночка, до свидания! – многозначительно добавил: – Может, увидимся еще! – и помахал ей рукой Саргин.

– До свидания, – отозвалась проводница, вздохнув грустно: зацепил ее пассажир этот веселый, ой зацепил, и думалось полночи о нем, ждалось чего-то, но он не пришел в ее проводницкое купе…

Тимофей махнул еще раз и направился по перрону к Славину, стоявшему в расслабленной позе отдыхающего наблюдателя – привалившись плечом к опоре навесной крыши, скрестив руки на груди, закинув ногу за ногу с обманчивым выражением скуки на лице.

Тим хмыкнул про себя: «Узнаю командира – «я не я и хата не моя», видите, отдыхаю! Всегда вроде как не при делах и случайно тут образовался».

И пока приближался, все присматривался к нему повнимательней – такой же подтянутый, стройный, явно в форме, никакой расслабухи гражданской, никакого оплывания телом – не раздобрел, не растерял тонуса жизненного да и выглядел хорошо – моложаво, не на свои года, уж точно.

Выхватив взглядом Тимофея из толпы, Василий Трофимович тут же преобразился и двинулся навстречу стремительной, удивительно красивой походкой, чем-то похожей на движения хищника, полной грации и скрытой силы.

Они встретились, посмотрели пару секунд молча в глаза друг другу, хлопнули ладонями, сжав их в замок, притянули друг друга, сильно обнялись, постояли так, Тимофей аж глаза прикрыл от нахлынувших эмоций. Отпрянули, не расцепив рук, посмотрели снова друг другу в глаза.

– Ну, привет, Тимыч! – разулыбался Славин.

– Привет! – улыбался в ответ вовсю радостно Тимофей. – Привет, командир!

Снова обнялись, похлопывая друг друга по спинам.

– Приехал-таки, чертушка, – довольно ворчал Славин, прижимая друга к себе.

– А как же! – рассмеялся легко Саргин, отстранился от него, снова разглядывая с удовольствием. – А ты надеялся без меня полтинник свой отметить? Э-э, нет! Я за широту гуляний всегда первый, ты ж в курсе, командир! К тому же обещали!

– Да, – кивнул Славин, перестав улыбаться, нахмурился. – Только из тех обещавших вас двое осталось.

– Ничего, – хлопнул его по плечу Тимофей. – Парни с нами.

– С нами, – кивнул Славин и другим тоном, бодрым и деловым, предложил: – Ну что, идем? Карета ждет.

– Однако ты патриот, командир! – весело протянул Саргин, когда Василий Трофимович подвел его к своей машине – «УАЗ Патриот» улучшенной комплектации.

– А по нашим местам никакой иностранец не пройдет, – усмехнулся Славин, распахивая багажник. – Да и на фиг никому здесь не сдался, ты в тайге запчастей на него не найдешь и бензоколонки на каждые сто километров, чтобы «прокормить».

Тимофей быстренько покидал в багажник вещи, захлопнул и сел на переднее пассажирское место, рассматривая «начинку» машины.

– Ну да, – подтвердил Славин, усаживаясь на водительское место и заметив этот интерес. – Я тут его немного подшаманил. И комплектацию, можно сказать, несколько улучшил: кое-что усилил, кое-чего добавил. Ну, потом сам посмотришь.

– А откуда «дровишки»? – посмеиваясь, обвел рукой машину Саргин.

– Машину особой комплектации, скажем так, помогло бывшее начальство приобрести, ну и начинку кое-какую подкинули, – с хитринкой глянул на него командир, завел машину и стал осторожно выезжать со стоянки.

– Кое-какую! – рассмеялся Тимофей, указав на мощную военную радиостанцию, укрепленную в корпусе. – Ты что, контору любимую раскулачил?

– Так а как иначе! – подивился с наигранной простотой Славин. – Из колхозу и без зерна?

– Это-то да, – согласился Тим и уточнил: – А чем еще из «зерна» прибарахлился?

– Увидишь, – загадочно хмыкнул Славин.

– Ну, ты расскажи, как ты вообще тут обустроился, Вась, какие дела у тебя, как живешь? – искренне поинтересовался Тимофей. – Прижился, нравится? Говорят, заимкой личной, хозяйством обзавелся, оседлый образ жизни ведешь?

– Есть такое дело, – довольно подтвердил Славин.

– Ну, так давай, поведай, дорога-то, я так понимаю, длинная.

– Дорога длинная, – кивнул Василий Трофимович. – Расскажу.

Пять лет назад Василий Трофимович получил ранение левой руки – хреновое ранение: разнесло гранатой, казалось, что в клочья. Врачи долго над ним колдовали, руку спасли и даже сохранили в рабочем состоянии, вернув многие функции – многие, только не те, что требовались в его профессиональной деятельности.

То есть для обычной жизни, быта и работы вполне достаточно, пусть и с ограниченными движениями, а вот поврежденные сухожилия и нервы навсегда перекрыли возможность вернуть былую форму.

Проще говоря, отсутствие мгновенных реакций и способности к боевому применению – борьбе, стрельбе, силовым упражнениям. Все!

Василий Трофимович Славин, командир группы особо засекреченной специальной роты спецназа ГРУ, большую часть жизни проведший на службе и обладавший уникальными физическими и интеллектуальными способностями, вынужден был смириться с тем, что руководить боевой группой он уже не сможет.

Начальство плакало вместе с ним от такой засады, но, увы, потери в их работе дело тяжелое, горестное, но случающееся. Живой остался, и это уже победа.

Помаялся Славин с годик на штабной работе, куда отправили его с присвоением очередного звания – ну, интересно и мозги работать заставляет, но настолько это не его, хоть вой – он же кадровик боевой!

Он и взвыл! И началась у мужика маята душевная! Что только не предлагали ему – и преподавать на спецкурсах для офицеров ГРУ, и преподавать в профильном военном училище, в конце концов, хоть инструктором пойти – ну нет, нет! Все не то – тошно, муторно! Прямо за горло лапой, перекрывая кислород, душила тоска!

Себя извел, руководство до белого каления достал. Если б семья имелась, может, ради нее и перетерпел бы как-то этот самый тяжелый, корежащий период перехода в мирную жизнь от боевых будней, и, глядишь, преподавать начал бы, кстати, зарабатывал бы неплохо, поскольку таких специалистов, как он, в стране не больше пары десятков найдется, а то и меньше – государственная тайна.

Да только не было семьи. Вот не получилось.

Девушкой не обзавелся, пока учился в военном училище, и не женился, как старались делать другие курсанты к окончанию учебы, зная, что ушлют куда-нибудь «мама не горюй», где, может, не то что женщин нет, а вообще людей не сыщешь. Так холостяком и уехал по первому месту несения службы.

Ну а там как началось!

Год из казармы не вылезал, а потом понеслась нелегкая по стране – кооперация, перестройка, потащившая за собой все, какие только можно, межнациональные конфликты, и злые дядьки забугорные с умыслами нехорошими против страны родной…

Женился в тридцать лет. Получил после ранения отпуск и по пути домой остановился у московского сокурсника по училищу, строившего свою карьеру в штабе. Ну, загуляли так не хило, по-армейски, и где-то посреди этого кутежа возникла девушка в его постели – подруга двоюродной сестры однокашника, – кажется, так. Повеселились они с ней трое суток, а на четвертые Славин проснулся, посмотрел на спящую девушку и решил – женюсь. А она возьми да и согласись. Вот и повез молодую жену к родственникам в поселок городского типа – село селом – на Дальнем Востоке. Познакомил, даже свадьбу там отгуляли…

И вернулись – он на свою войну, жена молодая в Москву к родителям. Ничего, иногда встречались и спали вместе, пока она нормального мужика не встретила, в том смысле нормального, что в семье, рядом, каждый день, а не черт знает где и которого ждать почему-то требуется в гарнизоне задрипанном, ну и без денег, само собой, ибо отстрельные девяностые годы и армия как-то в нашей стране плохо монтировались, хорошо хоть самую элиту этой армии не успели до конца угробить, деятели хреновые!

Мирно развелись без претензий в полном взаимопонимании. Больше он не женился. Работа занимала всю жизнь, да и не встретил своего человека.

Помаялся так Славин, попробовал то там, то сям поработать да и подал рапорт об увольнении в запас. «А к черту, – решил, – поеду домой, отдохну первый раз в жизни по-настоящему, никуда не торопясь, высплюсь, надышусь родным воздухом, глядишь, может, и придумаю, чем дальше заниматься. А не придумаю, там посмотрим».

А дома батя один только от всей семьи и остался. Хозяйство, правда, справное, держал в порядке и достатке, спасибо Василию Трофимовичу, большую часть своих заработков ему отправлявшему все эти годы, – сад-огород, живность всякая, еще и сыроваренка небольшая, но доходная, сыры наладился очень достойные выделывать, аж из города приезжают покупать.

Отходил от раздрая душевного Славин недолго – отоспался, как и мечтал, в тишине и звенящем спокойствии под комариный писк да лягушачий квак с реки, как под изысканную музыку, с отцом на рыбалки-охоты сходили, в лес по грибы-ягоды и просто погулять-подышать, по хозяйству помог с удовольствием… и загрустил – дела толкового нет, так, чтобы на душу легло – вот как не было, так и нет, и применить себя некуда!

Но за таких мужиков, как он, видимо, кто-то там наверху молится да приглядывает, не иначе! Случай помог.

Прибегает как-то к Славиным во двор сосед дед Матвеич да кличет их.

– Мужики! – кричит нервно. – Слышь, Трофимыч!

– Чего случилось-то, Матвеич? – вышел отец на крыльцо, а за ним и Василий подтянулся.

Оказалось, заехали охотнички городские залетные в гости к одному из соседей. Богатые, по всему видать, да дурные от чувства денежной вседозволенности, вечером попарились, посидели за столом, «понакидались» водки, а с утреца на охоту отправились, а лицензий ни у кого. Матвеич было сунулся останавливать и вразумлять, так чуть по зубам не отоварили. Так они ж, гады, бить собрались все подряд, за трофеями, говорят, да соревнование устроить.

– Так ты чего к нам-то? – спросил отец. – Бежал бы в полицию, звонил в район, что, мол, браконьеры приехали.

– А-а-а! – с досадой махнул рукой Матвеич. – Ты ж знаешь, Трофим, что мазано все меж своих и богатых, к тому же они-то оттудова как раз и богатеи. Значит, все у них там куплено!

– Ну, а мы чего? – допытывался батя.

– Ну… – замялся вдруг сосед и посмотрел смущенно на Славина-младшего. – Василий-то твой военный бывший, все в поселке знают, что десантник, ну из этих войск, которые драться горазды, может, он бы их этого… припугнул-шуганул как-нибудь? А?