Текст книги "Запутанные отношения"

Татьяна Алюшина
Запутанные отношения

Дверь его квартиры была открыта, и оттуда доносилось Мотино безостановочное тявканье на грани собачьей истерики, приближающейся к сердечному приступу, и чей-то неизвестный и недовольный голос.

Из Сониного сбивчивого и торопливого объяснения по телефону он так и не понял, что именно произошло:

– Па, дома что-то стряслось. Мы с Максом приехать не можем, мы же у Гарика, на даче. Я бы тебя не дергала, но Валентина в панике! Понимаешь?

И дочь выдержала многозначительную паузу после такого заявления.

Уж как не понять!

Если Валентина в панике, значит, случилось нечто выдающееся! Сильно выдающееся из всяких рядов!

Чертыхнувшись про себя, он отложил всегда непреодолимо важные дела, задвинул совещание и поехал разбираться с происшествием, ввергшим боевую домработницу в панику.

Кирилл осторожно, не создавая шума, поставил портфель у двери, освобождая на всякий непредвиденный вариант развития событий руки, мимолетно пожалел рубашку и запонки, тут же ругнул себя за неожиданное жлобство, открыл дверь пошире, морально готовясь увидеть все что угодно, и неслышно шагнул через порог.

Ну, к данной ситуации он никак не мог себя подготовить – ни морально, никак. Поскольку для начала ее надо было предположить, а сие стремительно приближалось к популярной некогда программе «Очевидное – невероятное».

По коридору, согнувшись пополам, прямехонько на него пятилась девушка. Правда, всей ее как таковой не было видно. Зато отчетливо прекрасно на Кирилла Степановича надвигался женский задик, снабженный офигенно длинными ножками и изумительной красоты точеными лодыжками.

Обладательница всего этого сноровисто собирала тряпкой воду с темного элитного итальянского паркета, выжимала резкими движениями рук в стоящий рядом с правой ногой таз, шлепала орудие производства на пол, сдвигалась еще на один шаг к входной двери, то есть на Кирилла, подтягивала за собой таз, попутно отчитывая заходившуюся в припадке псину.

Мотя, носящая величавое полное имя Матильда, являлась наихилейшим, каким только возможно, йоркширом – мелкая, даже для этой карманной породы, в голых проплешинах на тельце, категорически не зараставших шерстью, невзирая ни на какое лечение, впустую потраченные дорогущие препараты и Сонькино терпение вкупе с любовью. Собственно, дочь-то и притащила домой это несчастье, найдя его на помойке возле школы.

Первые несколько дней Мотя тряслась не переставая и так же, без остановки, пищала и впадала в коллапс с перепугу, если Соня спускала псину с рук. Но довольно быстро освоилась, уверившись в безопасности новой сытой-холеной жизни, делая явные «предъявы» на особое к себе отношение, научилась совершенно мерзко лаять, чем доводила Кирилла до кровожадных мыслей и подозрения относительно моральной вменяемости ее предыдущих хозяев.

В данный момент это недоразумение стояло на высоком стуле у барной стойки в кухне, откуда просматривался весь коридор до входной двери, пучило глаза на неизвестную поломойку, тряслось всем тельцем и припадочно визжало на высокой ноте с одинаковыми интервалами между звуками – тяв-тяв-тяв, что означало: спасите, помогите, SOS, умираю!!

– Животное, заткнулось бы ты, – не отрываясь от основного занятия, разговаривала с Мотей неизвестная. – Тебя даже собакой назвать нельзя, так, чих природы! Божья ошибка и недогляд! Да еще одарил же премерзейшим лаем, а! Если ты хозяев такими вот звуками потчуешь, то большой вопрос, как тебя за это до сих пор не удавили. Хотя, судя по твоему задрипанному виду, оные попытки предпринимались. Ты бы призадумалась, огрызок!

Кирилл улыбнулся, соглашаясь с утверждениями незнакомки на все сто! Он-то не раз грозился Соньке выкинуть Мотю в окно за такие звуки. Хорошо хоть закатывались концерты редко, а то не удержался бы! Но с недавних пор Мотя благоговела перед хозяином, который спас ее от верной смерти, выхватив из-под падающего стула, грозившего стать для собаки гильотиной. По мелкости и затрапезности экстерьера жизнь псины была полна тягот и борьбы за выживание, а посему умищем та обладала незаурядным. Так что, оценив спасение своей жизни по самому высокому баллу, слушала хозяина беспрекословно, и меж ними наступил мир и полное понимание.

Но нынче Матильда была в ударе, а выносить издаваемые ею звуки никакое человеческое терпение не способно. Но Кирилл поймал себя на том, что не прекращает «арию», отдав команду, более того, улыбается, слушая комментарии барышни, и с превеликим удовольствием рассматривает ножки и попку, туго обтянутую легкими льняными бриджиками, открывающими во всей красе идеальные икры и лодыжки.

Тело в рассматривании принимало весьма даже активное участие.

Он одобрительно хмыкнул про себя нечто очень мужское – что-то про реакцию тела, про женские формы в целом и про данную женскую форму, пятившуюся на него, в частности. И тут же одернул за неуместное проявление мужских инстинктов.

Хотя…

Когда это они – инстинкты, то бишь – уместно проявлялись? Что хотят, то и воротят!

Но, к делу!

– Мотя, цыц!! – рявкнул господин Бойцов.

Та заткнулась в сей момент, уселась на задние лапы и с обожанием уставилась на хозяина, выражая всем своим видом ожидание торжества справедливости и выдворения из владений чужого человека.

Девушка, услышав резкую, громкую команду, подскочила от неожиданности, развернулась на звук и испуганно уставилась на Кирилла.

Тот… засмотрелся на грудь барышни. Вопрос о форме и размере этой части тела мягко возник во время просмотра тылов незнакомки в русле все того же потакания здоровым мужским – охо-хо! – инстинктам.

Оценка качества женской груди заняла пару секунд и была прервана внутренним окриком претендующего на интеллигентность разума. Хозяин квартиры переместил взгляд на лицо изучаемого объекта.

– Что здесь происходит? – начальственным, требовательным тоном поинтересовался Кирилл.

Начальственным до глубины, с вдохновением и огоньком, а потому что рассердился на себя за неуместное и откровенное рассматривание девушки. На незнакомку тоже разозлился – ну, еще бы! – демонстрирует тут формы, попки, груди!

И тут Бойцов ее узнал!

«Так! Что за дела?!» – наслоился на раздражение вопрос, следом за которым пришло разочарование.

Минуту назад Кирилл чувствовал нечто легкое, искрящееся в том, как улыбается, слушая ее разговоры с Мотей, рассматривает с удовольствием и глубоким одобрением формы, поругивает себя за эти рассматривания и все мужское, недремлющее – лето, солнце, немного хулиганства, искры!

Узнавание – и все изменилось!

Потухло, испортилось, став банально циничным. А потому что влет, сразу предположил, что она его разыскала с определенной целью. Естественное, между прочим, предположение!

Вполне! А что еще могло прийти на ум?

– Что вы здесь делаете? – арктически ледяным тоном затребовал немедленного ответа господин Бойцов.

Испуг от его неожиданной и громкой команды собаке исчез из ее глаз быстро, сменившись узнаванием и легким удивлением. Она улыбнулась, как на приеме, светски – без участия глаз, что выглядело бы даже комично – босая, с половой тряпкой в руке, а туда же – на бал!

Это если бы он ее не узнал – комично! А при таком раскладе, что они тут имеют, – подтверждающее все его мгновенные подозрения.

Вот на все сто пудов!

Она развела руки в стороны, указывая на разлитую по полу воду.

– Спасаю вашу собственность.

– Со своей собственностью я разберусь сам! – отрезал хозяин квартиры, не меняя тона.

На резкость заявления девушка отреагировала весьма своеобразно, не соответствуя уже приписанной ей Кириллом роли, – сверкнули, сузившись, зеленые колдовские глаза, распрямились плечи, и, не уступая ни полградуса арктической температуре тона, ответила:

– Отлично!

И швырнула тряпку к ногам мужчины.

Та плюхнулась в воду, издав громкий шлепающий звук, будто жирная лягушка пипа суринамская – самая большая лягушка в мире – прыгала в болото. Или жаба? Что сути не меняет: данная тряпочная пипа, шлепнувшись определенным презрительным образом, обдала обшлаги его брюк и туфли каскадом брызг.

– Уверена, у вас это получится лучше, – сопроводила свои действия пояснением девушка.

Не удостоив более Кирилла Степановича Бойцова ни словом, ни взглядом, царственной поступью обошла его и вышла из квартиры в распахнутую дверь.

Босиком!

– И что это было? – спросил он сурово у трепещущей обожанием Моти, не сводившей с него глазок-бусинок в ожидании спасения от безобразия, творящегося здесь.

Что это было, разъяснила влетевшая в находящуюся в бесприютном распахнутом состоянии дверь Валентина.

Громко. Подробно. Без остановки. Как обычно.

– Кирилл Степанович! Какое счастье, что вы пришли! Ужас у нас здесь совершился! У Васильевых, что над нами, идет ремонт! Ну, вы знаете! Так ихние строители что-то там неправильно в трубах соединили, и оно как потекет!! Хозяев-то нету! Энти гады, строители в смысле, не Васильевы, какую-то там опалубку залили, и она должна стоять сутки! А они, значится, не работают энти сутки! Козлы, ей-богу! Я прихожу – батюшки, свят! – у нас дождь с потолка! Все залито водищей!! Хорошо хоть в комнаты не протекло! Не успело! Я спасать, не знаю, за что хвататься! Хорошо Катерина Анатольевна пришла! Она меня к охраннику нашему, Мише, вниз-то послала! Мы с ним слесарей вызвали, они воду по всему стояку перекрыли и электричество отключили! А то как же! Говорят, замыкание может случиться! Дак мы с Катериной Анатольевной в четыре руки давай воду выгребать, а тут Миша прибежал, Васильевым-то дозвонился, на дачу-то, а они строителям втыкон дали, так те мигом прискакали. И часу не прошло! Миша-то говорит, идем, свидетелем будешь, чтобы запрока… ну, бумагу официальную подписать об энтом, как его? Ущербе, вот! Так я побегла, а Катерина Анатольевна осталась! Иди, говорит, справлюсь!

– Побежала, – машинально произнес Бойцов.

Поправить всю прочувствованную эмоциональную речь Валентины не смог бы и преподаватель русского языка. Кирилл и дети старались исправить разговорное произношение любимой домработницы с глубинно-деревенского до приемлемого городского, имея далеко идущие планы по благополучному устройству Валюшиной жизни в городе Москве.

Дети имели и осуществляли планы, а он, Кирилл, соглашался и участвовал.

– Ну да, побежала, – согласилась та. – А где Катерина Анатольевна?

– Это та, что здесь полы вытирала?

– Ну да! Только не вытирала, а воду собирала. Надо же быстрей, а то паркет-то повредится совсем!

– Почему посторонних в дом пустила, Валентина? – нашел наконец подходящий объект для обвинений Бойцов.

Ну, не себя же виноватым чувствовать! И, собственно, в чем?

– Это кавой-то? – непонимающе захлопала веками она.

– Да вот, Катерину эту Анатольевну! – разъярился Кирилл.

– Что вы, Кирилл Степанович! – махнула на него обеими ручищами монументальная домработница. – Какая же она посторонняя! Это ж наша соседка снизу! Ее тоже затопило. Она и пришла узнать, может, это мы! А когда все разъяснилось, осталась помогать!

– Валентина, – назидательно-недовольно принялся отчитывать Кирилл. – Под нами живут муж с женой Ганины, никакой Катерины Анатольевны там отродясь не было! Ты же должна знать, тебя дети специально знакомили со всеми жильцами подъезда. Слава богу, их не так много, всего десять квартир!

– Ну, правильно! – обрадовалась та. – Ганины в Китай уехали на пять лет, а Катерина Анатольевна родная сестра Лидии Анатольевны, она теперь вместо них живет.

– Так! – поставил точку Кирилл, чувствуя себя, мягко сказать, душевно неуютно. – Ты уверена?

– А то как же ж! – рубанула с уверенностью. – Она здесь уж месяца три как живет! Вы что, не знали? Мы ж с Соней вам говорили!

Они с дочерью вообще много чего ему говорят с завидной регулярностью, но мозг господина Бойцова с не меньшей регулярностью фильтрует информацию, отсекая то, что кажется несущественным.

Как, например, наличие новой соседки.

Ах ты ж господи!

Некрасиво вышло! Он с ходу, с обычной мужской лестной самоидентификацией и ощущением собственной исключительности, основательно подпитываемыми женским неослабевающим вниманием, решил, что дамочка его преследует.

Ах, ах, ах! – богатый, молодой, холостой! – в бой!

И брать живым любым способом!

А что еще должен был подумать!?

Встретиться дважды в разных районах суматошно-денежной страны «Москва» случайно? Да ладно! Такого не бывает! Это не-воз-мож-но!!

Они виделись один раз, совершенно неожиданно, это абсолютно точно, но, увидев ее сегодня, Кирилл мгновенно решил, что она его преследует. И поводов для подобных подозрений хватало! До фига!

Одна не в меру ретивая красотка, чтобы познакомиться с ним поближе, использовала старый, но проверенный способ – имитировала столкновение с его машиной, шагнув под капот в точно рассчитанных как месте, так и времени и скорости движения его автотранспортного средства.

Хотя, видит бог, он не олигарх, не депутат какой, не шоу – черт бы их побрал! – мен, чтобы так уж его добиваться. Не ходит ни на какие тусовки, рестораны посещает с конкретной целью поесть, и практически никогда для свидания, – нормальный трудоголик, с полным набором отрицательных качеств, присущих крупным бизнесменам, выстроившим собственное дело, с трудным характером, больной спиной, двумя детьми-подростками, домработницей богатырских габаритов и задрипанной собачкой Мотей.

Невесть какой «подарок», с его точки зрения. И тем не менее…

Вот сразу и подумал, что девушка из отряда жаждущих матримониально-денежного счастья.

Что теперь, извиняться? Ага! И облечь в слова мысли, чтоб наверняка! Мало ли что он там подумал, не сказал же! Ну, поняла она, в чем ее заподозрили, и что?

И ничего! Некрасиво, конечно, но виноватым себя чувствовать не собирается!

Кирилл Степанович Бойцов отдал себе приказание: забыть!

Приказы себе у него всегда получались исключительно!

Сработало и на этот раз… Только вспомнилось, как поманили куда-то ее зеленые, необычного яркого насыщенно-изумрудного оттенка колдовские глаза… Тогда, когда они встретились странным образом, и общались-то не больше часа, а он запомнил лицо, глаза, улыбку, голос такой… такой… будоражащий.

И помнил еще несколько дней. Нет-нет да и всплывет среди дел суетных воспоминание, прокатывая теплой приятной волной внутри…

А потом забыл.

Так. Ладно. Проехали.

– Валентина, что застыла! Собирай воду! – приступил к ликвидации последствий аварии господин Бойцов.

Достал сотовый, позвонил секретарше, вызвал бригаду с ближайшего объекта, отдал четкие указания и приступил к осмотру и оценке нанесенного потопом ущерба жилищу.

– Нет, ну надо же, а! – возмущалась Катерина, шлепая босыми ногами на свой этаж.

То, что он ее узнал, поняла, как и то, за кого принял, тоже поняла и весьма отчетливо – к гадалке не ходи! – выражение его лица сомнению не подлежало!

Ой, ой, ой! Можно подумать! Кубок «Золотого шлема»! Джекпот, самый большой выигрыш на скачках! Хрустальная призовая ваза в женских кулачных боях за счастье!

Да кому ты нужен!?

Прямо барышни к тебе в окна ломятся, под машины кидаются, на куски рвут!

«А может, и рвут? – подумалось неожиданно. – Может, и кидаются, и в окна лезут? Мне-то откуда знать? Отчего-то же решил, что я за этим интересом явилась, значит, прецеденты имели место, раз пуганый такой!»

И на самом деле, ей-то откуда знать?

По нынешней шкале ценностей он-то как раз призом во всех соревнованиях вполне может выступать – богатый, интересный, нестарый и холостой – информация, почерпнутая из неиссякаемого источника – словоохотливой Валентины.

Ну и черт бы с ним! Я-то тут при чем?!

Для подкрепления неприятного ощущения облитой грязью гражданочки присовокупилось осознание того, что она мокрыми ступнями насобирала всю подъездную грязь, существующую только в ее медицинском воображении. Лестницу-то в этом элитном домике мыли каждый день, и не отмазки ради, а как положено, с моющими средствами, почти любовно!

А уж то, что все это – подозрения пуганного женщинами соседа, грязь с ног – неизвестно когда можно будет смыть – воду-то отключили по всему стояку! – добавляло недостающих до закипания раздражения градусов.

Невероятно хотелось в душ, выпить горячего зеленого чаю и спать! Она устала, вымоталась после ночного дежурства и тяжелейшей операции.

А тут такие дела!

Она узнала этого Кирилла Степановича сразу. И успела на пару секунд почему-то обрадоваться, до того, как прочла в его глазах осуждающие выводы в свой адрес.

– Странно, – подивилась вслух Катерина. – А тогда совсем не показался придурком с завышенным самомнением… Ой, да и ладно! – тут же окончательно раздражилась она. – Да и бог с ним! Чего вдруг завелась? Сто лет он тебе сдался!

Действительно, сто лет!

Ерунда это все и лирика! Надо воду с пола собирать, открыть все окна-двери, проветривать и сушить помещения, и оценить наконец масштаб разрушений!

«У него красивые глаза», – проскочила предательская мысль, подивив девушку.

Правду говоря, они тогда встретились при не совсем обычных обстоятельствах.

Странно.

Она планомерно обходила парк в поисках подходящего местечка для Петрушиной могилки. И это должно быть не абы какое место, а что-то на пригорке, непременно с хорошим видом на пруд, усадьбу вдалеке, прохаживающихся по дорожкам людей, чтобы Петрушеньке было спокойно и радостно. Словом, в полном соответствии со сложившейся в ее воображении умиротворяющей картинкой.

В процессе поиска подобрала пригодный на роль могильной плиты плоский камешек, сорвала парочку первых весенних проклюнувшихся цветочков и таки нашла, что искала.

На пригорке, на открытом месте, в двух метрах от молодых сосенок, небольшой холмик, как раз с открывающимся прекрасным видом – именно то, что надо!

Подстелив целлофановый пакет на землю, Катя встала на колени, достала из сумки железный садовый совочек, взятый напрокат у соседки для осуществления захоронения, вынула трупик Петруши, заботливо завернутый в новехонький мужской носовой платок, купленный сегодня, выступающий в роли савана, вздохнула печально и приступила к рытью могилки.

Минут через пять безрезультатного тюканья совком девушка укрепилась в подозрении, что долбит камень, присыпанный небольшим слоем земли. Она сдвигала копательные работы в разные стороны от первоначально намеченного места, но результат не менялся – камень!

Чертыхаясь потихоньку, Катька упорно продолжала попытки, представляя, как эти копания да и она сама выглядят со стороны, но уж больно местечко было подходящее, и совсем не хотелось искать другое.

– Помочь? – раздался над ней низкий мужской голос.

Катерина повернула голову и увидела туфли.

Дорогие такие, мужские туфли известной фирмы. В таких по весенним паркам не ходят. И вообще нигде не ходят, только от лифта к кабинету, и от него же к машине, через мраморный холл.

По мере продвижения взгляда вверх следовали брюки, пиджак, белая рубашка, галстук все того же ролевого денежного направления, что и туфли – от машины через холл в кабинет и обратно – и мужчина, упакованный во все это.

Больше вопросов он не задавал, присел на корточки, мягко, но настойчиво забрал у нее совочек, присмотрелся к местам проведенных земельных «изысканий».

– Вот здесь, – указал сантиметрах в двадцати в стороне от, как подтвердили испытания, каменного холмика.

Быстрыми, сильными движениями выкопал глубокую ямку, посмотрел, явно остался доволен результатом и вернул совок.

– М-да, – прокомментировала она свою несостоятельность как гробовщика и сноровку добровольца-копателя.

Комкать церемонию из-за присутствия постороннего не стала, неспешно опустила Петрушу в ямку, старательно засыпала землей, прихлопнула пару раз совочком, водрузила камушек, возложила цветочки, печально вздохнула, прощаясь.

Дождавшись конца траурной церемонии, мужчина поднялся с корточек, подхватил Катерину под локоток, помог ей встать.

– Спасибо, – за все сразу поблагодарила она.

– И кого мы похоронили? – спросил серьезно незнакомец. – Убиенную вами мышь или любимого хомячка?

– Я не столь кровожадна, чтобы убивать мышей, и не так инфантильна, чтобы держать хомячка, – улыбнулась уголком губ Катерина и, выдав очередной слабо скорбный вздох, разъяснила: – Это был Петруша, волнистый попугайчик. Член семьи.

– Давайте знакомиться, – предложил он, протянув раскрытую для рукопожатия ладонь.

«Ну надо же! – подивилась девушка, рассматривая большую ладонь. – Весь такой стильный, в костюме и туфлях того еще уровня, при апломбе, соответствующем костюму, и так явно, как красный флаг, сам себе нехилый начальник, а руки, как у грузчика, все в застарелых мозолях!»

Катя обратила на это особое внимание, когда незнакомец копал. Большие, широкие ладони с длинными пальцами – слава тебе господи, есть еще герои! – без маникюра, модного ныне у хозяев мужской жизни страны. Понравились ей эти руки!

– Я не знакомлюсь на улице, – тоном скромненькой смолянки призналась она.

– Придется! – улыбнулся он. – Это обязательное условие я выставляю всем дамам, которым рою ямки!

Вот лучше бы не улыбался!

Улыбка смягчала начальственную суровость, молодила, делая привлекательным. Загорелись смешинками светло-карие глаза, на правой щеке появилась ямочка, превращая в нормального симпатичного мужика из холодно-отстраненного хозяина жизни.

Катерина сдалась.

Положила свою ладошку в его протянутую руку.

– Кирилл, – представился он, продолжая дружески улыбаться.

– Катерина, – отозвалась она. – Кирилл…

Наклоном головы и чуть приподнятой бровью призвала огласить отчество.

– Степанович, – усмехнулся другой смысловой улыбкой «Степанович».

Улыбка понимания. Наверняка у него в арсенале улыбок этих на все случаи жизни, вариантов не счесть!

– Предлагаю помянуть усопшего, – выдвинул идею новый знакомый.

– Трагически погибшего, – уточнила обстоятельства кончины пернатого Катерина.

– Тем более. Чаем? Кофе? Вином? Водочкой? Или по классике: только чистый спирт? – немудрено шутил Кирилл Степанович.

– Это мое второе железное правило, после «не знакомиться на улице», – вновь смоляночкой заявила она. – Не принимать предложений испить совместно для закрепления знакомства.

– Поскольку вы уже нарушили первое, да к тому же я принимал активное и непосредственное участие в погребении, думаю, и это правило можете с чистой совестью обойти.

Кирилл попал в этот парк, да еще в середине рабочего дня, настолько случайно, что по всяким определениям было так же невозможно, как, скажем, схождение солнца со своей орбиты: то есть теоретически, чем черт не шутит, но практически без каких-либо вариантов. Он ехал с объекта, умаялся в кромешных пробках, а ему требовалось подумать, лучше всего в тишине и покое, и уж всяко не отвлекаясь на процесс вождения машины, который в пробках больше напоминал игру из серии «не успел – пропусти другого», и так по полметра в минуту в лучшем случае.

Бойцов обладал устойчивой психикой, но у любого терпения есть свойство заканчиваться, и, поддавшись секундному импульсу, он, перестроившись через ряд под припадочные сигналы участников дорожно-транспортного ползания, свернул на парковочную площадку возле парка, мимо которого проезжал в тот момент.

День на дворе происходил будний, он же – рабочий, места на стоянке имелось в избытке – выбирай не хочу! Остановив машину у самых парковых ворот, мужчина посидел немного, поражаясь самому себе, выбрался из машины и неспешно пошел в парк.

Идея оказалась весьма успешной: где ж еще хорошо думается, как не на природе, под неторопливый прогулочный шаг! Сразу свернул с центральной дорожки на тропинку, петляющую между деревьев, и шел без всякого направления, думал, размышлял, с удовольствием вдыхая весенний, насыщенный обновлением воздух.

И вдруг заметил эту девушку, которая стояла на коленках и безуспешно пыталась копать камень.

Почему остановился и подошел к ней?

Почему решил помочь?

А бог его знает!

Может, из-за темно-рыжих, с медным отливом волос, собранных в хвост, непокорных прядок, вырывавшихся из плена, подхваченных ветром, который, шутя, все кидал их ей в лицо, а она откидывала изящным движением головки. Может, из-за тонкой коленопреклоненной фигурки. Может…

А когда незнакомка посмотрела на него, Бойцов вспомнил про все самое мужское!

У нее были необыкновенные глаза – большие, миндалевидные, с приподнятыми к вискам уголками, ярко-зеленого, изумрудного цвета, и еле различимые веснушки, упрямый подбородок, непростой взгляд и сжатые в недовольстве губы.

Мечта Ренессанса и гибель мужиков!

Между прочим, весна на дворе, и всем таким правильным пахнет в природе, и неожиданно припекающее солнышко, а у него редкий, скучный, диетически предсказуемый секс с безопасной Ириной.

Ах ты ж господи!

Кириллу все больше и больше нравились девушка, весна, парк, их беседа, ее чувство юмора, мимика и жесты, нарочито-театральные, которыми она подкрепляла рассказ, и сам себе он нравился, и чувствовал себя молодым, лихим, как Ворошилов на коне!

И все вместе, и удивление своим эмоциям, мыслям – нравилось!

А ведь хорошо-то! А!

– Ну ладно, – согласилась девушка. – Поминки – дело святое. Тогда минеральную воду в ближайшем кафе. Согласны?

– Вполне, – подтвердил готовность Кирилл Степанович.

Они устроились за пластмассовым столиком на летней террасе кафе, открытой по случаю вполне ощутимо припекающего солнышка последних апрельских деньков.

Им принесли воду и кофе, который посетители рискнули заказать в виде эксперимента и приятно обоюдно удивились качеству приготовленного напитка.

– Ну что ж, – приподняв свой стакан с минеральной водой, призвал мужчина. – С вас, Катерина, панегирик и повествование о трагической гибели попугайчика.

– Зря иронизируете, Кирилл Степанович, – вздохнула она театрально. – У Петруши была непростая жизнь и ужасная гибель. Ведь был совершенно необыкновенным попугайчиком. Умел говорить.

– Да ладно! – подивился тот. – Насколько мне известно, волнистые попугайчики не подражают звукам.

– Еще как! Правда, если живут одни. А Петруша всю свою попугайскую жизнь провел один, без подружки или пернатого собрата по клетке. Да и в клетке практически не жил.

– Что ж вы так? Не хорошо лишать тварей божьих радостей жизни! – попенял Бойцов.

– Он достался мне в уже преклонном попугайском возрасте, и радостей общения его лишала не я, а предыдущие хозяева.

– И что же говорил? «Петруша – дурак!»?

– Да вы что! – театрально-преувеличенно возмутилась Катерина. – Это был приличный общежитский попугай, много лет проживший в мужской комнате студенческого общежития, а мне достался от студента, проходившего у меня практику. И изъяснялся Петрушенька добротным отборным матом. А я научила его говорить «доброе утро!»

– Пробовали себя в дрессуре? – не переставал улыбаться Кирилл.

– Не без этого, – покаянно призналась девушка. – Правда, имелись некоторые недоработки, «доброе утро!» орал исключительно по ночам, но мы бы непременно добились лучших результатов, если бы не его безвременная кончина.

– И что же угробило прекрасного попугая?

Бойцов пребывал в состоянии расслабленной радости, такой теплой, переливающейся, спокойной радости – удивительное, давным-давно позабытое состояние души. Так необычайно нравилось, как она рассказывает, артистично подчеркивая эмоции, как искрятся веселыми чертиками ее глаза. И нравился этот день, парк, солнце, играющее лучами в ее волосах, и неожиданно достойный кофе в летней затрапезной кафешке в дополнение ко всему!

Господи боже, когда такое мироощущение посещало его последний раз?

– Петрушенька был вольной птицей, – отвлекла его от смакования собственных ощущений девушка. – Клеток не признавал, жил свободным орлом: летал и ходил где хотел. Я неоднократно его предупреждала об осмотрительности, но он был такой любопытный!

– И что же? – еле сдерживая смех в ожидании «трагического» финала, спросил Кирилл.

Катерина издала очередной сценически-преувеличенный скорбный вздох:

– Я налила в тарелку только что сваренный суп, чтобы остыл. Он решил пройтись по краю тарелки. Поскользнулся. Упал. И сварился.

Бойцов захохотал, запрокинув голову. Во всю! От души! Как не смеялся миллион лет!

– Ужасный, трагический конец! – подытожила повествование Катя.

И рассмеялась вместе с ним.

Не удержалась.

Они допили кофе, поговорили нейтрально ни о чем – о разбушевавшейся весне, солнышке, похорошевшем ухоженном парке.

Мужчина предложил подвезти, она мягко, но безапелляционно отказалась. Кирилл подумал, не продлить ли это негаданное знакомство, обменяться телефонами?

Но девушка явной дистанционной отстраненностью давала понять, что продолжения не предвидится, и он, чинно расшаркавшись, сказал что-то там дежурно «про дела», встал из-за столика и пошел к выходу из парка.

И еще какое-то время поругивал себя в машине по дороге в офис:

«Да почему не предложил-то даже? Девушка уж больно интригующая – острит, искрит юмором. Играет, а сама закрыта, как Форд Нокс! И глаза такие загадочные. Не пускающие. Интересная! Очень! Катерина! Надо же, и имя такое… Совсем, что ли, хватку стал терять? Где ты сейчас таких встретишь? А нигде! Какого черта хотя бы телефон не взял!»

Подумал так еще немного, попенял себе, про возраст вспомнил, а потом забыл.

Переключился на дела насущные – и забыл.

«Странно, – думал Кирилл, руководя срочно прибывшей бригадой строителей для спасения квартиры от последствий затопления. – Как я вообще мог предположить, что она – охотница за мужиками? Очевидно же, что эта Катерина – дамочка совсем иной целевой направленности! Что, так удивился, узнав ее, или совсем уж охренел от женского навязчивого внимания, или благоприобретенное подозрение всех?»

М-да! А ведь она прощелкала в момент все его мысли и подозрения!

Глазищами сверкнула, как ударила!

Неприятно, да и чувствуешь себя идиотом, но что ж теперь поделаешь, так вот некрасиво получилось! Не извиняться же!

Ладно, проехали и забыли!

«Странно, – поостыв от первой волны праведного гнева, размышляла Катерина, ликвидируя последствия потопа. – Он не произвел впечатления сноба. Нормальный такой мужик, не вписывающийся в стандарты денежно-благополучных идиотов. Ну, уставший, ну, загруженный делами и проблемами, но адекватный же!»

Ей удивительно легко шутилось с ним, гротесково-наигранно повествуя о тяжелой жизни друга Петруши. Она все присматривалась незаметно, немного удивляясь некоторым несоответствиям в образе. Опять-таки, костюм, туфли, рубашка-галстук, часы-запонки, и семафорящая в радиусе нескольких метров уверенность начальника жизни, а ямку копал с тем же спокойным знанием дела, с которым, наверное, переводил деньги с одного счета на Карибах на другой. Или где там они их переводят? – ну, на Кайманах, скажем.

И мозоли эти застарелые, вековые какие-то, и общая мощь, приземленность фигуры, как у атлета, или грузчика с тридцатилетним рабочим стажем. И улыбался искренне, и эта ямочка на щеке, так молодившая его, и глаза искренне смеялись, хохотал от души – раскованно, честно, как не смеются нынешние «господа».