Текст книги "Больше, чем страсть"

– Здесь очень много, – шепотом сообщила девушка, придвинувшись к нему чуть поближе, чтобы никто не услышал.

– Это компенсация за нанесенную вам травму и благодарность за сверхурочную качественную работу, – тоже заговорщицким шепотом сообщил Казарин. – Главное, за весьма своевременную работу, – и, наклонившись еще ближе, тем же шепотом добавил: – С Новым годом!

Посмотрел на нее насмешливо и ушел. Вот так. А она стояла, как загипнотизированный кролик, и смотрела ему в спину.

– Даже не вздумай! – услышала Надюшка строгий голос Ольги Павловны у себя за плечом.

– Что? – повернулась к ней Надя.

– Влюбляться в него! – сдвинув недовольно брови, пояснила Ольга Павловна. – Ни влюбляться, ни увлекаться им! Ни придумывать себе никаких надежд и ожиданий!

«Поздно», – тут же подумала про себя Надюха и, улыбнувшись, спросила:

– Почему?

– По-очевидному! – отрезала Ольга Павловна, жестко ухватила девушку за локоть, отвела в сторонку от празднующих сослуживцев и принялась строго наставлять: – Потому что Казарин – это погибель всех женщин. Они его интересуют только в одном качестве – для разнообразия в его постели. Никто и никогда не сможет удержать Казарина, как бы женщине ни казалось, что именно с ней он изменится и вот именно ее вдруг он полюбил по-настоящему. Имя таким заблудшим – «легион». Казарин ведет себя с каждой женщиной как с единственной, необыкновенной и исключительной, врубая все свое обаяние, это у него как зубы почистить – естественное состояние. Как бирюльками любуется, не более того. А потом расстается без сожалений – все, «до свидания», отрезает. Правда, прощается красиво, но от этого не менее жестоко, больно, а часто разрушительно для женщин.

– Прямо со всеми? – улыбнулась такой серьезности Надюшка.

– Ну, надо отдать должное, наивным дурочкам он голову не морочит, обходится дамами своего круга, все понимающими и расчетливыми.

– Ну вот, – наигранно «порадовалась» Надюха, – значит, мне ничего не грозит.

– Ребенок! – призвала ее к серьезности Ольга Павловна. – Даже не смотри лишний раз в его сторону! И на Казарина может возникнуть проруха, когда ты своими глазищами вот так сверкать примешься. Сжует тебя, как тортинку на завтрак, и не заметит. Потом сердце по кускам не соберешь. Поняла?

– Поняла-поняла! – усердно кивнула Надежда.

Но предупреждение Ольги Павловны сильно запоздало и было уже бесполезным. Надя безнадежно погрузилась во влюбленность к этому мужчине, и все ее мысли были только о Казарине.

Она ехала на проходящем поезде в районный центр, где встречал ее на машине Максим Кузьмич, чтобы отвезти домой, и всю дорогу смотрела в окно на сменяющиеся пейзажи и думала только о нем – о Казарине, чувствуя, как замирает и холодит на сердце от этих мыслей.

Максим Кузьмич снял ее с подножки поезда, прямо вместе с сумкой в руках так и обнял, прижал к себе и долго держал, не опуская на землю.

– Соскучился ужасно по тебе! – объявил он, не выпуская внучку из объятий.

– Я тоже, па, ужасно-ужасно, – рассмеялась Наденька и расцеловала его в обе щеки.

– Ну, поехали, поехали, – заторопился дед, поставил ее на платформу и забрал сумку. – Пока еще доберемся, а уж Новый год скоро.

– Точно, надо же еще приготовить-накрыть, – заспешила вслед за ним внучка.

– Тут такое дело… – замялся вдруг Максим Кузьмич.

– Что-то случилось? – перепугалась сразу же Надюха.

– Да нет-нет, что ты, – поспешил успокоить он и как-то смутился-стушевался. – Просто хотел предупредить сразу, что Новый год мы будем встречать втроем. Еще один человек с нами.

– Па-а-а, – протянула, поразившись, Надя. – У тебя женщина, что ли, образовалась?

– Ну вот, образовалась, – покаянно вздохнул и развел руками он.

– Так это же здорово! – обрадовалась внучка.

– Считаешь? – с надеждой спросил Максим Кузьмич и предупредил: – Важно, как вы с ней поладите.

– Я постараюсь, па, – торжественно пообещала Надя.

Вот так и получилось, что посидеть посекретничать Надежде с дедом не удалось. Сначала состоялось торопливое и несколько нервное знакомство с визави деда – приятной женщиной где-то в районе сорока, стройной, симпатичной, с умными и веселыми глазами.

– Рива Олеговна, – представилась она и сразу пояснила: – Ривой назвали меня родители в честь какой-то дальней родственницы отца, прожившей больше ста лет в полном здравии, благополучии и счастье.

– И что, вас единственную из родни назвали в ее честь? – искренне заинтересовалась Надя.

– Да, – кивнула женщина.

– Тогда я бы засомневалась в этой легенде и предположила нечто более романтическое в решении ваших родителей дать вам такое имя.

– Если честно, – рассмеялась Рива Олеговна, – я тоже всю жизнь подозреваю здесь совсем иную подоплеку, но они не признаются, лишь загадочно переглядываются и улыбаются. А имя мое мне нравится.

Все! Надюшка сразу же приняла женщину и расположилась к ней душой. Пока они втроем с шутками и смехом, весело, на подъеме предпраздничном накрывали на стол, заканчивая последние приготовления, Надя только укрепилась в своей симпатии к новой знакомой.

Да вот только, как бы ни была она симпатична Наде…

Дед никогда не приводил в их дом женщин, видимо, решив оберегать ребенка от таких волнений, и никогда не знакомил Надю ни с одной дамой. Наденька знать не знала, есть ли у него вообще романы или какие-то отношения с женщинами. Честно говоря, даже и не задумывалась об этом раньше.

А ведь, когда они стали жить вместе, деду исполнилось всего сорок четыре года и он был очень интересным мужчиной. Подтянутый, стройный, моложавый, без вредных привычек и внешне привлекательный, к тому же дед всегда хорошо зарабатывал – вот умел, имелось у него такое качество характера и деловая хватка, всегда, в любые времена работал очень много и был при деньгах. Разумеется, он пользовался большим спросом у противоположного пола, а как иначе, но как и где он встречается с дамами и проводит время, Надя никогда не знала.

Максим Кузьмич всегда нанимал помощницу по хозяйству, которая вела не только дом, но и занималась Надюшкой – водила в садик-школу, встречала, кормила, следила за расписанием и уроками. Но неизменно каждый вечер и ночь дед проводил дома с внучкой, порой возвращаясь совсем поздно, и обязательно целовал ее на ночь, даже если надо было ради этого разбудить ребенка. Эта традиция образовалась у них сразу, с первых дней, когда внучка переселилась к нему и несколько ночей подряд просыпалась в слезах от испуга. Дед прибегал, хватал ее на руки, успокаивал, а она спрашивала, глядя на него перепуганными глазищами:

– Ты меня не бросишь? Я для тебя не плохая девочка? Нужная?

– Никогда не брошу, всегда буду с тобой, – клятвенно обещал дед и уверял: – Ты для меня самая лучшая девочка на свете и самая, самая нужная.

И обязательно, каждую ночь стал целовать Наденьку на ночь, чтобы она знала, что он рядом, дома и никуда не денется. И возил ее с собой во все командировки и отпуска, игнорируя занятия в школе, и никогда с ней не расставался.

Видимо, дед не посвящал внучку в свои отношения с женщинами, чтобы она не подумала, что стала ему не так важна. Они никогда об этом не говорили.

А тут вот – Рива Олеговна.

Сидя за праздничным столом, дед с Ривой Олеговной рассказали Наде, как познакомились, поглядывая многозначительно друг на друга, гармонично переплетая слова – один начинал, второй подхватывал, словно знали друг друга всю жизнь и провели много лет вместе.

Рива Олеговна работала заместителем районного главы администрации и курировала сельское хозяйство всего района. По этим самым вопросам и обратился к ней новоприбывший агропромышленник Дронов. Через полчаса делового разговора в ее кабинете они поняли, что лучше продолжить общение на нейтральной полосе, скажем, за чашкой кофе. И проговорили, уже в кафе, несколько часов подряд, не замечая времени, так что пришлось Максиму Кузьмичу остаться ночевать в гостинице, чтобы не ехать совсем уж ночью назад в село. А утром они снова встретились… В село поехали вдвоем в выходные.

Вот так. Чудно и красиво.

– И… – осторожно расспрашивала Надя, – вы будете вот так друг к другу в гости ездить по праздникам и выходным?

– Я сделал Риве Олеговне предложение, – посмотрел прямо в глаза женщине Максим Кузьмич, – и она его приняла. – Он перевел взгляд на Надю и повинился немного: – Прости, что не предупредил. Не обсудил это с тобой.

– Да ничего, – уверила внучка, но почувствовала такой острый укол ревности, что пришлось передохнуть. – Но теперь все у нас поменяется.

– Не все, – твердо заявил дед. – У нас все по-прежнему: любовь, полное доверие и дружба.

– А можно, я с вами тоже буду дружить? – спросила Рива Олеговна, улыбнувшись.

– Можно! – рассмеялась Наденька, заталкивая поглубже горький слезный ком в горле, и спросила: – И что, Рива, вы вот так бросите город, высокую чиновничью должность и сюда переберетесь?

– За Максимом Кузьмичом, – посмотрела женщина в глаза деду, словно клятву давала, – я хоть на ферму, хоть на край света, хоть к черту на рога переберусь.

– Ничего себе, – подивилась Надя.

Но эти двое ее уже не слышали, смотрели в глаза друг другу, обмениваясь чем-то большим, чем слова, понятным только им.

Вот еще и поэтому не получилось у Надюхи признаться деду в своей влюбленности, рассказать про Казарина, повосторгаться этим мужчиной, поделиться самым важным, горячим, происходившим в ее жизни. Потому что, как она ни старалась быть разумной и объективной, но все же пришлось пережить и болезненную ревность, и обиду, хоть и малую, но все же обиду на такую неожиданную перемену в жизни деда, в которую вошла-ворвалась другая женщина, ставшая теперь для него, как казалось Надюхе, гораздо более важной, чем она. Да почему казалось? Так и есть!

Максим Кузьмич мучения внучки просек в момент и позвал пройтись вдвоем по поселку утречком первого января. Пошли. И долго молча шагали до дальнего леса, остановились на пригорке, откуда открывался сказочный вид на заснеженную округу. Стояли. Смотрели.

– Трудно тебе ее принять? – спросил обеспокоенно Максим Кузьмич.

– Не ее, – помолчав-подумав, ответила Надя. – Она мне понравилась. Она хороший человек. Только такое чувство, будто меня подвинули и теперь уже не я самая главная в твоей жизни и уже не так много для тебя значу. Почему-то обидно и даже больно, и плакать хочется, – всхлипнула она по-детски, не удержавшись в конце от признания.

– Я понимаю, – вздохнул глубоко дед. – Я бы так же себя чувствовал, если бы ты, например, привезла вчера с собой парня какого-нибудь неожиданно и объявила, что у вас любовь и вы женитесь. И вроде как я уже и ненужный. Так, да?

– Наверное, – кивнула она.

– И что, я бы стал тебе ненужный, если бы парень образовался? – усмехнулся дед грустно.

– Па, да ты что? – поразилась Надя такому предположению. – Я ж без тебя никуда! – И повторила: – Как же это я без тебя, ты что?

– Вот и я без тебя никуда, Нюшенька, – еще разок вздохнул он, обнял ее одной рукой за плечи, прижал к себе и поцеловал в голову. – Ты же моя деточка и всегда ею останешься. А страшно и обидно тебе потому, что ты привыкла, что я – неизменная величина в твоей жизни и что ты у меня самая-самая главная. Так ничего и не изменилось: ты самая главная. А Риву я полюбил и точно знаю, что будет она тебе как мать, насколько возможно стать матерью для взрослой девушки. Иначе бы вряд ли полюбил и с тобой не стал бы знакомить. Только хочу тебе сказать, в твоем случае все иначе.

– В каком смысле? – не поняла Надя, украдкой смахнув с щеки предательскую слезинку.

– В том смысле, что, когда женщина любит и выходит замуж, она создает свою семью и уходит от родителей. И тогда уже муж становится для нее самым главным человеком на земле и дети за ним, а уж только потом где-то там родители. Реальность жизни.

– Ну я же от тебя не уйду? – не утвердила, а вроде как попросила заверения Наденька.

– Уйдешь, – вздохнул нерадостно дед. – Обязательно когда-нибудь уйдешь. Видишь, ты уже не со мной живешь, а самостоятельно в Москве. А влюбишься, так и вовсе забудешь лишний раз позвонить.

И тут Надюхе стало стыдно. Даже щеки покраснели, как стыдно! Она на самом деле за последние дни деду практически не звонила. А раньше-то каждый день да по нескольку раз, просто болтала, делилась новостями. Можно было бы отговориться безумной занятостью, но никогда раньше занятость не мешала Наде поговорить с Максимом Кузьмичом. А тут все Казарин затмил своей личностью.

Вообще все! Вот так.

И не поделилась Надя своим первым в жизни сильным увлечением, и не сказала, что влюбилась-зажглась мужчиной. Похвасталась заработком и премией полученной, много говорила о новой работе, сообщила, что третьего улетает в Китай на несколько дней в командировку. Максим Кузьмич ужасно расстроился:

– А я надеялся, что твой день рождения все вместе отметим. Мы с Ривой целый план мероприятий праздничных составили.

– Ничего, я вернусь, и мы все наверстаем! – бодро пообещала Надюшка.

Праздник они все равно здорово отметили, но дед ворчал все три дня:

– Совсем мне не нравится, что ты работать пошла. Совершенно это незачем. Я прекрасно справляюсь, и нужды в деньгах мы не испытываем, а тебе учиться надо, первый год самый сложный, а ты себя еще какой-то работой непомерной перегружаешь. – И распорядился: – Давай-ка прекращай это.

Но и его недовольство и ворчание уже запоздало, как и предупреждение Ольги Павловны – все было поздно.

Они договорились встретиться в аэропорту, куда каждый добирался самостоятельно. Надюшка стояла в условленном месте и все вытягивала шею, высматривая Даниила, ужасно волновалась и поглядывала в зеркальную поверхность затемненного стекла стены здания – хорошо ли выглядит. Когда увидела его, замахала рукой, чувствуя, как заколотилось-зашлось сердце и кровь прилила к щекам.

Казарин подошел неспешной походкой уверенного в себе человека, которому принадлежит весь мир, сияя своей убойной улыбочкой.

– Здравствуйте, Наденька, – поприветствовал он. – С Новым годом. С новым счастьем.

– Да, – подтвердила она серьезно, глядя ему в глаза, – со всем новым.

Она смотрела на Казарина и тонула, как в зыбучих песках, пропадая безысходно. От него пахло тонким дорогим мужским парфюмом.

– Ну что, пойдемте, – распорядился Даниил и пояснил: – Нам в VIP-зал. Мы летим бизнес-классом.

И, согнув в локте, предложил Наде руку.

С момента, когда они устроились в невероятно удобных, мягких креслах бизнес-класса, и до самого приземления Наденька Петрова совершенно потерялась во времени и пространстве и заметить не успела, как они долетели, и ужасно расстроилась, что долетели так быстро!

Она пропала, растворилась в их разговорах, в близости этого мужчины, в окутавшей, словно накрывшей ее облаком, его сильнейшей мужской привлекательности и сексуальности. Надя чувствовала себя невесомой, с ней происходило что-то прекрасное, волшебное – сердце то стучало, то пропускало удары, а внутри что-то сжималось, замирая, и распускалось прекрасным пионом от модуляций его голоса, от многозначительного взгляда его глаз цвета молочного шоколада.

И она неслась в неизвестность, добровольно пропадая…

Казарин заказал у стюардессы шампанское и, приподняв свой бокал, произнес такими эротическими тонами и вибрациями голоса, что у Надюшки мурашки побежали по позвоночнику и кровь прилила к щекам:

– С Новым годом, Наденька, еще раз. И с днем рождения вас. Но мы отметим его позже, вечером, когда прилетим.

– Спасибо, – еле пролепетала она, утонув в этом обещающем все тайны мира взгляде.

– Скажите, Надюша, вы были в этой части Китая, куда мы летим? – отпив шампанского, спросил Казарин.

– Да, несколько раз, – перевела она дыхание и принялась с удовольствием рассказывать: – Это непростое место. Впрочем, в Китае все места уникальные. Вы знаете, я посмотрела по карте, где собираются производить строительство, в финансировании которого вы участвуете.

– И что? – по-настоящему заинтересованно спросил он.

– А то, что это очень подходящий район для малоэтажного элитного жилья, – оживилась Надя. – Дело в том, что в Китае, невзирая на то что он считается социалистическим-коммунистическим, существуют своя иерархия и социальные касты, принадлежность к которым очень четко отслеживается. К тому же у них сейчас и рыночные отношения признаны, и свои миллионеры существуют. Так вот, те люди, которые относятся, скажем так, к высшему звену, никогда не поселятся в некоторых местах Китая. Район, куда мы направляемся, считается как раз очень престижным. Во-первых, здесь удивительной красоты природа, горы, а во-вторых, воздух и экология.

– В каком смысле воздух? – уточнил Казарин.

– Вы вообще бывали в Китае? – спросила Надя, улыбнувшись.

– Нет, первый раз.

– А, тогда понятно, – кивнула она и пояснила: – Когда вы попадете в Пекин, например, вас поразит, что там везде пахнет. Такой специфический запах на улицах, и кажется, что от него трудно дышать. К тому же у них теплоэлектростанции топятся углем, а в воздух иногда попадают мелкая угольная взвесь и гарь. Такое же положение во всех крупных городах, да и там, где большие сельскохозяйственные предприятия, ситуация не лучше. Китайцы часто говорят, что мы, русские, не ценим то, чем владеем, – чистый воздух. Думаю, что многие обеспеченные китайцы захотели бы приобрести дом в том поселении, которое вы собираетесь строить.

Казарин задавал ей вопросы про Китай и с интересом слушал объяснения, а потом они незаметно перешли к другим темам и поговорили о новом нашумевшем фильме, о скандальной книге, вышедшей на днях. А когда объявили о посадке, снова принялись обсуждать программу поездки, что намечено сделать, что посетить.

Их встречал один из главных китайских партнеров Казарина, приехавший с переводчиком. Московских гостей посадили в лимузин и повезли в гостиницу. Надежда в сопровождении портье отправилась в свой номер, а Казарин остался о чем-то разговаривать с партнерами в холле. Надя еще подивилась, почему он ее отослал, вроде она его официальный переводчик. Но он начальник, ему видней.

А через минут сорок Даниил постучался к ней в номер и с порога, как только она открыла, распорядился:

– Собирайтесь, мы идем отмечать ваш день рождения.

И он повел ее в дорогой, роскошный ресторан, в котором, как только они вошли, их проводили за единственный свободный столик. Надя сильно удивилась и не удержалась от любопытства:

– Они нас что, ждали?

– Да, я попросил господина Чжана заказать для нас столик в лучшем ресторане еще до прилета сюда. Кстати, он прекрасно говорит на английском, так, что трудностей с общением у нас не возникло.

– Тогда зачем вам я? – недоумевала Надя.

– Потому что общаться и работать нам придется не только с ним, а с очень многими людьми. К тому же этот визит официальный, – довольно прохладно пояснил Казарин, устав, видимо, от обсуждения деловых вопросов, и совсем иным тоном спросил, раскрывая меню: – Ну-с, и что вы посоветуете взять?

– Смотря что вы предпочитаете, как видите, здесь есть и европейская кухня, – изучала меню Надя.

– Нет уж, – отказался Казарин. – Раз мы приехали в Китай, то будем есть исключительно китайскую еду.

– Это очень широкое понятие, – усмехнулась Наденька и поинтересовалась: – Вы умеете есть палочками?

– Не так хорошо, как коренные жители, но, надеюсь, что довольно сносно ими управляюсь.

Они обсудили меню, Надя поясняла Казарину, что представляют собой предлагаемые блюда, выбрали, заказали. И для Надюшки началось волшебство…

Они ели, смеялись, разговаривали о любимых книгах, фильмах, актерах, он рассказывал всякие курьезные истории из светской жизни известных людей, которых знал лично… Ужин пролетел мгновенно, как одно горячее дыхание, а потом они пошли гулять, заходили в небольшие магазинчики и солидные старинные торговые лавки. Казарин покупал и дарил Наде всякие подарки: прекрасный китайский расшитый веер, великолепную серебряную брошку в виде пантеры с глазами из желтого топаза…

– Она очень на вас похожа, такие же загадочные глаза, – сказал Даниил Антонович, вручая девушке брошь, и спросил, переходя на колдовской низкий тембр своего голоса, почти шепотом: – Вам говорили, что у вас удивительные глаза. Необыкновенные, колдовские.

– «Божественный правый в детстве косил», как ответила Барбара Стрейзанд в одном старом классическом фильме, – смеялась счастливо Наденька, погружаясь в его взгляд.

…китайский национальный костюм из шелка – брючки и куртка с косой застежкой, маленький букетик цветов, милую расписную шкатулку. Она отказывалась, отнекивалась, но Казарин отметал все возражения безапелляционным тоном, вручал ей подарки и вел дальше. Задавал много вопросов о том, что видел по пути – о строениях, о местных особенностях и традициях. А Наденька рассказывала, шутила, смеялась над его попытками повторять китайские слова – и таяла, таяла в этом вечере, в том, как Даниил смотрел на нее, в том, что говорил и обещал его взгляд…

В таком парении душевном Казарин и довел ее до гостиницы, проводил до номера, подержал все многочисленные пакеты с покупками, пока Надя отпирала дверь, передал их назад ей в руки, а потом… медленно наклонился и нежно поцеловал в краешек губ.

– С днем рождения, – прошептал мужчина, провел, еле касаясь пальцами руки, по ее щеке, развернулся и пошел по коридору.

– Спасибо! – крикнула Надя ему вслед.

Не оборачиваясь, продолжая двигаться своей удивительной – гибкой, расслабленной, органичной, как у кошки, походкой, он поднял руку и помахал.

А утром следующего дня началась ударная вахта. За завтраком Казарин был уже совсем другим человеком – ни мягкости, ни эротичности в голосе, никакого тепла и обещания в шоколадных глазах. Он просматривал бумаги холодно, четко задавал вопросы, поторапливал. И завертелось – встречи, переговоры, совместный с партнерами и участниками совещания обед, выезд на объекты, снова небольшое совещание. К вечеру Надя уже не понимала, кто говорит, а кто спрашивает, и переводила все подряд без пауз и передышки, как пулемет. Совсем осатанела, даже горло охрипло.

– Все! – строго распорядился Казарин, опускаясь рядом с ней на заднее сиденье машины, которую предоставили им в распоряжение вместе с водителем китайские бизнесмены. – Едем ужинать. Вам надо отдохнуть.

Она даже спорить не стала. Да и вообще уже говорить не хотелось даже с ним. Но, увидев, что они вновь приехали к тому же дорогому ресторану, покрутила отрицательно головой.

– Что? – спросил недовольно Казарин, уже собираясь выходить.

– Я понимаю, что вы питаете пристрастие ко всему самому шикарному и роскошному, и luxury – это стиль и образ вашей жизни. Но я чертовски устала и намерена действительно вкусно и классно поесть, расслабиться душевно и отдохнуть, – решительно заявила Наденька.

– И чем не подходит этот ресторан? – приподняв одну бровь, усмехнулся Казарин.

– Помпезностью, пафосностью и искусственностью. Нет, тут клево готовят, не спорю, и обстановка, антураж шикарные, только это как русский домашний борщ в дизайнерском стакане, в крутом ресторанном исполнении. А я, знаете ли, предпочитаю настоящую еду и настоящую жизнь, – немного рисуясь, с видом эдакого знатока объясняла Надюха и вдруг задорно спросила: – Хотите со мной, я приглашаю?

– Ну, еще бы, – усмехнулся Казарин, – ни за что бы такое не пропустил. Ну-с, и куда вы меня поведете?

– Сейчас узнаем, – пообещала она и принялась расспрашивать водителя по-китайски.

Небольшое заведеньице на окраине города, куда их привез водитель, вызвало у Казарина откровенные сомнения затрапезным, зачуханным видом, неказистыми столами-стульями. Посетители – явно простые работяги. Да и сам райончик, где располагалось заведение, настораживал.

– Не бойтесь, – придвинувшись к Казарину, весело прошептала ему на ухо Надя. – Я сумею вас защитить, даже ваш «Ролекс» не пострадает.

– Обнадеживает, – усмехнулся он и поинтересовался с явным сомнением, обведя вокруг рукой: – У вас вот такое представление о настоящей жизни?

– Сейчас поймете, – пообещала Надюшка и принялась бодро разговаривать с подошедшим к ним невысоким, улыбчивым официантом.

Через пять минут их оживленного разговора посетители, до этого внимательно прислушивающиеся к этой беседе, настороженные с момента появления двоих русских, загомонили, разулыбались, принялись о чем-то оживленно переговариваться. Официант расплылся в довольной улыбке, покивал и быстро-быстро удалился, почти убежал.

– Что вы ему такого сказали, что все прямо возбудились? – заинтересовался Казарин.

– Я объяснила, что вы – именно тот человек, от которого зависит, будут строить поселки или нет. И поделилась по секрету, что вроде как пока вам все нравится и переговоры идут хорошо. А сюда мы пришли, потому что такому важному господину хотелось бы лучше узнать их город и их страну и, конечно, попробовать настоящую китайскую еду, – хитро улыбалась Надя.

– Понимаю, – усмехнулся Даниил Антонович, – почти градообразующая стройка века.

– Верно, – призналась девушка. – По крайней мере многие из тех, кто здесь сидит, будут работать именно там. Да и для людей города и региона это очень важный проект. Кстати, я заказала кучу всякой еды, – предупредила она весело, – мы здесь надолго, располагайтесь поудобней, Даниил Антонович, – пообещала: – Вам понравится.

Ему понравилось. Это точно.

Еда оказалась на самом деле потрясная. Он ничего подобного не пробовал в жизни, хотя кое-что из предложенного меню несколько насторожило и как-то так удивило, скажем. Но Даниил пробовал и не собирался отказываться. А потом Надюшка повела его пройтись, невзирая на то что ощутимо похолодало, и все рассказывала что-то про местный колорит и традиции, пока не осипла окончательно. И Казарин подозвал водителя медленно ехавшей за ними машины.

Так у них и повелось в этой поездке – день, переполненный встречами, переговорами, работой с документами, переездами в другие города и новыми встречами, а вечерами Надюшка вела Казарина смотреть город.

Не стесняясь, открыто и приветливо расспрашивала местных жителей и находила разные кафе и ресторанчики, в которых подавали действительно настоящую китайскую еду. Они с удовольствием пробовали что-то новое и общались. Так как к вечеру Надюха уже не могла говорить, в основном эту функцию брал на себя Казарин, рассказывая что-то интересное, с юмором, шутками. По возвращении в гостиницу он умудрялся еще и полночи работать с документами, а Надя отключалась напрочь, стоило головой коснуться подушки, и, восхищаясь безмерно, не могла понять, откуда у начальника такая работоспособность.

Заканчивалась их командировка в Пекине. Собственно, надобности ехать в столицу не было – уже все дела решены и согласованы, документы подписаны, но Казарин решил, раз уж он прилетел в Китай, то надо осмотреть и столицу. Один из партнеров вызвался их сопровождать и лично показать все достопримечательности Пекина.

В общем, вышло практически официально. Это сильно напрягло Казарина и ужасно его раздражало, и в какой-то момент он предложил Надюхе сбежать, а она горячо поддержала такую инициативу. Как дети, они сделали вид, что разминулись с китайским другом и якобы потерялись, а потом хохотали с удовольствием.

И повторилось как в день рождения Нади – они бродили по городу, заходили в заинтересовавшие их лавочки, магазинчики, кафе, что-то пробовали с лотков уличной торговли, покупали сувениры и безделушки, Казарин снова умудрился надарить девушке кучу всяких вещичек, не слушая возражений и скромных отнекиваний.

И весь этот потрясающий день – вот весь день! – он так смотрел на нее! Так смотрел на нее своим шоколадным взглядом – обволакивая, затягивая во что-то неведомое, жаркое, обещающее… И придерживал за талию рукой, когда они шли по улице, и поправлял ей волосы, еле дотрагиваясь как бы случайно кончиками пальцев до ее шеи и подбородка, отчего Надю окатывало горячей волной от макушки к пяткам, и, понижая голос до шепота, что-то говорил так сексуально, что у нее ноги подкашивались…

А Казарин все повторял, какая Наденька удивительная, необыкновенная девушка…

Она просто растворялась в нем, теряя себя, пропадая в этом невысказанном, но таком явном признании, обещании… И ждала какого-то продолжения.

Нет. Продолжения не последовало. Даниил проводил ее до гостиничного номера, поцеловал в щеку, поблагодарил за прекрасный, незабываемый день и ушел, ничего более не сказав.

Утром они улетали. Казарин практически сразу, еще до взлета, уснул, а проснувшись, извинился сухо, сказал, что ему нужно поработать, и погрузился в изучение бумаг, изредка обращаясь к Наде за уточнением деталей перевода. И Надюшка мучилась этой его занятостью, за которой растворилась возникшая за эти дни их особая близость и ожидание яркого, сильного продолжения.

Нет. Ничего. Ни обещания, ни продолжения. Он посадил Надю в вызванное по телефону такси, заплатил водителю, напомнил, что до пятнадцатого числа она свободна, и попрощался. Вот и все.

Нет, представляете – вот и все!

Но ведь что-то было, было между ними! – говорила себе Наденька всю дорогу. Они оба чувствовали это! Казарин смотрел на нее, так говорил, касался! Почему сейчас холодно попрощался, почему?! Может, она что-то сделала не то или сказала?!

Нет-нет! Крутила Надя головой, глядя в боковое окно машины, полностью погрузившись в свои мысли, – ничего она такого не сделала и не сказала – что-то другое здесь, что-то другое.

По-хорошему ей следовало завтра же уехать к Максиму Кузьмичу и провести оставшиеся празднично-выходные дни с ним. Но Надя только позвонила деду, сообщив, что благополучно добралась домой, и полдня после прилета промаялась, бродя по квартире. Не пошла за билетом на поезд, не разобрала вещи, даже не готовила себе ничего, жевала печенюшки с чаем, сделала пару бутербродов и валялась у телевизора, не понимая и не слушая, что там идет, погрузившись в мысли о Казарине и в воспоминания о днях в Китае. И не могла заснуть полночи – только закрывала глаза и видела перед собой лицо Даниила и эту его кривую улыбочку и слышала, как он произносит одуряющим шепотом, какая она необыкновенная…

На следующий день Наденька тоже никуда не поехала.

Трусливо уговаривая себя, что ей надо бы отдохнуть денек и что поедет завтра. Бодрилась деловым намерением: отдохну, постираю вещи, соберусь, куплю продукты и приготовлю что-нибудь – и хвалила себя за такие продуктивные решения – правильно! Надо же отдохнуть и с делами разобраться! И снова промаялась целый день, не зная, куда девать себя от тоски, вопросов и глухой апатии, чувствуя внутри звенящую пустоту.

А ночью Казарин позвонил.

– Хотите в настоящую русскую зиму с санками и лыжами? – спросил он, проигнорировав приветствие, когда Надя сонно пролепетала «алло».