Текст книги "Нашла проталину свою. Стихотворения"

Нашла проталину свою
Стихотворения
Татьяна Ашуркова

Текст печатается в авторской редакции.

В оформлении обложки использован рисунок автора

«Когда все спали».

© Татьяна Ашуркова, 2017

ISBN 978-5-4490-1460-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие к поэтической книге Татьяны Ашурковой «Нашла проталину свою»

Один из нынешних литературных критиков как-то недавно заметил, что ситуацию в современном словесном творчестве можно назвать «состоянием ливня». Много пишущих в жанре поэзии и много читающих такие книги. Причем, пишущих достаточно грамотно (не графоманов!) и читателей, у которых есть свои вкусовые предпочтения и любимые авторы. Правда, культурная избыточность такого рода последние четверть с лишним века с той поры, как бывшее советское общество утратило свою литературоцентричность, сделало поэзию и вовсе элитарным видом творчества. На фоне современной медиакультуры этот жанр, скорее, нишевый, когда при всем том же видимом словесном изобилии и предложении даже гениальный автор обречен иметь ограниченное число ценителей его таланта. Однако это не значит, что истинная поэзия невозможна. Просто современный поэт вынужден смиряться с таким окружающим его «ливнем» и понимать, что даже, если он дерзает хватать звезды с небес, то хватает прежде всего для себя и ограниченного круга своих настоящих читателей, которых пусть и немного, но, если они обретаются, то будут истинно благодарными. Да и гениально-провидческого «нам не дано предугадать, как слово наше отзовется» тоже никто не отменял в современную эпоху «мобильности и повсеместности», и не исключено, что именно они могут в свою очередь послужить настоящей поэзии таким образом и стилем, о которых мы еще просто не знаем.

О том, что такие звезды с небес имеют место быть и в наше время свидетельствует данная книга стихов Татьяны Ашурковой «Нашла проталину свою». Сразу стоит заметить, что это стихи уже далеко не начинающего и во многом искушенного автора. И так при всей видимой простоте формы. Мало того, меня как читателя эта видимая простота, прежде всего, и подкупает, потому что она простота сознательно и искусно «остранена» (вспомним знаменитое «остранение» Виктора Шкловского!) совершенно определенной философией, острым видением и христианской верой автора. В этом смысле поэт Ашуркова и впрямь нашла свою поэтическую проталину в русской и мировой поэзии. Стоит заметить, что подобное вообще бывает возможно только тогда, когда стихотворец не просто имеет поэтический талант, но и умеет соотнести собственной творчество с уже имеющимся культурным общемировым багажом. Без этого знания и умения любой стихотворец, как правило, обречен на неудачу – по крайней мере, в том смысле, что его стихи не станут мировым явлением, но в лучшем случае будут принадлежать жанру альбомной, или, как в наше время принято говорить, блоговой лирики. Поэтическое явление Татьяны Ашурковой тем и ценно, что видимо упрощенная форма ее лирики скрывает в себе глубокий и сложный мир, который не только находит себе определенную форму стихотворного выражения в общем современном поэтическом же контексте, но это еще и подлинная поэзия в силу явления настоящей боли и, рискну употребить умный термин, экзистенциальной драмы бытия. Собственно, эта драма и есть основная тема автора. При том, что все это складывается из неброских деталей, ахматовского «сора», обыденности, из которой начинает выламывать вполне цветаевский, а то и блоковский накал:

 
Им недолго осталось ждать,
Как из рваной раны на теле
Рок империи источать,
Точно кровь из твоей колыбели.
 

Это о Цесаревиче Алексее, замученном в Ипатьевском доме… Читателю здесь очевидно, как самая простая форма и лирическое видение автора сходятся и оправдывают себя, что, опять же, и является признаком поэзии вообще. Здесь же можно заметить, что это еще и факт христианской веры, поскольку автор является верующим человеком, и без веры такие строки написать невозможно.

Даже игровая и, на первый взгляд, вполне благополучная предметность на самом деле тоже крайне драматична, если не сказать трагедийна, хотя указание на это в последних строках одного из стихотворений тоже как-то словно бы вскользь обозначено:

 
Ведь их микромир очень краток —
Опля! Добрый вечер! Прощай.
 

Или, ну что казалось бы, можно в такой упрощенной форме сказать об одном из значимых библейских эпизодов в соотнесении с собственным виденьем себя и окружающим пейзажем (Волга, храм):

 
Как Илья во святой колеснице,
Огнебранной сияя звездой,
Всех нас грешников мир круглолицый
Окатит злокипящей водой.
 

Сами по себе эпитеты «огнебранноой» и «злокпипящей» да еще в тесном пространстве одного четверостишья могут показаться просто ужасными. Однако в этом небольшом стихотворении они все-таки работают – именно как то самое «остранение», которое и делает поэзию возможной, и «круглолицый мир» здесь тоже оказывается оправдан, сотворяя сведенных вместе библейского пророка, пейзаж с храмом и лирическое «Я» автора действенными, впечатляющими, в хорошем смысле – ноосферическими.

Таково впечатление от этого истинного поэтического явления. Разумеется, впечатление неполное. Чтение настоящих стихов – это серьезный труд. Попытка же в прозе разъяснить поэзию – задача почти безнадежная. Поэтому благодарный читатель и приглашается к этому настоящему самостоятельному труду.

Протоиерей Андрей Спиридонов, главный редактор радио «Благовещение»

Лесные алогизмы

 
Приток столбенеющей влаги,
Стеклянный трезвон легких лап,
Волнующий ритм старой саги,
Рождающий эхо и сап
Живущих в корнях старой ели
Сужают сосуды и хорды
Как холод январской постели,
Как крен корабельного борта.
В зрачках моих крапины света —
Декор этих брызжущих молний,
Внушаемых жаждой ответа
На звон шустрых капель – их сотни!
Незримо мой рот улыбнулся,
Летит на фантазии смехом.
За радугой луч встрепенулся,
Сливаясь с дождливою вехой.
 

Перед старым Рождеством

 
С утра уж как Вакула забил посохом,
Заполдома метет – идти страшно…
Такая ж-жуть снежки ворохом!
Думаем: к брашну ли, к порошну?
 
 
Прятать что светляков – все молоды,
Хоть из-под снега, да в Рождественскую:
Не клади, говорят, камедь в подовые,
Пролагай пути хлебу отеческому.
 
 
Вот Господь пришел, просит нищенствующий.
Вот ему – белоснежный пряничек с ангелами.
 

Цесаревич Алексей

 
Светоч ясный, припомни сон:
Восковые фигуры в белом
Отпускают тебе поклон,
А главы посыпают мелом.
Эти образы, сны теперь
Не тебя одного пугают.
Полночь. Глухо скрипнула дверь
И огни по дворцу блуждают.
Что, дитя, знака ль Божьего ждешь?
Снова оторопь в шаге несмелом…
Они знают: ты скоро уйдешь,
Восковые фигуры в белом.
Им недолго осталось ждать,
Как из рваной раны на теле
Рок империи источать,
Точно кровь из твоей колыбели.
 

1997

«Из-под глинистых уключин…»

 
Из-под глинистых уключин
Подклоняюсь в купол Света.
Жизни правилам колючим
Скучно верить – Альфа, Бета…
 
 
Не почин сопротивляться —
Разгуляй же мне дорога!
В теплых кренделях валяться —
Чем не лучше мяться в стогах?!
 
 
Заводная кокорека,
Время детства – оправданье…
Я вошла два раза в реку:
Может сбудутся желанья?
 

Смешное и грустное

 
Злой шут подарил три копейки,
Одну на ладони держу.
«А ну через голову, эй-ка!», —
Кричит мадемуазель Абажур.
 
 
Шутиха ударилась оземь,
И вверх полетели шары.
Один, два, три, шесть, сорок восемь!
Преданья так свеже стары.
 
 
Вращения на руку к смеху,
Прыжок в высоту через мышь —
К какому стремишься успеху,
Шутенок – трехлетний малыш?
 
 
Сегодня театр на маркте,
И многие уж собрались.
Один, два, три, шесть на закате,
И… добрые лампы зажглись.
 
 
А шут улыбнулся и добрым
Пирожником сызнова стал.
Мамзель Абажур дает шторы —
Окончен чудной карнавал!
 
 
Шутиха с шутенком напару
Работают в детском саду.
Она – р-раздувай самовары,
Посуду он бьет на ходу.
 
 
Смеются семьей до упаду,
Когда говорят: «Не мешай!».
Ведь их микромир очень краток —
Опля! Добрый вечер! Прощай.
 

2017

Viva Domenica11
  Да здравствует Воскресение!


[Закрыть]!

 
Недавно цокот льдин на полынье,
И тонкий лист, и небо в подмарене…
Еще не принята, уверена я в сцене,
На завязи прохожеством артист.
Viva Domenica! Я жизнь переживу
И не достигну чистоты Равенны22
  Город в Италии знаменитый своими раннехристианскими и византийскими памятниками культуры. Объект культурного наследия Юнеско.


[Закрыть].
В бутоне мудрости закрытом уплыву,
С весной гребя веслом попеременно.
Виясь в сандалиях прошествовал Пилат —
Читает рукопись кофейных спитых зерен.
Бунтуй, душа моя, ты весишь сто карат,
Если Спаситель был распявшим непокорен.
 

Кувшин

 
Стремление поднять сосуд.
Какой? И кем он сгончаварен?
В веках сердито изогнут —
Ему лет триста! Он заварен
На теплом квасном молоке —
Сурьмяный глиняный молочник,
Что, теменем прижав к руке,
Несла отцу узбечка дочка.
 

2013

Домашний театр

 
Лечиво от западной тахикардии —
Двойной ликер на сливках Beileys.
Открывается рот – красные гардины,
Первый бокал на затяжке
Опрокидывается в межеть кулис.
Мой зев в театральной растяжке.
 
 
Двойной ликер опрокидываю на бис —
Ни акцента, ни троеточия.
Чай Пеко, бисквит «Улисс»
И многое прочее.
 

2012

Воплощение

 
Казаи33
  Имя вымышленное.


[Закрыть], думаешь ли о своем
Сыне, лежащем в твоих объятьях?
Он утопает в просторных платьях —
Маленький камень в начале большом.
 
 
Казаи – скульптор, не радостно ль взять
Теплый элефантин в круглую руку!
Только бы не явлен в сущую муку
Тот, кого хочешь искусно ваять.
 
 
Мальчик ожил от резца, и, вступив
В право иметь и свой опыт ваяния —
В пенистой пахте немого отдания
Он длинноног и бытийно красив.
 
 
Не преступил он запретный порог.
Боли и страсти бесстрастный ревнитель,
Видно и вправду цветной вытравитель44
  Инструмент художника


[Закрыть]
Он предпочесть жизни цвета не смог!
 

2013 2016

Прейду ли я пороги
Судных Врат?..

 
Уж правый лик молчит о гласе трубном —
Вместилище где прав и виноват
В единой точке схода видят будни.
 
 
Придай мне мужества, Владыко, я в пути,
Так что порою трудно выдохнуть: «надеюсь».
Ты видишь, перед смертным я младенец,
Но за лукавствия мои меня прости.
 
 
Как знать нельзя больших ни помыслов, ни дум,
Так, преданный я раб Твой, не узнаю.
По окнам тихо ходит кот Баюн,
И я своих часов не ускоряю.
 

«Вы видели как дождь смиренной каплей…»

 
Вы видели как дождь смиренной каплей
Врывается в привычный мой маршрут?
А я бегу, и все за мной идут,
Вдруг я хромаю стрелянною цаплей…
Смешно? Но где же фразы, чтоб сказать,
Не рассудив, ответ себе давая.
Так почему же, лица озирая,
Невольно тени их приходится топтать?
Смешно..
 

Рождество

 
Пуховик взбивая, сладко
Спит тутовник – шелкопрядка,
В час недобрый не заплачет,
Ждет умелого жнеца —
На Земле родился Мальчик
От Всевышнего Отца
 

15 декабря 2016

Silentium55
  Молчание (лат)


[Закрыть]

 
Молчанье-признак дум серьезных,
И в сонме прошлых бурных лет
Усмотрит око от курьезных
Ошибок и печалей след.
Молчит душа, молчит природа,
И ты не можешь говорить.
Извне ты видишь непогоду,
Боясь в себе ее открыть.
И, как ни странно, но в природе
Бывают схожие черты,
Когда в лиловом небосводе
Молчанье – недруг суеты.
 

Аккорд!

 
Аккорд! Сорви прохладный лист
И выжми сок в вечернем плаче джаза.
Пока разрежен воздух, голос чист —
Природно-эстетическая фаза.
Труба и холст – случайному совпасть
Возможно ль в линиях разумного начала,
Фальшивый звук посмеет ли упасть
В объятия лесного покрывала?
Еще аккорд! … Из труб капель, капель,
Драчливые и ноющие осы.
В искусство холодеющая дверь
Скрипучим эхом задает вопросы.
 

Письмо

 
Пишу тебе из весеннего дня.
Вишня цветет, тянется.
Под ней все шевелится – это семья
Пожарников-жуков – не маются,
Похоже ими и май объят.
 
 
Только цвет уж какой-то бархатный,
А под цветом все чуда пряные —
Несуразица непонятная…
А целую тебя троекратно я.
 

Май 2017

Илья Пророк

 
Волга. Синь мне мешает немножко —
Погруженно я в Духе молюсь.
Проложил Илья в церковь дорожку,
И умом не понять мою грусть —
Как Илья во святой колеснице,
Огнебранной сияя звездой,
Всех нас грешников мир круглолицый
Окатит злокипящей водой.
 

7 августа 2016

«Березовой плесенью свет заразился лесной…»

 
Березовой плесенью свет заразился лесной
Витающим духом опять напомадилась хвоя,
И в солнечных брызгах немого не ищет покоя
В воротах дубовых последний воздушный конвой.
 

Август 1998

«Рестория на Ялте …»

 
Рестория на Ялте —
              Чудесное кафе!
Там пеленают дятлов
               вареневом суфле.
В салате три улитки
               Под коркой трюфеля…
Под тоненькую льдинку —
               Немыслимый салям!
Полезная и разная
               Ковровская лещина
И два высоких красных
                Пера для ощущенья.
 

Биолог и муха

 
Как тень по веточке мимозы,
Ты, муха, медленно ползла.
Сквозь одолень – ночные грезы
Смахнул тебя я со стола.
Прости, о дивное творенье,
Я не хочу твоих обид.
Жива ты или привиденье?
Смотри-ка! Ползает, не спит.
Ты, муха, существо лихое,
Но лучше пыл свой поумерь.
А опыт – дело неплохое,
Ведь я биолог, а не зверь.
Тебя я в колбе заспиртую
И проведу эксперимент:
Как ты отреагируешь на тую
Под звуки классик аккомпанемент?
 

1995

Вечер

 
Ультрамариновым ознобом,
Взойдя, подернулась лазурь.
И в этом чаянье особом
Седой гонец, предвестник бурь,
Сопротивляясь и немея
Перед небесной чистотой,
Словно безнравственная фея
Перед невинной красотой,
Смутясь, отпрянул и зарделся,
Огнем закатным опалясь,
В предсмертном страхе огляделся,
Своей наивности дивясь.
И вот уж, ясным очертаньем
Сломив лазурное звено,
Чужому радуясь изгнанью,
Светило царствует одно.
 

1997

«Визуально видишь свет, изливаемый свечами…»

 
Визуально видишь свет, изливаемый свечами,
На маммоновый алтарь жертвы возжелав.
Над тобой степенный сыч с застекленными очами
Воспаряет в небеса, кару ниспослав.
И в метущейся струе расплавляемых бокалов,
Горьким месивом расплат замыкая круг,
Всплеск последних лживых слов растворяешь у причалов
Запорошенных портов горестных подруг.
Как мерцающий кларнет запоет в плывущих гранях
Разрыдавшимся скворцом из невинных уст,
Вновь, с мытарскою сумой размышляя о призваньи,
Входишь в храм осколков лжи, но теперь он пуст.
 

1998

«Возникают вечные пучины …»

 
Возникают вечные пучины —
Веры благодатные огни,
И опять без ведомой причины
Входят во Вселенную они.
 
 
И молекулярные частицы,
Если только случай им совпасть,
Снова по крупицам, по крупицам
Претворяют генезис во власть.
 
 
Некогда схоласт, писал трактаты
О невечности по сути бытия.
Крест и роза, щит, стальные латы —
Оглянись в веках, вперед идя!
 
 
До того момента как восстанут
Павшие герои прошлых эр,
Новые огни не перестанут
Проникать в пространства душ и вер.
 
 
И покуда жизнь их не прервется,
Задохнувшись в тезисной печи,
Вечная пучина снова рвется —
Смелый пламень Божией свечи.
 

Гармония

Несущие духовные азы,

Вы, баритоны, теноры, басы,

Воспойте славу Господу!

Внимай, Русь певчая,

Любимый Богом край.

Внимай великой сути бытия,

Тонущая в грехах страна моя!

Пусть звоны пронесутся над землей —

Их камертоны вечно держат строй.

Гармония возвышенных начал,

С тобой Господь созвучно воссиял.

Покров Его отцовский на Руси —

Молись, народ, духовности проси.

1997

Моя Юность
Конкурсный экспромт 1998 года (поздняя редакция)

 
Мои мечты, слова, тревоги
Гуляют в дорогих садах.
Пересекаются дороги,
Плетя взволнованный туман,
В полете резкого дурмана
Учений, замыслов, весны,
На пальцах дядюшки Обмана
Перенося реальность в сны.
Но ослепительно сияя
Своим метрическим пером,
Плывет вдали, он узнаваем,
Моей поэзии паром.
И всех замеченных стремлений
Вдруг поднимая планку вверх,
Не угадал он направлений,
Его величество Успех.
Когда пытаюсь отклониться,
Вернее ниже быть в себе,
Тогда взмывает Юность – Птица
Как апогей в моей судьбе.
И в откровения надломах,
Сверяя жизнь и внешний блеск,
Картографический мой промах
Я выдаю за край небес.
Но в добродетельном порыве,
Внимая искренней мольбе,
Моя душа, как у обрыва,
Себя приветствует в борьбе.
 

Из «Готических зарисовок»

 
Самолюбивые порывы княгини света
Я не смогла убить – мне больно стало.
Нелестными словами угостив ее
Тщеславие пылающей стихии,
Способной говорить как рокот моря,
Но нисходящей до земной забавы,
Во мне поникло любящее сердце.
Я холодно помилую княгиню
Как только луч затеплится последний.
 

Недоразумение

 
Слышишь ли, тигровая пчела,
Ропщет луг в августовском дурмане:
Шлейф пыльцы ты в воздух подняла
И исчезла в завеси тумана.
 

Август 1998

Кто я?

 
Кто я? Не знаю
И роли играю:
Я отрок, бегущий навстречу судьбе,
Я дама с надменностью, чуждою мне.
Я леди. Нет – шут, избалованный вечно,
Но прежде – поэт, в том признаюсь сердечно.
 

1997

Муза

 
«Старухой ты когда-нибудь бывала?», —
Спросила я однажды Музу – фею.
Она мне сразу отвечать не стала,
И вежливо я попрощалась с нею.
 
 
Но вдруг ладонь ее – покатостью на мне,
Когда «У камелька» она запела.
Прекрасная мадам на палевом коне
В сияньи звезд смущенная сидела.
 
 
И удивилась Музе я своей,
Подруге давней замыслов, ночей —
Не раз она мгновенно изменилась,
Пока старухой не оборотилась.
 
 
В задумчивости села у окна
И ветром на слова свои подула:
«Ты мало пишешь? Что ж, весна
Тебя пробудит. Я теперь уснула.
 
 
Когда играю в лире же твоей —
Нет ярче красок в жизни у поэта!
Я, молодая фея этих дней,
Причастностью духовною согрета
И радуюсь всей важности своей.
 
 
Но лишь увидишь танец снежных дев,
Овеянных экспромтами поэта,
Как вяну для тебя я, постарев,
Последний звук отняв у лета».
 
 
Мотивы вьюжные летят из-под пера,
Таинственные строки муза шепчет:
«Да, да. мой друг, бываю я стара,
Когда зима элегии лепечет».
 

«Вы видели, как дождь смиренной каплей…»

 
Вы видели, как дождь смиренной каплей
Врывается в привычный мой маршрут?
А я бегу, и все за мной идут,
Вдруг я хромаю стрелянною цаплей…
Смешно? Но где же фразы, чтоб сказать,
Не рассудив, ответ себе давая.
Так почему же, лица озирая,
Невольно тени их приходится топтать?
Смешно..
 

1998

Наставнику

 
Наставник, не желайте мне добра,
Не с той позиции Вы мир мой увидали:
Я живописец кисти и пера,
А Вы о философии страдали.
Да, может быть, философ, нахожу —
В среде унылой отзвуков минора
В нее из точки optima гляжу
Сквозь юдоль злобы, фальши и раздора.
Не думайте, прошу: «Она дика»,
Серьезный вид не выскажет предмета
Моей мечты. Она невелика,
Невелика для юного поэта.
Пылает счастьем жить моя душа,
Мой слух явленьям истины внимает.
Вдруг мысль взволнуется так просто хороша,
Что звук минорный всхлипнет… и растает.
 

1997

«Тусклой впадиной кажется комната…»

 
Тусклой впадиной кажется комната,
Незнакомо сияет звезда,
И бессмысленно в сумраке омута
Прорезают мой слух поезда.
По сосудам стекает волнение,
Безнаказанно стонет во мне…
Как жестоко бывает мучение,
Если дом остается во сне.
 

1997

Святое предание

 
Есть сказание о чуде
Древнерусское… Но людям
То известно и теперь.
В летопись открою дверь.
Я, стирая пыль столетий,
Освещу преданья эти.
 
 
Покинув Вышград, от очей
Бежал отцовских князь Андрей
Не в Киев, град первопрестольный,
Но в Суздаль, древний город вольный.
Он вез икону и киот —
Древней икон не знал народ.
 

1

 
Ночь минула и пиры
С ней разгульные. Шатры
Сносит ловкая дружина.
Благодатный русский князь,
С чувством Богу помолясь
Пред чудесною иконой,
Вновь коня седлает в спор
И, несясь во весь опор,
Дух смущает братьев сонных.
Мыслью праведной влеком,
Едет он в свой новый дом —
Суздаль, град обетованный,
Сердцу издавна желанный.
 

2

 
Вот туман холодной мглой
Кроет дикий лес хмельной
И мерцающий закат,
Хвойной лапою объят
Уж смежает яры очи.
Наступает время ночи…
 

3

 
Путь недолгий оставался.
И Андрей залюбовался
Красотой земли своей.
Кто-то крикнул из людей:
«Князь, недоброе встречаем:
Кони встали. Мы не знаем
Как седлать и как нам сесть».
«Сие горестная весть», —
Князь, задумавшись, ответил
И с досадою приметил:
«Коль управы не сыскать,
Здесь придется ночевать».
 

4

 
Град Владимир встал на стражу
Над застывшею рекой.
Князь ложится на покой
Под спасительной святыней
На родной земле – твердыне.
И Андрею диво снится:
На высоких облаках
Богородица явилась,
Перед Сыном предстояв.
«Я во сне к тебе пришла, —
Так произнесла Она,
Не коней твоих вина
Сей ночлег. Скажу, Андрей:
Я сдержала лошадей.
Здесь Владимир, град святой,
Положи в нем образ Мой».
 

5

 
Так, сбылось по повеленью.
И обитель создана.
И икона – нет древнее —
Владимирской названа.
А во славу Непорочной
Облик передан им точно
Как увидел князь в ту ночь:
Боголюбская икона —
Есть древнейшей, видно, дочь.
После множества смятений
И державных потрясений
Правил князь и знал почет,
Боголюбским наречен66
  Благоверный князь Андрей Боголюбский прославлен в лике святых.


[Закрыть].
 

На старинное надгробие

 
Навеянный мотивами барокко
Ты, юноша, не сможешь нас пленить.
Пусть существуешь в образе высоком,
Но внутренней красы не уловить.
Ты холоден и чужд, глубоко спишь
Под сизой вековою дымкой
И никогда уж сердце не смутишь
Своей причудливой, наивною улыбкой.
 

1996

Разговор

 
Дерево старое, дерево милое,
Что ты так вольно ветви раскинуло?
Может быть хочешь померяться силою
С тучей, что в выси заоблачной сгинула?
Словно воротами ветви корявые
Плотно сжимают массы воздушные,
И молодые листья кудрявые
Вьются свободные и непослушные.
– Ветер, не гни это гордое чудо,
Что столько лет вижу я из окна.
– Что ты, я вовсе не буду, не буду!, —
Старый обманщик мне шепчет слова.
 

1997

Осень

 
Скрипки надломленной горестный стон,
Меланхоличное сердцебиение,
Словно немыслимое провидение
Мне открывает моральный закон.
Пряным инъекциям ельника кровь
Свой подчиняет капризный характер.
На терракотово – желтой кровати
Буйство ее вдохновляется вновь.
 

Сентябрь 1998