Текст книги "Песня вечной дороги"

Старый дом

 
Давай прощаться, старый дом,
Давай прощать былые муки.
Я оглянусь – ты над селом
Махни мне дымом в час разлуки.
 
 
Я оглянусь, я постою,
Вдыхая ветер перемены,
Храни привязанность мою,
Крыльцо храни, и печь, и стены.
 
 
Не слепни, милый, – бог с тобой!
Дорога повернула круто…
Вот эти самые минуты
И называются судьбой.
 

1979

«Неслышимый ковчег…»

 
Неслышимый ковчег
Плывёт… Он не вернётся…
А в мире новый снег
По-старому зовётся.
 
 
Приходит новый век,
Но каждый миг – утрата,
А призрачный ковчег
Уходит без возврата.
 
 
В небесной вышине
Ковчегу безопасно,
А в мире, как во сне,
То пасмурно, то ясно.
 
 
Иное бытиё
Водой сюда прольётся,
Но капелька её
Слезой не назовётся.
 
 
Все слёзы на земле!
И лишь они восходят
Туда, где сны во мгле
Святой ковчег находят.
 
 
Плыви, ковчег, плыви,
Легко доверясь Богу,
Но странников земли
Не торопи в дорогу.
 
 
Дождись, пока ладонь
Сама не выдаст душу,
Не превратит огонь
В спасительную сушу.
 

20 сентября 2004

«И вот я вернулась домой…»

 
И вот я вернулась домой,
А дома как будто и нету —
На стенах висят бахромой
Обрывки вчерашнего света.
 
 
Затоптанный кем-то чужим,
Зашиканный чьей-то хулою,
Мой мир умирает, как дым,
Виясь над родимой золою.
 
 
И кто я теперь? И чему
Смеётся дурак беспечальный —
Цветок, в одичавшем дому
Расцветший как будто случайно?
 
 
И двери истошно скрипят,
И зеркало, словно гадалка,
Вещует судьбу наугад
Всему, с чем расстаться не жалко.
 
 
Так больно, что в окна смотреть
Нельзя, ибо слишком прекрасна
Весна… И до ужаса ясно:
Здесь легче, чем там, умереть.
 

25 апреля 1993

«Висожары, Стожары, созвездье Плеяд…»

 
Висожары, Стожары, созвездье Плеяд,
Мне уже никогда не вернуться назад!
Без меня мои синие звёзды восходят,
Без меня мои вишни в бредовом жару
На моём верховом полыхают юру,
Но с ума постаревших красавиц не сводят.
 
 
Боже мой, как поют, как рыдают столбы,
Как пронзительно тянется дым из трубы
Моего навсегда почужевшего крова…
Незнакомая женщина в блёклом платке
Держит мутный фонарь в напряжённой руке
И не знает, как молвить радушное слово.
 
 
Кто я ей? Не сестра, не соперница, не
Побирушка с холщовым узлом на спине…
– Ну и неча глаза завидущие пялить!
Что ей скажешь?!
                  Что с этой приступки крутой
И меня проводил палисад золотой,
Ничего, ничего не оставив на память?
 
 
Горе вязких дорог без дороги назад,
Горе синих, слезами дрожащих Плеяд,
Висожары, Стожары – не выплакать боли!
Цепь окошек, вспалённых юдолью земной,
Убегающих в небо сиять надо мной —
Надо мной в этом ветреном, ветреном поле…
 

1989

С холма до отрога

Страдание по василисе

 
Звалась ты Алёной, звалась Василисой,
Молилась, жила по уму…
Откуда, родная, взялись эти лисы —
Картавые бесы, раскосые крысы
В тесовом твоём терему?
 
 
По вольной ли воле ты им покорилась,
На вора сменила царя?
Твоя купина кумачом опалилась,
Господь отвернулся – скажите на милость! —
И Господа – вон втихаря!
 
 
Базарной чумичкой, малинной марухой
Назвал тебя новый купец,
Глаза помутил слободскою сивухой,
У паперти бросил бездомной старухой,
Грошовый всучив лубянец,
 
 
Чтоб нищей каликой брела по дороге,
По стёртому кругу судьбы,
Не видя спасенья оконцам убогим,
Иконным отцам, отрешённым и строгим,
В потёмках сиротской избы.
 
 
Сама ли ты дикие песни певала
Грудным переросткам своим,
Что стали они – кто крикун, кто меняла,
В пожарном чаду не заботясь нимало,
Сколь горек отеческий дым?
 
 
Тебя, моя мать – Василису простую —
Чухонец хулит и абрек…
Но вспомнит Христос простодушно-святую,
Спольщённую бесом страну золотую, —
Он Бог! Но ведь он человек!
 

Январь – март 1997

Книга в дорогу

 
Над распахнутой книгой в полночном
                                                       вагоне
Добрый дух сновидений смыкает ладони,
А за шторкой летят путевые огни…
Светотени скользят по страницам,
                                               не зная,
Весела иль печальна дорога земная,
Что ведёт через книгу в грядущие дни.
 
 
Я включу ночничок над подушкой
                                                измятой,
И строка оживёт неожиданной датой,
Удивительной истиной душу проймёт…
В чьих руках оживала судеб вереница,
Кто по-детски глотал за страницей
                                                страницу,
Тот меня в этой качке вагонной поймёт.
 
 
Лишь под утро, когда за стеклом
                                         пропылённым
Станет мир узнаваемым, птичьим,
                                               зелёным —
Книга выпорхнет вольно,
                                крылами шурша…
Сквозь бессильные веки восторг
                                           не прольётся,
И вагон не узнает, над чем рассмеётся
Иль заплачет моя книгочейка-душа.
 
 
Так и бродит судьба от порога к порогу,
Выбирая мучительно книгу в дорогу,
Утешая скитальчество щедрой тоской…
Ах, не надо сулить мне дворца обжитого,
На прощанье дарить перстенька
                                            золотого —
Утолите глаза мои мудрой строкой!
 
 
Опалит ли, отравит ли нежить мирская,
Отмахнётся ли дверь, на порог не пуская,
Снег ли вновь упадёт на живую траву —
Подарите мне книгу, вложите закладку,
Лишь она подтвердит непростую догадку:
Сострадает душа – значит, всё наяву!
 

27 октября 2004

«Заснёшь зимой, проснёшься летом…»

 
Заснёшь зимой, проснёшься летом —
Тоска – хоть прочь её гони!
Так и расплачешься над Фетом:
«Как грустны сумрачные дни…»
 
 
Февраль да март, июль да август…
Уже и солнце не лудит
Земную медь – оно, как Аргус,
За ходом времени следит.
 
 
Всё опростилось в мире грешном,
И я не плачу об ином,
Кружась во времени поспешном,
Сгорая в огнище земном.
 
 
Вот так и станешь просто лишней
Среди живых… Молчи, печаль!
Когда душа уходит вдаль,
«Лишь вызывающее слышно».
 

8 апреля 2000

«В коричневом, в синем и в сером…»

 
В коричневом, в синем и в сером,
На лицах – ни свет ни заря —
Мы кружимся, как по вольерам,
По лужам конца октября.
 
 
Зима ли пахнула кладбищем?
Навек ли захлопнулся дом?
Кого мы так горестно ищем?
Кого недозванно зовём?
 
 
О нет, не к метельной остуде
Смеркается свет золотой! —
Печальные грешные люди,
Мы ищем отрады святой.
 
 
И день благодати настанет,
Вернётся улыбчивый год,
Морозец рождественской рани
Румянцем на щёки дохнёт!
 
 
А ныне, как в день поминальный,
На лицах – ни свет ни заря…
Людей не бывает печальней,
Чем люди конца октября.
 

30 ноября 1997

Сказительница

 
Лишь и есть у меня —
Плач да песня приветному дому,
Что в пути накопила,
Чем скорби земные лечу, —
Не гоните в сердцах,
Если к вашему крову ночному
Я устало сверну
И легонько в окно постучу.
 
 
Не котомку в сенях —
Путь-дорогу оставлю за дверью,
Буду просто сидеть,
Вспоминая, что было вчера,
За пустой кипяток,
За великое ваше доверье
Запряду свою речь
Из кудели печного костра.
 
 
Чтоб ни высверк лихой,
Ни густые, как дёготь, потёмки
Не стращали детей,
Не морочили квёлых душой,
Наковаленку счастья
Достану из пыльной котомки
И правше подскажу,
Как проснуться великим Левшой.
 
 
Если ж долго молчать,
Может в памяти вспыхнуть мгновенье,
Где, беря кочедык,
Сказкам лапти плетёт старина, —
Пусть бегут лапотки,
Обегают мирское забвенье,
Чтобы сказка вернулась
В несказочные времена.
 
 
Не беда, что за мной
Вы порог обметёте украдкой,
Что дорога моя будет дольше
И память больней, —
Лишь бы радость цвела
Над раздумчивой детской кроваткой,
Чтоб и спутник летел,
И звенел жаворонок над ней.
 

1980

«…Тепла искать, не понимая…»

 
…Тепла искать, не понимая,
В какую сторону брести:
До перекрестка?
До трамвая?
До тупика в конце пути?
 
 
И вновь не знать, какие двери
Приоткрывать,
Куда звонить,
Чтоб сонный свет по крайней мере
В одном окне воспламенить.
 
 
Окно засветится,
Быть может,
Но темь ноябрьского двора
Надежды стужей подытожит,
На том и кончится игра.
 
 
Дверной глазок слезинкой света
Не прикипит к твоей судьбе…
Там снова ночь
И снова нету
Бессонных мыслей о тебе.
 

2005

Серафима

 
Птица – мимо, и облако – мимо,
Только тени скользят по равнине…
Как живется тебе, Серафима,
На окраине, на Украине?
 
 
Изболелась бессонная память
По крылечку, по старой калине…
Пусть панове насмешкой не ранят
Сердце русское на Украине!
 
 
Я не верю, что нет и в помине
Сострадания к той, что кохала
В двух колысках сынков Украине,
Хоть и русские песни спевала!
 
 
Напиши мне письмо, Серафима,
Я пойму, над строкой замирая,
Кем бранима живёшь, кем хранима
За околицей отчего края.
 
 
Старый век доскрипает раиной,
Бесконечными кажутся зимы…
Сколько плыть ещё над Украиной
Птице – мимо и облаку – мимо?
 

11 мая 2000

«В этой серости, сирости, сырости…»

 
В этой серости, сирости, сырости —
В талом снеге и колком дожде
Я оставлена всеми в немилости,
Как дерюжка на ржавом гвозде.
 
 
Капли зябкие, зыбкие, знобкие
Бьют по жести глухого окна…
Где ж вы, песни мои неторопкие?
Я без вас одичала – одна.
 
 
Тучи дальние, долгие, длинные
Разверстались по хмурой зиме,
И звонки, как замки магазинные,
В коридорной молчат полутьме.
 
 
Не терзают друзья безуправные,
Перед кем – ничего не таи!
Что ж вы, милые, добрые, славные,
Выпивохи-пройдохи мои?!
 

4 февраля 1989

Баллада о смирении

 
В самовязных шапчонках,
В болоньевых куртках
У подъезда сидят
Маривановна с Шуркой —
Так зовут во дворе
Неразлучных соседок,
А у них что ни день —
Разговор напоследок.
 
 
В коммуналке с войны
Жизнь, как срок, отбывают,
Не семейно живут —
Бабий век доживают.
Замуж так и не вышли, —
А бусы носили! —
Просят всех – положить их
Могила к могиле.
 
 
Я гляжу из окна,
Из-за тюля и ситца
На простые,
Тоской опалённые лица…
Чем-то горьким в глазах,
Только суше и строже,
На семь мачех моих
Две подруги похожи.
 
 
К ним обменщики лезут
(Квартира на третьем!),
Не стесняясь завидовать
Женщинам этим.
За «еврейский» этаж,
За окошко на Волгу
Предлагают не новую,
                           правда,
Но «Волгу».
 
 
Эх, как сядут на «Волгу»,
Нажмут на педали —
Мариванну да Шурку
Только здесь и видали!
По России покатят,
По снежной остуде —
Посмотреть, как живут
Новорусские люди.
 
 
То-то будет чудес!
Но… чудес не бывает:
Не квартира, а жизнь
У подруг убывает.
Комнатёнки оплатят,
Остатки прикинут,
Из комодов молчком
Платья смёртные вынут.
 

Ноябрь 2005

Майя

 
Эта белая роща – не храм на Нерли,
Но шуршат мотыльки, словно ангелов стая,
И цветёт бузина, и посёлок вдали
Называется Майя.
 
 
Осенённая лёгкой прохладой берёз,
В полушалке с листками по белому полю,
О любви я уже не тоскую всерьёз,
Никого не неволю.
 
 
Постою над серебряной рябью реки,
Тишину попрошу: – До пришествия лета
Майским именем Майя меня нареки
Ради благости этой.
 
 
Ради вечной разлуки, что будет горька,
Полюбуйся, как ветку к груди прижимаю,
Как протяжно плывут надо мной облака
По небесному маю!
 
 
А когда загустеет зелёная кровь
Бузины и берёз – перед белой поляной
Повинюсь, что любовью звала нелюбовь,
И останусь Татьяной.
 

Май 2005

Российская карта

 
Тайком пробираюсь по карте
В ущелье, где бьётся река,
Туда, где расстреляны в марте
Четыре моих земляка.
 
 
О них написали газеты,
Сказали о них в «Новостях»,
Висят их простые портреты
В простенках на свежих гвоздях.
 
 
Какие охрипшие стоны
Крестьянскую рвут тишину!
И я, отойдя от иконы,
По карте крадусь на войну,
 
 
Туда, где к зелёному маю
Всё злей, всё коварней бои…
Я правильно всё понимаю,
Убитые братья мои!
 
 
Я вижу, как светятся тонко
Палатка, землянка, блиндаж…
Опасное слово «зелёнка»
Всё более входит в тираж.
 
 
Я знаю, какими ветрами
Сквозит из пристрелянной тьмы…
Над холмиками и крестами
Ещё нарыдаемся мы.
 
 
Я эту «зелёнку» на карте
Обычной резинкой сотру,
Чтоб все убиенные в марте
Проснулись на чистом ветру.
 

5 апреля 2000

6 Июня 1999 года

 
Он выстрадан сердцем России
                                         печальной,
Как речи живой первоцвет, —
Ну что мы скорбим и скорбим
                                        поминально,
Что силы в Отечестве нет?!
 
 
Куда она денется, русская сила,
Коль Пушкина светоч горит,
Коль даже в бреду Василиса-Россия
Глаголом его говорит!
 
 
Летит по-над морем, по-над окияном
Лебёдушка русской любви…
Окликни её, помани из тумана,
Царевной своей назови.
 
 
И вдарится оземь поганое лихо,
Продлится волшебный полёт,
Сварливая баба, беда-бабариха,
Из нашего дома уйдёт.
 
 
Сам сказочник отчему краю подмога,
На то он и Первый поэт —
В атласной рубахе стоит у порога,
И горького горюшка нет!
 

Июнь 1999

Доброе утро, страна!

Оглянулась – утки плывут! —

Четыре человечка…

Галина Уланова

 
Вот и слезли с печи,
«Хлеб» и «секс» произносим на равных,
Не рыдаем в ночи
О берёзах и травах купавных,
Вот и нам не срамна
Подноготная грешного тела,
Стала марлей стена,
За которой… семейное дело.
Напевает юнец
При отце непотребное слуху —
В прошлом веке отец
Непременно бы съездил по уху.
От простуды храним —
Сын подстрелен плясучей заразой,
Два пути перед ним —
Две ноги распахнулись для глаза.
По какой ни пойдёшь —
В это самое глазом упрёшься…
Возрастное? Так что ж,
Об ином и душа не тревожься?
А старушка в кудрях
Ненароком словцо обронила —
Стало лето в дверях,
На озёрный просвет поманило.
Я смахнула слезу
Рукавом – не воротишь былого!
Не соринка ль в глазу?
Не бревно ли в глазу, право слово?
 

15 марта 1997

Провинциалки

…Мода может многое рассказать

о стране и её народе…

Пьер Карден

 
Круглобокие, словно кубышки лото,
Колотушки, ведрушки и снежные бабы —
Мы по всей по России одеты в пальто
Однокроя, и нас не пугают ухабы.
 
 
Непродувны дремучие наши платки
И поддёвки морковно-свекольного цвета,
Растопырив крутые свои локотки,
Мы шагаем, как будто слагаем куплеты.
 
 
Раз в году, обряжаясь родню навестить,
Мы едва не разносим вагонные двери…
Проводницы лютуют!
А чаю спросить
Постесняемся… Эх, мы, тетери, тетери!
 
 
А московский-то снег, как ханурик, набряк,
Ищем, где бы присесть,
                             надышавшись столицей,
Валит пар со спины,
И любуется всяк
Непохожестью нашей с чудной заграницей.
 
 
Слава богу – в обратно!
Вся хмарь из души!
Не сугробы в окне – пуховые подушки!
Мужикам-то своим мы и так хороши,
Только жаль – пообтёрхались малость
                                                   пальтушки.
 

15 декабря 1989

«Забытая вами на склоне весны…»

 
Забытая вами на склоне весны,
Я прячу глаза от вечернего неба,
Теперь мои редкие слёзы пресны
И сердце скучней очерствелого хлеба.
 
 
До рёбер цыганских я стала худа,
Подглазья чернее листов чернотала…
Чтоб вам не присниться такой никогда,
Я сохнуть ночами по вам перестала.
 

Март 1982

Майский сон

 
Ландыши вянут на лавочке,
Время волнительных смут…
Эдики, Лёвики, Славочки
Клёшами землю метут,
 
 
Шумно локтями толкаются:
Тесно – на лавочку сесть…
Девочки не вымудряются —
Малый прогалочек есть!
 
 
Сдвинусь на краешек лавочки,
Ты уж, подружка, не злись! —
Малознакомому Славочке
Выдохну зябко: – Садись.
 
 
Глупый, наодеколоненный,
Он ничего не поймёт,
Место, что им проворонено,
Эдик, наверно, займёт.
 
 
Боже мой! Вечер за вечером
Вешние дни отцвели…
Ландыш, рассыпанный веером,
Не подбирать же в пыли!
 

Май 2008

«Не потому, что я не знаю меры…»

 
Не потому, что я не знаю меры
В том, что не знает меры никогда, —
(Любви не впрок расхожие примеры,
Что будет, если будет…)
Но беда
Моей души – предвосхищенье веры!
Наверное, я просто молода.
И ты бы рассмеялся, не поверив,
Что, дерзкая, я втайне изошла
Страданием,
Что, сил не соизмерив,
Звучать хотела громче, чем могла,
И знают только форточки и двери,
Как больно мне,
Как я тебя звала.
И что любовь?! —
Кто и в каком помине
Отмечен высшей нежностью, чем та,
Что величалась музыкой доныне,
Но стала тише травного листа?
И вся я здесь,
Подобная крушине,
Дика, горька, неловка и проста.
 

1977

Сон о дожде

 
Листвы багряной плеск и полыханье,
Зонт сломан, льётся дождик на скамью…
Ты снишься мне так близко, что дыханье
Щекочет щёку мокрую мою.
 
 
Ты никогда не подходил так близко,
Мой смех тебе – не музыка, не плен…
И было-то – всего одна записка,
Одно касанье лёгкое колен!
 
 
Что это сон – мне и во сне понятно
По чёрному квадрату потолка,
Но этот запах горький… эти пятна
Багряные… и мокрая щека!..
 

1980

«В твоих глазах испуганная нежность…»

 
В твоих глазах испуганная нежность,
В словах любовь и ласковый обман,
Что я приду к тебе, как неизбежность, —
Жар-птицей, прожигающей туман,
 
 
Что это будет поздно или рано…
– Придёшь?
И я притворствую: – Приду.
И два высоких радужных стакана
Целуются у Волги на виду.
 
 
Как просто лгать под пенье «меломана»!
И мы слагаем сказку о судьбе
На сквозняке речного ресторана
От запоздалой жалости к себе.
 
 
Но дай нам волю, белыми венками
Волну укрась и плакать запрети —
Заплачем вновь, что вёсла под руками,
Да нет у нас единого пути.
 
 
И мы творим туманы-небылицы
Под красным солнцем праведного дня,
Но женщина в наряде под жар-птицу
Тебя, хоть плачь, отнимет у меня.
 

1979

«Ты не со мной, не ты со мной…»

 
Ты не со мной, не ты со мной,
И это странно и нелепо —
Вернуться заполночь домой
И не понять, как сердце слепо.
 
 
А тот, кто у подъезда ждал
Меня с букетом бульдонежа,
Уже в прихожей куртку снял —
Самонадеянный невежа.
 
 
Зачем он здесь? И как одной
Дышать, когда и сон хрустален?
Я не с тобой, ты не со мной,
И только третий не печален.
 
 
И нам разгадывать нельзя,
Какие тайны двери прячут,
Чьи сквозняки протяжней плачут,
По шторам шёлковым скользя…
 
 
Самозабвение с мольбой,
И страх, и страсть, и стыд кромешный.
И ты со мной, и я с тобой,
Как двое лишних – безутешны.
 

1979

«Кто знает, может, и не ты…»

 
Кто знает, может, и не ты
Причина слёз моих,
Быть может,
Кого-то давнего черты
В тебе
Тоску мою тревожат.
 
 
Он заплутался не в толпе,
В судьбе, наверно, заплутался,
А я пригорилась к тебе
Душой, в которой он остался.
 
 
Быть может, осени гипноз
Тебя внушает мне лукаво
Наркозным шелестом берёз
Над ворожейным листоплавом?
 
 
Как сонно тянется река,
Едва касаясь лоз таловых —
Так сопрягается тоска
С прохладой сумерек лиловых.
 
 
По изнурённому песку
Листвой усыпанного пляжа
Тебя ль я за руку влеку,
Того ль, кого не помню даже?
 
 
Кто знает, может, и не ты
Зовёшь меня в людском разброде,
А дух любовной немоты
Тебя ошибочно находит?
 

6 декабря 1996

После грозы

 
Куда спешил Мамай,
Пообломавший ветки
Сирени молодой
От баньки до крыльца?
Теперь из-за него
Мы ссоримся в беседке,
Считая лепестки
В созвездии Тельца!
 
 
Куда спешил Мамай,
Коль целую охапку
Махровой красоты
Пришлось поить водой
И плакать о любви,
И сумерничать зябко,
Пока Альдебаран
Заведует грозой?
 
 
Сирень моя, не вянь!
Побудь ещё махровой!
Быть может, неспроста
Разбушевался май? —
Чтоб ты цвела в тиши
Над банкой трёхлитровой,
Чтоб я могла гадать,
Куда спешил Мамай?
 

23 мая 2000

Переезд

 
Мой тесный двор, всё это было,
Ты был окраиной, когда
От Соликамска до Тагила
Меня возили поезда.
 
 
Я выбегала на платформы,
Плутала в ягодных лесах,
Когда тебе жилось просторно,
Как солнышку на небесах.
 
 
Ты ждал меня, ты листья комкал,
Глазам открыл степную даль —
Что я, лесная незнакомка,
Доселе видела едва ль.
 
 
Мы степь, как песню, разучили,
Но век от строек без ума:
Нас от простора отлучили
Многоэтажные дома.
 
 
Прощай, мой двор. Ветра-задиры
Творят с душою чудеса
И рвутся в новую квартиру
С окном в степные голоса.
 

1974

День рождения

 
Обиду лёгко проглотить, когда
Ты выше её причины…
Прочти моё имя, скажи: «Ах, да!..»,
И я рассмеюсь…
Мужчины,
Которых любила душе во вред,
Всегда возвращались к маю
В тоске, объясненья которой нет,
Но я объясненье знаю:
Лиловым цветеньем дурманя сад,
Любой лепесток сирени
Шестого числа простодушно рад
Упасть на мои колени.
О, ты улыбаешься, ты польщён
Метафорой безыскусной…
Да ты ли один в этот день прощён
За ветку сирени грустной?
 

Апрель 2004

Июнь

 
Лето моё – дебаркадер зелёный,
Тихо плывёшь ты открытой верандой
Сквозь васильки, колокольцы, пионы,
Розы, подсолнухи и амаранты…
 
 
Голову свесив с перильца резного,
Не понимаю, кто выдумал это
Многоголосие света сквозного,
Переплетённое с облаком цвета!
 
 
Полдень как будто натянут на пяльцы,
Гладью батистовой солнечно вышит,
Ветра-озёрника тонкие пальцы
Музыку шелеста бережно пишут.
 
 
В буйности, в щедрости, в дикости травной,
Лето моё, ты даруешь мне волю,
Чтоб оставалась и впредь безуправной
Песня, которой гордиться изволю!
 

3 июня 2000

Август

 
Не от звонка проснусь, не от гудка —
От шороха, шуршанья, шепотка,
От запаха антоновки ядрёной —
И не поверю: август на крыльце
В полынной пудре, в бархатной пыльце,
В старинной свитке изжелта-зелёной!
 
 
В моих летах всё выдумка и сон!
Но запах яблок дедовских времён
Оскоминой подёргивает скулы…
Но рядом ты, и сводит позвонки
Холодное касание руки
Под простынёй стеснительно-сутулой.
 
 
Приснилось ли? Иль вправду тишина
Шуршит в проёме дачного окна
И свет висит льняной косовороткой?
А этот запах мяты на меду?
Коль не растёт антоновка в саду,
Откуда он – смущающий и кроткий!
 
 
Давным-давно по улице ночной
Ты шёл ко мне, сияя белизной
Рубахи залихватского покроя,
А я стояла – холодней воды,
И падали с антоновки плоды
Во славу победившего героя.
 
 
Мы грызли наше яблоко тогда,
Впервые исцеляясь от стыда
Хрустящим, недозрелым ароматом…
Благословенны яблоко и Спас!
Люби меня, родимый, про запас,
Пока душа ни в чём не виновата!
 

1 августа 1997

«Пока поёт любовь-соловушка…»

 
Пока поёт любовь-соловушка,
Прощая давешние лжи,
Не докучай, оса-золовушка,
С утра до ночи не жужжи.
 
 
Быть может, я чего и ляпнула
В неподобающем кругу,
А ты меня едва не тяпнула
На бузулуцком берегу!
 

Сентябрь 2008

«Половецкие пляски раскосых ночей…»

 
Половецкие пляски раскосых ночей —
То гроза во всё небо, то ливень над садом,
Глухо падают яблоки в мутный ручей,
Руки льда холодней, кипятка горячей,
И душа зависает меж раем и адом.
 
 
Это август! – Не ворог, не ворон, не вор…
Я сама заманила лихого гостёчка —
Пусть уводит меня хоть в калмыцкий шатёр,
Хоть на съезжий базар, на последний позор —
Лишь бы не солгала августовская ночка.
 
 
И окно занавешу, и яблок в подол
Наберу, не шарахаясь молний и грома.
Будет облаком плавать по комнате стол,
Будут яблоки биться о вымытый пол
И ежи топотить по дорожке вдоль дома.
 
 
Кто уйдёт, кто вернётся – загадывать зря!
И в тоске не насуплю шмелиные брови…
От июльской светлыни до лун сентября
Прогорит эта ночь, и очнётся заря,
Словно брошенка, губы кусая до крови.
 

1 февраля 2007