Текст книги "Канатоходцы. Том II"

Эндэ

Приснилась Варя. Будто она пьяная. И в праздники не пьёт, ну, кагору капельку. Эндэ и ввела эту тёмную девицу в дом. Пётр с каторги, в то время преданный богу. И она верует. Байковый халат (её дар) тёплый, но в цветах. Другой, в клеточку (австрийские цвета, а карман утерян), на верёвке.

Домашние дела требуют воды: в канализацию тащит. На дверях туалета объявление рукой Горностаевой: «Предметы в унитаз не выкидывать!» Когда засор, помои тащить на улицу, бегать к белому домику во двор. Вновь коридором… А тут Брюханиха с пустыми вёдрами.

– Наталья Денисовна, – этой плебейке прощает коверканье отчества, – во дворе машина милицейская, а рядом Варя.

– Благодарю, дорогая!

Ребёнку – компота. Много ягод было этим летом. Едва расплатились за сахар с Риммой (рядом дома в деревне) и кое-как готовые варенья и компоты автобусом до автовокзала, обратно – Пётр на авто. Ноги – в валенки. На голову платок.

Лестница во двор крутая (как тут Брюханиха с полными вёдрами?) А и вправду, автомобили! Народу вокруг! Двери уборной открыты. В прокуратуре Варя (глупая корова!) брякнула: «В пучину». Но сыщики сыщут. Лицо жалкое, неприглядный платок. Отдать бы ей новый, подаренный на недавний день ангела. Плохая примета – дарение платков. Им не дают перекинуться и словцом.

Какой-то жандарм хватает под руку и уводит, «обругав» «бабушкой». Ей неугодно, чтобы люди так к ней обращались.

– Скажи мне, внук, коли бабушкой зовёшь, в недавнее время кто-нибудь убит из револьвера? Открыто какое-нибудь дело? Ведь револьверы теперь не в ходу.

– Не берите в голову. – Ответ не внука, а милиционера.

Телефон. Алекс. У них нормально. Аристарха никуда не приглашают, её, тем более. Ильин, юный князь, телефонирует и обещает быть. Но по аппарату Белла никаких деталей.

Внук Пётр с нетерпением… В том не её вина. Фёка и советская власть. Но и она детям иногда говорит неправду. Например, о том, что они могли бы иметь этот дом, но пять комнат – давно контора рудника. О том, что их мать Евдокия из бедноты, не упоминает.

Ребёнок об еде. Макароны только подогреть на электроплитке. Жанна не успела котлет, и её в тюрьму.

16 февраля, воскресеньеКромкин

Дровяник немаленький. Дрова доверху. Неудивительно, хозяева в юные годы трудились на лесоповале, но прокурора удивляет обилие дров: у него квартира нормальная, дачи нет.

В задней стене лаз в некий коридор между штакетником детсада и тылом дровяников. И только от этого сарая цепь ямок в снегу. Никто, кроме братьев Крыловых, не уходит «огородами к Котовскому». Ощутим дух «фермы», которую не «ликвидировал» ликвидатор Брюханов.

– Будем перебирать? – майор с ухмылкой оглядывает штабель.

Кромкин направляет фонарик в углы: деревянный ящик – копия того, в котором найден «ТТ». Спичечные коробки, папиросная бумага и…

– …марихуана. – Два имени: Мари и Хуан. Но тут не они, а Пётр и Михаил.

Пни – как табуретки: отдохнуть, курнуть конфиската. Кромкин – на один нажимает ногой педаль виртуального рояля. Звук не тупой, отвечает на удары. Отволок пень. Пол в опилках. В углу два колуна и пила, мелодично дзинькнувшая. Веник, метла – выявлен квадрат люка с кольцом. На дне площадка, не как у Хамкиных. Войдёт только один труп. Но и одного нет. Под рогожей бугорки картошки. Не полита, как там, человеческой кровью. Кадка с капустой плотно упакована, в ней цинковый совок. Портплед нелёгкий, но – наверх.

– Трубка.

– …от стиральной машины «Рига».

– А это?

– Дробь. Для дробовика, для охоты.

От сарая ледяная дорожка к лестнице в некое патио с выходом на улицу боевых братьев Фарберов. Чёрный вход в дом. И тут двойные двери.

Малыш напоминает Петра Крылова (не доктора), плюёт и вопит: «Дядьки убирайтесь». Его прабабка топит печь.

У входа сундук, но не деревянный, как у Мельде, а плетёный.

– Что там?

– Одежда неновая.

Кромкин оглядывает, будто готов купить.

– Куртки. Пьера цвета «шоколад»…

– Мы берём на время обе…

…Накануне он с работы, а дома Евгения Эммануиловна с билетами в филармонию. Он говорил, чтоб прекратила организовывать эти культпоходы, но Милка поощряет. «На какой халде женился бедный Яша!» Мнение мамы о вдове её брата.

«Лена Смирнова так и живёт напротив дворца и говорит: Крыловы в тюрьме. Это ты их туда? Дело Хамкиных? И бабку надменную?» – «Драгметаллом кто торгует?» – напоминает племянник. «Я только три кольца! А она девять с бриллиантами, вернее, её богомолка Фёкла Павловна. Эту Фёку и Наталья Дионисовна боялась». – «Незаконная торговля», – он почти не шутит. «Ха-ха-ха! Сенька, ты гений! Недаром так говорит Раня (и маме перепало)».

– Халат в клетку… – диктует он для протокола.

– …австрийские цвета, – добавляет подельница по золоту.

С очками труднее. Кромкин обещает купить в аптеке новые, ведь эти с одной дужкой.

– Ну, да, а ля пенсне…

Какие эгоцентрики – преступные личности! Плевать им и на бабок, и на детей. Этот ребёнок наверняка в детдоме будет. А у Милки детей не будет. И не хочет, и тридцать пять лет. Усыновить? Бредовая идея.

Олег Логинов открывает портфель лабораторно-химического цвета «морга» (аналог «маренго»), вынимает пакет и документ:

– Вещественное доказательство «Пистолет Вальтер» не пистолет.

– Автомат?

– Макет. Ствол и курок металлические. Рукоять деревянная, выкрашена.

– Умельцы!

– Отпечатков два. Обоих Крыловых Петра и Михаила. Фрагмент газеты с автографом «кв. 10».

«Револьвер» (ударение Филиной тёщи) крепко обёрнут, как новенький, не воняет.

– Вот бы в детстве такой, – Кромкин прицелился.

– Пётр Сергеевич, добрый день… – Интонация с «заместителем директора» (крупными буквами) «по хозяйственной части» (мелкими). – Мы говорили о «Вальтере».

Вводят Варвару. Ныне никаких молитв, он и она кидают беглые взгляды друг на друга. Правда, он кратко, но громко выпаливает про Бога и его подмогу таким, как они.

Олег Логинов выкладывает добытое в «пучине». Крылов бледнеет:

– Варвара Афанасьевна, что это?

– Ну, – глядит на Петра. – «Вальти́р», как Петя говорит.

– Попробуйте на курок.

– Ой, не надо! – Варя укрывает платком лицо.

Пётр – памятник каменный, но не молчаливый:

– Не «Вальтер», «Мишель»…

– А настоящий где?

– Где-то у брата.

– А этот выкинули?

– Крик…

Варвара торопливо:

– Бабушка: «Выкиньте немедленно!»

Мужа наедине с конвоиром. Жену в другой кабинет.

Логинов открывает портфель цвета «морга». Куртки.

– Ой, чё это тако? На них пятен нет. Я отмыла!

– Какая куртка чья? – Кромкин оформляет бумагу.

– Эта Миши. А эта Пети.

– Когда вы «отмывали» куртки? Летом?

– Ну, да.

– А ещё когда?

– Зимой.

– В какой день?

– Чё я каждую стирку помню!

В протоколе: «Вроде бы, в январе».

Фигурантку уводят в дебри тюрьмы. Олег Логинов с портфелем уходит. Кромкин обратно к фигуранту.

Конвоира – в коридор. Папка с фотографиями:

– Это ваш брат у дома. А вот в клети номер четыре, где найден «ТТ». Табельный убитого милиционера Миронова.

Крылов отдёргивает руки, будто фотографии под током:

– Я не имею понятия об этом. Он не в тюрьме? На фотографиях – вольный на воле.

– Документы. Дактилоскопия: палец Михаила на ящичке, в котором и найдено оружие. Баллистика: пуля изъята в его комнате.

– …изъята? – Вид: в обморок упадёт, но не падает. – А как?

– Дрелью. – Кромкин обводит пальцем некий виртуальный овал.

Вводят Михаила.

Пётр делает к нему рывок. Лицо перекошено на миг: реакция на беловатую прядку в волосах брата. Эта прядь, как дыра в иной мир, появилась наверняка в клети номер четыре. Да и лицо, до тайника нормальное, – нервное. Руки вибрируют, вроде рановато для недуга Паркинсона. Нет, он не «белый, как лунь». Кто такой «лунь», Кромкин найдёт. Любит рыться в энциклопедиях, параллельно на проигрывателе проигрывая скрипичные и фортепианные концерты, органные фуги…

– Михаил, в тайнике обнаружен боевой «ТТ» номер… калибр…

– Продал какой-то тип у вокзала, я отдал триста рублей, накопленных на отбытие во ВГИК!

– Ей богу, ненормальный! – Пётр, как педагог.

Михаил дёргает головой, лёгкое колыхание белой пряди.

– Да, купил, но ведь не значит, и милиционера убил? – тихо, кротко.

Готова бумага, в которой брат старший отрекается от брата младшего. А враньё-то грех. Брата-педагога уводят.

– У кого, где и когда, ну, и о стрельбе…

– …и предельно искренне!

Готово! Автора уводят.

Объяснительная («предельно» лживая): «Для чего? Для убийства…» Эффектное начало. «Моя жена Крылова Жанна Григорьевна напоминает актрису Катрин Денёв. Большие голубые глаза. Другие черты – эталон молодого лица. Фигура великолепная. Не трудно понять…»

Кромкин понял. Да, немного напоминает эту актрису.

«…и вот в Доме моды что-то творится. Я вхожу в холл, а там поджидает какой-то парень. Она говорит: маньяк. Необходимо напугать негодяя. А когда кто-то торгует вам пистолет… Цена немаленькая, триста рублей, накоплены для учёбы во ВГИКе, но ради такого дела…»

Буква «ж»: три вертикальные чёрточки, одна вдоль. В книге «Графология»: «Характер решительный». Такой и у автора записки «Так будет со всеми жыдами», найденной на калитке Хамкиных. Но у Крылова в слове «поджидает» после «ж» не «ы» – буква «и».

«Как и многие в городе, я скорблю о недавно убитом у автовокзала милиционере, у которого убийцами (опять пометка, ибо убийца мог быть и один) отнят табельный. Объявись торговец в районе его гибели, я бы не купил».

Агентурное (агент Изольда): «Жанна Крылова не явилась в прокуратуру. На другой день её привозят. С двенадцатого февраля в тюрьме её родня Крыловы Пётр и Варвара. Они – богомольцы. Она не верит в бога, комсорг в коллективе Дома моды. Я говорю, мол, “любовь бывает зла” Жанна в ответ, что никакой любви, так, жалеет. В колонии в момент нападения насильников он горло резанул бритвой (фонтан крови). Там оказался хирург, отбывавший за операцию на сосудах (пациент умер). Но Михаила он спас. Она говорит, что надо было ей уйти от него до того, как узнала об этом инциденте в колонии, решив оберегать его от других бед. Её мнение: такого, как он, интеллигентного, неправильно отправлять в лагеря. В данное время они в разводе. Не жалеешь теперь? – спрашиваю я. Ответ: “Меня угнетает его враньё”. Он, видимо, творит противоправное? “Если вы имеете в виду уголовные дела, то он от них далёк”».

Не только комсомолка, молодогвардейка. А фраза о том, что он далёк от уголовных деяний напоминает тайную идею в деле Хамкиных: дети-внуки – мстители. С ними, не дай бог, выплывет какая-нибудь дрянь международного уровня типа погромов. Среди начальства кое-кто нацелился идти лёгким путём: отработать это дело на мелких урках типа Фили. День крика и битья, и он твой. А эти (да, с виду интеллигенты) опытные бандиты. Но мадам не верит. В квартире на подоконнике она казалась девочкой. Вблизи ещё красивей.

– Михаил Крылов отдаёт триста рублей, накопленных для ВГИКа, дабы напугать оружием какого-то маньяка. Вот бумага.

Читает…

– На показе мод подходит, на другой день караулит у Дома моды. Вполне вменяем, говорю: замужем. Так бывает на моей работе. Тема для шуток, и никаких пистолетов. А деньги… Мы не копим. Приобретаем вещи, неплохо питаемся. О ВГИКе буквально на этих днях, и это только мечты.

– Не мог купить?

– Нет.

– А марка какая?

Нелёгкое откровение:

– Наверное, тот «Вальтер» в клубе ДОСААФ. Дело давнее! – Глядит недоумённо, но прямо и не мигая. – Он боится, говоря высоким слогом, воздаяния, вот и городит ерунду.

Нет, ему не будет воздаяния, – думает Кромкин. Но другое будет. Она умалчивает, готова так до конца, до костра. Жанна.

– О двадцать шестом января… Михаил, наверное, не мог пальнуть, не имея на то причины. Или так бывало?

– Впервые. День выходной. Утром – дома, а в три они с Петром едут кататься на лыжах.

– Когда вернулись?

– В одиннадцать.

– Слалом в темноте?

– Заезд к другу Генриху.

– Лыжи прокатные?

– Нет, свои.

– И в этот день?

– Да.

– Дом друга Генриха – это крюк. С лыжами.

– Ну, да. – Глядит в бок. – Пьём чай, Пётр о Николае Кузнецове в тылу врага. Михаил нервный. «Я не трус!» – и к нам комнату. Грохот. Пётр выкрикнул: «Сволочь! Погубить нас хочешь?» Наталья Дионисовна: «Отдай немедленно и я выкину!» В дверь звонят, Пётр открывает Татьяне Ивановне: «Не ваше дело!» И велит Варе идти к мусорному баку. Нервный хохот Михаила. Я на кухне минут двадцать. Войдя в комнату, вижу: коврик у кровати немного приподнят. А под ним, там, где пуля, пятно оконной замазки.

«Сволочь, погубить нас хочешь!» Двадцать шестое января. А двадцать девятого налёт на дом Хамкиных.

– Вряд ли, реакция на невыгодное сравнение с героем войны. А конкретно?

– «…во многих знаниях много печали». И никакой конкретики. А он тут? Мы увидимся?

– Увидитесь.

– Да век бы его не видеть! – И такая боль в огромных очах!

Вот у мамы огромные, но эти…

Не говорит, хоть и в разводе. Или нет «многих знаний», а печаль и так немалая? «Век бы не видеть»… Велит ей набрать телефон родителей. В ответ улыбка больного ребёнка.

Уютный кабинетик Яснова в тюрьме: на окнах решётки, стальной прут толщиной в палец.

– Чаю, Семён Григорьевич?

– Давайте.

Докладная записка: «В камеру к источнику Дёготь переведён Михаил Крылов. Его сообщение по трубе: “Навредил Артур”. Артур – это, наверное, сын Ферреры. Колодников В. В.». Не Дёгтя в «глухую» камеру! А Крылова в прослушиваемую. И теперь о том, что «навредил Артур», известно многим, а главное, Петру Крылову и Мельде.

– Ох, ты! Его обратно?

– Да.

– Распоряжусь. – Выбегает из кабинета.

Агентурное от Сашки: «…В камеру водворили парня, фамилия Осипцев. Михаил Крылов подговаривает его убитъ Филякина Артура».

Яснов вернулся.

– Кто такой Осипцев? Он вроде друг Михаила Крылова?

– Узнаю!

– И мне – немедленно!

Кромкин уходит в прокуратуру, открывает кабинет – телефон:

– Он выпущен…

Шуйкову:

– Прибудь.

– Чё такое? Я домой.

– Нитка.

Доклад Усольцеву, тот отговаривает:

– Ты бы не ездил. Пусть милиция.

– Эти Лаврентии вышли из доверия.

Снег партиями: прекратит, опять. Будто завод, выпуск продукции. И – метель. В отличие от вьюги метёт, как дворник. А вьюга вьюном. В итоге никаких улик.

До картинной галереи в один момент. Но объекта, галерею не посещающего, нет и в доме напротив. «Ушёл в баню. С веником». Но такие объекты с чемоданом – в баню, с веником – на вокзал, который не перекрыт.

Хоть иди париться, но парятся в машине, глядя сквозь белую пелену на древнюю баню номер один. Баня номер пять новая: колонны, парадное крыльцо.

– Он, видно, не жилец, – каркает глава оперативников.

Ну да, памятно, как они на «скорой», ныне – авто майора. «Депеша» «навредил Артур», отправленная уголовником, равна приговору. Но, мало того, в камере какой-то «кент» Михаила Крылова Осипцев! Вроде не бандит. Некто Грызун далековато. У Крыловых, кроме него, не выявлено контактов с уголовниками, кроме как друг с другом и брат с братом. Но ведь могут и контактировать. С кем-нибудь, кроме инженера Шелестина, аспиранта Красноокова… Декоратор Ильин-Подгребёнкин! Он не криминальный. Годен ли на роль убийцы? На роль Горацио вполне.

Любители парилки с вениками выходят в пургу. Нет того гражданина, иногда лишаемого гражданства, на которого опять ордер. Какое-то время в окне один молочный коктейль.

– Вот он! – вываливается из автомобиля Кромкин. – С кем-то.

Рядом с Филей тип, лицо укутано. Они моментально – за баню. И там вроде драка, не менее трёх мутных фигур. Кромкин к ним, как танк, двое убегают. Третий упал. Труп? Нет, но шапка, будто вогнута в голову.

– Артур!

– Сеня?

– Как выглядят?

– Никакого рыла. Калган трещит. Ладно, шапка на каркасе. В раздевалке подваливает, укутан до лба: мол, друган. Только выходим, ударяет. Но не он. В голове плывёт. Наверное, от вьюги?

– Едем в травмпункт.

Тем временем милиция, обежав территорию, вся в снегу, но без бандитов, и тоже – в машину.

Больница, рентген. Теперь к дому.

– Мама, это сам Семён Григорьевич!

– Меня могли убить на хрен, но Семён Гершевич спас!

– Антонина, кто-нибудь приходил к Артуру?

– Недавно!

– Как он выглядит?

– Из окна вижу: у калитки стройный, как тополёк. Одет в тёмное.

– Алицо?

– Общались через дверь. Э-эх, я ему о бане! Он по-доброму…

Ну да, и волк по-доброму: «Ваша мать…»

Опять едут. Филя, обхватив рюкзак:

– Алёшке обещал с горки в ледяном городке.

Да, неприятно: метель, вьюга, пурга и буран. Теперь ясно, о чём верещали воробьи, о метеоусловиях.

План вывода из разработки кандидата на вербовку «Ар»: «Из материалов камерной агентуры явствует: арестованные считают “Ар” виновником их ареста. Для этого надо укрепить видимость, что братья Крыловы и Мельде находились в поле зрения милиции давно, и с двадцать шестого января имелись данные о выстреле у них в квартире, и наблюдение за ними велось с этого дня непрерывно силами милиции и силами общественности. “Ар” подвергнуть аресту и допросу и провести очные ставки его и фигурантов. И создать видимость, что фигуранты с двадцать шестого января находились на подозрении».

«Тридцатого января мой знакомый Михаил Крылов пришёл ко мне домой. На улице Нагорной убита семья, милиция вызывает ранее судимых, а у него пистолет “ТТ” с боевыми патронами, прячу в голбце, так каку него негде. Филякин А. Ф.» (заковыристый автограф).

…В пути на улицу Декабристов оправдательная ругань майора, которому вряд ли упадут на погоны дополнительные звёзды.

Кромкин мысленно летит туда, где и предотвращает второй и третий удары. Итог – лёгкое сотрясение, а не тяжёлое. Не говоря о летальном исходе. Кромкин ненавидит такие глупые, не по приговорам, уходы в мир иной.

Филя

График скользящий: дни каторги бывают и в выходные. Но в понедельник и во вторник отдых. Пиджак, белый воротник рубахи. Шекис на его вид: «Нормально».

До обеда отправляют грузовик с каркасами. Вот бы налево толкнуть (Феррера толкнул с кругляком). В перерыв Яков Михайлович и Артур Ферапонтович в столовке, где кормят на убой. До конца дня опись готовых уголков, болтов и гаек, и новая отправка: Филя руководит Мыковым и Зыковым. Мужали ребята на самогоне пшеничной возгонки, фиолетовые от употребления.

А Филя и дома трезв.

Ольга Леонидовна напекла пирогов:

– Артур, с картошкой, твой любимый.

– А гулять на пруд? С Мумою? – напоминает сын.

Тонька рада:

– На площадь!

Главная площадь города в одном квартале: горка ледяная, снежный городок.

– Завтра и пойдём!

Муму – удивительный: любит пироги.

– Я квашню ставлю, а он вот так: «И-и-и!», мордочка довольная.

– Цирковой, – ликует Филя от климата в семье.

И на улице вроде тепло, сходит в баню. Жаль, пацану не велят мочить прививку.

– Где, веник, мать?

В ответ не как бывало: «Я тебе не мать», а культурно:

– Вот он.

Офигенная парилка! Выходит он в холл, а там (парлекуа пер-де!) непонятно кто, харя укутана. На улице метель и удар в калган. Шапка на каркасе, а то бы кранты. Кромкин! Легковая, за рулём майор с отчеством Евграфович. Впихивают между двух ментов (не лимузин, бля!) У батяни Ферреры «Победа». Но суд, и конфискуют. Не победа – беда.

В травмпункте говорят: лёгкое сотрясение. Карьера его как агента накрылась. И впереди допр с допросами. Тонька укладывает рюкзак.

Пишет о том, когда, кто дал на хранение «ТТ». День памятный. Тридцатое января. Надеялся, из дела выпрыгнул. Когда-то из тамбура электрички; идёт полями, лугами, ударенный, но свободный… А тут ни хрена не выпрыгнул!

Кто тот «стройный тополёк», как говорит Антонина? «Артур дома?» «Тополёк», одетый в мраковатое, но говорит культурным макером. Друган Крыловых, кликуха Князь? Может этот «тополёк» замочить[32]32
  Убить;


[Закрыть] в каком-нибудь омуте дошлого жигана[33]33
  Жиган – преступник (арго преступников).


[Закрыть] Сына Ферреры? Да, не фига!

Мельде

Ведут. Не туда ли, где убивают нетерпеливых индивидов? А приводят в другую камеру. Оттого и велено с матрасом (тощим), с одеялом (лёгким), подушка никакая.

О Стоеросове добрая думка. Молоденьким на стрёме, да хранение двух пугачей для двух кентов-умельцев. Но берёт он дело в свои руки и отбывает минимум. Да и Генриху надо взять «дело» в умелые руки. Умеет нажимать пальцами клапаны трубы, крутить гайки не до срыва резьбы, перегородку в доме, дверь на петли. Он трудовой парень. И в делах этого дела проявит умение.

Камера не маленькая и не тёплая. Телогрейку Андрея накинет на одеяло. В окне нет воли – сугроб. Эх, лопатку бы! Не будет говорить с этой толпой гамадрилов, хотя им не до него: в карты режутся. Но пара любопытных взглядов (его водят в наручниках!)

Нет трубы! Другая. Об неё долбят горькие телеграммы. Генрих не умеет. Один тут, как радист, на пачке «Беломора» метит. Труба умолкла.

– «Навредил Артур». У кого кент Артур?

Ответить не может, как бы онемев.

В обед глотает, не нюхая. Какие обеды на фабрике! Биточки с макаронами! Об еде, которую готовит Эльза, жутко думать. Косточка с мозгом в борще. А икра, мёд, бутер унд брод его фрюштуков! Как в раю! Неверная игра в банде-беде, где он играет не главную партию. Петька с Мишкой (не охота их Пьером и Мишелем) могли бы дать наводку: скоро не будет ни единого биточка с макаронами (большой кусок масла в центре тарелки)! И тогда бы он фиг с маком втянулся в эту кодлу, хоть и с громким именем «Наследники»!

Глупая оперетта: снег со льдом в лица, нормальные гомо са-пиенсы в домах, а они, боевые ребята, бегут прятать боевое оружие. В конце «операции», как говорит Пётр, Артуру велят на крышу. «Вроде, не падает, ха-ха-ха!» – «Тихо ты…» – не доволен братом Пётр. Братья с поддельными корками пожарных крадутся огромным чердаком до другого люка, прыгают в коридор на верхнем этаже, а на первом мимо милиции выходят в парадную дверь! У Генриха театральный вариант. Утром ему на фабрику был звонок: «Какую-нибудь декорацию прихвати». Пётр имеет в виду накладные бороды, парики, натыренные его братом на нелёгком актёрском пути. Боевой Генрих почтовой бумагой обёртывает утеплённую немецкую кепку. На лохматый парик напяливает много ношенный головной убор, который давно не надевает. Но и в далёком будущем он рвань не наденет и – никаких лохм! Будет кок, как у Элвиса. Но, видать, глупо рядился он неаккуратным дедом. Их боевая группа и в этот хмурый день на проглядке у ментов. Пётр вроде бы гений наружки, но менты гениальней.