Текст книги "Господин исполнитель"

Глава 11. Переполох в Светловодске

Сразу после мастер-классов Вета уехала в Светловодск. Жанна педантично выполняла новые обязанности, но ей требовалась моральная поддержка: взлёт от домохозяйки до управляющего бизнесом был стремительный, свежеиспечённая бизнесвумен нет-нет, а высказывала сомнения, на своём ли она месте.

Неуверенность и мнительность усиливались, когда наступало полнолуние.

Первый приступ сомнений у исполнительного директора вызвал у Веты оторопь, когда на стол опустилось запущенное от порога заявление об уходе со словами:

– Если я не устраиваю тебя как управляющий, – вот моё заявление!

– Жанна, ты что?! У меня к тебе никаких замечаний! – пыталась успокоить подругу Вета.

– Я же вижу – ты недовольна! Только молчишь, мне не говоришь. Что я не так делаю? – настойчиво твердила недавняя комсомолка, спортсменка и красавица.

– Что случилось-то? Может, заработок не устраивает? Но это хорошие деньги для нашего города, – пускалась в объяснения гендир.

– Не нужны мне деньги! Если я не нужна…

Далее следовали рыдания минут на пять, а затем – виноватое:

– Ветка, прости, нашло на меня что-то.

В дальнейшем истерики стали повторяться с завидной регулярностью и странным образом совпадали с наступлением полнолуния.

Приступы, как видно, досаждали и самой Жанне. Выплеснув эмоции, остаток дня она занималась делами молча.

Проанализировав поведение управляющей, Вета пришла к выводу, что срывы, скорее всего, обусловлены двумя обстоятельствами: удивительной зависимостью от фазы полной луны, вызывавшей какие-то подвижки в подкорке, и тем, что отец Жанны попивал, травмировал психику дочери с самого детства.

А так как нет идеальных людей, то Вета приняла странности приятельницы как неизбежное и в дальнейшем реагировала на подачу заявления иронично:

– Что, опять полнолуние?

Разногласий в работе между ними не возникало: Жанна пунктуально исполняла распоряжения директора и следовала предписаниям инструкций. Одно слово – как в аптеке!

Вот и в этот раз исполнительный директор заехала за начальницей домой точно к назначенному часу.

– Привет, Жанна! – чмокнула её в щёчку Вета.

– Привет, Вета, на улице жаркое лето! – управляющая с ходу уселась в кресло в прихожей. – Какие у нас сегодня планы? – перламутровые губки блондинки растянулись в доброжелательной улыбке.

– Планы наполеоновские. Аптека, склад… Ты в рифму разговариваешь, между прочим, – заметила Вета, натягивая туфли.

– Так с кем поведёшься, от того и наберёшься, – заявила Жанна. – Вот ты скрываешь, а я недавно на твои стихи напоролась. Ничего так, можно сказать, почти классика, – усмехнулась она.

– Интересненько… – заинтригованно взглянула на приятельницу хозяйка дома. – Это где же?

– А в местной газете приложение литературное есть, «Добрый вечер» называется. Я даже несколько строчек запомнила, – Жанна поднялась, давая понять, что пора отчаливать. – Вот, например: «Мы с вами родились в разные эры, вы в эру Сатурна, я – в эру Венеры…»

– Понятно, – закрывая дверь, протянула рассекреченная автор публикаций и уже возле лифта объявила:

– Сегодня, если аптека позволит, уклонимся от курса: нам надо в филармонию!

– Что мы там забыли? – управляющая недоверчиво глянула на директрису.

– Что забыли – сама увидишь, – заговорщицки улыбнулась та.

– Обожаю тайны! – поиграла глазками блондинка. – А сегодня работы полно, между прочим. Оформить витрину противоаллергических препаратов, стеллаж с тонометрами… – принялась она загибать пальцы. Но начальница её остановила:

– Сколько раз говорить: ты – управляющий. Дашь задание девочкам, пусть делают, а мы приедем – проверим.

– А если они не так сделают? – усомнилась Жанна, усаживаясь в авто.

– Поправим. Это их работа! Поехали! – Вета села рядом и, достав зеркальце и тушь из косметички, принялась подкрашивать ресницы. – Вот так всегда! – шутя пожаловалась она. – На самое главное времени не хватает!

До начала концертного сезона оставался месяц. В безмолвных и безлюдных помещениях филармонии с дверями нараспашку гулял сквозняк. И только в конце коридора из кабинета директора доносились обрывки телефонного разговора.

– А, это вы… Проходите.

Директор филармонии Валентина Фёдоровна, женщина с выразительными рубенсовскими формами и эффектной пирамидой из каштановых волос на голове положила телефонную трубку. Она окинула посетительниц не очень приветливым взглядом и стала что-то искать в свалке бумаг на огромном рабочем столе среди глянцевых фотографий улыбающихся знаменитостей, программок концертов, рулонов афиш. Над завалами возвышался монитор компьютера последнего поколения, и рядом светился включённый ноутбук.

– Вот, нашла, – чиновница извлекла откуда-то из-под бумажных наслоений упаковку с диском. – Послушала я вашего пианиста, – её снисходительный взгляд не обещал ничего хорошего. – Ну что, понятно, уровень! Да. Только кто его слушать будет? Публика ходит на имя. Слышите меня? На имя! Я вообще беру только тех, кто выскакивает в интернете в первых позициях. А про вашего артиста я ничего не нашла.

Большая начальница щёлкнула пальцами, указывая на экран монитора, и сложила руки на столе: ногти с французским маникюром, кольца с малахитом и яшмой. Навалившись на стол выдающейся грудью, она уставилась на молодых женщин взглядом искушённого в своём деле специалиста. В нём читалось: «Ну-с, что скажете?»

– Но… как-то же надо ему начать в своей стране! – не сдержала досады Вета. – Я вам гарантирую – публике понравится!

– Эту публику ещё привести за ручку надо, милочка! – расхохоталась от наивности продюсерши-дилетантки акула музыкального бизнеса. – В общем, так, девочки-фанатки, – она откинулась на спинку кресла и повернулась вправо-влево, постукивая пухлыми пальцами по подлокотникам, всем видом показывая, что решение даётся ей нелегко, – возьму я вашего протеже.

Вета от радости подпрыгнула.

– Ой, спасибо огромное! – воскликнула она.

Жанна подыграла ей, изобразив благодарную улыбку.

Выдержав паузу, директорша продолжила:

– Только с условием – вы мне обеспечите аншлаг.

Потом добавила величественно:

– Билеты я вам напечатаю. Ну и… – она положила руки на стол, любовно рассматривая камешки в кольцах, – ищите спонсора! Дорогу артисту, так и быть, оплачу я…

Не успела директор вынести свой вердикт, как распахнулась дверь. В кабинет влетела высокая молодящаяся дамочка с пучком сухих, как прошлогодняя трава, обесцвеченных волос. В тон красной блузке на щеках, шее и груди её рдели бесформенные пятна – она была взволнована.

– Валентина Фёдоровна! – голос дамочки срывался. – Хорошо, что я вас застала! Только что разговаривала с этим пианистом, который сезон с оркестром должен открывать – Кречетов, так, кажется. Еле дозвонилась. Столько, сколько он просит, мы не сможем заплатить, – задохнулась дамочка.

– О чём я сейчас и говорю, уважаемая Ирина Николаевна, вы появились очень вовремя, – директор филармонии поднялась из кресла и, повернувшись к просительницам, развела руками в знак того, что главное сказано. – Так что договорились, – она ещё раз многозначительно посмотрела на них. – Играть он будет, как решили с дирижёром, Первый концерт Чайковского. Ваш протеже предлагал Третий Рахманинова, но тогда надо ещё один гобой приглашать, и значит, платить. А платить нечем, так что… У вас всё, Ирина Николаевна? – директриса повернулась к продолжавшей рдеть дамочке.

– Это ещё не все новости! – Ирина Николаевна будто ждала вопроса. – В городе переполох! И всё из-за этих музыкантов с шаманской музыкой. Как их? «Чёрный туман» по-нашему, по-ихнему как – не запомнила. И правда, туману напустили! – торопливо рассказывала Ирина Николаевна. – Народу набежало – тьма-тьмущая. Что они там выделывали! Музыка непонятная, с завихрениями, но публика от неё… тащится, – ввернула модное словечко Ирина Николаевна. – Это друг сына рассказывал, – продолжала она строчить как из пулемёта, – он там с девушкой был. Да! Световые эффекты всякие – знают, на что молодёжь поймать, – перебивала она сама себя. – Так вот, говорит, музыка эта типа американских горок, аж дух захватывает от виражей. Вот напридумывали! Молодёжи что нужно? Кайф! Острые ощущения! Скакали как бешеные. Только, говорит, не все выдерживают. Один парень в экстазе бился, какой-то тип одежду с себя срыва… – Ирина Николаевна поперхнулась слюной, – в общем, поголовное сумасшествие. Но друг-то говорит, ему понравилось. Говорит, классно, – ни о чём не думаешь, никаких проблем. Только наутро голова болит, как после попойки, – выпалила Ирина Николаевна свежие впечатления и замолчала, ожидая реакции начальницы.

– Любопытно, – директор филармонии слушала доклад, подперев голову обеими руками, упёршись локтями в стол, а неморгающим взглядом – в Ирину Николаевну.

– Но это ещё не всё! – помощница победно сделала шаг вперёд. – Вот газета сегодняшняя, – только сейчас все заметили у неё в руках сложенную вчетверо газету, которую она теперь демонстративно развернула. – Смотрите, что про них написали.

И она начала с чувством зачитывать: «Всего один концерт дала в нашем городе популярная группа “Блэк Фог”. Но этого оказалось достаточно, чтобы затуманить головы доверчивой молодёжи. Никто не спорит, – пишет наш корреспондент, побывавший на грандиозном зрелище, – это было настоящее шоу. Даже ваш покорный слуга, находившийся в зале Дворца спорта по заданию газеты, не мог устоять перед колдовскими комбинациями звуков. Чем-то они напомнили абстрактную живопись. Представьте: все двенадцать звуков октавы независимы друг от друга! Я спросил себя, как бы я мог отобразить эту музыку на бумаге, и понял, что паузы здесь – воздух, а ноты зависают без нотных станов. Ухо напрасно ждёт привычных мелодий и аккомпанемента, устойчивых опорных звуков и тяготения неустойчивых тонов к разрешению. Я оказался вместе с меломанами в пространстве, лишённом “земных” ориентиров. Будто шагнул в “Чёрный квадрат” Малевича, где отсутствует “верх” и “низ” и нет никакой точки опоры.

Мне пришлось кувыркаться в хаосе звуковой вселенной. Я отключился от реальности и то загорался безотчётным восторгом, то холодел от необъяснимой тревоги. Чтобы удержаться на этом маятнике эмоций, нужны проволочные нервы. Но этот хаос – не отражение ли нашей действительности наступившего третьего тысячелетия?!

И я бы ничего не имел против фантастической музыки, если бы не события, последовавшие за концертом.

Очумелые фанаты долго не отпускали музыкантов, раздавались визги и крики: “Хотим ещё!..” Молодые люди рвались на импровизированную сцену, целовали босые волосатые ноги басиста с накачанными мускулами, хватались руками за полы перламутрового костюма харизматичного клавишника с налакированными волосами. Если бы над его русой головой вдруг возник сияющий нимб, я бы не удивился – такую бешеную энергетику он излучал, играя на синтезаторе. Девушки истерично рыдали и пытались прорваться к клавишнику, чтобы заключить его в объятия, но попадали в объятия милиционеров, пытавшихся навести порядок.

На мой взгляд, любители музыкального кайфа находились в состоянии, близком к зомбированию. Они разбрелись по спящему уже городу – что-то громко скандировали, бросали бутылки из-под горячительных напитков, соревнуясь, кто дальше, купались в фонтане прямо в одежде, дело дошло даже до оргий в сквере на лавочках – в общем, итогом стала всеобщая вакханалия.

При этом нельзя пройти мимо того факта, что многим на концерте становилось реально плохо: у кого-то кружилась голова, кто-то при выходе жаловался на “звон в ушах”, потерю слуха. Лично у меня начались сердечные перебои… Таково было безумие, вызванное “бесовской музыкой”…»

– Ну, дальше читать не буду, – заместительница свернула и положила газету на стол в качестве вещественного доказательства, – там про наряды милиции и число задержанных. Но самое интересное, что задержанные не помнят ничего из того, что вытворяли ночью. А может, притворяются, – закончила она отчёт.

– Ничего себе! – вырвалось у Жанны.

– То ли ещё будет! – бросила на блондинку беглый взгляд Валентина Фёдоровна, но тут же повернулась к докладчице:

– Да, Ир, а билеты-то все были проданы?

– Не то слово! – сообщила с готовностью радостная Ирина Николаевна. – Милиция стояла на входе цепью, безбилетников тормозила. Полный аншлаг! – потёрла она ладошки с удовлетворением.

– Вот, девочки, этим и живём, – Валентина Федоровна многозначительно взглянула на Вету и Жанну, как бы приглашая вникнуть в проблемы филармонии. Потом вздохнула. – Посмотрим, как будут рваться на вашего протеже, – начальница несколько секунд помолчала и вдруг уже другим тоном сказала:

– Сама-то я люблю классику. Работала только с классикой целых три года, тогда ещё администрация города нас поддерживала. А теперь мы на самоокупаемости, стало не до скрипок с виолончелями, – Валентина Фёдоровна грустно усмехнулась. – Над серьёзной музыкой думать надо, а думать никто не хочет. Все хотят одного – «оторваться», скинуть проблемы, – она помолчала, постукивая пальцами по столу.

Аптекарши собрались уходить. Вета помялась и спросила:

– Чем мы можем вас отблагодарить? Может, что-то из лекарств? Работа у вас нервная, а у нас аптека…

Директриса поднялась из-за стола.

– Дерзайте, девочки-фанатки! – по-свойски сказала она. – А будет возможность – я бы от «кудесана» не отказалась. Спасибо скажу.

На обратном пути Вета рассеянно отвечала на осторожные вопросы своей заместительницы о Кречетове. Жанна же прощупывала почву:

– Он учитель Али?.. Как, ты говоришь, его зовут?..

После разговора в кабинете директора филармонии в голову Вете вдруг пришла невероятная мысль, что между исчезновением Кречетова неделю назад с мастер-классов и появлением харизматичного клавишника на концерте «Чёрного тумана» в Светловодске была какая-то связь. «Да-да, – размышляла лихорадочно Вета, – всё это очень странно». Перед её глазами встала дача Кречетова, его слова: «…Другу я редактирую тексты, которые он сочиняет», замысловатая притягательная мелодия, проигранная Кречетовым на синтезаторе, неожиданное появление этого самого «друга»… «Беленький… – с ходу вспомнилась его фамилия. – Но этого не может быть! Неужели?.. Музыка этого «Блэк Фога» – музыка Беленького? – мысли мешались в голове молодой женщины. – Бешеная энергетика клавишника… русые волосы… похож. И всё же… Кстати, про самого Беленького в рассказе этой Ирины Николаевны ни слова… Может, это всё мои домыслы? Мало ли клавишников с бешеной энергетикой? Да и музыки всякой полно… С другой стороны, тип, который приезжал к Кречетову на мастер-классы, с хвостом, как сказал охранник, ужасно похож по описанию на Беленького. Да вроде охранник и имя Леонида упомянул. И куда они исчезли?.. Да может, в ресторан поехали. Мало ли… И всё же…» Так и крутились обрывки мыслей в голове Веты всю дорогу до аптеки. И странные, непонятные предчувствия одолевали её.

Глава 12. Глаза цвета неба в черёмуховые холода

Близился день концерта Владислава Кречетова в Светловодске. Заканчивалась последняя неделя благодатного янтарного бабьего лета.

– Владислав Александрович, вы получили билеты до Светловодска и обратно? Вам должны были выслать их из филармонии, – спросила Вета с порога, когда пришла вместе с Алей на урок в квартиру в переулке старой Москвы. Здесь музыкант снимал комнату после развода с Юлией. Кречетов вместо ответа достал с полки тапочки и поставил перед гостями, предлагая переобуться:

– Мне некогда заниматься уборкой, – объяснил он и направился к себе в комнату. – Проходите сюда, – добавил он.

Вета с Алей последовали за пианистом, оглядывая его жилище.

– Вот достопримечательность, – указал Кречетов размашистым жестом на рояль, занимавший добрую половину небольшой комнатушки, – рояль, на котором играл великий Эмиль Гилельс.

Заметив вопрос в глазах Веты, он пояснил:

– Хозяин квартиры купил инструмент артиста для дочки, которую считал такой же гениальной. Она училась в консерватории курсом позже. Только дочка, как бывает, получила диплом и вышла замуж. За ювелира. И стала владелицей брэндовых ювелирных салонов. А рояль оставила себе на память как достопримечательность. Вот такая сказка, – Кречетов сел за инструмент. – В квартире она появляется от силы раз в полгода – забрать деньги за аренду.

– А как же диплом пианистки? – спросила Аля.

– Наверное, лежит теперь в семейном архиве, – язвительно ответил Кречетов и пробежался по клавиатуре терциями.

В комнате было тесно, как в берлоге. Впритык к роялю стоял разобранный диван-книжка. Все углы комнаты беспорядочно заставлены вещами – коробками с книгами, огромными декоративными вазами, полками с фарфоровыми статуэтками и бронзовыми фигурками – всё это напоминало филиал «блошиного рынка». И повсюду на стенах – рамки с фотографиями хозяйки квартиры. Возле двери притулилось старое кресло с обшарпанной обшивкой, рядом – замысловатая резная этажерка с почти неуместной здесь магнитолой – Кречетов таскал её за собой, переезжая с квартиры на квартиру.

Музыкант готовился к предстоящему выступлению: рояль был завален дисками с записями Первого концерта Чайковского в исполнении бесспорных авторитетов. Здесь же стояла массивная чугунная пепельница в виде лукаво подмигивающего джинна с горстью окурков в руке. Дым в комнате стоял коромыслом.

– А билеты – спасибо, получил, – будто вспомнив вопрос, сказал Кречетов, не отрываясь от рояля. – Аля, ты пока помой руки, я тут аккорды повторю. Вы садитесь, – он кивком указал Вете на кресло.

– А можно сначала окно открыть? – она протиснулась к окну. – Душно что-то, в горле першит…

Кречетов её опередил, рванул на себя тяжёлую деревянную раму. Стекло опасно задребезжало. Струя свежего воздуха разорвала дымовую завесу.

– По городу расклеено больше сотни афиш, – начала рассказывать добровольный продюсер, – и билетов продано больше половины, остальные заказаны в кассе филармонии, если интересно.

– Сколько, говорите, там мест в зале? – уточнил артист.

– Семьсот, кажется, – Вета устроилась в кресле и посмотрела на часы – пора было начинать урок.

Вернулась Аля, стряхивая с рук воду:

– Я не нашла там полотенце для рук.

Кречетов порылся в углу за этажеркой и протянул Але скомканное оранжевое вафельное полотенце:

– Держи, не знаю, как оно сюда попало, – удивился он и тут же опять обратился к Вете:

– А я люблю, когда в зале много людей, это заряжает.

И положил стопку нот на стул.

– Аль, садись. Удобно тебе? Слушай, – сказал он подчёркнуто важно, – к этим клавишам прикасался великий Гилельс, поэтому играть ты будешь очень хорошо.

– И вот ещё, – Вета протянула Кречетову образец программки. – Посмотрите. Если что не устраивает, вам позвонят из филармонии, скажете, что не так.

– Сразу говорю: портрет должен быть Петра Ильича, концерт-то его, – отреагировал Кречетов, уже погружаясь с карандашом в Алины ноты, – а так всё нормально. Вы-то с Михаилом приедете? – в голосе его звучала надежда. – Аля, конечно, учится…

– У меня дела в Светловодске, я там буду в любом случае, – ответила Вета, – а Миша с Алей подъедут. Так что мы обязательно придём на концерт. Ещё забыла сказать, что после репетиции у вас встреча со спонсором.

Она умолчала, что этим спонсором в действительности будет выступать предприятие её мужа, рассчитывая, что музыкант не будет вникать в детали.

Через неделю Вета с Жанной сидели в обитых красным бархатом креслах концертного зала Дома культуры города Светловодска. Проходила генеральная репетиция оркестра с солистом.

Дирижёр был маленький седой старичок, похожий на гнома. Длинные, лёгкие, как пушинки одуванчика, серебристые волосы обрамляли лысину, крупный нос с горбинкой выдавал неславянское происхождение, аккуратные руки двигались экономно и пластично. Говорили, что он представитель дирижёрской школы, уходящей корнями к великому Артуру Никишу.

Несмотря на почтенный возраст и небольшой рост дирижёра, от него веяло внушительной силой. Любые движения и жесты маэстро оркестранты незамедлительно превращали в оттенки слаженной игры единого организма – оркестра.

Солист сидел за роялем в джинсах и рубашке навыпуск. Периодически дирижёр и пианист обменивались только им понятными знаками и словечками. При этом руководитель оркестра был к гостю предупредителен, а тот держался свободно, независимо и, похоже, даже направлял ситуацию в нужное ему русло: «Да-да, так хорошо!» или «Может, здесь прибавим темп?»

Такое поведение солиста вызывало недоумение у оркестрантов. Они озадаченно переглядывались и усмехались. Дирижёр же проявлял терпимость и такт, подчиняя свои действия главной задаче – превратить состязание оркестра и фортепиано в единое целое Первого концерта Чайковского.

Всё это время Жанна сидела неподвижно. Руки её будто приклеились к деревянным подлокотникам, а глаза – к незнакомцу за роялем. Вета просекла настроение приятельницы: «Не хватало ещё, чтобы она в него влюбилась. Или он в неё!» И тут же подумала: «А меня-то почему это так волнует?!»

Жанна относилась более чем прохладно к классической музыке. Её удивляло, что из-за этой непонятной музыки Вета променяла уютный Светловодск на безалаберную Москву. Слова «симфония», «этюд», «прелюдия», «соната» Жанне ни о чём не говорили и наводили необъяснимую скуку: вспоминались заунывные мелодии, которые передавали по радио, когда в советском детстве днём её укладывали спать. Спать совсем не хотелось. Она вглядывалась в узоры старого плюшевого ковра на стене, находя в них фигурки злодея с бородой, колдуньи с носом-крючком, принцессы в пышном платье и богатырей-спасителей. Начиная считать богатырей, Жанна, сколько помнила, не могла досчитать до конца, потому что на половине засыпала под пиликанье «классики» из радиоприёмника.

Она могла начать запевать с любого куплета все песни, которые пели взрослые, собираясь в те времена по праздникам у них в доме. Бардовские песни она уже позже, в старших классах, переписывала в свой дневник, и у костра в «Артеке» была главной запевалой. Танцевать училась под репертуар городских танцплощадок. По отрывку мелодии она определяла, на какую радиостанцию настроен приёмник в машине, свободно напевала на английском большинство из нашумевших зарубежных «хитов». Но с классикой её пути не пересеклись.

Сейчас перед ней за роялем сидел умопомрачительный блондин, и Жанне неважно было, что он там играет. Этот породистый красавец – её ровесник, и завтра на него посмотреть соберётся весь цвет города. Даром, что ли, они с Веткой столько бензина пожгли? Объездили весь город, начиная с хлебозавода и заканчивая медучилищем, внушали народу, что «такого они ещё не видели», что это «Бог за роялем», сама директор филармонии ему благоволит. И хотя народ живёт на других орбитах, далёких от высоких материй, они достучались-таки. Даже в местную тюрьму заглянули, – так тамошнее начальство оплатило из какого-то фонда билеты для охранников, чтоб к культуре приобщались…

Жанна была уверена: дорожку этому артисту к успеху в её городе проторила она. На своей белой «четвёрке». И он должен быть ей благодарен! Что бы он делал, если бы билеты не были проданы?!

Упиваясь собственной значимостью, Жанна ловила себя на совсем других чувствах, далёких от тщеславия: этот музыкант притягивал её внимание, ей хотелось на него смотреть и… Ей нравилась его раскованность и уверенность. Он управлял роялем так же мастерски, как она – своим авто. Он не боялся звуковых скоростей и не пасовал на крутых музыкальных виражах. Жанна угадывала его лихость не умом, а ощущениями: то её пробирал озноб, то кровь приливала к лицу, и сердце неслось куда-то, ошалелое. Она не могла унять внутреннюю дрожь от захлёстывающего волнения. «Классный!» – подобралось наконец подходящее слово, чтобы выразить её отношение к этому красавцу.

В это же самое время солист и оркестр сошлись на заключительном аккорде.

Пианист отыскал платок на рояле и широкими движениями простого работяги вытер лицо. Потом встал, размял ноги, закрыл крышку рояля. Дирижёр подошёл к солисту, пожал ему руку:

– Молодец! Буду считать, что мне повезло.

Пианист смутился, по-мальчишески расплылся в улыбке:

– Спасибо! Мне тоже повезло – с вами легко работать, у дирижёров ведь тоже характеры разные.

– Ну, до завтра, выспитесь как следует, – удовлетворённо кивнул головой старичок-одуванчик и объявил репетицию законченной.

Кречетов раскланялся с оркестрантами и отдельно обменялся рукопожатиями с первой скрипкой.

– Ну даёт! Целая церемония! – удивилась Жанна.

Потом добавила:

– Ветка, а он хорошенький, пупсик…

– Это же артисты, у них так принято, – поднялась Вета и с тревогой глянула на разрумянившуюся приятельницу, оставив красноречивое замечание без комментариев. – Ну что, пойдём в фойе?

Кречетов же ещё раз уточнил время и место, куда он должен завтра подъехать перед концертом, и вышел в фойе.

Им овладела лёгкая растерянность – куда-то надо себя деть в чужом городе. В забронированный в гостинице номер возвращаться рано – что там делать в шесть часов вечера, когда сентябрьское солнце ещё маячит на горизонте? Знакомых в этом городе никого, кроме мамы ученицы, да и неизвестно, где её искать. К тому же кто знает, как она отреагирует на его приглашение: «Здравствуйте, не согласитесь ли вы со мной поужинать?»

Пока он стоял в задумчивости, к нему подлетела директор оркестра, та самая Ирина Николаевна, и затараторила:

– Владислав! Вы немного отдохните и подождите нас, мы отвезём вас в гостиницу, только решим несколько вопросов с Нареком Эдуардовичем. Машина уже подана! – радостно сообщила она.

Не успел пианист и рта открыть, как распорядительница продолжила:

– А у вас есть брат-близнец?

У Кречетова непроизвольно вылезли брови на лоб.

– Нет? Знаете, у нас тут одна группа выступала, с очень, – ну с очень! – чиновница сделала выразительный акцент, – необычной музыкой, так вот, клавишник там был – копия вы. Наш водитель был на концерте, говорит, сходство поразительное! Нет? Я так и думала, – ответила она за сбитого с толку музыканта. – Ну да ладно. Бывают же такие двойники! Ну, я быстро! – зарделась Ирина Николаевна и, махнув рукой, как крылом, улетела в сторону кабинета дирижёра.

А Кречетов пожал плечами и пробубнил себе под нос: «Вот что значит провинция! Ты тут как на ладошке, даже если тебя закамуфлируют».

Он уже собрался выйти перекурить на крылечко, как увидел вышедшую из зала Вету. От неожиданности он споткнулся. В чёрном брючном костюме с белой блузкой она была совсем другой, чем в привычных джинсах и рубашке. Костюм придавал её образу интригу и особую элегантность.

А что, собственно, он знал о ней, кроме того, что она мама его ученицы и что муж её классный врач?

Героиня неизвестного сериала, уверенная, что всё в её жизни получится, лёгкой походкой пересекала фойе, двигаясь в его сторону. Каштановые волосы оттеняли матовый овал лица с тонкими чертами, тонкие черты выдавали нервную, интеллектуальную натуру.

Кречетов расправил плечи и принял выжидательную позицию, исподтишка наблюдая за совершенно незнакомой, новой и загадочной женщиной, которой вдруг предстала мама его ученицы.

Однако в следующую минуту брови пианиста медленно поползли вверх, шея вытянулась, накачанные игрой на рояле мускулы напряглись – теперь это был охотник в ожидании крупной дичи. Хрупкая интеллигенточка потеряла актуальность. Взгляд Кречетова впился в объект, возникший будто ниоткуда: в луче заходящего солнца, льющего свой прощальный свет через огромное окно фойе, навстречу ему плыла статная блондинка, покачивая крепкими бёдрами и коричневым кожаным туго набитым портфелем. Ультракороткая, инопланетной моды, стрижка, белый брючный костюм, подчёркивающий волнительные изгибы тела, солнцезащитные очки, за которыми – тайна, которую предстоит открыть. Она влекла его с силой притяжения чёрной дыры. На секунду Кречетову показалось, что вокруг роскошной фигуры незнакомки распространяется светящийся ореол.

«Какая женщина!» – сглотнул Кречетов, свободный от каких-либо личных обязательств после ухода Юлии.

Чудесница остановилась перед ним, держа тяжёлый портфель перед собой обеими руками. Молодому человеку немедленно захотелось предложить ей помощь. Он даже руку протянул…

– Здравствуйте! – произнесла женщина в белом. Верхняя припухлая губка трогательно выпячивалась. Она переместила тёмные очки, закрепив их на волосах, как ободок.

Кречетов незамедлительно оказался в плену глаз – синих, как небо в черёмуховые холода. В животе – словно залпом выпил пять коктейлей со льдом.

– Здравствуйте! – ответил он, с трудом сдерживая бурные эмоции. Глаз не мог отвести от притягательной синевы.

Блондинка мило усмехнулась.

– Меня зовут Жанна, – представилась она певучим голосом. – Я спонсор вашего концерта, – она протянула руку для пожатия. На безымянном пальце предупредительно блеснуло обручальное кольцо.

– Владислав Кречетов, – обречённо поклонился «пылкий влюблённый» и осторожно пожал ухоженную и наманикюренную руку. Широкая ладонь Жанны была горячей, сухой и энергичной.

«Коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт, – немедленно отреагировало сознание Кречетова. – Если вместо брюк сарафан, и платок на голову – настоящая русская баба».

«Простой русский мужик», – констатировала Жанна, глянув в обрамлённые бесцветными ресницами песочные глаза пианиста. На его носу, тесно прижавшись друг к другу, сидели веснушки. И если бы натянуть ему шаровары, вышитую крестиком косоворотку и нацепить кепку с цветком у козырька, – то вышел бы тот самый «первый парень на деревне».

Виолетта всё это время стояла чуть в стороне, незаметно наблюдая за процессом знакомства. Процесс говорил сам за себя: то, что происходило между этими двумя, вряд ли сохранится в рамках официальных отношений. Слишком долго они держат руки друг друга, слишком долго смотрят друг другу в глаза и слишком мало говорят. Виолетта Сергеевна раздражённо отвернулась. «Не хватало осложнений». Именно так должна была бы думать руководитель предприятия, видя, как стрелы амура лишают здравомыслия её заместительницу. Но… Было и что-то ещё, совсем другое, в чём Вета не хотела себе признаваться, что толкнуло её прервать этот странно затянувшийся диалог.

– Добрый вечер, Владислав Александрович! С приездом! – как ни в чём не бывало подошла к пианисту Вета. – Как впечатления от игры оркестра? – доброжелательный взгляд, мягкость интонаций, обаятельная улыбка – ничто не выдавало её тревоги и настороженности.

Кречетов оторвался от синих глаз и повернулся к маме ученицы, как в замедленной съёмке.

– Здравствуйте! Я вас не сразу узнал, – протянул он руку, будто спохватившись, для приветствия. – Вы знаете… х-хороший оркестр, та-талантище дирижёр, – говорил он растерянно, заикаясь, – мы с ним сразу нашли общий язык, – выдавил Кречетов улыбку и окончательно спустился с небес на землю.