Текст книги "Я пока еще жив"

Я пока еще жив. Новомученики и исповедники
Составители Дмитрий Михайлов Татьяна Краснянская

По благословению

Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского

ВЛАДИМИРА

Предисловие

За что формально судили верующих?

Государственная идеология советского периода не признавала ни Церкви, ни Христа. Уже одно присутствие Церкви в мире, с позиции власти, было направлено против нее. В середине 20-х гг. XX в. с целью уничтожения Русской Православной Церкви ОГПУ были созданы в ней обновленческий и григорианский расколы. Обновленческие и григорианские архиереи и клирики были запрещены в священнослужении Священноначалием Русской Церкви. В 1940-х годах раскольничьи были упразднены НКВД, признавшим их деятельность для целей государства неэффективной.

Право безгласного существования Церкви было прописано в Конституции – наследии европейского Просвещения, а с ним связывали свое идейное прошлое большевики. И духовенству и верующим всегда предъявлялось обвинение в антигосударственной деятельности, в деятельности, направленной против существовавшей тогда власти. А поскольку власть в то время была советская – то в антисоветской деятельности и антисоветской пропаганде. И только в редких случаях в предъявляемых обвинениях хотя как-то говорилось о вере.

Платава: расстрелянное село

2 августа – день памяти преподобномученика Космы (Вязникова), убитого ни за что

Русскому народу в последние столетия не раз приходилось бороться за свою независимость и веру, зачастую жертвуя жизнями лучших своих представителей. Иногда эта борьба кончалась внешним поражением, иногда, как в Великую Отечественную войну, – победой. А иногда она была единственным шансом иметь надежду на будущее. В 1920-х годах это была борьба с пришедшими к власти большевиками, насаждавшими чуждую идеологию и нещадно эксплуатировавшими страну. Никто из живших в те годы не мог избрать обстоятельств для своей жизни, а мог лишь ответить себе на вопрос, как в этих обстоятельствах поступить. Но, как мы видим, и отказавшийся от Церкви, и сохранивший ей верность могут иметь на земле почти одну и ту же участь. Хитрить в деле спасения своей души и бесполезно, и грешно.

В конце 1920-х годов руководство Советской России повело массированное наступление на крестьян, в особенности тех областей, которые входили в состав Центрально-Черноземной области.

10 декабря 1929 года в селе Платава Воронежской области, где проживало в то время 3 835 человек, было создано коллективное хозяйство. Власти потребовали от крестьян отдать в него значительную часть своего имущества, причем в колхоз не были допущены те, кого власть считала зажиточными, семьи таких крестьян предполагалось выселить за пределы области, а их имущество – конфисковать. Действия властей вызвали недовольство крестьян. 26 января 1930 года, когда власти устроили общее собрание бедноты для принятия решений относительно проведения сельскохозяйственных работ, оно было сорвано: возмущенные люди не хотели обсуждать предложенный план насильственных мероприятий, не удалось даже приступить к обсуждению вопросов из-за шума, который подняли женщины. 27 января власти вновь собрали жителей, предполагая, что на этот раз им все же удастся провести собрание. Однако возмущенные насилием крестьяне отказались впрягаться в рабский хомут. На следующий день власти сделали еще одну попытку провести собрание, но и на этот раз крестьяне энергично выразили протест.

29 января с 7 часов утра крестьяне начали разбирать из колхозной конюшни своих лошадей по домам, причем часть членов сельсовета встала на их сторону. Уполномоченный по проведению коллективизации и один из членов сельсовета стали ходить по домам крестьян, требуя, чтобы те объяснили свои действия, но их повсюду встречали, как бандитов и насильников, и, в конце концов, они, почувствовав угрозу расправы, бежали. Вскоре в село прибыл местный милиционер, но жители не допустили его вмешиваться в происходящее. Прибывший ночью с 29 на 30 января вооруженный отряд арестовал 13 человек. Наутро перед зданием сельсовета собралась толпа человек в пятьсот, люди задержали председателя сельсовета, потребовав от него, чтобы он отдал распоряжение об освобождении арестованных, он это сделал, и все были освобождены.

В ночь с 30 на 31 января крестьяне провели по домам собрания, избрав старосту села и писаря. В сознании восставших их борьба связывалась с отстаиванием веры Христовой. «Если придет отряд, лучше помереть за веру Христову, но не за антихристову», – говорили они.

На подавление крестьянского восстания были брошены отборные силы ОГПУ. Местные коммунисты и активисты составили список людей, которых предполагалось арестовать, в него вошли имена 172 человек, они же показывали, где кто живет. Красноармейцы не принимали в этом участия: власти не вполне доверяли подавление восстания армейским частям. Село было блокировано четырьмя отрядами ОГПУ, в каждом из которых было от 30 до 40 человек, вооруженных не только винтовками, но и пулеметами. К селу они подошли в субботу вечером 1 февраля, но штурм был отложен на дневное время, так как приехавшие совершенно не знали местности.

В середине января, незадолго до праздника Богоявления Господня, настоятель храма священник Алексий Рыльцевич отказался служить. Впоследствии он заявил: «мои убеждения в части религии давно изменились, и я наконец решил покончить со своим саном». Крестьяне, однако, не захотели остаться совсем без богослужений и привезли из соседнего села Скорицкого священника Григория ГЦитковского, высланного в Воронежскую область с Украины. В ночь с 1 на 2 февраля состоялась всенощная, закончившаяся Литургией, за которой причащались святых Христовых Таин многие жители села.

Штурм села Платава начался в воскресенье, 2 февраля, после полудня. Отряд, въехавший в село, уже на окраине встретили толпы народа – мужчины, женщины и подростки. Каратели стали захватывать и арестовывать вышедших им навстречу людей.

Коммунисты и активисты, продвигаясь вдоль улицы, кричали, чтобы никто не выходил из дома, иначе будет незамедлительно арестован. Были установлены вооруженные посты на дорогах, ведущих в другие села и деревни. Со списком лиц, намеченных к аресту, отряд сотрудников ОГПУ медленно продвигался по улицам села, столкнувшись с упорным сопротивлением крестьян, которые с вилами, топорами и винтовками вышли навстречу. Отряд ответил выстрелами поверх голов, но люди не остановились, и был призван на помощь сидевший в засаде отряд, вооруженный пулеметом. Была открыта стрельба по людям, появились убитые и раненые, и толпа стала разбегаться. В этот день в селе было арестовано 110 человек. Началось раскулачивание, конфискация крестьянских хозяйств и выселение семей.

На следующий день состоялся расширенный пленум членов Платавского сельсовета, который, составив списки из десятков крестьянских семей, постановил «просить вышестоящие органы о выселении их из пределов Центральной Черноземной области».

8 февраля сотрудники ОГПУ арестовали священника Алексия Рыльцевича. Несмотря на то, что он отказался служить, его обвинили в том, что отказался он от совершения богослужений «с целью создания враждебного отношения к советской власти». Был арестован и священник Григорий ГЦитковский, и приехавший вместе с ним из соседнего села диакон, их обвинили в том, что они «с 1 на 2 февраля – целую ночь совершали в церкви службу за упокой советской власти, на которой присутствовали главным образом кулаки села и женщины». Не перенеся уз, отец Григорий скончался по дороге в тюрьму.

Иеромонах Косма (Вязников)

Среди арестованных по обвинению в участии в крестьянском восстании был и иеромонах Косма (Вязников), знавший некоторых из священнослужителей и мирян, арестованных по тому же делу.

2 августа Церковь чтит его память.

* * *

Преподобномученик Косма родился в 1872 году в селе Старо-Никольское Воронежской губернии в семье крестьянина Трофима Вязникова. Поступив в монастырь послушником, он подвизался в нем до его закрытия в 1926 году. В монастыре он был пострижен в монашество и рукоположен во священника. С 1926 года он стал служить в одном из приходов в Богучарском районе Воронежской области. В ноябре 1929 года переехал на родину, в село Старо-Никольское, и поселился в доме сестры, зарабатывая портняжничеством. О жизни преподобномученика Космы мы знаем не так уж много. Но до нас дошли его слова, сказанные следователю после ареста по платавскому делу: «Я придерживаюсь монашеской жизни. Я как монах твердо исполняю монашеский устав. До гражданской власти я не касаюсь. Власть свое делает, а я свое… Проживая в своем селе, я кроме дома и церкви, никуда не ходил, этому воспитал меня монастырь. Никаких знакомых я там не имел и ничем не интересовался, другой личной жизни у меня не было, я знал только свой дом и церковь, что меня удовлетворяло. Разговоров о гражданской жизни я ни с кем никогда не касался. Вот если кто-либо принесет сшить что-либо, я кроме цены, двух слов, ничего не говорил. Разговор с ними был лишь иногда, и то лишь исключительно о монастырской жизни».

28 июля 1930 года Коллегия ОГПУ приговорила часть обвиняемых по платавскому делу к расстрелу. 2 августа их погрузили в машину и отвезли в окрестности Воронежа, где объявили приговор, и в тот же день в 10 часов вечера они были расстреляны. Среди них – и иеромонах Косма.

Я сам подписал себе ордер

24 марта священноисповедника Василия Малахова

В документах, которые были найдены сотрудниками ОГПУ во время обыска и сочтены доказательством преступных действий священника Василия Малахова, были письма, адресованные им разным людям, по большей части священникам. «Вы говорите, как разобраться полуграмотному попу во всех дрязгах обновленцев с тихоновцами? – писал протоиерей Василий в одном из писем. – Нечего и разбираться – надо только идти прямым путем и иметь чистую совесть. Логика простая: теперь смута, разные споры, новые проекты и тому подобное. Если я вмешаюсь во все это, легко могу заблудиться. Я исповедаю свою веру во Святую Церковь. Она всегда была, есть и будет до скончания века. И наша Русская Церковь – святая, что доказывается сонмом великих праведников, бывших в ней, из коих один недавний – преподобный Серафим. Поэтому буду и я верно держаться Предания. В основу возьму святое Евангелие, а в руководство “Кормчую”, или “Книгу правил”. Тогда я буду спокоен. Тогда я не погрешу…

Василий Яковлевич Малахов

Ничто человеческое не постоянно. Никогда пастырь не может положиться и на своих пасомых, на их преданность ему. Одна только есть незыблемая скала на земле – Церковь Христова. Ее должен, несомненно, и держаться каждый, соблюдать веру и верность ей. Тогда он может быть вполне уверен, что Великий Кормчий Церкви не оставит его в беде. Это – истинно, неоспоримо. Только вера! Хоть маковое зернышко! Не смущайся временными бедствиями и “будь верен до смерти”…»

* * *

Священноисповедник Василий родился в 1873 году в деревне Дуброво Витебской губернии в семье белорусского крестьянина Иакова Малахова. По окончании духовного училища он поступил в Витебскую духовную семинарию, окончив которую в 1894 году, намеревался продолжить духовное образование, но для этого необходимо было выйти из крестьянского сословия. Крестьянское общество, к которому он принадлежал, выслушав «прошение крестьянина… деревни Дуброво Василия Яковлевича Малахова о выдаче ему увольнительного свидетельства для продолжения образования», постановило удовлетворить его просьбу. В свою очередь, Василий Яковлевич обязался по прибытии в Московскую духовную академию не отказаться «от вступления в нее, а по окончании академического курса – от вступления на духовно-училищную службу».

В 1898 году Василий окончил Московскую духовную академию. Обучаясь за казенный счет, он был обязан за четырехлетнее обучение прослужить шесть лет в духовно-учебном ведомстве, откуда он не мог уволиться без разрешения Святейшего синода. В 1899 году Василий Яковлевич был назначен преподавателем в Волынскую духовную семинарию, где с 1903 года стал исполнять обязанности инспектора. В 1919 году семинария была закрыта пришедшими к власти большевиками, и Василий Яковлевич был приглашен преподавать в Житомирском училище пастырства, но в 1922 году оно также было закрыто. В 1924 году он был рукоположен во священника к Иаковлевской церкви в Житомире и вскоре возведен в сан протоиерея.

В 1926 году стало известно, что священник приходского храма в селе Тиосто, находящемся в двух верстах от его родной деревни Дуброво, отказался от служения Церкви, и отец Василий в ноябре 1926 года вернулся на родину и по избранию прихожан и благословению правящего архиерея был назначен настоятелем этого храма.

В июле 1927 года помощник лесничего направил донос начальнику районного отделения милиции, в котором писал, что священник Василий Малахов «является контрреволюционером, которому не только нельзя жить в тайном углу Меженского района, айв пределах СССР».

13 декабря 1927 года отец Василий был арестован. Обыск в квартире и сообщение об аресте он встретил спокойно, заявив сотруднику ОГПУ: «Я принял сан священника недавно, но я принял его совершенно сознательно, хорошо понимая, что я этим самым подписал себе ордер ГПУ на право у меня обысков и ареста, а возможно и ссылки».

Вызванный на допрос и отвечая на вопросы следователя, отец Василий сказал: «В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю… О скором падении советской власти не только никогда не говорил, а напротив, и с церковной кафедры, и в частных разговорах говорил о… необходимости поминовения власти… Свой арест считаю непонятным для себя, и невольно является мысль, что моя энергичная пастырская деятельность могла возбудить против меня местные неверующие круги, которые сделали на меня донос, обвиняя в политических преступлениях».

14 января 1928 года следователь вызвал на допрос в качестве свидетеля обвинения заведующего избой-читальней, и тот показал: «Был такой случай. Староста церковный приходит в наш кооператив и спрашивает у председателя: есть ли у вас дешевенькие платочки головные; на вопрос: зачем, он ответил, что батюшка хочет подарить их девушкам, которые ходят петь в церковь… В 1926 году на Рождество, как мне передавали, Малахов в проповеди перед народом выразился так: “Мы сегодня не будем вспоминать Калининых и Червяковых, а будем вспоминать нашего дорогого Господа Иисуса Христа…”».

28 февраля 1928 года отец Василий направил в ОГПУ заявление, в котором писал: «13 декабря минувшего года я был арестован агентом Витебского ОГПУ; с того времени уже два месяца томлюсь в исправдоме… Все это время я внимательно относился ко всему происходящему, тщательно анализировал свою минувшую жизнь в отношении ее политической благонадежности, старался проникнуть в суть предъявленного мне обвинения – и тем не менее доселе никак не мог понять: за что я арестован, в чем меня обвиняют?.. Внук и сын бедных крестьян, я на примере своих деда и отца видел произвол власти помещиков, видел многие неправды бывшего социального строя, на себе самом я испытал, как трудно было мне, крестьянскому мальчику, пробивать себе дорогу! В годы учения сколько приходилось мне переносить незаслуженных обид, проглотить горьких слез! С детства, с молоком матери в мою кровь всосались, с одной стороны, отвращение ко всякому насилию, ко всякой социальной несправедливости, социальному неравенству, с другой стороны – любовь к народу… Я жил и служил всегда с мыслью окончить жизнь у себя на родине… За тринадцать месяцев службы я старался принести посильную пользу своему родному приходу. Не умолкая, я звал своих пасомых быть хорошими христианами и честными гражданами, чуждыми современных недостатков: нравственной распущенности, хулиганства, бандитизма и тому подобного. Особенно я звал к этому молодежь… Конкретных обвинений в том, что я возбуждаю население к массовым волнениям… на следствии мне не было предъявлено…

Возможных наказаний и лишения я не боюсь, но, прежде всего и больше всего, я ищу правды. Я верю, что эта правда есть и высшая власть ее мне окажет».

18 мая 1928 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило протоиерея Василия Малахова к трем годам ссылки в Сибирь, и он был направлен этапом в город Нижнеудинск. 30 мая 1931 года он был приговорен к лишению права проживания в двенадцати городах и областях. После того как кончился срок ограничения места жительства, священник с супругой Марией уехали в местечко Усвяты, неподалеку от деревни Дуброво. Здесь отец Василий стал служить у себя дома, псаломщиком во время богослужений была его супруга.

Из Усвят священник с супругой иногда ездили в Москву, где отец Василий заходил в храм в честь святых мучеников Адриана и Наталии; настоятелем здесь служил священник, знакомый ему по Волынской духовной семинарии.

8 февраля 1936 года отец Василий зашел в храм, где встретил служившего здесь диакона. Немного побеседовав с ним, отец Василий ушел, а на следующий день он и его супруга были арестованы и заключены в Бутырскую тюрьму в Москве.

– Ваше отношение к советской власти и ее мероприятиям? – спросил его следователь.

– Советскую власть я признаю и подчиняюсь ей, но, как христианин, очень сокрушаюсь, что при советской власти закрываются храмы и постепенно уничтожаются христианские святыни, ввиду общего оскудения веры. В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю, – ответил священник.

16 апреля 1936 года Особое Совещание при НКВД приговорило отца Василия и его супругу к пяти годам ссылки в Северный край, и они были отправлены сначала в Архангельск, а затем в город Каргополь Архангельской области. Протоиерей Василий Малахов скончался 24 марта 1937 года в ссылке в городе Каргополе и был погребен в безвестной могиле.

Слепой поводырь для зрячих

29 июля – день памяти блаженной исповедницы Матроны Анемнясевской

Блаженная Матрона была неграмотной и слепой и без посторонней помощи передвигаться не могла, однако 23 июня 1935 года сотрудник НКВД выписал ордер на ее арест. Заместитель прокурора области распорядился допросить ее дома.

«Скажите, по каким вопросам и за какими советами обращались к вам верующие и что вы им говорили?» – спросил ее следователь. «Действительно ко мне как пользующейся среди верующих авторитетом блаженной и прозорливицы обращалось множество народа с разными вопросами, главным образом, по бытовым вопросам, на которые я давала соответствующие ответы. Спрашивали меня также о том, вступать ли в колхоз и тому подобное, но я на это отвечала, что не знаю, вы зрячие и вам виднее, как поступить.

В предъявленном мне обвинении виновной себя не признаю. Действительно, меня ежедневно посещает много почитателей, но я их не приглашала и против советской власти ничего не говорила».

Блаженная Матрона не могла прочесть то, что с ее слов записал следователь, не могла она и расписаться, и потому подтвердил ее слова своей подписью живший по соседству некий Федин, который был приглашен в качестве понятого.

Спустя некоторое время после допроса к дому, где жила блаженная, подъехала машина, чтобы увезти ее. Отовсюду к дому стал сходиться народ, и вскоре перед ним собралась внушительная толпа.

«Идите отсюда! Идите! А то и вас всех на машину посадим и увезем вместе с ней!» – пригрозил собравшимся председатель колхоза.

Народ, однако, не расходился. Председатель вошел в дом, прошел в комнату, где лежала блаженная, и, подняв ее с дощатой кровати, стал выносить. Остановившись в дверях, он с удивлением сказал: «Какая же ты легонькая!» – «Такие-то у тебя дети будут легонькими!» – ответила на это Матрона.

Народ, стоявший вокруг, оцепенел от нелепости происходящего. Блаженную Матрону увезли, а вскоре люди заметили, что двое малолетних сыновей председателя перестали расти.

* * *

Исповедница Христова, блаженная Матрона Анемнясевская, родилась в 1864 году в деревне Анемнясево Рязанской губернии, насчитывавшей в начале XX века триста дворов. Родители блаженной, Григорий и Евдокия Беляковы, кое-как сводили концы с концами, чему причиной было пристрастие Григория к вину, и потому хозяйство он вел нерадиво. У Григория и Евдокии родилось шесть дочерей и два сына. Три дочери умерли, не достигнув зрелого возраста, Матрона была в семье четвертой.

Нерадостным было детство Матроны, ей пришлось больше остальных сестер и братьев терпеть от родителей обид, ругани, а иногда и побоев. Придут, бывало, они с базара и при всей своей бедности какими-никакими, а подарками всех детей оделят, только Матрону обойдут, и она молча отойдет в сторонку.

В 1870 году, когда Матроне исполнилось шесть лет, она заболела оспой, болезнь протекала тяжело, все тело ее надолго покрылось нарывами. Евдокия не стала лечить дочь, не стала даже молиться Богу о ее здравии. Девочка болела долго, а, выздоровев, навсегда осталась слепой.

После выздоровления на Матрону были возложены обязанности няньки младших сестер и братьев, и так она стала маленьким слепым поводырем для зрячих несмышленых детей. Трудная и даже мучительная это была для нее обязанность, которую она исполняла около двух лет. Особенно тяжело ей было нянчить полуторагодовалую сестру.

Когда Матроне было восемь лет, мать однажды ушла полоскать белье на речку, а девочка по обыкновению занималась с сестрой, но трудно было ей уследить за малышкой, и та упала с крыльца и, перепугавшись, заплакала. Евдокия, вернувшись, жестоко наказала Матрону за недосмотр: била так, что могла, казалось, забить ее насмерть. В это время слепой девочке явилась Царица Небесная. Матрона сказала о явлении матери; та выслушала, но не поверила и с еще большей ожесточенностью принялась ее избивать.

После побоев с трудом взобралась Матрона на свое место на лежанку за печкой и пролежала там до утра. Утром ее позвали есть, но она уже не могла встать – руки и ноги, и все тело ее были покалечены. С этого времени она уже не могла ни ходить, ни сидеть, а только лежать. Если до сего момента жизнь для слепой девочки была весьма нелегкой, то с этого времени начались для нее страдания еще большие. Первое время родные не верили, что она не может ходить, а считали, что она притворяется, и всячески попрекали ее болезнью.

С этими горькими, почти ежедневными попреками начался для Матроны новый этап жизни. Родные в это время даже не пытались оказать ей какую-либо врачебную помощь, все тело у нее продолжало болеть и особенно руки: левая рука была сломана и впоследствии срослась неправильно, а искалеченная правая со временем высохла; она стала плохо владеть руками и лет до сорока сама уже ничего не могла ими взять. Жила же она в это время так: попросит она дать ей хлеб – дадут, попросит еще – уже не дадут.

Много слез пролила в это время Матрона, и то ей было особенно прискорбно, что источником ее страданий явилась ее же родительница. Один только Господь, не забывающий всех скорбящих, утешал ее в эту пору. В субботу на Фоминой неделе она увидела в сонном видении, как Спаситель сошел с Креста и вместе с Матерью Своей подошел к ней. У Спасителя на руках и ногах были от гвоздей раны, и из них текла кровь. Матрона приложилась к Его руке и, когда проснулась и отерла губы, то почувствовала, что на губах была кровь. Все ее тяжкие страдания тогда померкли перед страданиями и ранами Спасителя. Впоследствии при рассказе о страданиях Спасителя слезы сами собой лились из глаз Матроны.

Блаженная Матрона Анемнясевская, 1930

Много лет она лежала в родительском доме, терпеливо все перенося. Жители Анемнясева, зная о ее нелегкой жизни, относились к ней с глубоким сочувствием и со временем стали видеть в ней великую угодницу Божию и стали ее навещать с просьбами помолиться.

Ростом блаженная была как полуторогодовалый ребенок, девяносто один сантиметр. Она могла без посторонней помощи переворачиваться с боку на бок, шевелить руками, брать в руки небольшие предметы. Говорила она легко и свободно, всегда близко к тексту цитировала Священное Писание, пересказывала очень точно жития святых, любила петь церковные песнопения и канты. Весь Божий мир сосредоточен был для нее в стенах комнаты, она не могла ходить в храм, слышать, видеть и утешаться тем, чем могли утешаться другие, не могла она и общаться с теми, с кем, может быть, хотела, а только с теми, кто сам к ней приходил, да и тех она только слышала и, если могла видеть, то разве что духовным зрением. Весь внешний, доступный для нее физический мир был очень ограниченным и, казалось бы, бедным, но богатство ее внутреннего мира обогащало и утешало множество людей.

Со временем все шире расходилась молва о блаженной Матроне, множество людей стали приходить к ней со своими скорбями, нуждами и болезнями. Эти посещения иногда принимали характер настоящих паломничеств, приходили уже жители не только окрестных мест, но и все более дальних. В конце концов эти посещения превратились в беспрерывный поток, который продолжался в течение пятидесяти лет, когда люди стали приходить к ней ежедневно, иногда по нескольку десятков человек в день, а иногда и до сотни. Великим постом в 1930 году в один день ее посетило сразу семьдесят человек. Матрона в это время сурово постилась, была сильно утомлена и уже не в состоянии была беседовать с приходящими. Но, не желая оставить пришедших без утешения, она поручила поговорить с ними близкой ей женщине, и по молитвам подвижницы никто в тот день не ушел не утешенным.

В начале 1930-х годов власти стали препятствовать людям посещать блаженную Матрону, что было несложно, так как напротив ее дома жил некто Федин, считавший своим долгом прогонять всех идущих к блаженной. Завидев незнакомых людей, он сразу же бежал им навстречу: «Куда идете! Зачем идете!» И некоторые вынуждены были уже идти не прямо к блаженной, а останавливаться в доме неподалеку и оттуда, когда «страж» уходил, потихоньку к ней пробираться.