Текст книги "Подиум"

Глава 3

Окончив школу, Катя попробовала поступить в педагогический университет, но недобрала баллов. Она не сильно расстроилась, потому что в общем-то никогда не хотела быть педагогом – больше по привычке уступала настояниям матери, чем прислушивалась к собственным желаниям.

Мать, Мария Александровна, воспользовавшись какими-то знакомствами, устроила дочь учетчицей в контору опытного цеха номер один, при конструктор-ском бюро кабельной промышленности.

– Посидишь, – говорила мать, – осмотришься, – у них свой техникум есть. Глядишь, и поступать туда надумаешь.

Катя просидела в конторе ровно два месяца, после чего сказала сама себе: хватит!

Все это было очень далеко от того, о чем она мечтала. Самая молодая в конторе (ей тогда еще и восемнадцати не исполнилось), она никак не вписывалась в слаженный и спетый коллектив. Зарплату, хоть и небольшую, платили исправно, и народ в конторе регулярно праздновал это событие.

На контору получали чистый медицинский спирт, который предназначался для каких-то научных исследований и технических нужд. Коллектив широко пользовался этим благом. Вопрос с выпивкой был, таким образом, решен – за счет государства. С едой тоже определились.

Обязанности в конторе давно и четко распределились: кому какую закуску приносить к знаменательному дню. Главный бухгалтер, крупная и горластая баба, специализировалась на приготовлении селедки под шубой; старший инженер обязательно приносил грибочки, собственноручно засоленные; кадровичка доставала домашние огурчики ("которые хрустят, родные, и сами в рот просятся, а под такую закусь грех не выпить"); начальник цеха, человек занятой и нехозяйственный, под руководством главной бухгалтерши покупал какую-нибудь нарезку. Инженер Берта, от которой ушел муж, маленькая нервная женщина, как человек малосведущий в домашнем хозяйстве, приносила что придется… Словом, все были охвачены. Кроме Кати. В дружном сплоченном коллективе она не могла найти себе места. А главное, ей этого не очень-то и хотелось.

Посидев разок с коллегами за одним столом, она в тот вечер едва не взвыла с тоски. И когда наступила следующая знаменательная дата, принялась подыскивать благовидный предлог, чтобы уклониться от мероприятия. Катя водки не пила, а слушать пьяные «производственные» разглагольствования (о том, как скручивают кабель, и почему в прошлом месяце пошло брака больше, чем обычно, и т. п.) для нее было выше сил. Она ничего не понимала в этих разговорах.

Надо отдать конторским должное: гулял народ интеллигентно – никаких свар, скандалов, пьяных обид. Содержание застольных разговоров никуда не выносилось. Иногда Берта, как самое забитое существо, жаловалась Кате, что бухгалтерша ее заела.

– И учит, и учит, – плакалась Берта. – И этого я не умею, и того. Сама привыкла мужем командовать, но не все же такие, как она.

В качестве инженера Берту тоже не больно жаловали.

– До первого сокращения здесь сижу. Ну и черт с ними, уйду.

Делиться с Катей было можно, она – своя.

А Катерина с каждым днем все сильнее и сильнее тяготилась работой… Неужели везде так? Никогда она не соберется поступать в их техникум. Это «кабелиное» хозяйство ей и даром не нужно. Что она забыла в этой конторе? Хоть бы делу какому-нибудь училась, а то лишь юбки протирает. Ее неизменно приглашали участвовать в застольях, и это становилось для нее каждый раз настоящим мучением.

Катерину ждало еще одно испытание. В обязанности учетчицы входило получение со склада различных материалов. Она с кладовщицей заполняла карточки учета, а двое грузчиков должны были тащить в первый цех полученный груз. И вот тут начинался кошмар.

Два вечно пьяных обормота вили из Кати веревки.

Если речь шла о неходовом товаре, который никак нельзя толкнуть на сторону, Катя своих работничков по полдня разыскивала – в разных курилках и прочих злачных местах.

– Не видишь, что ли? Выпить рабочему человеку надо! Похмелиться то есть… Стакан пропустим и придем. Жди, никуда твоя проволока не денется. Делов-то – на пять минут.

Катя ждала. Полчаса, час. Ругалась кладовщица, которую они задерживали, звонил мастер цеха, который ждал ящики, а их все не было.

– Вечно с вашим цехом проблема, все люди как люди, а вы… Торчи тут из-за вас, никакого порядка нету. – Решительно настроенная кладовщица в любой момент могла закрыть склад и уйти оформлять какие-то свои вечно недооформленые накладные.

Когда Катю уже начинало колотить, появлялись наконец похмеленные обормоты – и тоже бурчали: оторвали, мол, от любимого занятия, наспех пришлось стакан пропускать, никакого, дескать, нет понятия у этой девчонки.

Но все это – цветочки. Хуже дело обстояло, когда подходил черед получать со склада что-нибудь дефицитное. Два орла, пронюхав об этом, сами караулили Катю.

– Пойдем, что ль, Катюш, поможем…

По дороге со склада – а доставлять груз приходилось через всю территорию КБ – они искали любой повод, чтобы отделаться от своей учетчицы. Когда она впервые увидела, какое количество полученных дефицитных материалов грузчики донесли от склада до цеха, ей стало плохо.

Катя пошла к начальнику, но тот даже слушать ее не захотел.

– Вы несете материальную ответственность! – громко кричал он на девушку. – Не умеете работать!..

Катя выбежала из кабинета начальника вся в слезах.

Потом она узнала, что Берта ходила к начальнику цеха, чтобы заступиться за нее.

Цареву опять вызвали в кабинет…

– Вы там построже с ними. Церемоний не разводите – они народец ушлый.

Катя уже видеть не могла этот народец. После разборки грузчики ненадолго притихли, а потом опять стали тащить подряд все, что бы им ни глянулось.

– Уходить тебе отсюда надо, – сказала сочувствовашая ей Берта, – пока не засосала эта рутина. Попривыкнешь, вольешься в коллектив, научишься командовать грузчиками – ума здесь большого не надо, а потом сама не заметишь, как мир сузится до размеров нашего опытного цеха. Я в свое время побоялась уйти, все думала: работа не пыльная, где такую найду, да еще рядом с домом… Вот так и сижу теперь.

Промучившись два с небольшим месяца на опытном производстве, Катя уволилась "по собственному желанию". Она решила, что сама будет искать себе работу.

Мать схватилась за голову:

– Тебе еще восемнадцати нет – кто и куда тебя возьмет? Сколько трудов стоило устроиться в эту контору! Другие сидят, и ничего, только ты самая умная.

Катя упрямо молчала. Отчим, Лев Сергеевич, не вмешивался, и она была ему за это благодарна.

Ее родной отец умер, когда Кате исполнилось девять лет. Лев Сергеевич появился в их маленькой семье спустя два года. Потом родилась Ирина. Но эти события как бы обходили Катю стороной. Она жила своей жизнью, главное место в которой занимала балетная студия. Просто бредила балетом, в мечтах видела себя на сцене. В пачке и пуантах. Настоящей трагедией стало то, что с этими мечтами пришлось расстаться. В то время ей казалось: все для нее закончилось и жизнь не удалась.

– Я-то в чем виновата? – твердила мать, когда Катя отказывалась есть и пить. – Успокойся! Живут люди и без балета.

Без балета Катя своей жизни не мыслила. Так было все хорошо, и на тебе!.. Она обладала потрясающей восприимчивостью к музыке. Мечтала о балетной школе при Большом театре. Имела представление о трех отборочных турах и всерьез готовилась к ним. Первый – собеседование, второй – восприимчивость к музыке. И третий, который коварно подстерегал любое юное дарование, – это диспансеризация: у будущей балерины не должно быть диатеза и прочих, делающих девочку непригодной для сцены, заболеваний. Третьего тура страшились все… Кто его знает, что могут обнаружить в неокрепшем организме врачи?

Неожиданно у Кати случилось настоящее ЧП. За полгода до конкурса она начала быстро расти. Элегантная дама, сидевшая в приемной комиссии, при виде резко вытянувшейся Царевой удрученно покачала головой. "Милочка моя, – сказала эта дама матери, – девочка уже сейчас на полторы головы выше всех. А что будет дальше? Даже если ваша дочь пройдет отборочные туры, – а конкуренция у нас громадная! – она себе просто не найдет партнера. Это бесперспективно". Еще дама говорила о самодисциплине, о том, что не каждый способен посвятить себя столь тяжкому труду… Много чего наговорила элегант-ная дама, и ей было плевать на Катину мечту, как и на то, что у девочки замечательная растяжка.

Мария Александровна забрала рыдающую дочь. Самым обидным оказалось то, что Катя вскоре вдруг перестала расти. Тетка же в приемной комиссии не захотела экспериментировать и рисковать. Действительно, что ей чужая девчонка без связей? Тут с такими именитыми репетиторами дети идут, а эта кто? Время для поступления в балетную школу было безвозвратно упущено.

Когда Катя осознала окончательно, что мечте не суждено сбыться, она возненавидела себя и всех окружающих. Стена, отгораживавшая ее от внешнего мира, рухнула, она стала такой, как все. Недетская обида сделала ее взрослее. «Самодисциплина» – Царева надолго запомнила это слово… Еще неизвестно, у кого она выше, эта самодисциплина, – у нее, Кати, или у этой умной тетки. Ну в кого она вытянулась как коломенская верста, в кого?!

– В отца, – говаривала мать. – У него все родственники высокие. И волосы у тебя такие красивые и густые тоже в отца.

Про отца Катя помнила только, что он все время мотался по командировкам. Его родня Марию Александровну и при живом-то отце не жаловала, а после его смерти вообще всякое общение прекратилось. Катя исключительно по напоминанию матери звонила бабушке, чтобы поздравить с очередным праздником. И все. Ей было обидно за мать, за себя, она не понимала сложных взаимоотношений взрослых и понимать не хотела… Если их не любят, зачем навязываться?

Чудесные волосы до сих пор доставляли Кате одни неприятности. Такой роскошной рыжей гривы не имел никто из ее класса. К ней по поводу волос даже приставали совершенно незнакомые люди.

– Девочка, скажи, пожалуйста, чем надо красить волосы, чтобы добиться такого изумительного цвета? – однажды обратилась к ней прямо на улице молодящаяся мадам, у которой на голове вместо прически торчали какие-то перья.

И Катерина, всегда тактичная и сдержанная со взрослыми, взорвалась: ну сколько можно?! Рядом с Царевой шел в это время ее одноклассник.

– Скажите, пожалуйста, – голосом прилежной старшеклассницы, вызванной к доске отвечать урок, громко проговорила Катя, – а какого цвета вы любите носить трусики?

Мадам просто отпала. Парень, сопровождавший Катерину, сначала тоже обалдел, а потом захохотал как сумасшедший:

– Ты, Кать, даешь, не ожидал от тебя. Эта тетка словно ошпаренная побежала. Ну напряженно у человека с волосами, но отчего ты злишься?

– Надоели, – тихо сказала Катя и густо покраснела.

Она сама от себя такого не ожидала. Обычно спокойная, терпеливая, уравновешенная, совсем как ее мать, – она, когда ее доставали, могла наговорить дерзостей. Видно, взрывной характер ей тоже достался от отца. И упрямство.

В школе Катя училась хорошо, была исполнительной девочкой, только вот держалась особняком, в стороне от одноклассников. Ее тоже не особенно жаловали, считая задавакой. Она же вовсе не задавалась – просто не нашла настоящих друзей в школе. После неудачи с балетной школой Катя еще больше замкнулась в себе… У нее свой, особый мир, почему она должна пускать в него кого-то?

Иринка росла на ее глазах, но Катя проявляла почти полное равнодушие к младшей сестре. Да, она понимала, что мать еще молодая привлекательная женщина, у нее должна быть семейная жизнь, а старшая дочь – что? Отрезанный ломоть. (Изредка, когда она посещала бабушку, та, строго глядя ей в глаза, прямо так и говорила. Катерина возвращалась домой в слезах.) "Я вырасту, – шептала Катя, – и у меня тоже будет своя жизнь".

Родные теперь сильно докучали ей… Квартира – однокомнатная, уроки надо готовить, а отчим как заведет любимое Иринкино: "За горами, за лесами, за широкими долами не на небе, на земле жил старик в одном селе…" – так хоть караул кричи. Она уже слышать не могла цитат из «Конька-Горбунка» Ершова, потому что помнила эту сказку наизусть. Сколько еще им придется ютиться всем вместе в одной маленькой квартире? Она думала об этом с ужасом.

Неожиданно квартирный вопрос разрешился. Мать получила ордер на новое жилье. Катю хотели оставить в старой квартире, но до ее совершеннолетия оставалось два месяца, и дело застопорилось. Мать куда-то ходила, доставала нужные справки, записывалась на прием к влиятельным людям – и в конце концов добилась своего. Решающую роль сыграло то, что у девочки был отчим. Нудная работа в опытном цехе тоже пришлась тогда как нельзя кстати: Катя, утверждала мать, самостоятельный человек, сама себе на жизнь зарабатывает.

Этот "самостоятельный человек" даже не знал, как варить суп!

Мать хваталась за голову, а Катерина ликовала: наконец-то никто не будет ее опекать, поучать и вообще портить ей жизнь. Какое счастье!

Но, едва она вступила в самостоятельную жизнь, с ней произошла паскудная история, подобные которой случаются с девчонками в этом возрасте…

В один из вечеров Катя возвращалась домой из постылого КБ. Настроение – мерзкое, под стать осенней непогоде: никаких перспектив, никаких, твердила она себе. От этих мыслей становилось совсем невмоготу. До переезда не хотелось обострять отношения с матерью. Но сейчас… Сейчас она всерьез подумывала, что пора подыскивать новое занятие. Ей всегда нравилось шить, моделировать, она по журналу могла сама выкроить платье несложного фасона, однако все это было так, на школьном уровне. На днях Катя проходила мимо Дома моды «Подмосковье» и видела объявление о том, что требуются ученицы в бригаду легкого платья.

– Привет, Катюша!

Занятая невеселыми мыслями, она не сразу заметила подошедшего одноклассника Алексея Кошелева.

– Привет! – Катя растерянно улыбнулась.

В школе ее редко называли по имени, все больше по фамилии – Царева. Высокий, плечистый Кошелев, отличавшийся раскованными манерами, нравился многим девчонкам. Некоторые бывшие ее сверстники, из одного с ней класса (человек десять – двенадцать), продолжали регулярно встречаться до сих пор. Душой, заводилой компании оставался Кошелев.

Сейчас Алексей с удивлением разглядывал Катю, словно увидел ее впервые.

– Слушай, а ты здорово изменилась. На уроках сидела – как серый воробушек, а сейчас такой стала…

Катя покраснела. ("В последнее время все будто с ума посходили, говорят ей какие-то глупости…") Кошелев увязался ее провожать. Он галантно поддерживал девушку под локоток, и Кате было приятно его присутствие.

– Сам я учусь в институте, отец платит, только мне все это… – Кошелев пренебрежительно махнул рукой. – Второй семестр окончу, потом, может, переведусь куда-нибудь. В финансово-экономический надо подаваться – самая престижная профессия сейчас. А ты как?

– Да… – Она запнулась. – Работать пошла. Дальше видно будет.

Катя неожиданно для себя самой рассказала Алексею о конторе, о вечно пьяных грузчиках. Она, подражая непохмеленным обормотам, забавно передразнивала их.

– Ну, ты даешь! – Алексей громко смеялся. – Коллективчик у вас тот еще.

Катя смотрела на его самоуверенное, волевое лицо, на усики над верхней губой (они так смешно шевелились, когда он говорил) – и думала о том, что Кошелев очень даже милый и симпатичный парень и непонятно, почему она недолюбливала его в школе. Просто было слишком много девчонок, которые крутились вокруг него, вот и все. Ей вдруг ужасно захотелось дотянуться рукой до его густой шевелюры и разлохматить ее.

Они уже подходили к ее дому, когда Алексей сказал:

– Сегодня наши собираются у меня. Предки отъехали. Приходи, а? Музыку послушаем, потанцуем.

– Ладно… – Катя не услышала своего голоса. Серд-це вдруг застучало, как молот, ей перестало хватать воздуха. – Приду обязательно.

Раньше она ни за что бы не пошла в эту компанию. Ребята – еще ничего, а девчонок она и в школе-то с трудом выносила. Одна Юлечка Иванченко чего стоила! При каждом удобном случае вспоминала своего богатенького папочку, который может все. (Катю тошнило от подобных разговоров.) Юлечка презирала всех. У нее были кривоватые ноги, но это не мешало ей носить очень короткие юбки. Сексуальная кривизна ног, как любила говорить Юлечка, выставляя себя напоказ. Катя помнила, как противно своими накрашенными ногтями (самыми длинными среди девчонок в классе) Иванченко царапала школьную доску, когда ее вызывали отвечать урок.

Девицы из компании приняли Цареву напряженно. Они переглядывались и перешептывались за ее спиной – дескать, зачем Лешка ее притащил? Что он в ней нашел, в этой тихоне? На скромниц, видно, потянуло…

Катя не видела и не слышала ничего, потому что рядом находился он, Алексей. Она не замечала его позерства, хвастовства – она забыла о том, как сама в школе осуждала тех, кто пялил на него глаза. Как может нравиться такой пустой парень, думала она раньше, у него же за душой ничего нет?! Теперь она ни о чем не думала, лишь смотрела в удивительно яркие голубые глаза, которые притягивали ее как магнит, – и с этим ничего нельзя было поделать. Он обнимал Катю, и она не могла противиться ему: его ласковым, теплым рукам и зовущим глазам…

Она не заметила даже, как из комнаты с перекошенным от злобы лицом выбежала Юлечка Иванченко… Ведь Алексей – рядом и обнимает ее, Катю.

С того вечера они стали встречаться почти каждый день: гуляли по улицам, иногда сидели в кино, тесно прижавшись друг к другу, а потом до одурения целовались. Однажды, когда Алексей встречал Катю возле проходной КБ, их увидела Берта.

– Красивый парень! – сказала она. – И просто так он ходить не будет.

Катя мгновенно ополчилась на нее – да как она может такое говорить?! Увы, даже неопытная Берта поняла, что представлял Катин кумир. Это было понятно всем – кроме самой Катерины.

В один из по-настоящему холодных зимних дней Алексей, поднимая воротник пальто, поежился:

– Холод собачий, а домой идти не хочется. Предки тебя вниманием начнут охватывать: Катюша, вам чайку или кофейку? Тьфу!.. Дышать спокойно человеку не дадут. Пойти бы сейчас куда-нибудь погреться… Слушай, а твои тоже всегда дома?

Катя замялась. Она давно ждала подобного вопроса – и все равно смутилась. Потому что внезапно вспомнила, как мать, уезжая из старой квартиры, сказала, глядя дочке в глаза: "Я не хочу, чтобы про тебя плохо говорили… – Катя собралась было обидеться, но мать продолжала:

– Пойми, доченька, одна останешься – будешь как бельмо у всех на глазу. Ты девочка умная, но веди себя осмотрительно. Люди что-то заметят, что-то насочиняют – разговоры и пойдут. Те, кто с родителями живут, от молвы прикрыты. Не порть себе жизнь… Я после смерти твоего отца все это на себе испытала". Мать никогда раньше не была так откровенна с ней. Катя помнила ее слова.

– Мои… – Она запнулась, не зная, говорить или не говорить. – Мои получили новую квартиру, а меня оставили здесь. – Врать не умела с детства.

– Здорово! – Алексей в восторге схватил ее в охапку. И стиснул так крепко, что у Кати перехватило дыхание. – Пойдем к тебе греться?

Она плохо помнила, как непослушными пальцами вставила ключ в замок. Едва за ними закрылась дверь, он обнял ее и, подхватив на руки, прямо в пальто отнес из прихожей в комнату…

…Они будто одновременно сошли с ума. В какой-то момент Катя попробовала отстраниться от Алексея, но он, почувствовав сопротивление, нашел ее губы и впился в них. Силы оставляли Катю с каждой секундой, сладко-сладко ныло в груди: вот он, совсем рядом, его требовательные, сильные руки обнимают ее, можно гладить, тормошить его красивые волосы. Алексей, нежно касаясь губами мочки девичьего уха, шептал ей что-то ласковое.

Когда он обхватил руками бедра Кати и прижал девушку к себе, она почувствовала сквозь одежду, как в живот ей уперлась напрягшаяся плоть. Вот оно!.. Катя никогда не была близка с мужчиной. Сейчас ей тоже вовсе не хотелось того, о чем шептались по углам девчонки. Если бы он только целовал ее… Руки Алексея уже расстегивали молнию на юбке.

– Не надо, погоди… – шептала она пересохшими губами.

Она боялась. А что будет потом? Катя не решалась напрямую задать этот вопрос – не хотела выглядеть идиоткой в глазах Алексея. А вдруг он обидится и уйдет? Мало, что ли, девчонок вокруг него вьется?

Алексей, заметив растущую отчужденность девушки, заглянул в глаза:

– Катюша, что ты?

Голубые глаза полыхали огнем: сейчас они не были ни ласковыми, ни нежными – Катя даже испугалась такого взгляда. Лицо Алексея сделалось чужим, упрямым, почти злым.

– Я хочу тебя! – Мужские руки опять с силой притянули Катю к себе. Он стал страстно целовать губы, шею, глаза девушки. (Она слышала, как колотится его сердце.) – Ну, не надо… – Она пыталась уклониться от поцелуев.

Но он ни на мгновение не отпускал ее. Алексей опять поймал губами мочку уха, и Катя почувствовала, что комната поплыла у нее перед глазами…

Все произошло быстро и совсем не так, как она ожидала. Наспех стащив с себя одежду, Алексей овладел Катей почти насильно. Она в конце концов перестала сопротивляться и подчинилась. Но даже в последний миг, когда девушка была в полной его власти, она осознавала, что не следовало всего этого допускать.

Катя слышала его прерывистое дыхание, он быстро-быстро двигался на ней и что-то шептал. Она была неопытна, и тем не менее поняла, что у него что-то не получается.

– Не надо зажиматься, расслабься!.. – с трудом разобрала она его слова, сказанные сейчас каким-то чужим голосом.

Ей хотелось закричать, спрятаться, убежать… Сделать так, чтобы все было как прежде. Она закрыла глаза – и услышала протяжный животный стон. Алексей тяжело сполз с нее и перевернулся на спину:

– У-уф!..

Катя, конечно, читала описание близости мужчины и женщины в художественной литературе, как и описание полового акта в медицинской. И там и там говорилось о возможной боли, о каких-то невероятных ощущениях… Все это оказалось ерундой! Ей почти не было больно. Никакой особой сладости она тоже не почувствовала. Вот неловко и стыдно было, это да!

Катя снова вспомнила предостережение матери… Зачем же она это сделала? Что на нее нашло? Она сорвалась с дивана и кинулась в ванную.

Когда Катя вернулась в комнату, Алексей с удивлением посмотрел на нее:

– А ты что, в первый раз?..

Катя мучительно покраснела. Она заметила темное пятно от крови на диванном покрывале.

– Тебе лучше сейчас уйти, а то мать может заглянуть.

Кошелев отсутствовал три дня. За это время Катя извелась. Любит она его или нет? Этот вопрос она задавала себе сто раз, но ответить однозначно так и не смогла. Все валилось из рук, на сердце было неспокойно.

Алексей появился на четвертый день, пришел прямо к ней домой, в одиннадцатом часу ночи, веселый и слегка поддатый. Обнял ее в прихожей, однако она отстранилась, почувствовав запах спиртного.

– Ты чего?! – не понял он. – Ну, посидели с ребятами, выпили, побалдели – какие проблемы?

У Кати от обиды перехватило горло. Она ждала его каждую минуту, перетряхнула весь свой скромный гардероб, чтобы выглядеть красивой, а он…

– Пойдем! – Алексей по-хозяйски, словно имел на это полное право, потянул ее в комнату.

Катя опять отстранилась от него:

– Я не хочу.

Получив неожиданный отпор, он опешил:

– Как это?

– А вот так! – четко сказала она.

– Не правда, ты хочешь – я же по твоим глазам вижу, что хочешь! – Он ухмыльнулся и тесно придвинулся к ней. – Ты что, на самом деле такая?..

– Какая?

– Ненормальная – вот какая! – Он уже не ухмылялся. – Говорили мне наши…

– И что они говорили?

– Слушай, Катюш… – Он протянул к ней руки, все еще не веря в искренность ее слов. – Повыламывалась, и хватит. Ну не приходил три дня: зачет сдавал. Ну чего ты в самом деле? Пойдем расслабимся! Время позднее, никто мешать не будет. Ведь было все у нас, и теперь какая разница: один раз, два или три?..

Катя смотрела на красивое лицо Кошелева. Вроде бы оно осталось прежним: голубые глаза, густые волосы, усики над верхней губой – но она не узнавала его. Циничный прищур, самодовольная поза… Пришел на ночь глядя, чтобы облагодетельствовать своим вниманием! Неужели из-за него она сходила с ума, мучилась? Неужели это он – герой ее снов, а то, что было между ними, называют любовью?! Она почувствовала себя обманутой.

– Я хочу спать, мне завтра с утра на работу.

– Ах да, ты же у нас рабочий класс! – Он засмеялся, зло и пренебрежительно. (От обиды у нее потемнело в глазах.) – Гляди: как хочешь, другая бы на твоем месте не выламывалась. Подумаешь, цаца какая!..

Закрыв за ним дверь, Катя долго сидела в прихожей на ящике с обувью. Не было сил подняться. Она плакала и ругала себя последними словами… А вдруг он вернется – ласковый, нежный, добрый – и все будет по-прежнему? Так думала она. И сама не верила в это.

Катя Царева ждала Алексея каждый день, а он все не приходил. Возвратившись с работы, Катя прислушивалась к каждому шороху за дверью, но обычно это оказывался не он. "Видно, нашел другую, которая не выламывается…" – Она не хотела думать о нем, но ничего не могла с собой поделать. Ей было обидно и жалко себя. Никого не хотелось видеть.

Все шло наперекосяк. Катя в очередной раз сцепилась в цехе с пьяными грузчиками и написала заявление об уходе.

– Дня лишнего держать не буду. Подумаешь, цаца! – бросил ей в спину начальник.

"И это мне говорили: цаца… – удивилась совпадению Катя. – Что они все заладили?" Получив на руки документы, она в тот же день перешла работать в Дом моды.

Алексей появился через десять дней. Лучше бы он не приходил совсем!..

Катя уже несколько дней сидела в бригаде легкого платья – ученицей ручницы. Приняли ее в новом коллективе хорошо, и она понемногу приходила в себя. Дома отыскала все приобретенные в свое время журналы мод, включая самые старые, и с интересом листала их… Неужели она тоже научится выполнять любой из этих фасонов? Вот было бы здорово! Сегодня бригадир Лида показывала, как надо обрабатывать петлю с двумя обтачками. Сложная технология!

Придя домой, Катя решила потренироваться самостоятельно… За стрекотом швейной машинки она не сразу услышала звонок в дверь. На пороге стояли Алексей и его приятель Костя. Этого парня она едва знала – видела пару раз у Кошелева дома. Костя был неприятен ей: Кате казалось, что парень постоянно подтрунивает над всеми. Алексей в его присутствии менялся прямо на глазах, становясь грубым, нахальным, циничным.

– Проходите. – Катя пропустила их в прихожую. И тут же пожалела об этом: оба парня были пьяны.

– А мы к тебе в гостечки, решили вот навестить, – дурашливо рассмеялся Алексей. – Не скучала?

– Нет.

Алексей без приглашения открыл дверь в комнату.

– Ты одна? – на всякий случай спросил он. Увидев швейную машинку и разбросанные вокруг журналы, он подмигнул приятелю. – Костик, давай поможем Катюше. Сейчас примерочку сделаем. Или как там это называется? Ты что, в белошвейки поступила?

– Перестань! – попробовала образумить его Катя.

– Песенка есть такая… – не унимался Алексей. – Служила белошвейкой и шила гладью, потом та-ра-ра-рам, и стала… – Он громко захохотал.

Катя с ужасом убедилась, что Алексей просто безобразно, совершенно пьян. Ни разу еще она не видела его в таком состоянии. У Кати похолодело внутри… Да как он смеет! Катя видела глумливую усмешку Костика: тот молчаливо одобрял действия приятеля. В отличие от Алексея Костя был почти трезв – Катя заметила холодный, непроницаемый взгляд, направленный на нее.

– Убирайтесь!

– У-тю-тю! – Алексей, растопырив руки, хотел обнять ее.

– Убирайтесь – или я закричу! – Она шарахнулась от Кошелева.

– Раньше не кричала… Костик, представляешь, я у нее первый мужик, целку ей сломал, а теперь она из себя королеву корчит. – Алексей грязно выругался. – Раздевайся! – резко приказал он.

Катя не двинулась с места.

– Смотри, хуже будет! – пригрозил Алексей.

– Зачем ты пришел?

– Потрахаться захотелось. Ты что, думала я в тебя влюбился? Да я только мигну, и за мной любая побежит.

– Вот и иди к ним! – Ее голос звенел от обиды, но она не плакала. (Сейчас она сама себя не узнавала. Неужели несколько дней назад при мысле о нем у нее перехватывало дыхание?) – Почему ты ведешь себя как подонок?

– Про подонка не надо, могу рассердиться. Сегодня мы с Костиком решили заняться тобой. – Алексей, стягивая с себя свитер, обернулся к приятелю. – У нее эрогенная зона – мочка уха: балдеет сразу!

От ненависти у Кати помутилось в голове.

– Я закричу!

Кошелев сделал обманное движение и кинулся на девушку. Катя забилась у него в руках.

– Костик, давай! – Кошелев рванул за ворот Катину блузку и попытался подтащить девушку к дивану. – Сейчас я ее успокою… – Он стал расстегивать молнию на брюках. – Так даже интереснее будет.

Алексей вынужденно ослабил хватку, и Катя сумела вырваться. Она подбежала к окну и распахнула его настежь. Холодный осенний воздух ворвался в комнату.

– Шаг сделаешь – буду орать на весь дом!

Видно, в ее голосе было нечто такое, что заставило Кошелева остановиться. Он замер, не решаясь приблизиться к ней.

– Пугает! – Алексей обернулся к приятелю, желая получить поддержку.

Непроницаемое лицо Костика менялось на глазах. Он занервничал: одно дело – взять легкую добычу, поразвлечься, и совсем другое – нарваться на неприятности… Бешеная девка! Такая что угодно устроить может. Лешка, козел пьяный, не понимает ни хрена!

– Ну ее к черту! – заявил Костик.

Но Алексей не хотел сдаваться так просто:

– Не заорет! Чего ты скис? Позору побоится…

– Не побоюсь, – громко сказала Катя. – Хочешь, давай проверим? Заявлю, что ты меня в прошлый раз изнасиловал, а теперь с дружком пришел?! – Ее глаза горели таким огнем, что Кошелев не посмел к ней приблизиться ни на шаг. (Она им покажет, этим подонкам!) – Ну ты и сука! – Кошелев топтался на месте, не зная, что предпринять.

Костик знал, как поступить: он уже застегивал на себе куртку… Из-за Лешкиной шалавы, думал он, и под статью запросто загреметь можно.

– Уходим отсюда, и быстро! – почти выкрикнул он Кошелеву.

Алексей, как побитый пес, последовал за приятелем. Он начал трезветь – и жалко моргал своими длинными, сводящими с ума девчонок ресницами.

– Хоть слово кому пикнешь – пришибу! – обернувшись в дверях к девушке, пообещал Костик.

После этого Катя не спала всю ночь, ее трясло словно в лихорадке. Слез не было – только злость и обида… Значит, она действительно могла заорать и поднять на ноги весь дом?! Да, могла. Неужели все ребята вокруг такие же мерзавцы и негодяи, как Кошелев и этот его дружок? За один вечер с наивной девичьей влюбленностью было покончено.

Через месяц она в очередной – и в последний – раз встретила Алексея. Он шел навстречу под ручку с Юлей Иванченко и громко смеялся. Катя хотела свернуть, но поздно спохватилась… Рядом с разодетой в шикарный норковый свингер Иванченко Катя в своем скромном осеннем пальто казалась просто Золушкой. К тому же она шла от матери и несла домой в авоське десяток куриных яиц.