Текст книги "Бочка но-шпы и ложка яда"

Мы с Софьей с недоумением взглянули друг на друга. В том, что ко мне никто не «шастает», я была абсолютно уверена, но и в том, что шастают к Софье, тоже сомневалась. Прежде всего, таиться ей ни к чему, ее возлюбленный мог появиться здесь вполне официально. А если не мог? Если он по какой-то причине вынужден хранить свою любовь в тайне? Софья совершенно не способна иметь от меня секреты, непременно бы проболталась. Да и я заметила бы ее мучения, потому что по-другому словесное воздержание и не назовешь.

Однако, если Сусанна говорит «шастает», тут тоже можно не сомневаться, ее качества ищейки заслуживали лучшего применения. Выходит, Софья вынуждена скрывать от меня возлюбленного, а скрывать она его может лишь в том случае, если ее интересы идут вразрез с моими. Если учесть, что у меня нет мужчины даже на примете, то… «Макс, – подумала я. – То-то она так беспокоится о моей нравственности». Софья смотрела на меня с задумчивостью, потом вдруг поморщилась, закусила губу и отвернулась. Почему-то я была уверена, что то же самое имя пришло в голову и ей. Интересно, почему она отвернулась: решила, что я догадалась, или подозревает, что он действительно ходит ко мне, и досадует на мою неосторожность? Надо бы все это выяснить, разумеется, когда мы избавимся от Сусанны.

– Что примолкли, вертихвостки? – точно получив сигнал к бою, возопила старушка.

– Может, вам стоит принимать успокаивающее? То есть я хотела сказать снотворное? – поспешно поправилась я.

– Я бы и так прекрасно спала, не устрой вы в доме бордель.

– Это уж слишком, – пробормотала Софья и зачем-то схватила сахарницу. Я испугалась, что она, чего доброго, метнет ее в старушку, и торопливо поднялась.

– Меня ждет парикмахер.

– Все прихорашиваешься, – мгновенно отреагировала тетушка. – Прямо расцвела, как мужа-то схоронила. Другие слезы льют, а ты все хорошеешь. Вон как скачешь, точно коза. А ведь уже не девочка. Сколько тебе годов-то будет, я все забываю?

– Я ровно в пять раз моложе вас, – ответила я с ласковой улыбкой. – Вы вполне могли бы быть моей прапрабабушкой.

– Это точно, – кивнула Софья. – Возьмите калькулятор и сосчитайте. Только боюсь, что свой возраст вы успели забыть.

– Не волнуйся, – ответила Сусанна, а мы поспешили покинуть веранду, таким образом, поле боя осталось за ней.

– Когда-нибудь я ее придушу, – мечтательно сказала Софья. – Слушай, а каков возраст долгожителя, зарегистрированного в Книге рекордов Гиннесса? – с беспокойством спросила она.

– Каким бы он ни был, Сусанна его переживет, – сладким голосом убила я чужую мечту. – Авраам жил девятьсот лет, если верить Библии.

– Кто ж Библии не верит? Мама дорогая… – Мы разом засмеялись, спускаясь по лестнице.

Внизу меня ждал парикмахер. Я свернула в боковой коридор, туда выходила комната, соединенная с моей личной ванной. Именно в этой комнате парикмахер обычно занимался моей прической. Софья толкнула ближайшую дверь, там был ее кабинет. В это время она разбирала почту, отвечала на звонки и письма. Через час мы встретимся вновь, она сообщит мне новости, которые сочтет заслуживающими моего внимания, а я продиктую ответы на письма, если это понадобится. В особо экстренных случаях Софья приходила ко мне, и тогда я диктовала ответ, пока мастер делал мне прическу. Однако я этого очень не любила и Софья тоже.

В доме все жили по установленным правилам, распорядок дня был практически неизменным. Тетушка Сусанна пойдет отдыхать, потому что встает ни свет ни заря и начинает изводить Наталью. Наталья тоже сможет отдохнуть, другого времени у нее просто не будет, Семеныч отправится за продуктами, а Роза будет готовить обед.

– Все просто отлично, – пробормотала я, испытывая смутное беспокойство. Неужто слова Сусанны так подействовали на меня? С какой стати? Если Софья крутит роман с Максом, я не возражаю. У Софьи, в отличие от меня, нет возрастных ограничений при выборе мужчин, а Максу общение с ней пойдет на пользу. Как любит выражаться Софья, «старая кобыла борозды не портит». Тогда отчего на душе кошки скребут?

Обычно мы с парикмахером болтали все то время, что он работал. Денис обожал поговорить и знал обо всем, что происходит в городе. Я охотно поддерживала беседу. Но сегодня все было по-другому. Слушала я его невнимательно, то и дело теряла нить разговора, отвечала невпопад, он обиделся и замолчал, а я продолжила копаться в себе, пытаясь отыскать причину беспокойства. «Надо было спросить у Софьи о ее госте, не пришлось бы сейчас ломать голову», – досадливо подумала я и как раз в этот момент услышала крик.

Кричал, вне всякого сомнения, Олег Петрович, наш садовник. «Должно быть, кто-то из соседских ребятишек пролез на территорию», – решила я, но крики не утихали.

– Что там случилось? – проявил любопытство Денис и даже выглянул в окно. Совершенно напрасно, между прочим: окно выходило на дорогу, а крик раздавался из сада, то есть с противоположной стороны.

Тут дверь комнаты без стука распахнулась, и я увидела Наталью. Лицо ее раскраснелось, точно она бежала бегом не один километр, глаза вытаращены, она комкала руками передник, потом вытерла им глаза и заголосила:

– Лариса Сергеевна, голубушка, горе-то какое…

– Что случилось? – вскочила я.

– Сусанна выпала из окна…

– Что значит – выпала? – растерялась я.

– Свалилась со второго этажа и, должно быть, что-то сломала.

– Слава богу, – вздохнула я, но тут сообразила, что звучит это, мягко говоря, сомнительно, и развила свою мысль: – Я-то боялась, что она, чего доброго, разбилась насмерть.

Лицо Натальи приняло довольно странное выражение, в нем явно читалось сожаление.

– Жива, слава тебе господи, но расшиблась, должно быть, сильно, мычит и очень гневается.

– Где она?

– В клумбе.

– Почему в клумбе? Ах ты господи… Идемте же скорее.

Мы бросились в сад. Наталья бежала первой. Зря Сусанна утверждала, что она нерасторопная, двигалась Наталья очень живо, я за ней едва поспевала в развевающемся пеньюаре и в домашних туфлях, которые соскальзывали с ног. За мной трусил Денис, дважды он чуть не наткнулся на меня, когда я внезапно тормозила, лишившись обуви, и деликатно покашливал. Обогнать меня он так и не решился, должно быть сочтя это невежливым. Таким образом мы оказались в саду. И возле дома в самой большой клумбе я увидела Олега Петровича, Софью и Розу, они что-то разглядывали на земле. Я подбежала ближе и наконец увидела Сусанну. Старушка лежала на спине, сложив на груди ручки, точно готовилась скончаться. Я подняла голову: судя по всему, она выпала из окна своей комнаты, высота приличная.

– С ума она сошла, что ли? – пробормотала Софья. Я шикнула на нее и обратилась к Сусанне:

– Как вы себя чувствуете?

– Мерзавец, – прошипела она. – Вор. Тюрьма по нему плачет.

– По кому? – не поняла я. Забота о здоровье тетушки отошла на второй план – если Сусанна по-прежнему ругается, значит, ничего страшного. Да и что какой-то второй этаж для старушки?

– Это он, – грозно сказала она, ткнула в меня пальцем, откинула голову и более не произнесла ни слова, лишившись сознания.

Мы в растерянности переглянулись.

– Неужто умерла? – пробормотала Роза. – Быть такого не может.

– Да звоните же в «Скорую»! – завопила я.

Первым в себя пришел Денис, он и вызвал «Скорую помощь». Мы ждали ее, продолжая толпиться в клумбе.

– Нет чтобы в кусты упасть, – горестно вздыхал Олег Петрович, оглядывая клумбу, которая теперь выглядела так, точно на ней паслось стадо бегемотов. – Бабушке-то все равно, в кустах тоже мягко, а здесь труд двух месяцев. Ведь каждый цветочек…

– Олег Петрович, замолчите, – шикнула Софья. – О цветах ли сейчас печалиться, когда мы потеряли тетушку… возможно, – добавила она со вздохом.

– Вряд ли, – с сомнением заметила Наталья, приглядываясь к старушке. Должно быть, Наталья, как и я, считала Сусанну бессмертной.

– Кто-нибудь видел, как это произошло? – спросила я.

– Я была в кухне, – пожала плечами Роза.

– Я у себя, – торопливо заговорила Наталья. – Слышу, Олег Петрович кричит, ну, я сюда…

– Я тоже услышала, как кричит Олег Петрович, – пояснила Софья. Окна ее кабинета тоже выходили на дорогу, следовательно, видеть она ничего не могла.

Мы уставились на Олега Петровича. Выходило, что если кто-то что-то видел, так только он. Олег Петрович крякнул, еще раз оглядел клумбу и заявил:

– Я видел, как бабушка из окна вылезала.

– В каком смысле? – растерялась я.

– Ну… открыла окошко и, видно, что-то рассматривала, вылезла до самых ног. Я еще подумал, как бы не свалилась.

Я вновь подняла голову. Окна второго этажа французские, то есть до самого пола, окно Сусанны распахнуто настежь, что неудивительно при такой погоде. В целях безопасности на окне укреплено кованое ограждение, наподобие балконного, высотой пятьдесят сантиметров. Если очень увлечься, вполне можно вывалиться.

– Что ее так увлекло? – спросила Софья, обращаясь к Олегу Петровичу. Как видно, ее волновали те же вопросы, что и меня.

– Кто ж ее знает, – пожал плечами Олег Петрович. – Вон в ту сторону смотрела, – ткнул он пальцем в правое крыло здания. На первом этаже там размещалась кухня, на втором – спальня Софьи и кабинет покойного мужа, окна моей спальни выходили на другую сторону. Я вспомнила слова Сусанны и невольно нахмурилась.

– Если она следила за мной, то совершенно напрасно, – заявила Роза. – Я сроду чужого не брала, хоть ты меня обыскивай. И нечего за мной в замочную скважину подглядывать.

– В вашей честности никто не сомневается, – поспешно заверила ее я. Терять такое сокровище, как Роза, не хотелось, а дама она характерная, чего доброго, хлопнет дверью, и где я найду ей замену?

– Чего ж мы стоим здесь? – озарило Наталью. – Надо ее в дом перенести.

– Нельзя, – вмешался Денис. – Если у нее переломы, то пусть до врачей лежит, а если умерла, то до милиции.

– О господи, – ахнула Наталья, и тут со стороны улицы раздался автомобильный сигнал.

– Наверное, «Скорая», – обрадовалась я.

– Я встречу, – сказала Наталья и побежала к калитке. Все это время тетушка лежала, запрокинув голову, не подавая признаков жизни.

– Все-таки второй этаж, – с надеждой заметила Софья и в ответ на мой укоризненный взгляд торопливо перекрестилась.

Врач был молод и обладал редким чувством юмора, в том смысле, что его шутки казались смешными только ему.

– Бабка-космонавт, – заметил он, с интересом разглядывая окно, из которого выпала Сусанна. – А чего надумала прыгать без парашюта?

– Слушайте, она жива или нет? – взмолилась Софья. – Люди волнуются…

– Жива, – наконец-то обратив внимание на Сусанну, ответил врач. – Такие старушки только с виду хлипкие, а на самом деле им сносу нет. Вот и эта… Свались я со второго этажа, непременно чего-нибудь сломал.

– А она ничего не сломала? – разволновалась Роза.

– Да вроде нет.

– Отчего ж она сознание потеряла?

– Думаю, с перепугу. Возможно, у нашей космонавтки сотрясение мозга, но это сразу не скажешь.

– Тогда приведите ее в чувство, – возмутилась я.

– А вам это надо? – серьезно спросил он.

– В каком смысле? – растерялась я.

– В том, что, может, и неплохо, если она немного помолчит?

– Да, торопиться, пожалуй, не стоит, – влезла Софья.

– Старушку мы забираем. – Я поеду с вами, – вызвалась моя подруга и секретарь. – А ты приляг и отдохни, – повернулась она ко мне. – Береги нервы. У тебя завтра тяжелый день. О Сусанне я позабочусь.

Вскоре Софья отбыла вместе с Сусанной на «неотложке», а я, вместо того чтобы прилечь, пошла доделывать прическу.

– Может, она бабочек ловила? – немного невпопад заметил Денис.

– Господи, ну зачем ей бабочки?

– Да, в самом деле… Тогда совершенно неясно, зачем она полезла из окна.

Меня этот вопрос тоже очень интересовал, поэтому, простившись с Денисом, я отправилась в сад, где и обнаружила Олега Петровича. Он возился с цветами возле самого спуска к реке.

– Как наша страдалица? – спросил он, завидев меня.

– Пока никаких известий.

– Бабушка крепкая, и характер у нее боевой, вы понапрасну-то не переживайте.

– Не могу понять, как это случилось, – посетовала я, устраиваясь в тенечке, здесь под высоким каштаном стояла скамейка. Олег Петрович отложил инструмент, снял перчатки и устроился рядом.

– Думаю, Ваську она гоняла. У них застарелая вражда. Она, как его увидит, все камнем норовит швырнуть.

– Кто такой Васька? – забеспокоилась я. В принципе, Васькой мог быть кто угодно, на свете не встретишь существа, с которым бы не враждовала Сусанна.

– Кот соседский, Игнатовых. Он иногда у нас гуляет. Интеллигентный кот, ходит только по дорожкам или по лужайке. А чтоб по клумбе – ни-ни. Так что непонятно, за что бабушка на него осерчала. Хотя я пару раз видел, как он на птичек охотится. Заляжет в траве и ждет. Может, она поэтому? Хотя птичек она тоже не любит – говорит, гадят.

– Васька черный такой, с белыми лапами? – спросила я.

– Он самый. Сегодня я его на вашем балконе видел. Кот, что с него возьмешь.

– А когда Сусанна упала, вы его тоже видели?

– Кота не видел, врать не буду. Видел, как бабушка из окошка лезет, вроде как до чего-то дотянуться хочет. Выходит, в Ваську метилась. Кроме него, кто тут еще может быть?

– А потом она упала?

– Как упала, я просмотрел, на цветы отвлекся. Вдруг слышу крик, и что-то шмякнулось. Поворачиваюсь, а в клумбе георгины полегли. У меня аж сердце сжалось, что за зараза, думаю… прошу прощения… И тут в голову мне пришла мысль, что бабушка пакость затевала, вот и висла в окне. Я к клумбе, а бабушка там лежит. Тут я понял, что она сама свалилась.

– Она вам что-нибудь сказала?

– Только одно слово.

– Какое?

– Болваном назвала, как всегда. Семеныч у нее раззява, а я болван. Бабушка для всех доброе слово находила.

– Почему вы ее бабушкой называете? – додумалась спросить я.

– Мне шестьдесят пять, а ей, поди, лет сто с небольшим, так кто ж она мне? Неужто помрет? – В голосе Олега Петровича мне почудилась надежда. Я досадливо отмахнулась.

– Все-таки это странно, – вздохнула я.

– Что?

– Ее поведение.

– Ничего подобного. Она на майские праздники на крышу залезла: решила, что Игнатов любовницу в дом привел, пока жена на отдыхе. А с нашей крыши Игнатовы как на ладони. Еле сняли, так увлеклась, что никаких уговоров слушать не хотела. Наталья ей туда обед носила.

– Почему мне не сказали?

– Вы в отъезде были, да и зачем вас волновать?

Я еще раз вздохнула и пошла к дому. Стеклянная дверь в сад была распахнута. Я вошла, решила было выпить кофе, но вместо этого стала подниматься по лестнице. Здесь меня догнала Наталья.

– Софья Андреевна звонила. У Сусанны сотрясение мозга и шея не в порядке. Еще шок. Опасаются инфаркта. Шея в гипсе, тетушка в реанимации, говорят, завтра будет видно. Софья Андреевна там еще чуток побудет – и сюда. Вам беспокоиться не велела.

– Идемте со мной, – позвала я Наталью.

Мы подошли к двери тетушкиной комнаты. Чуть помедлив, я толкнула дверь и вошла первой. Сусанна терпеть не могла, когда в ее в комнату кто-то входил. Я здесь не была лет пять. Как-то тетушка слегла с простудой и вознамерилась проститься со мной. Прощание особо трогательным не получилось, Сусанна перечислила все мои грехи, пообещала мне геенну огненную и сказала, что после ее смерти я окончательно пропаду.

Обычно, идя по коридору, я инстинктивно обходила ее дверь стороной, впрочем, как и все домочадцы. По долгу службы трижды в неделю сюда наведывалась Наталья. После ее уборки Сусанна вопила на весь дом, что ничего из вещей не может найти, изводила Наталью глупыми придирками и обзывала грязнулей. Само собой, Наталья комнату тихо ненавидела, как, впрочем, и ее хозяйку.

Я огляделась. Тюлевые занавески на окне сдвинуты в сторону. Постель разобрана (Сусанна запрещала убирать ее, считая, что она должна проветриваться), слева шкаф, дверь в туалет, зеркало, диван и кресло. Телевизор Сусанна предпочитала смотреть в гостиной, но здесь он тоже имелся и в настоящее время работал. Наталья подошла и выключила его, а я направилась к окну, именно оно меня сейчас интересовало. Створки окна открывались вовнутрь, так как со стороны улицы, как я уже говорила, было металлическое ограждение со сложным рисунком в виде переплетенных ветвей и листьев. Я подошла к ограждению вплотную. Вид отсюда открывался прекрасный, но не он меня сейчас интересовал. Комната Сусанны находилась в центральной части здания, она была последней, далее коридор делал поворот, в левом крыле моя спальня, спальня Софьи и кабинет покойного мужа. Мои окна выходят на другую сторону, значит, если не кот Васька и не иное существо, с которым она враждовала, то Сусанну могли интересовать только окна спальни Софьи. Если Софья прятала там Макса… При сложившихся обстоятельствах мальчик, уже давно наплевав на конспирацию, являлся пред мои светлые очи. Последние слова Сусанны были «мерзавец и вор», они могли относиться как к Максу, так и к коту, а также к Олегу Петровичу и любому другому существу мужского пола. Из этого делаем вывод: виновником своего падения Сусанна считала мужчину или кота, хотя пальцем тыкала в меня.

С этого места отлично видны окна Софьи, одно окно открыто, и даже занавеска не задернута, смотри сколько душе угодно. Весьма неосторожно со стороны Софьи, если она там действительно кого-то прятала. Окна кабинета Артемьева Сусанну заинтересовать не могли, вот уже год, как туда никто не заглядывает. Кроме слоя пыли да никому ненужного хлама, там ничего нет. На первом этаже кухня и столовая. Я пригляделась получше: окна кухни зашторены, а вот столовую отсюда видно хорошо, но там в это время ничего интересного не происходит. Я в досаде покачала головой, потому что из-за осмотра места происшествия не стало понятнее, зачем тете понадобилось рисковать шеей.

– Вот туда она смотрела, – услышала я голос Олега Петровича. Он стоял внизу и наблюдал за мной. Ткнул пальцем в левое крыло дома и с грустью воззрился на изуродованную клумбу.

Тут я задела коленом обо что-то тяжелое и с изумлением обнаружила бинокль. Он висел на ограждении, зацепившись за него ремешком.

– А это что такое? – удивилась я, взяв его в руки.

– Неужто не знаете? – в свою очередь удивилась Наталья. Конечно, бинокли я видела и раньше, только как он оказался у тетушки? Тут выяснилось, что вовсе не о том спрашивала Наталья. – Она за Розой с биноклем следит. Оттого та окна и зашторивает. Кому приятно, когда под руку смотрят. И за мной следит, когда я убираюсь, и за Семенычем, и за Олегом Петровичем. За Игнатовыми тоже следит, но они ее напугали: сказали, что есть такая статья в законе, что ее можно за хулиганство привлечь, только после этого она перестала на крышу с биноклем лазить. Еще Абрамова выследила, тот с падчерицей на лодке катался и приставал к девчонке. Сусанна тут же жене позвонила, они еще к берегу пристать не успели, а Абрамова уже на развод подала. Абрамов обещал Сусанне ноги сломать, и она за ограду не ходила, боялась. Я Абрамова Христом богом просила сказать ей, что он пошутил, раз уж с женой помирился, ведь все внимание нам, раз за ворота ни ногой. Роза грозилась уйти, и я, если честно, думала, не выдержу. Он так и не позвонил, но, на счастье, она перестала бояться и опять начала за ним приглядывать.

Я с изумлением слушала Наталью. До сей поры я даже не подозревала, какая насыщенная событиями жизнь у тетушки.

– Сумасшедший дом, – пробормотала я и поспешила покинуть комнату. Выходило, что тетушку едва не погубило собственное любопытство. Роза зашторила окна, но тетушка упорно пыталась что-то рассмотреть на кухне и в результате свалилась в клумбу. Ее счастье, что там росли георгины, а не кактусы. Значит, Софью я подозревала напрасно, никого она в спальне не прячет.

Однако, когда Софья вернулась из больницы, вопрос был поднят вновь. Софья приехала только к обеду (обедают у нас поздно) и заверила меня, что смерть тетушке не грозит. Та пришла в себя и, судя по всему, вскоре встанет на ноги. Однако говорить почему-то она не может, лишь потрясает кулаками, очень беспокоя тем самым врачей.

– Они предложили связать ее, – вздохнула Софья. – Я им объяснила, что будет только хуже.

– А почему она молчит? – нахмурилась я. – Из-за травмы шеи?

– Врачи говорят, что это шок и скоро пройдет. По-моему, они сами толком ничего не знают. Твердят одно: в ее возрасте возможно всякое. Представляешь, что будет, если Сусанна не сможет говорить?

– Да уж. Нас ждут испытания.

– Одно хорошо: из больницы ее выпишут не скоро. Все-таки сотрясение и шея… Сиделку я уже на-шла. На всякий случай договорилась сразу с тремя. Если они будут сменять друг друга, глядишь, продержатся. – Тут Софья сделала паузу и многозначительно посмотрела на дверь. Обедали мы вдвоем, дверь в столовую была закрыта. – Значит, все-таки Макс? – недовольно сказала она.

– Что Макс?

– Мне-то не ври. Это он по ночам шастает по коридору?

– Забавно, – заметила я, отодвигая тарелку. – Признаться, я была уверена, что он ходит к тебе.

– Ко мне? С какой стати? Ополоумела совсем? Это ты у нас гений чистой красоты, а я для него тетя Соня. Как тебе в голову пришла такая глупость?

– Если не Макс, то чего ж ты жениха прячешь? – пожала я плечами.

Софья взирала на меня с недоумением.

– Та-ак, – сказала она нараспев. – Ко мне ни-кто не ходит. И к тебе, как я поняла, тоже. Это что ж получается: Сусанне почудилось?

– Поверить в такое практически невозможно, – заметила я, и Софья со мной согласилась. – Тогда кто ходит, а главное – куда? Не в кабинет же Артемьева…

Тут Софья глубоко задумалась и после паузы, в продолжение которой я успела съесть десерт, произнесла:

– Слушай, а если кто-то в самом деле заинтересовался кабинетом твоего мужа?

– С какой стати? – удивилась я.

– С такой. Все знают, что он оставил две рукописи, возможно, даже четыре. Не мне тебе говорить, сколько это стоит.

– Не мне тебе говорить, – передразнила я, – что существует авторское право. Вряд ли вор заработает что-либо, кроме неприятностей. К тому же тебе прекрасно известно, что рукописей там нет. В кабинете бумаги Артемьева, в которых по большей части ничего интересного.

– Это точно. Покойный, заботясь о будущих биографах, складировал в шкафах всякую дрянь. Но вор может и не знать об этом.

– Меня беспокоит другое, – нахмурилась я. – Сусанна где-то раздобыла бинокль. Послушать Наталью, так она сидела в дозоре, как заправский разведчик. Из ее комнаты отличный вид как на левое крыло дома, так и на правое. А что у нас в правом крыле?

– Студия Костаса, то есть теперь твоя студия. Ты ведь обожаешь рисовать цветочки… ух ты, черт, – простонала Софья, из чего я заключила, что до нее наконец дошла моя мысль. – Думаешь… а там даже штор нет.

– Какие шторы в студии? Художнику необходим свет. Хотя я-то могу и без света, то есть со шторами.

– Завтра же распоряжусь повесить. Еще бы узнать, привиделся ей ночной гость или у нас не только Сусанна проявляет излишнее любопытство.

Разумеется, разговор с Софьей меня не успокоил. Я пожалела, что в свое время не установила в доме видеонаблюдение. Может, стоило этим заняться?

Гости стали прибывать после десяти утра. Мы с Софьей отправились на утреннюю службу, из церкви проехали на кладбище. Выполнив волю покойного, то есть кремировав его, я понятия не имела, что делать с прахом. Развеять его над водами Ганга не решилась, раз такого указания не было, но ведь не в доме же его держать? Чего доброго, кошмары замучают. Как всегда, выручила Софья. Сначала она предложила построить для Артемьева мавзолей, но в конце концов мы ограничились памятником на кладбище, где и установили урну с прахом.

На подходе к памятнику выяснилось, что нас успели опередить, плита была буквально завалена цветами. Мы внесли свою лепту в виде двух букетов роз, красных и белых, которые покойный так любил при жизни. Я всплакнула, разглядывая памятник, сделанный по эскизу супруга, когда он еще не оригинальничал и намеревался упокоиться, как все. Черный мраморный крест высотой два метра, у основания череп, лавровый венок и надпись: «Спи спокойно». В оригинальном проекте значилось: «От благодарного Отечества», но мы после некоторых раздумий решили, что Артемьеву стоило быть скромнее, и обошлись расхожим пожеланием.

– Я сегодня всю ночь глаз не сомкнула, – заявила Софья. – Все прислушивалась.

– И что? – поинтересовалась я.

Она пожала плечами:

– Ничегошеньки не слышала.

– Так, может, это хорошо? – неуверенно предположила я.

– Вот уж не знаю. Вряд ли Сусанне почудилось. Если только она этого ночного гостя из вредности не придумала.

– Зачем?

– Ну… чтобы внести в нашу спокойную жизнь необходимую интригу. Я вот что подумала: надо бы заняться кабинетом Артемьева, разобрать хлам, что он накопил за долгие годы.

Я невольно поморщилась.

– У меня на это совершенно нет времени.

– Я могу одна заняться.

– У тебя тоже времени нет.

– Придется найти.

– Мы же проверили: там нет ничего такого, что могло бы…

– А если этот придурок где-нибудь спрятал покаянное письмо?

– Бред, – отмахнулась я. – Артемьев очень дорожил мнением потомков. Вон какой памятник себе воздвиг.

– Короче, ключ от его комнаты теперь у меня.

Кстати, кабинет Артемьева весь этот год был заперт, но ключ торчал в двери. Я была уверена, что никому и в голову не придет совать туда свой нос. Наталья была только рада избавиться от лишней работы, дети к кабинету отца никакого интереса не проявляли. Правда, один раз я застала там Кристину в обществе ее бойфренда. Я шла по коридору и обратила внимание, что дверь кабинета открыта, подошла и услышала, как Кристина что-то рассказывает своему другу – должно быть, решила, что знаменитый отец возвысит ее в глазах возлюбленного, вот и привела юношу в кабинет-музей имени отца.

– Поехали домой, – позвала Софья. – Дел невпроворот.

Мы зашагали к машине. Возле нашего лимузина притулилась старенькая иномарка, из нее выбрались необъятных размеров дама с фиолетовыми волосами и сухонький мужичонка неопределенного возраста. Одет он был неопрятно, джинсы следовало бы постирать, на рубашке отсутствовали две пуговицы. Дама также могла похвастать пренебрежением к своему туалету. Ворот трикотажной кофты растянут, рукава засалены, подол юбки спереди вздернут, и из-под подола нахально выглядывает комбинация.

Мы намеревались пройти мимо, но мужичок бросился ко мне, протягивая руки, точно собирался заключить меня в объятия.

– Лариса Сергеевна…

– Это что такое? – пробормотала Софья и на всякий случай закрыла меня грудью, сверля мужичка недобрым взглядом. Едва не натолкнувшись на Софью, мужичок досадливо крякнул и отступил в сторону.

– Позвольте представиться, – торопливо сказал он, стараясь смотреть исключительно на меня. – Хоботов Семен Васильевич. Я писал вам, и вы любезно…

– Да-да, помню, – вместо меня отозвалась Софья и протянула ему руку: – Софья Андреевна, секретарь Ларисы Сергеевны. Ждем вас сегодня у нас в восемнадцать ноль-ноль.

– Благодарю, – разулыбался Хоботов и подтянул за руку пышнотелую даму. – Это моя супруга. Рахиль Моисеевна.

– Очень приятно, – кивнула я и, помешкав, добавила: – Разумеется, мы ждем вас вместе с супругой.

– Я в восторге от вашего мужа, – затараторила она. – Я хотела сказать, от его книг. В совершенном восторге. Я всегда говорила Семочке, Боря – гений, он достигнет многого. Правда, Сема?

– Да-да, дорогая. Моя супруга была очень дружна с Борисом.

– Он всегда показывал мне все свеженаписанное. Ах, какое это было блаженство сидеть возле камина и слушать его хрустальную прозу.

– Почему хрустальную? – удивилась Софья. Дама замерла, приоткрыв рот. Сообразив, что дама на вопрос не ответит, я пробормотала:

– Извините, нам пора…

– Да-да, мы понимаем, – вновь затараторила дама. – Мы только заскочим к Бореньке, а потом к вам. Мы всегда его навещаем. Какая утрата для русской литературы, – всхлипнула она и извлекла из рукава мятый носовой платок. Хоботов тоже всхлипнул и посмотрел на меня с душевной мукой.

– Мы осиротели, – сказал он.

– Мы тоже, – совершенно серьезно ответила Софья. – Будет о чем поговорить вечером.

Хоботовы потрусили к могиле, трогательно поддерживая друг друга, а мы устроились в машине.

– Будут денег просить, не давай, – хмуро бросила Софья, поворачивая ключ зажигания. – Откуда взялся этот друг? – спросила она. Вопрос был риторический, но я ответила:

– Понятия не имею.

– Физиономия прескверная, рыльце остренькое, глазки злые, и весь какой-то скользкий. Очень похож на шантажиста.

– Только этого не хватало, – поморщилась я.

Как только мы подъехали к дому, на пороге появилась Наталья и радостно сообщила:

– Макс приехал. Ушел купаться. С полчаса как ушел. – Тут Наталья перешла на шепот: – Серова тоже приехала. Пьет кофе на веранде. Думаю, Макс от нее сбежал. Прибыла в десять утра. Я сказала, вы в церкви, она отдохнула в своей прежней комнате.

– Поднимемся на веранду, надо поздороваться с Серовой, – со вздохом заметила я. Софья сочувственно кивнула, мол, ничего не поделаешь.

Вдвоем мы поднялись на второй этаж, дверь на веранду была распахнута, и я увидела Валентину Николаевну. Она сидела в плетеном кресле спиной ко мне. На ней был черный деловой костюм и рыжие мокасины, Валентина Николаевна называла это своим стилем.

Когда-то Серова училась вместе с моим мужем в Литературном институте. Слава пришла к ней гораздо раньше, чем к Артемьеву. Она писала сентиментальные романы, именовала себя прозаиком и, в общем-то, была вполне симпатичным человеком, если бы не одно, точнее, два обстоятельства. Кто-то когда-то сказал ей, что она красавица, и она в это свято поверила. Потом поверила, что она – серьезный писатель, и вела себя соответственно. Сейчас она уверенно приближалась к пятидесяти, располнела, сделала неудачную пластическую операцию и выглядела старше своих лет. Но она вроде бы этого не замечала, а ей никто не намекнул, и дама продолжала изображать роковую красавицу, томно поводила плечами, смотрела со значением, а говорила так, точно оставляла завещание потомкам.

С моим мужем они как будто дружили. Кажется, он ею искренне восхищался, она проявляла сдержанность в оценке его произведений, но неизменно подчеркивала, что уважает его как человека. В литературных кругах такая терпимость – большая редкость, так что они, скорее всего, действительно испытывали друг к другу симпатию.

– Добрый день, – радостно сказала я.

Валентина повернулась и послала мне улыбку.

– Ларочка, – сказала она нараспев, протягивая мне руку с таким видом, точно всерьез рассчитывала, что я примусь лобызать ее. Руку я пожала, а Валентину поцеловала в щеку, она сделала вид, что тоже меня целует. Мы были на «ты», но она всегда разговаривала со мной так, точно я несмышленое дитя или дурочка.