Текст книги "Мышонок и его имя"

Мышонок и его имя
Татьяна Сапрыкина

© Татьяна Сапрыкина, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

И ночью, и днем темно в подвале. Вдоль стен стоят мешки с мукой, зерном и крупой, на полках – банки с вареньем, а на полу – кадушки с соленой капустой и огурцами. На деревянных балках висят связки лука, чеснока и красного перца, а на крюках – колбасы и сало. И лишь чудом сквозь все это гастрономическое великолепие пробивается из окошка, заставленного корзинами и кулями, малюсенький лучик света. Крохотным янтарным пятнышком, подрагивая и приплясывая, словно ежась от холода, падает он на черный земляной пол.

Темно в подвале. Лишь в те минуты, когда по скрипучим ступеням спускается за провизией хозяюшка, ее на короткое время освещает огонь фонаря. Но и он не проникает под лестницу, где за круглой деревянной дверцей с ручкой-колечком коротает дни и ночи мышиное семейство. За долгие годы оно так разрослось, что именинный стол, который составляют из множества маленьких столиков, выносимых из норы, с трудом помещается в подвале. В такой большой семье однажды весной родился еще один маленький мышонок.

Увидев его, отец смущенно крякнул и поспешил выйти из комнаты, чтобы привести в порядок свои мысли, а мама в недоумении стала тереть глаза. Новорожденный был белым-белым, будто бы его только что старательно вываляли в муке.

– Ого! – воскликнула самая старшая сестра. – Когда это вы успели уронить собственного ребенка в кувшин со сметаной?

– Такого нужно держать в коробке из-под спичек, пока не станет серым, как другие, нормальные мыши, – ляпнул братец.

И тут же получил щелчок по носу. Мама никогда не давала своих детей в обиду, что бы те ни натворили

– Какое бы имя ему придумать? – она озабоченно подняла глаза к черному земляному потолку. – Может быть…

– Творог!

– Рис!

– Сало!

– Давайте назовем его Молоком! Оно тоже белое!

Дети, со всех сторон окружившие колыбель, которую папа смастерил из скорлупы грецкого ореха, пытаясь перещеголять друг дружку, наперебой бросились выкрикивать самые нелепые имена.

– Пусть будет Сахар! – встрял неугомонный братец, которому урок не пошел впрок. – Маленький кусочек сахара!

– Сахар! Сахар! – подхватили дети и запрыгали.

А самый бойкий принялся похваляться, что попробует на зуб у новорожденного пальчик, раз уж тот умудрился уродиться таким сладким. Однако немедленно получил увесистую затрещину – это папа вернулся в комнату с трубкой в зубах.

– Ну-ка, умники! Живо марш по своим делам, нам с мамой нужно поговорить.

Когда дети вывалились за дверь, мама-мышь озабоченно вздохнула и уселась на краешек кровати.

– Да, нелегко будет его женить.

– Не тяжелее, чем остальных, – пуская веселые колечки дыма, папа обнял жену за плечи.

К вечеру из самой дальней норы приплелся прадедушка и заявил, что ничего подобного отродясь не видел.

– Вот и отлично, – усмехнулся папа-мышь, заботливо придерживая старичка за локоток и помогая ему перебраться через порог, чтобы он мог, не мешкая, пуститься в путь в обратном направлении.

***

Раздался условный сигнал. Кот постучал коготком в дверь с ручкой-колечком, и мыши выбрались из норы. В знак приветствия их хвосты были почтительно свернуты колечками. Задрав морды, они наблюдали, как, подрагивая в круге света, по лестнице вниз движется цветастый хозяюшкин подол. Вот появилась и сама хозяюшка. Она всегда делала внушительные запасы с тем расчетом, чтобы было что подать на стол или послать родне по случаю праздника.

– Нужно перебрать гречку, – сказала хозяюшка. – Шелуха и что останется на дне – ваше. И следите-ка за детьми получше, вчера я лазила за салом – у одного куска надгрызен край. Тут вам колбасные шкурки, хлебные корки, стружки, щепки, обрезки, пробки, свечные огарки, куски материи и нитки для рукоделия.

Хозяюшка перетащила большой мешок с гречкой в угол, чудом оказавшийся свободным, а перед мышами положила сверток, размером в несколько раз превосходящий их входную дверь. Она погладила кота по тут же прогнувшейся спине. Польщенный вниманием, кот вздыбил хвост, похожий на восклицательный знак, прищурился и, словно учитель, строго оглядел мышей. Хозяюшка захватила банку грушевого варенья и несколько картофелин для супа. И вот уже цветастый подол поплыл по лестнице наверх. Дверь подвала захлопнулась, и свет погас. Кот зевнул и вяло поинтересовался:

– Как поживаете, бездельники?

Мыши загалдели. Каждый наперебой принялся рассказывать новости. Кот растопырил лапу, вытянул когти и стал слушать сразу всех, вылизывая шерсть между пальцами.

– Полевые мыши просят разрешения прислать сватов, – коту наконец надоел шум и писк, из которых совершенно ничего нельзя было понять и он взял слово. – У них неурожай на женихов. Я обеспечу прикрытие, но чур переговоры за забором. Эти ваши полевые родственнички тащат все, что подвернется им под лапы. И специально для тех, кому захочется прогуляться, напоминаю. Не всех здешних котов, как меня, до отвала кормят сметаной, колбасой и рыбой. Некоторым, чтобы получить хотя бы раз в день молоко, полагается принести в зубах сами знаете что. Точнее, сами знаете, кого.

Мыши испуганно зашептались.

– Он всегда рассказывает такие страшные вещи! – закатила глаза молодая мышь, приходящаяся маме троюродной племянницей. – Про то, что наверху.

– Это все правда, – прадедушка, который жил в самой дальней норе, закивал седой головой с таким энтузиазмом, которого от него никто не ждал. – Недавно соседские дети поймали мышь и заставили крутиться под дудочку, пока у нее не закружилась голова, и она не свалилась в таз с горячим вареньем.

И сердито постукивая палкой, сделанной из обломка спички, прадедушка заковылял восвояси. Стоило кончику его хвоста скрыться за круглой дверцей, оттуда высунулась детская мордочка. Кот поднял лапу, чтобы утихомирить мышей, получивших в свое распоряжение неисчерпаемую тему для разговоров.

– Потом я попрошу пса отвезти желающих на смотрины в поле. Но только на следующей неделе, эта у меня вся занята – очень плотный график свиданий.

Детская мордочка прыснула и, давясь смехом, пропищала:

– Если после свиданий еще останутся силы.

Кот метнул во входную дверцу недобрый взгляд, и восклицательный знак его хвоста обрушился вниз.

– Некоторые и не подозревают, как легко могут познакомиться с такой штукой, как мышеловка.

Хвост, словно мохнатая плетка, хлестнул по упитанным бокам. Мыши возмущенно загалдели. Хитрая детская мордочка ойкнула и скрылась.

– Один из моих старших братьев женился на лесной мыши, и с тех пор от него ни слуху, ни духу. Как подумаю, то придется породниться с этими полевыми разбойниками, так хоть плачь, – приговаривала мама-мышь, когда они с мужем тащили по длинному коридору опилки, чтобы ими выстлать пол в комнатах.

– Под открытым небом всякое случается. Зверье так и рыщет. Поневоле обзаведешься неприятными замашками.

– И звери, и люди избавляются от мышей любыми способами! – мама всплеснула лапками, так что опилки, которые она тащила, полетели в разные стороны. – Тут уж не до семейного счастья, успевай держать ухо востро, чтобы тебя не сцапали, – она вздохнула. – Если уж обычным мышам так трудно, каково придется нашему беленькому.

Муж, кряхтя, наклонился, чтобы подобрать разлетевшееся по коридору добро.

– Ничего, ничего, – пробормотал он, – мыши живут везде. Как-то живут ведь, разве нет?

Ему захотелось добавить, что им страшно повезло с хозяюшкой, котом и темным подвалом. Работу, которую она поручала, мыши обычно выполняли здесь же, в подвале. И наверх выходили нечасто – например, чтобы помочь хозяюшке подготовить к хранению лук, вспахать грядку или выполоть сорняки.

***

Подошел срок, и новорожденный мышонок открыл глаза. И все вокруг, включая любопытную прабабушку, снова притащившуюся из своей дальней норы, ахнули. Соперничая с огоньком свечи, в полумраке комнаты вспыхнули два рубиновых огонька. Глаза у мышонка были красными.

Когда мама и папа-мыши показали коту малыша, тот только покачал головой.

– Не советую я ему вообще выбираться наверх, вот что.

Он осторожно баюкал мышонка на своей растопыренной лапе, а тот норовил посильнее дернуть его за вылизанную шерсть между пальцами.

– Ну и глазищи! Пусть научится получше прятаться, если хочет дожить до свадьбы.

И родители решили, что это самый мудрый совет.

Но как часто случается, вышло все наоборот.

Маленькому мышонку совершенно не понравилось то, что он увидел, когда открыл глаза – унылые, темные своды норы, низкий земляной потолок. И не успела мама пришить пуговицу к его первым штанишкам, как он уже удрал из-под присмотра, выбрался из норы и, цепляясь коготками, вскарабкался на кули у окна. Малюсенький лучик света настойчиво пробивался в подвал. Мышонок стал смотреть в окошко.

– И чего это мы всем семейством сидим в этой скукотище? – удивился он.

Снаружи, будто подталкиваемая в спину ветром, но никак не решающаяся стронуться с места, волновалась зеленая трава. Головы некоторых стеблей венчали короны красных или желтых бутонов. Их окружала свита из разноцветных бабочек. А повыше, облепив ветви, словно густой белый творог, качались из стороны в сторону, судача по поводу погоды на завтра, черемуховые гроздья. Этот новый, чудесный мир жил загадочной, яркой жизнью в двух шагах от темной и душной норы. Стоило только перелезть через порог.

И когда хозяюшка спустилась в подвал за морковкой и бутылкой кукурузного масла, мышонок зацепился коготками за ее цветастый подол и, никем не замеченный, благополучно доехал, куда ему было нужно. То есть во двор.

– Ничего себе! – присвистнул он и закашлялся.

В нос ударило целое созвездие запахов: свежей земли, расправляющей плечи после зимней спячки, цветочной пыльцы, молодых клейких листочков, березового сока и бог знает чего еще. Красные глазки заморгали, ведь в них целиком отразилось не что-нибудь, а огромное, яркое солнце. Мышонок повалился в траву и раскинул лапки. Потом осторожно попробовал на вкус молодую травку, которая понравилась ей намного больше, чем сушеный горох или прошлогодние ячменные зерна. Мышонок вскарабкался по первому попавшемуся стеблю, где обнаружил сладкие лопатки горошка. Ближайшие тут же переместились к нему в живот.

– Э-э-э, так не пойдет, – послышался рядом вкрадчивый голос, который он уже где-то слышал. – Если хозяюшка узнает, что ты набиваешь брюхо, она насыплет мне соли на хвост.

Кот воровато оглянулся по сторонам и торопливо сжевал уже наполовину обглоданный мышонком гороховый стручок.

– Зачем тебе на хвосте соль? – удивился мышонок.

– Не любит она, когда вы тут шастаете. Зато это очень любит кое-кто другой, – кот наклонил к мышонку лобастую голову и с прищуренным желтым глазом. – Нам же не нужны здесь мертвые мыши, так? Опустошать огород – отставить!

– А что тогда опушать? – растерялся мышонок, покачиваясь на стебле, словно крохотный косматый маятник, – мне нравится сочная травка. И горошек.

– Травка, ладно, – нехотя согласился кот, – но травкой обычно дело не заканчивается. В огороде вам, мышам, как правило, становится невмоготу держать себя в лапах.

– Где же мне тогда взять траву?

Так и подмывало добавить:

«И солнце, ветер, и все эти запахи, один другого лучше».

– Где? Да хоть бы вон там, за забором! Травы завались. Плюс еще кое-что, – облизнулся кот, – то есть, кое-кто. То есть другие коты.

Он одарил мышонка взглядом исподлобья. Ему не терпелось шугануть непоседу, чтобы тот не шлялся, где не положено, смущая местных хищников. Побыстрее бы вернуть его к маме. Он был удивлен. Обычно мышиные дети не убегали дальше бидонов с компотом, мешков с овсом и ящиков с яблоками.

– Другие коты? Ну и что?

Кот раздраженно надул щеки. Этот явно был сделан из какого-то другого теста.

– А то, что другие коты очень любят есть тех, кто любит есть траву. Ясно? – рявкнул он, для пущего эффекта растопырив усы.

И сердито поежился – похоже, с этим еще не оберешься хлопот.

– Вот как? – мышонок отпрянул назад, едва не свалившись со стебля.

Мало-помалу выяснялось, что жизнь вне подвала была немного сложнее, чем это выглядело из окна.

– Но ты же…

– Я не в счет, – отрезал кот и нервно лягнул хвостом траву. – Потому что моя семья много лет ко всеобщему удовольствию связана с твоей семьей серьезными коммерческими обязательствами.

– Комическими осязателями? К овечьему продовольствию? А все это можно опушать?

Кот распустил когти и озадаченно поскреб за ухом. С таким поистине немышиным упрямством он сталкивался впервые.

– Ну, – он поразмыслил немного, – если уж тебе приспичило познакомиться с окружающим миром, я попрошу пса, и он свозит тебя на прогулку. Туда, где нет никого, кого бы ты знал.

Последовало озадаченное молчание.

– Совсем никого.

Это была последняя, решающая попытка раз и навсегда отбить охоту выбираться из норы.

– Да, да, подальше, – радостно закивал мышонок.

Он испугался, что кот возьмет его за шкирку и спровадит обратно в душный, мрачный подвал. И тогда прости-прощай разноцветные бабочки, сладкий горох и сочная травка. Мышонок жадным взглядом окинул стручок. Кот вздохнул. Уж если кому приспичило ловить рыбку в пруду, того не заставишь сидеть у мешка с вяленой воблой. Это он знал точно. Зарекаясь никогда больше не назначать больше трех свиданий в день, он каждую весну нарушал собственное обещание.

***

Большой сторожевой пес, шерсть у которого по бокам висела, будто бы ее пропустили через мясорубку и приклеили обратно, с интересом поглядел на мышонка и лапой определил его к себе на загривок. Мышонок зажмурился и вцепился в подшерсток. Пес неторопливой рысцой выбежал за ограду, миновал забор с зарослями черемухи и потрусил по тропинке в сторону полей, где росла пшеница с редкой просинью льна. При каждом его шаге мышонок высоко подпрыгивал, едва успевая в самый последний момент поймать в горсть отдающий грязным ковриком клочок шерсти. Лапки взмокли, и он стал подумывать, не вернуться ли ему на грядку с горохом, где нет никаких собак. Но вот пес сбросил мышонка на землю, смерил его полным непонимания взглядом, тявкнул и скрылся.

Мышонок, попискивая, потер ушибленный бок и огляделся. Повсюду высились колышущиеся зеленые столбики. Высоко над головой завис синий кусочек неба. Чтобы осмотреться получше, мышонок вскарабкался на пшеничный колос. Ветер из стороны в сторону болтал его, но он держался крепко, только часто-часто моргал из-за ветра, бившего в глаза. В награду за смелость ему достался роскошный вид зеленых полей, по краю которых виднелись дома, кажущиеся далекими, почти игрушечными. За холмом различалась темная полоска леса.

– Ну, надо же, – прошептал мышонок, – а эти сидят в темноте. Только и знают, что грызть семечки да перемывать кости родственникам!

Ветер подул сильнее, и он, не удержавшись, упал вниз. Прямо на что-то ужасно неровное и твердое.

– Ах, боже мой, – из зарослей травы высунулась круглая птичья голова. – Никак, дорогуша, ты упал прямо с неба? Или, что, скорее всего, – язвительно добавила голова, щелкнув тонким клювом, – просто-напросто задумал погубить моих милых деток? Вам, мышам здесь, что, медом помазано? Негодный, что тебе нужно в моем гнезде?!

Птица рассердилась не на шутку.

– Извините, – смутился мышонок и попятился, повсюду натыкаясь на нечто круглое, – я даже не знаю, что такое гнездо.

Круглая пестрая куропатка, обежав свое хозяйcтво и убедившись, что ничего страшного пока не произошло, стала клювом подталкивать мышонка к краю, где топорщились желтые жесткие стебли. Мышонок вывалился из гнезда, в котором лежали три таких же пестрых, как сама птичка, яичка.

– Какой-то ты странный, – с сомнением заявила куропатка, оглядывая мышонка. – Как тебя звать?

– Не знаю, – еще больше смутился тот, – я родился совсем недавно.

– Неважно, – отрезала птица и недобро прищурилась, – у нас ведь, кажется, был договор. Полевые мыши живут за холмом и не лезут в наши дела.

– Но я не полевая…

– Еще скажи, что ты и не думал вонзить свои маленькие остренькие зубки в эти очаровательные яички.

– Что вы, я как раз сегодня узнал, что больше всего люблю траву и…, – мышонок потупился, – сладкий молодой горошек.

Куропатка недоверчиво покачала головой и щелкнула клювом.

– Чего только не придумают, бесстыжие, чтобы своего добиться, просто позор.

– Но я, правда…

– Слушай, что бы ты ни говорил, отправляйся за холм, – выпалила птица, сверля мышонка подозрительным взглядом, – и чтобы глаза мои больше тебя не видели, не то подниму шум и сообщу твоим родителям. И пусть тогда ваш мышиный совет с ними разбирается сам, как знает.

Мышонок дома уже успел наслушаться рассказов о диких, жителях полей и их обычаях, и поэтому вовсе не горел желанием попасть в общество полевых мышей.

– Пожалуйста, тетенька, не надо, – воскликнул он.

– Ну, как знаешь, дорогуша, тогда мне ничего не остается, как забросить тебя в лес.

– В лес, – повторил мышонок, неуверенно переминаясь с лапы на лапу и шмыгая носом.

По крайней мере, про этот самый лес он до сих пор ничего плохого не слышал. Куропатка терпеливо подождала, пока мышонок вскарабкается к ней на шею, а потом побежала быстро-быстро, раздвигая грудью высокие колосья. У самой кромки леса она резко столкнула мышонка в мох.

– Счастливо оставаться, – насмешливо высказалась птица и побежала обратно к своему ненаглядному гнезду.

***

Так маленький мышонок оказался на опушке леса, среди громадных толстых темных стволов. Он опасливо потрогал шершавый бок, который приятно пах смолой. Потом, осмелев, стал карабкаться вверх по сосне.

– На твоем месте я бы этого не делала, – послышался над ухом тихий, но твердый голосок.

Ловко расправляясь с шишкой, рыжий зверек с пушистым хвостом и пытливыми черными глазками сидел на наполовину обломанном сухом сучке. По цвету его шкурка почти сливалась с янтарно-бурым стволом.

– Разве мама не говорила тебе про куниц, ворон или сов? Хотя для сов пока что еще рановато, они промышляют по ночам.

Зверек склонил голову набок и с интересом стал ждать ответа.

– Ничего не говорила, – честно признался мышонок.

Он не стал рассказывать, что маме, живущей в темной норе под землей, вряд ли пришло бы в голову увещевать его не лазать по деревьям.

– Куда это ты собрался? – усмехнулась белка, наблюдая, как мышонок пытается закрепить лапку на осыпающейся коре.

– Хотел посмотреть, что наверху, – сдавленным голосом ответил тот – становилось трудно удерживать равновесие. – Попытать счастья…

– Счастья? – удивилась белка, – надо же, такой маленький, белый, как туча. Отродясь такого не видела, сколько живу. Счастья, говоришь. Ну, держись, – хмыкнула она, отшвырнула огрызок и, не дав опомниться, подхватила мышонка за шкирку своими острыми зубками.

Следуя привычному маршруту, белка стрелой взлетела на вершину сосны. Наверху казалось, что ветер раскачивает дерево, собираясь выдернуть его из земли. Мышонок решил, что его сердечко вот-вот выскочит наружу. Мертвой хваткой вцепившись в вихляющуюся ветку, он лишь время от времени осмеливался приоткрывать глаза. И тогда его испуганному взору представало грандиозное колышущееся зеленое море, пересеченное узкой струящейся серебристой полоской. Белка, несмотря на непрерывное движение у себя под ногами, умудрялась перепрыгивать с ветки на ветку, грациозно выруливая хвостом.

– Что, оставить тебя тут? – небрежно осведомилась она.

– А-а-а! Э-э-а-э-а, – умудрился вымолвить мышонок.

Ветер, словно невидимая вата, набился ему за щеки. Белка от души рассмеялась.

– Ладно уж. Попытал счастья?

Они спустились пониже, и белка усадила мышонка на ветку, которая, кажется, почти не шаталась. Голова у бедняги все еще кружилась, и приходилось прилагать нешуточные усилия, чтобы не оступиться и не упасть.

– Такой маленький. Меньше тебя, наверное, только божья коровка. Тебя как зовут? – спросила белка, снова взявшаяся за шишку.

Мышонок не знал, что сказать, и ответил вопросом на вопрос.

– А что это там внизу такое блестящее? – он все еще с трудом переводил дыхание.

– Речка, что же еще. На берегу есть большой камень, такой же белый, как и ты. Знаешь, отнесу-ка я тебя своим бельчатам, пусть поиграют. Мне некогда.

И не успел мышонок раскрыть рот, как оказался в дупле. Три бельчонка встретили его дружным восторженным писком и принялись тузить и подбрасывать, словно хвостатый мячик. Так они забавлялись, пока не заснули. Глядя на них, мышонок загрустил. Что-то сейчас делает его семья? Мама всегда говорила:

«Выбирай ту горошину, которая влезет тебе в рот».

Он вздохнул, усталый и помятый, и, выбравшись из дупла, окликнул белку.

– Кажется, ты упоминала какой-то там камень…

***

Камень и правда был большим. Но вовсе не белым, как мышонок, а сероватым, с прожилками, по которым, как по дорожкам, ветер бегал наперегонки с мелким речным песком. Он лежал у самой воды, и волны, причмокивая, гладили один его бок. Под другим боком, поросшим мхом, жила ящерица. А неподалеку, под корнями старой ивы, что полоскала остатки своих зеленых кос в реке, – пожилая выдра с роскошными усами. Плавала она, не торопясь, и говорила медленно. Когда белка скинула с плеч на разгоряченный зноем камень маленький белый комочек с розовым хвостом, в знак приветствия свитым в колечко, выдра ловила рыбу. С рыбой в зубах, она высунулась из воды, чтобы посмотреть, что происходит. Ее седые, видавшие виды усы встопорщились от удивления.

– Первое, что я сделала бы, будь у меня такая же шкура и такие глаза, как у тебя, так это вырыла глубокую нору, – глубокомысленно изрекла выдра, опуская добычу на песок.

Потом она снова забралась в реку, привычно подперла плечом набегавшее течение, отмахиваясь от докучливой мелюзги, что принялась шнырять у нее под мышками.

– И каждый день только бы и делала, что углубляла ее и углубляла. Без устали и не жалея сил. И сидела бы в этой норе тихо-тихо, питаясь одними червяками. Чтобы ни один зверь на белом свете никогда не узнал, что я существую.

От такого приветствия дрожащего мышонка, только что перенесшего ужасную болтанку во время бешеной скачки по верхушкам сосен, прошиб пот.

– Да? – пискнул он. – А почему?

Мудрая выдра ухмыльнулась, и ее усы стали похожи на щетку, которой хозяюшка по выходным чесала слежалые песьи бока.

– А ты слышал что-нибудь о лисах, ежах и коршунах, дорогой?

Нет, – поспешно замотал головой мышонок, – моя семья живет в подвале, там только сметана, огурцы и куриная колбаса.

– Куриная? – заволновалась выдра и, чтобы успокоиться, нырнула поглубже.

В памяти всплыли дни молодости, когда ей доводилось лакомиться не одной только рыбой.

– Колбаса, говоришь? Так что тебе понадобилось в лесу?

Мышонок растерялся. А действительно, что? Помнится, все началось с того, что кот не позволил опушать горох, потом куропатка выругала его за яйца, после чего несносные бельчата едва не замучили своими играми. Всякий раз особенно выбирать не приходилось. Коротенькие мышонкины мысли запутались. Что он здесь делает? Как далеко вообще собирается забраться? Кто такие все эти совы, лисы, куницы, вороны, коршуны? И что им нужно от маленького мышонка, который еще не успел никому сделать ничего плохого?

– Я, видите ли, тетечка, хотел узнать, как меня зовут, – выпалил он, – я родился беленьким, не таким как все, но что это значит?

Услышав такое, выдра поперхнулась течением.

– Вот оно что. Тебя интересуют такие вещи, – она принялась поспешно отфыркиваться. – Тогда все уговоры впустую.

Так мышонок поселился под камнем по соседству с ящерицей. Ночи стояли теплые, так что можно было спать прямо в траве. А до чего приятно было днем погреться на солнышке! Выдра гонялась за рыбой, ящерица шныряла в зарослях, а мышонок уплетал свежие листья дикого щавеля – зелени с каждым днем делалось все больше. Пожилая выдра строго-настрого запретила ему отходить от камня.

Мышонок подружился с кузнечиками, которые жили и скакали повсюду. Он присматривал за их детьми, пока взрослые были заняты репетициями своих концертов. В благодарность за это кузнечики смастерили из тонких сухих стебельков крохотный изящный браслетик. Самый главный кузнечик, когда вручал его, сказал.

– Всегда знай, что ты – это ты, а не кто-нибудь другой.

Кузнечики иной раз выражались весьма туманно.

Не зная забот, мышонок прожил под камнем все лето. И каждый новый день вприпрыжку бежал, словно тот настырный лучик, что пробивался сквозь стекло в их подвал. Вдогонку за днем предыдущим.

***

Как-то утром маленький мышонок и ящерица лежали на камне и болтали.

– Очень приятно иметь эту уверенность, знаешь? Что твой хвост, случись что, сможет отрасти снова, – говорила ящерица. – Каждый раз, когда я думаю об этом, у меня улучшается настроение.

Мышонок слушал вполуха. Закрыв глаза, он мечтал о том, чтобы перевезти их семейство, томящееся в темной и мрачной неволе, сюда, в это чудное местечко. Выдра отплыла на середину речки, чтобы поохотиться за рыбой покрупнее – ей надоела костлявая мелочь, что водилась у берега. Никто не заметил, как камень накрыла огромная тень. Ястреб, который спросонья обзавелся аппетитом, уже давно кружил вдоль берега, высматривая завтрак. Он кинулся вниз, ловко ухватил мышонка когтями и, довольный, взмыл в небо.

Даже если бы у бедного мышонка и было имя, он тут же позабыл бы его. Перед его внутренним взором возникла морда тетечки выдры. Морда сокрушенно покачивала седыми усами:

– Вот именно это я и имела в виду, когда советовала сидеть в норе.

Ястреб поднялся повыше и стал кружить, высматривая, куда бы опуститься, чтобы позавтракать. Вдруг сильный удар сотряс мышонка, он почувствовал, как удерживающие его тиски ослабили хватку, а потом и вовсе разжались. Это другой ястреб попытался отбить добычу. Птицы сцепились в небе, выясняя отношения, позабыв про белого мышонка, стремительно падающего вниз.

Маленькому мышонку повезло, что он шлепнулся не куда-нибудь, а в воду. Ястреб успел утащить его довольно далеко от камня, выдры, ящерицы, кузнечиков и зеленой травы. Здесь реку с обеих сторон стискивали скалы. Мышонок изо всех сил замолотил лапами, но холодное течение, словно потешаясь, уносило его все дальше. К счастью, вскоре ему удалось уцепиться за сучок и выгрести к берегу.

Мокрый и жалкий, мышонок пристроился на неудобном, шершавом булыжнике. И, печально свесив уши, стал сушиться. Его знобило. Казалось, будто он превратился в заводную игрушку. Теперь, пожалуй, стало понемногу проясняться, почему их семейство безвылазно сидит в темном подвале.

– И ведь это наверняка еще были не лисы, совы и эти, как их там… ежи, – с ужасом пробормотал он.

Что теперь делать? Последовать совету, который дают все, кого ни встреть, словно сговорившись? Сидеть и не высовываться?

Скала у берега была мокрой и скользкой, об нее то и дело билась в истерике, раскидывая брызги, ворча и плюясь, студеная вода. Нигде не было ни песчаных откосов, ни травы.

– Нечего валяться здесь, как пустой мешок из-под крупы, – решил мышонок.

И стал карабкаться наверх. Он рассчитывал забраться повыше и найти заступ, чтобы устроить хотя бы временное укрытие. Наученный горьким опытом, теперь он то и дело озирался и задирал голову, проверяя, нет ли опасности. Неподалеку от одинокого корявого куста, неизвестно как прилепившегося к камням, ему встретилось существо буро-зеленого цвета с выпуклыми глазами. Существо внимательно осмотрело его.

– Какой белый. И разгуливает вот так запросто! Разве ты ничего не слышал о змеях, хорьках и филинах?

– Ничего, – ответил мышонок, прислонившись к скале, чтобы немного передохнуть, и дуя на свои усталые лапки.

Ему надоели вопросы, смысла которых он не понимал.

– Мне говорили про ворон, сов и лис.

– Хорошо иметь защитную окраску, – как бы невзначай обронила лягушка, уставившись на мышонка, и, помолчав, добавила. – Я готовлюсь к зиме.

– К зиме? А что такого бывает зимой, что к ней надо готовиться? – встревожился мышонок и перестал дуть на лапки.

– Вот чего не знаю, того не знаю. Что касается меня, то я, кажется, засыпаю. Хотя точно не уверена. С каждым днем двигаюсь все медленнее… Медленнее… Медленнее…

Мышонок зевнул. Он почувствовал, что его будто укачивает. Чтобы тоже ненароком не заснуть, привстал на цыпочки, сорвал и запихал в рот безвкусный лист чахлого кустарника.

– А ты зачем полез наверх? – сменила тему лягушка.

– Такой уж характер, – вздохнул мышонок, с трудом проглотив жесткий кусочек.

– Я бы тебя проводила, – помолчав, сказала она и торопливо добавила, – но ничего не выйдет, мне некогда, нужно готовиться к зиме.

Мышонок пожал плечами и полез выше. Долго он так он карабкался, цепляясь коготками и переставляя лапки. Улитки, с которыми он подружился в пути, смастерили для него ожерелье из крохотных речных песчинок, что ветром занесло в расщелины. Когда самая главная улитка вручала его, то сказала.

– Всегда помни, что ты – это ты, где бы ты ни был.

Улитки иногда тоже выражались очень непонятно. Мышонок помогал им перебираться через трещину, когда они спасались от дождя, держась кучкой, чтобы их не смыло потоками воды.

И вот, наконец, мышонок вскарабкался на вершину утеса. Далеко внизу, возле реки, едва различимой точкой белел камень. За рекой виднелся лес. А еще дальше – желтый квадрат полей, за которым – дом с подвалом, нороа с дверцей с ручкой-колечком и семья. Все это он не видел уже, казалось, целую вечность. Белый мышонок рухнул в мох и закрыл глаза. Он очень устал. Сон тихонько подкрадывается то с одного боку, то с другого, словно раздумывая, откуда лучше начать. Здесь склон сплошь был покрыт густым ельником, где жили ежи. А ежи…

– …едят мышей, – послышался сквозь сон неуверенный гнусавый голосок.

Ежонок нерешительно топтался около елки, под которой отдыхал обессиленный мышонок.

– Мама говорит, что все ежи едят мышей.

– Ты уверен? – переспросил мышонок и потер глаза. – Что-то по тебе этого не скажешь.

– Я… не уверен, – замялся ежонок, теребя хвойную иголку, – потому что гораздо больше мне нравятся яблоки. Даже гусеницы, пауки и червяки не лезут в рот…

– Представь себе, мне тоже, – усмехнулся мышонок, потягиваясь и зевая. – Хотя я и не пробовал. Молодые гороховые лопатки куда вкуснее. Кстати, нет ли тут у вас случаем гороха или свежего щавеля?

– У меня только яблоко, – обрадовался ежонок и выкатил из-за елового ствола маленькую кислую ранетку. – Мама говорит, чтобы стать настоящим ежом, я непременно должен научиться ловить мышей, – прогнусавил ежик, робко поглядывая на мышонка.

Тот блаженно закатил глаза, вгрызаясь в ранетку.

– В доме, где живет моя семья, обитает кот. Тот тоже целыми днями твердит, что все коты только тем и занимаются, что едят мышей. Но сам-то он мышей не ест, потому что есть кое-что получше – рыба, например, или молоко, – мышонок многозначительно поднял лапку. – Мне кажется, для того, чтобы есть мышей, нужна причина. Жизнь должна распорядиться так, что если уж ты ловишь мышей, то уж иначе никак нельзя. Видимо, у тебя до этого пока что не дошло.