Текст книги "Страсти по рыжей фурии"

– Ура! – закричали все, и она – звонче всех.

– Шурка, молодчина, все-таки пришла! – полезла к ней целоваться Пирогова, внимание всех было переключено на только что вошедшую. Да, вовремя она, эффект почти театральный получился...

– С таким трудом, – смеясь, объясняла счастливая Шурочка. – Не с кем ребенка было оставить, я была просто в отчаянии.

– Золотая ты наша! – Пирогова опять бросилась ее тормошить. – С собой бы взяла.

– Да ты что! Это же такой Терминатор...

Катя, бывшая Варшавская, принялась мне рассказывать о своем сынишке, но я опять ничего не слышала. Это был не вечер, а сплошной адреналин! Серж Мельников, во все глаза глядя на Шурочку, медленно пробирался к ней сквозь толпу, и что-то такое было в нем, что вызвало во мне прежнее бессильное разочарование.

– Ты смотри-ка, – подтолкнула меня локтем Катя, – старая любовь не ржавеет.

– О чем ты?

– Я о Сережке и Шурочке. Они же расстались после школы, а теперь, видишь... просто пожирают друг друга глазами.

– Но у нее ребенок... Разве она не замужем?

Катя посмотрела на меня с изумлением:

– Дорогая, ребенок и без мужа может родиться!

После первого общего тоста присутствующие разбились на небольшие группки, а я опять выскользнула из-за стола, с трудом отбившись от любезного Юрочки.

В дамской комнате я сполоснула лицо холодной водой, потом принялась пудриться. Зеркало отразило мое высокомерное, раздраженное личико.

«Ну и черт с ними! – в сердцах думала я. – Старая любовь не ржавеет. И он по-прежнему без ума от Шурочки... Надо выбросить из головы все эти бредни. Кончено. Серж Мельников для меня умер. Завтра пойдем с Митей подавать заявление в ЗАГС. Нет, завтра воскресенье, придется на той неделе...»

Я подмигнула себе, повернулась в профиль и оглядела костюм. Удачное приобретение, мне повезло.

И в этот момент появилась Шурочка. Она не успела заметить меня в суматохе и теперь, когда наши взгляды вдруг столкнулись в зеркале, вздрогнула и побледнела – яркий румянец стремительно исчез с ее по-прежнему очень симпатичного личика.

Не поворачиваясь, я довольно развязно сказала ее отражению:

– Шурочка, как я рада...

– Танита! – Она оглядела меня с ног до головы, не в силах скрыть в первую минуту встречи изумление и зависть. Я даже посочувствовала ей мысленно, что до сих пор она так и не научилась владеть собой.

Наконец она очнулась – это была уже прежняя очаровательная Шурочка, которую все любили. И с детской непосредственностью, немного наигранной, правда, она восхищенно воскликнула:

– До чего же забавные пуговицы у тебя!

– И это все, что ты можешь сказать мне после десяти лет разлуки? – шутливо уколола я ее.

– Нет, я просто в восторге от тебя. Да и все в восторге... – наконец нашла она верный тон и теперь говорила со мной как старая добрая приятельница. – Танюша, дорогая, ты из тех женщин, которые со временем становятся все лучше и лучше! Я слышала, ты у нас кинозвезда?

– Да, снялась случайно в одном фильме у... – Я назвала фамилию режиссера.

– Ну уж, не верю я в случайности, – скептически поджала она губки.

– Ты работаешь?

– Да, но моя должность звучит очень банально – я зубной врач.

– У тебя ребенок? Мальчик, девочка?

– Сын. – Она улыбнулась довольно. – Витюшка. Ему шесть лет...

– Прекрасно! – искренне восхитилась я. – А кто муж? Кто тот счастливец, которому досталась самая красивая девушка нашего класса?

Я не могла не задать этот вопрос, хотя ответ на него уже знала. Шурочка, глядя мне прямо в глаза, ответила очень просто:

– Я не замужем. И никогда не была.

– Счастливая! – Я вздохнула. – Я была два раза, и не слишком удачно. Детей нет пока...

Шурочка после этих моих слов заметно помягчела, расслабилась и произнесла так мягко, так дружески, что мне очень захотелось поверить в ее теплые чувства ко мне:

– Эх, Танита, нам ли быть в печали! Девушки мы видные, интересные, все у нас еще впереди!

– Сережка Мельников даже в лице переменился, когда тебя увидел, – поделилась я своим наблюдением.

– Да? – Она как-то вяло пожала плечами, хотя я ждала от нее совсем другой реакции. – Мы с ним давно расстались, кажется, сразу после школы. Юношеская любовь – она только на время юности, потом исчезает без следа. Как подростковые угри...

– Зато теперь вы два вполне взрослых самостоятельных человека, и есть шанс...

Она посмотрела на меня с любопытством.

– Возможно. Идем, а то весь вечер здесь проболтаем. Стоп, я же хотела подкрасить губы!

В зале веселье шло полным ходом. Шампанское уже выпили, и теперь на столах почетное место занимала водка. Борька Мусатов, скинув пиджак, лихо отплясывал «Яблочко» – когда-то ему довелось служить во флоте. Потом музыка сменилась, и танцевать принялись почти все присутствующие. Я выпила для куража стопку, и в это время ко мне подскочил Андрей Грибов – его имя наконец всплыло в моей памяти.

– Храбрая женщина, – сказал он, глядя, как я, не поморщившись, заедаю водку оливкой. – Станцуем?

Я протянула ему руку, и мы вошли в круг. Бывшие одноклассницы томно извивались под музыку, Мусатов упорно отплясывал «Яблочко». Ребята больше болтали, сбившись в кучу.

Андрей Грибов был очень хорош. Он и раньше был всеобщим любимцем, но сейчас его мужской шарм был сильнее в сто раз. Не очень высокий, но какой-то удивительно ладный, статный, с зачесанными назад черными волосами и короткой стильной щетинкой на щеках, он глядел на меня бесстыдными, нежными глазами – до такой степени порочными, что это уже было за пределами человеческой морали и потому осуждению не подлежало. Весь в черном, в черной водолазке...

Следующей была когда-то очень модная песенка на испанском языке, что-то про «мучачу» и «амор». Латиноамериканская музыка мне нравилась. Помнится, в одном спектакле я плясала на сцене лихую самбу под похожую мелодию.

Быстро почувствовав, что я двигаюсь очень уверенно, Андрей вытянул меня в центр круга, резко развернул, наклонил назад, потом закрутил в своих руках, как волчок. Это было какое-то безумие – я выделывала такие коленца, которые позволяла себе изобразить только на сцене, играя знойную Пакиту.

Набежал еще народ – все стояли вокруг, хлопали в ладоши, раскрасневшийся Мусатов орал что-то подбадривающее. Мне уже все было нипочем – я танцевала, не отрывая глаз от страстного лица Грибова.

Под конец он так лихо и так ловко опрокинул меня назад через колено, что я чуть не встала на мостик, мои волосы коснулись пола. Все завизжали, Грибов рывком поднял меня и прижал к себе. Танец кончился.

Я подошла к столу выпить чего-нибудь освежающего – было очень жарко. За мной шли Грибов и Фогельсон. Три девицы – Ленка-толстая, Ленка-в-очках и бывшая Варшавская – вопили что-то неразборчивое, Мусатов требовал, чтобы я станцевала и с ним. Но я не могла говорить, а только отмахнулась от всех, жадно глотая апельсиновый сок.

Краем глаза я увидела в противоположном углу зала Шурочку – она стояла рядом с одной из своих бывших подружек. Та оживленно говорила ей что-то, но Шурочка не слушала – она смотрела на меня каким-то безумным, мрачным взглядом, от которого мне стало хорошо и страшно одновременно. Наверное, для нее было потрясением, что теперь в центре внимания была не она, а я – та самая безобразная толстая девочка, которой она когда-то милостиво предложила замазать веснушки ее французским кремом.

Грибов стоял рядом и медленно, мелкими глотками, словно иностранец, цедил сквозь зубы водку. И молчал. Под глазами у него лежали фиолетовые тени – наверное, напоминание о бессонных ночах, которые он провел с теми многочисленными особами, не устоявшими перед его мексиканским напором. Я вполне могла бы быть одной из них этой ночью, уже сейчас, но – какой смысл? Я никогда не теряла голову из-за мужчин. Плохо это или хорошо – не знаю. Внутри у меня все дрожало. Опять мне досталось то, в чем я совсем не нуждалась, а единственное – единственное! – чего я хотела, снова уплыло из рук. «Надо пересмотреть свои взгляды, – сказал хмельной, спотыкающийся голос внутри меня. – И довольствоваться тем, что имеется в наличии».

– Отстань, – сказала я Юрочке, который довольно развязно попытался взять меня за руку.

– Танечка, потанцуй и со мной, – произнес кто-то рядом.

Я подняла глаза и увидела Его. И такая злость разобрала вдруг меня, такое необъяснимое упрямство, что я, уже ничуть себя не сдерживая, расхохоталась Ему прямо в лицо.

– Как... как интересно! – произнесла я сквозь смех. – Никогда не думала, что буду пользоваться такой популярностью в нашем классе. Спустя... спустя десять лет на меня наконец обращает внимание сам Серж Мельников!

Крылья носа у стоявшего рядом Грибова раздулись. Его, судя по всему, очень раззадорил мой дикий смех, он поставил стакан на стол – я поняла, что он опять решил станцевать со мной очередную самбу, румбу или черт знает что. И пока он не успел оттеснить меня от моей детской мечты, я быстро положила руки на плечи Сержа, и мы скрылись среди танцующих.

Странное дело, я не была пьяна – от одной рюмки водки не опьянеешь, но какой-то хмельной туман продолжал бродить во мне. Играла тихая спокойная мелодия, откуда-то сверху сыпалось конфетти. Мы покачивались под музыку в дальнем, самом темном углу кафе – я обнимала человека, о котором в своей жизни думала больше, чем о каком-либо другом мужчине. Это было такое острое, почти физическое наслаждение, что я едва не застонала, когда прижалась к нему всем телом.

Я не понимала, что же такое произошло, от чего вдруг Серж обратил на меня внимание, почему он был сейчас рядом со мной, а не с Шурочкой. Он так сильно и в то же время нежно обнимал меня, что ошибиться было нельзя – он явно испытывал ко мне какие-то чувства, и довольно сильные. Один раз он осторожно поднял мое лицо за подбородок, вгляделся в меня с выражением безмятежного счастья, а потом опять прижал к себе, провел рукой по волосам, вздохнул... От него божественно пахло мужскими духами... Такие я в свое время хотела подарить Мите, но Митя был брюнетом, и вообще это был не его запах, а вот Сержу с его блестящими русыми волосами, мягкой пластикой леопарда они подходили идеально.

Когда танец закончился, Серж поцеловал мне руку, и мы подошли обратно к столу. Я ждала, что вот-вот он скажет мне что-нибудь важное, после чего моя жизнь станет еще прекраснее, и он уже, кажется, открыл рот, чтобы произнести эти главные слова... как в этот момент рядом с нами оказалась Шурочка.

Она мило, обезоруживающе улыбнулась и сказала своим звонким детским голосом:

– Ребята, давайте выпьем за старую дружбу! А то как-то неудобно, мы самые трезвые на вечеринке...

– Отличная мысль! – откуда-то сбоку налетел Юрочка с горящим решимостью взором – в руках у него была непочатая бутылка.

Серж, слегка поморщившись, наблюдал, как Юрочка разливает водку, но потом все-таки взял рюмку и произнес своим мягким, бархатным голосом:

– Ребята, как здорово, что нам удалось встретиться...

– Да, это просто чудо! – перебила его Шурочка. – И я надеюсь, старая дружба больше никогда не прервется, правда!

Фогельсон сказал еще какие-то прочувствованные слова, мы чокнулись. Я едва пригубила – водка показалась мне горькой, невкусной. «Отчего они поссорились когда-то? – неожиданно подумала я. – Ведь у них была такая необыкновенная любовь, не похожая на обычное юношеское увлечение». Эти мысли неспроста лезли мне в голову – Шурочка с Сержем как-то странно вели себя. Они посматривали друг на друга с изумлением, с ожиданием. Возможно, им было о чем говорить, но они не стремились к этому, как будто старые обиды мешали. Да, увидев Шурочку, в первый момент Серж бросился к ней, но потом какие-то неведомые силы оттолкнули их друг от друга.

– Сергей, извини за нескромный вопрос, но можно узнать, чем ты теперь занимаешься? – спросила Шурочка, и в ее голосе я услышала явное напряжение.

– Работаю, – как-то вяло, без энтузиазма ответил он.

– Не хочешь – не говори, – быстро вставил Фогельсон. – Таня, еще налить?

– Нет, спасибо...

– У меня своя небольшая фирма по продаже оргтехники, – сказал Серж, передернув плечами, словно его знобило.

Шурочка не отрывала от него внимательного, тоскливого и, пожалуй, даже жалостливого взгляда. Во всем этом определенно что-то было!

– Работа по нынешним временам неплохая, – вкрадчиво начала я. – Особенно судя по аромату твоего одеколона...

– Ого! – уважительно произнес он. – Ты у нас, оказывается, эксперт в мужской парфюмерии.

– ...но, кажется, в юности ты собирался заняться чем-то иным, – закончила я начатую фразу. Я очень хорошо помнила тот разговор в десятом классе, когда он упоминал про свои связи и про МГИМО. Хотя чего тут удивляться, времена очень круто изменились!

– Сережа собирался стать дипломатом, – вставила Шурочка.

И тут я заметила, что Серж посмотрел на нее почти что со злобой. Не знаю, как бы дальше повернулся наш разговор, но в это время в кафе появилась наша бывшая классная руководительница Флора Лаврентьевна, и все с шумом бросились к ней, окружили, загалдели...

– Что-то я заскучал, – произнес Серж, чуть брезгливо глядя на это со стороны. – Помнится, старая грымза ударила меня однажды указкой по голове...

Я тоже была не в восторге от сильно чудаковатой Флоры Лаврентьевны, но настроение Сержа меня пугало.

– Ты замужем? – спросил он. – Не вижу колечка на твоей руке...

Это был опасный момент – от моего ответа зависело очень многое.

– Была раза два, – сказала я равнодушно. – Но это так скучно.

– Да, скучно, – задумчиво повторил он, и сразу отпала необходимость спрашивать о его семейном положении.

– В сущности, на этой ноте вечер встречи можно и закончить. Все всё узнали друг о друге, похвастались своими достижениями, позавидовали более удачливым, окончательно распрощались с детскими комплексами... Кроме совместно проведенного детства, этих людей, – я обвела глазами зал, – больше ничто не связывает.

Серж посмотрел на меня с интересом. Он был похож на утонченно-мрачного декадента начала двадцатого века, да и вообще, весь его внешний облик напоминал картины Обри Бёрдслея – прихотливые, капризные линии сочетались с детским простодушием. Мне невольно хотелось ему подыграть, потому я и произнесла последнюю фразу.

– Ты так изменилась, – сказал Серж, легко прикасаясь тыльной стороной ладони к моей щеке. – Не знаю почему, но мне так приятно рядом с тобой.

Я хотела спросить про Шурочку, но тут же прикусила язык – это было бы банально, а мне не хотелось разочаровывать Сержа.

– Танюша, – неожиданно потянула меня в сторону Шурочка, – там Флора Лаврентьевна принесла старые фотографии, очень забавные...

Я пошла за ней, хотя на старые фотографии мне было наплевать. Я хотела остаться рядом с Мельниковым, но от Шурочки было невозможно оторваться – чем дальше, тем уверенней вела она себя со мной, словно в детстве мы были закадычными подругами. Да, мы сидели с ней за одной партой, но подруги у нее были другие. Правда, сейчас она не обращала на них никакого внимания, сконцентрировавшись только на мне.

Возле старушки Флоры топтался Мусатов. Он захватил меня в медвежьи объятия, похоже, всерьез решив выполнить свое желание «пропальпировать».

– Борька, отстань от девушки! – отогнала его Флора Лаврентьевна, раскладывая веером фотографии, на которых была среди прочих моих одноклассников и я – толстая угрюмая девочка с безобразной прической.

– О господи, это просто компромат какой-то! – застонала я.

Шурочка засмеялась, дружески обнимая меня.

– Танюшка, а я-то, я чем лучше – какой ужасный канареечный свитер! – тыкала она пальчиком в свое изображение.

На миг все поплыло перед моими глазами – я вспомнила этот свитер. И то, как видела Шурочку с Сержем в этом же самом кафе, и как он смотрел на нее, а я, маленькая, ничтожная, была готова отдать всю жизнь за один такой взгляд...

Я обернулась – Сержа нигде не было. Спустя минут пятнадцать, когда Флора Лаврентьевна угомонилась наконец с фотографиями, я пошла его искать. Искала его везде, даже заглянула на кухню, где зевали сонные повара, ожидая закрытия, послала Фогельсона в мужской туалет на разведку – бесполезно. Я поняла, что Он ушел.

Это было невозможно, немыслимо. Потому что по всем приметам мы должны были уйти с вечеринки вместе. Я пыталась успокоить себя тем, что у Сержа был странный вид – то ли устал, то ли ему нездоровилось... Пожалуй, он был единственным, кого встреча с одноклассниками оставила спокойным.

Я еще немного поболтала с Шурочкой, которая не отлипала от меня, и даже дала ей свой домашний телефон. Вернее, она просто вытянула его из меня. Мне уже было все равно, я чувствовала себя опустошенной и мечтала только об одном – уйти отсюда.

Провожал меня Фогельсон. В гардеробной произошла небольшая заминка – Мусатов уснул на галошнице и решительно не желал просыпаться. Кто-то поймал такси и взял на себя труд довезти сонного Мусатова в его Бутово, и, пока все толкались и шумели, разбирая шубы, сумки, одновременно удерживая в вертикальном положении шкафоподобного Борьку, я потеряла из виду и Шурочку.

– Какой ты юркий, Юрик, – сказала я бывшему однокласснику, когда тот одним из самых первых отыскал в этой неразберихе наши пальто. – Ха-ха, получилась тавтология...

Но он был необидчив – собственноручно натянул на меня сапоги, вывел из кафе под ручку. Народ сзади еще кричал, торопливо обменивался телефонами, но мне было уже не до того.

– Ты далеко живешь? – в темноте его глаза блестели вишневым маслянистым блеском.

– Нет, совсем рядом...

Было темно, холодно, я с запоздалым раскаянием вспомнила, что перед выходом забыла позвонить Мите и сейчас он, наверное, сидит дома как на иголках, переживает.

– Слушай, у меня прекрасная идея, – развязным неуверенным голосом произнес Юрочка. – Давай остаток вечера проведем где-нибудь?

– Где?

– Ну, у тебя, например...

– Юрик, остаток давно кончился, сейчас самая настоящая ночь! Ты что, предлагаешь провести нам эту ночь вместе?

– Почему бы и нет? – произнес он совсем неуверенно. Кажется, ожидал другого ответа от актрисы.

Ситуация была дурацкая, но мне почему-то стало ужасно смешно.

– Юра, я человек старого воспитания, – сказала я очень серьезно. – Просто так я не могу. Я сначала вступаю в брак и только потом позволяю себе интимные отношения. Иначе мне моральные принципы не позволяют. Ты согласен быть моим третьим мужем?

Юрочка едва не упал, поскользнувшись на обледенелом асфальте.

– Ты... ты что, ты это... случайно не шутишь?

– Нет, – твердо заявила я.

– Я не готов. Понимаешь, я еще с женой не развелся... Нет, ты не думай! Мы давно вместе не живем, пока документы оформляем...

– Дети есть? – строго спросила я.

– Дочь.

– Алименты еще будешь платить, – разочарованно протянула я. – Нет, Юрочка, ничего у нас с тобой не получится. Кстати, вот уже мой дом.

– Ладно, пока, – неловко протянул он мне руку.

– Пока... – лучезарно улыбнулась я и исчезла за подъездной дверью.

Так и есть – Митя метался по квартире, как зверь в клетке, и едва только я нажала на звонок, как он тут же распахнул дверь.

– Первый час! – с упреком воскликнул он.

– Митя, пожалуйста, я очень устала...

Он раздел меня, молча прижал к себе. Его объятия не вызвали во мне столь бурных чувств, как объятия Сержа Мельникова, но странное дело, я тут же успокоилась.

– Ты славный, – сказала я.

– Иди, умывайся скорее, я буду тебя ждать...

Митина любовь временами почти не ощущалась – она была как воздух, который вдыхаешь машинально и не думаешь о том, как бы ты дышала без него. Его прикосновения и ласки были так естественны, что я почти не замечала их, мне казалось, что так и должно быть – он ласкает меня именно там и именно так, как я хочу. Я слышала про мужчин, которые после занятий любовью поворачиваются на другой бок и тут же засыпают, но я таких не знала. Воспоминания о первых двух мужьях как о любовниках совершенно стерлись у меня из памяти, мне казалось, что всю свою жизнь я живу только с Митей. И я погружалась в сон в его объятиях, пока он шептал что-то нежное, смешное, легчайшими прикосновениями пальцев касаясь лица, и эти прикосновения вызывали ощущение дивного покоя, который я испытывала, наверное, только в младенчестве, когда мама укачивала меня на руках, напевая колыбельную...

– Таня.

– М-м... – пробормотала я сквозь дрему.

– А ты видела на этом вечере свою первую любовь?

– Откуда ты знаешь?

Внутри меня все окаменело, но я старалась не подавать виду.

– Но у всех случается в школе любовь.

– Да.

– Он произвел на тебя впечатление, у тебя дрогнуло что-нибудь внутри?

– Митя, я устала, поговорим завтра!

– Нет, правда, мне все о тебе интересно.

– Он меня разочаровал, – ответила я коротко и тут же провалилась в глубокий сон.

Я не покривила душой – Серж Мельников действительно меня разочаровал: сначала подал надежду, а потом куда-то смылся без всякого предупреждения. Митя был в сто раз лучше.

Через пару дней мысли о моей первой любви окончательно улетучились – и все потому, что мне позвонили и предложили сняться в рекламе.

– Какой ужас! – невольно воскликнула я. – Мне уже несколько раз предлагали рекламировать прокладки и майонез...

– Нет, у нас другой товар.

– Да какая разница, бульонные кубики меня тоже не вдохновляют!

Иногда я позволяла себе немного покапризничать. Голос в трубке тут же пообещал, что мне хорошо заплатят.

– «Хорошо» – это сколько? – спросила я.

Мне ответили, и я призадумалась.

– А что рекламировать-то придется? – деловито спросила я.

– Итальянскую обувь.

Митя мечтал о новой машине...

Я, конечно, рановато радовалась – претенденток на этот рекламный ролик оказалось несколько. Но сделали пробы, и я больше всего понравилась начальству фирмы, которая собиралась торговать своей обувью в России.

– О, экзотик! – воскликнул, как мне сказали потом, сам господин Тоцци, увидев на экране мое конопатое желтоглазое личико. – Унреале!

Ролик сняли в рекордно короткие сроки – недели за две. На сей раз никаких неудобств я не испытывала, только очень уж много времени уходило на создание моего образа – макияж, волосы, наряды...

Сюжет ролика был довольно незатейлив – Италия, Возрождение, почтенный седобородый старец рисует знатную молодую даму – бархатные одежды, кружева, блеск парчи, сияние свечей, золото моих волос (их специально осветлили, чтобы придать нужный оттенок), словом – яркие, праздничные, густые краски, как на картинах прошлого.

Дамочка в бархате вертится на месте, ей скучно позировать, камера скользит по ней – веснушки на лице, на руках, из-под складок тяжелой одежды на миг высовывается хорошенькая, и тоже вся в веснушках, ножка в чудесном башмачке... Старец усмехается в свою серебристую бороду – картина написана, он тонкой кисточкой ставит свое имя в уголке – Веронезе.

Затем кадр меняется – Россия, зима, поля, засыпанные снегом... Камера скользит, наезжает на уютный домик. В домике девушка, показана со спины, закутанная в простыню. Она потягивается, простыня съезжает, обнажается нога в конопушках, прочие пикантные подробности.

Следующий кадр – девушка выходит из дома, жизнерадостно бежит по снегу. Краски зимнего утра ясные, чистые, золотятся волосы на фоне голубого снега, ножка в хорошеньком сапожке оставляет на снегу след. Камера наезжает ближе, отпечаток подошвы в снегу, на нем надпись – Веронезе...

Словом, все простенько и со вкусом, построено на игре красок. Несколько пар обуви фирмы «Веронезе» мне достались совершенно бесплатно, а господин Тоцци лично приглашал меня съездить в Италию.

Митя, разумеется, был в курсе того, чем я занимаюсь, но, когда я ему отдала все заработанные деньги, он не знал, плакать ему или смеяться.

– Что за глупости! – сказала я ему, когда он попытался отказаться от них. – Мы уже два года вместе, общее хозяйство ведем, можно сказать, как в Гражданском кодексе...

– Какой еще Гражданский кодекс! – в ужасе возопил он, хватаясь за голову. – Я сам в состоянии заработать деньги!

– Кто же спорит? – хладнокровно согласилась я. – Но у тебя ушло бы еще несколько месяцев, чтобы собрать нужную сумму, я же просто приблизила момент покупки. И потом – я давно хочу, чтобы ты меня прокатил с ветерком... на спортивной модели!

Я, конечно, могла бы потратить деньги и на собственные удовольствия. Например, исполнить свою мечту – обзавестись огромным аквариумом, запустить в него каких-нибудь редких рыбок, купить кораллов, модель затопленного старинного корабля... Но я чувствовала вину перед Митей – он-то ничего не жалел ради меня. Мечта о большом аквариуме была у меня с детства, я часто представляла темную с подсветкой воду, колыхание водорослей, снующих взад-вперед ярких рыбок – таинственный подводный мир, возможность заглянуть в иное измерение...

Едва только рекламный ролик показали по телевизору, мне тут же позвонила Шурочка.

– Это очаровательно, – защебетала она своим детским голоском, – Танюша, ты просто великолепна! Я обычно не обращаю внимания на рекламу, а тут просто со страшной силой захотелось купить себе эти сапожки!

– Да уж... – неопределенно ответила я.

– Ты извини, я раньше не могла тебе позвонить, сама понимаешь – работа, ребенок...

Я хотела сказать, что не испытывала никаких неудобств из-за того, что она мне не звонила, но Шурочка была – сама любезность, и неловко было грубить ей.

– Ты не хотела бы со мной встретиться?

В разговоре возникла пауза – я совсем не знала, что ответить моей бывшей однокласснице. Да и ее неприкрытый интерес к моей особе настораживал.

– Можно, конечно, – нехотя ответила я.

– Отлично! Приходи ко мне в гости.

– Когда?

– Да хоть завтра! – воскликнула она. – Впрочем, если ты занята, приходи в выходные.

– Я бы с удовольствием, но...

– Что? – испугалась Шурочка, словно от этого визита зависела вся ее жизнь.

– Я живу не одна, мой молодой человек... – стала я мямлить, все еще надеясь, что Шурочка отстанет от меня, но та не дала мне договорить:

– Я все понимаю, приходи вместе с ним!

Она так просила, что я не смогла ей отказать. «Мой молодой человек», то есть Митя, преспокойно бы отпустил меня в гости, но я не хотела идти одна. За ним я была как за каменной стеной, которую не могло разрушить Шурочкино назойливое любопытство. В самом деле, чего ей от меня надо?

Я хотела знать.

* * *

Митя сначала попытался отказаться идти со мной, тем более когда узнал, что никаких других мужчин, кроме него и малолетнего Шурочкиного сына, в доме не будет. Он не особенно любил присутствовать при бабских разговорах.

– Митя, совсем недолго! – поклялась я. – Часик-другой – и мы уйдем.

Шурочка жила за два квартала от нас. Митя купил моего любимого красного вина, букетик гвоздик – для хозяйки, и мы пошли.

У Шурочки даже затряслись руки от какого-то странного возбуждения, когда мы наконец появились на пороге ее квартиры.

– Ах, дорогие гости, – запела она. – А я тут одна, все про меня забыли... Я специально пиццу испекла к вашему приходу, да и кулич еще остался...

Может быть, она не врала и действительно умирала от скуки?

Сынок ее, шестилетний Витюшка, был не по годам развитым ребенком. Он поздоровался с Митей за руку, а меня очень серьезно спросил, пристально вглядываясь в мои веснушки:

– Это болезнь, да?

– Это весна, милый! – радостно засмеялся Митя.

За окнами и впрямь была весна – светило солнце, неистово чирикали воробьи, откуда-то издалека доносились звуки благовеста – отмечали Пасху.

Мы сели за стол, Шурочка разрезала свою пиццу, Митя открыл вино.

– За Таниту! – произнесла Шурочка первый тост.

– И за хозяйку, – тут же добавил мой добросердечный спутник.

Витюшка двумя руками запихивал в рот кулич.

Наконец я смогла пристально рассмотреть Шурочку – тогда, на вечеринке, в сумраке кафе, в суматохе, как следует сделать это было невозможно. Она была хороша, как и в юности: черты лица у нее были правильные, классические – большие глаза, тонкий носик, выразительный рот. Но сейчас, при ярком солнечном свете, свободно льющемся из окон прямо в лицо моей бывшей соседке по парте, я заметила на ее личике печать быстротекущего времени.

Конечно, в двадцать семь лет редко у какой особы появляются морщины и тускнеет взгляд – разве что после болезни или от полного пренебрежения к себе, а Шурочка, судя по всему, очень тщательно заботилась о своей внешности. Но все равно что-то неуловимое произошло с ней – этой горькой складки у губ, которая возникает от постоянного выражения недовольства на лице, раньше точно не было. Да и взгляд поскучнел, юношеский оптимизм покинул Шурочку, кажется, навсегда. И короткая стрижка под мальчика, сделанная, безусловно, у дорогого мастера, не молодила ее, как следовало ожидать, а придавала какой-то сугубо «дамский», совсем не девичий вид.

Шурочка тоже всматривалась в меня, едва скрывая любопытство и удивление. Ее чересчур пристальное внимание было бы неприличным, если б она не ахала поминутно и не твердила, какой я стала красавицей.

– Шурочка, перестань! – смеялась я. – Подумаешь, в рекламе снялась... Я от этого лучше не стала.

– Да я бы тоже не прочь сняться в рекламе, лишь бы меня по телевизору показали.

– А ты знаешь, некоторые считают это ниже своего достоинства...

– Снобизм, безусловно!

– Нет, если б Татку пригласили для рекламы прокладок, я бы сильно возражал, – вставил в разговор Митя. – Кстати, очень вкусно... Я люблю, когда так много грибов и маслин.

– Маслины – это гадость, – авторитетно заявил Витюшка.

– За столом так не говорят! – укорила его Шурочка. – Дмитрий, а Танита, наверное, замечательная хозяйка?

– Угу, – самодовольно заявил тот. – Татка, пригласим твою подругу на той неделе? Ты вроде собиралась тоже что-то замечательное испечь.

Мне ничего не оставалось, как только подтвердить его приглашение. Шурочка теперь переключилась на Митю – ей решительно захотелось знать, какой институт он закончил, где сейчас работает и кем.

Митя добросовестно принялся ей отвечать, а я встала и с бокалом в руке принялась обходить комнату. Жилище у Шурочки было вполне современным, в духе минимализма – все очень просто, красиво, удобно. Легкий укол зависти кольнул сердце – минимализм был мне недоступен, я склонялась в сторону пестрых обоев и уютных безделушек, которые загромождают пространство, но так радуют душу.

На книжных полках стояли всякие экономические энциклопедии, справочники, учебники по стоматологии. А еще – огромное количество переводных детективов и, как ни странно, книги по психологии. Фрейд, Бёрн, еще какие-то замысловатые имена...

– Шурочка, ты увлекаешься психологией? – обернувшись, удивленно спросила я.

– А что странного? – улыбнулась она самодовольно. – Каждому человеку необходимо это знать – ведь все мы живем среди людей.

– Одобряю, – согласился Митя. – Я, например, очень люблю Дейла Карнеги. Но у него, конечно, книги прикладного характера – как воздействовать на людей, как ими манипулировать, завоевывать дружеское расположение...