Текст книги "Вселенский заговор. Вечное свидание (сборник)"

– Ага, – сказал Гриша и посмотрел на Марусю, а она посмотрела на него, и оба уставились на Игната.

– Понятно, – фыркнул тот. – Не верите. Ну, это дело ваше.

– Нет-нет, – заспешила Маруся, – нам просто трудно осознать, но мы стараемся.

– Вы погибнете, – равнодушно сообщил Игнат. – Вместе с вашим так называемым человечеством, и в самое ближайшее время. А там – хотите верьте, хотите нет. По большому счёту, какая разница!..

– А отчего умер Юрий Фёдорович? – спросила Маруся. – Это известно?

Игнат уставился в пол.

– Как я ненавижу вашего брата, – пробормотал он неприязненно, – вашего брата журналиста!.. Вам же ни до чего дела нет, вам бы только остренькое что-нибудь, жёлтенькое, да? Я вам про вселенские законы, а вам же это ничего не интересно! Ну, умер человек! Нервы у него не выдержали! Воскресенский присвоил его открытие, и Басалаев умер! И что? Ничего вы для своей газетёнки из этого не выжмете, ничего!

– О каком открытии идёт речь? – ласково спросил Гриша и под столом цапнул Марусю за коленку, чтобы молчала и собеседника не раздражала. – Вот этого я не понимаю.

– Да вы ничего не понимаете! – повысил голос Игнат. – Юрий Фёдорович открыл скопление неопознанных летающих объектов на близком расстоянии от Земли! Он их увидел в объективе своего радиотелескопа!.. И мне показал, я своими глазами видел! А Воскресенский воспользовался его доверчивостью. Юрий Фёдорович – доверчивый человек, как все гении!.. Ему и в голову не приходило, что его можно… беспардонно обворовать!

Маруся открыла рот, но Гриша опять схватил её за коленку, и рот она закрыла.

– Он имел глупость рассказать всё Воскресенскому, и вот!.. Теперь академик по всем каналам раздаёт интервью, а Юрий Фёдорович… умер.

– То есть они были знакомы? – уточнил Гриша осторожно. – Басалаев и Воскресенский?..

Игнат махнул рукой куда-то в сторону:

– Знакомы! Они враги давно, много лет!.. А раньше дружили, вон я даже фотографию не убрал! Давно хотел и всё время забываю…

Гриша с Марусей повернулись и посмотрели. На длинном стеллаже и вправду были наставлены какие-то фотографии. Гриша поднялся и взял одну из них.

– Зачем вы трогаете?!

Игнат подскочил и почти вырвал у Гриши из рук снимок в рамке. Выдвинул ящик, бросил в него фото и быстро задвинул, как будто спрятал. Гриша проводил его глазами.

– Я не очень поняла, – начала Маруся. – Вы меня извините, Игнат, но я правда не понимаю! Академик Воскресенский сказал, что это он открыл скопление объектов вблизи Земли, а не Юрий Фёдорович?.. Зачем ему это нужно?.. И откуда он узнал?..

– Да он был здесь! – почти закричал Игнат. – Этот ваш академик!.. Он приходил! Дня за два до смерти Юрия Фёдоровича! Я не знаю, о чём они разговаривали, но Басалаев после его ухода… в общем, он… Он сказал, что Воскресенский его чуть не убил!

– В каком смысле? – осторожно уточнил Гриша.

Игнат схватился за голову.

– В прямом!.. Здесь никого не бывает, народ собирается только после контактов и когда поле спокойно!.. Бумажная работа вся на мне, а Юрий Фёдорович приходил постоянно, потому что ему здесь лучше думается! Думалось то есть! И этот ваш академик его избил! Он его ногами бил! Басалаева!.. А Юрий Фёдорович… он святой, понимаете вы или нет?! Он даже защититься не мог! Я пришёл, а он весь в крови! Этот урод ему нос разбил!

Маруся в волнении приподнялась со стула, а Гриша – видимо, тоже от волнения – подался назад так, что зацепил стеллаж. Тот дрогнул и сдвинулся, ящики повыезжали.

– А в воскресенье этот проклятый фильм!.. И всё стало ясно, всё!.. Воскресенский был здесь, узнал об открытии и… убил его! Может, не в прямом смысле, но Юрий Фёдорович умер из-за него!..

– То есть здесь была драка? – недоверчиво переспросила Маруся. – Академик Воскресенский побил Басалаева?..

– Да! – закричал Игнат. – И присвоил его открытие!.. Юрий Фёдорович посмотрел фильм и всё понял! Он понял, что Воскресенский украл его наблюдения! И тут же умер. От горя.

– А какая теперь разница, чьё именно открытие, если человечество вот-вот погибнет? – вдруг совершенно спокойно спросил Гриша.

Игнат перестал раскачиваться на стуле и посмотрел на него.

– Да вам-то никакой, – сказал он язвительно, – а мне важно, чтобы люди знали, кто первый предупредил их об опасности! А первым был Юрий Фёдорович!..

Некоторое время они с Гришей смотрели друг на друга, как будто оценивали. Потом Гриша поправил на носу очки и попросил пресс-релиз.

– Наверняка он у вас есть, – сказал Гриша. – Вы же говорили, что посылали!.. В журнал… в наш журнал тоже посылали, так ведь?

Игнат вынул из стопки несколько скреплённых листочков.

– И уходите, – он сунул их Грише, почти кинул. – Я не могу больше с вами разговаривать. У меня дел много. Особенно теперь, когда Юрия Фёдоровича нет.

– Мы вам ещё позвоним, – пропищала Маруся, стараясь казаться милой и не слишком таращить на Игната глаза. – Если придётся что-нибудь уточнить…

Игнат махнул на неё рукой.

– Да уж, – сказал Гриша, когда они выскочили на улицу. В подъезде он не проронил ни слова. – Пойдём, пять минут посидим.

Они перелезли через низенький крашеный заборчик – Гриша поддерживал Марусю под руку – и уселись на лавочку под старой липой. Маруся обнаружила, что до сих пор держит в руке записную книжку, и сунула её в сумку.

Они сидели и молчали, а липа лениво шевелила листьями у них над головой. Было жарко и пахло пылью.

Маруся изнывала, ей очень хотелось поговорить, но Гриша смотрел в сторону. Белая футболка топорщилась на его груди, и Маруся подумала – как странно она топорщится.

– Ну так, – сказал Гриша в конце концов и вытащил из-под футболки фотографию в рамке. Маруся вытаращила глаза. – Вечер перестаёт быть томным.

– Гриш, – пролепетала Маруся, – ты что?..

– Я украл фотографию, – объяснил он спокойно. – А что такое?

– Зачем?!

– Затем, что я ничего не понял! А ты что-нибудь поняла?..

Маруся переводила взгляд с него на фото и обратно.

– Что ты поняла, излагай, – велел он. – Что здесь происходит? С твоей точки зрения?

Выражение «с твоей точки зрения» не сулило ничего хорошего, Маруся это давно знала.

…С твоей точки зрения, это правильный ход? И раз-два-три, шах и мат, ферзь под ударом, король блокирован, партия оказывалась безнадёжной.

…Эту музыку написал Луи Армстронг, с твоей точки зрения?.. И готово дело, три дня они слушают только джаз, и Гриша нудно объясняет, чем один стиль отличается от другого и почему Луи решительно не мог написать ничего подобного!..

– Ну, смотри, – начала Маруся, стараясь говорить объективно и убедительно. – Юрий Фёдорович Басалаев…

– Уфолог, – быстро вставил Гриша.

– Уфолог Басалаев сделал некое открытие. Он увидел…

– В радиотелескоп, – опять встрял Гриша.

– Он увидел в радиотелескоп скопление каких-то неизвестных ранее небесных тел и решил, что они угрожают Земле. Воскресенский узнал об этом и присвоил наблюдения Басалаева, выдал их за свои. Конечно, вряд ли академик его побил, – добавила Маруся, подумав немного, – но зачем-то он сюда приезжал, и, видимо, с Басалаевым они поссорились.

– Кто такой Игнат? – перебил её Гриша.

– Как кто?! Он… помощник Басалаева или сотрудник, в общем, тоже уфолог.

– И он своими глазами наблюдал скопление небесных тел в объективе радиотелескопа?

– Ну да, – подтвердила Маруся. – А что такое?

– Да ничего, – сказал Гриша и стал рассматривать фотографию. – Просто у радиотелескопов не бывает объективов. И человек, который хоть раз в жизни их видел, не может этого не знать.

Маруся уставилась на Гришу.

– Какая-то странная история, – произнёс он наконец. – Ну, очень странная!.. Я даже не знаю, что нам теперь делать.

– А что мы должны делать?

– Я не знаю, – повторил Гриша с силой. Очки его блеснули на солнце. – Ахинею про скопление небесных тел и Апокалипсис мы оставим на потом, хотя… Хотя я думаю, что Апокалипсис тоже имеет какое-то значение, только пока непонятно какое.

– Ты считаешь, что скопления нет?.. – с облегчением спросила Маруся.

Она не хотела верить в скорый конец света и никогда не призналась бы Грише, что всё же немного, самую малость – вот чуточку! – верит, и от этого ей боязно, неуютно и холодно в позвоночнике. Вот сейчас, например, она посмотрела на вечернее небо в прорези веток старой липы и подумала: не хочу, чтобы мы погибли, не хочу, чтобы погибла старая липа!..

– Я не знаю, что именно там есть, а чего нет, я не астроном, – возразил Гриша с досадой. Он не любил, когда Маруся говорила глупости. – Да это вопрос пятнадцатый!.. Первые четырнадцать вопросов: что это за организация? Кто такие Басалаев и Игнат… как его фамилия?

– Васильченко, – подсказала Маруся.

– Кто снимает этот офис и зачем? Откуда у них могут быть деньги на радиотелескопы и офисы на Петровке? Или у них нет и не было никаких телескопов, именно поэтому Игнат и не знает, как они выглядят! С какой стороны тут академик Воскресенский? Зачем он расквасил нос уфологу? С чего они оба, Игнат и Басалаев, взяли, что Воскресенский присвоил какое-то там открытие?!

– Гриш, мы же были на фильме в планетарии! Юрий Фёдорович кричал, что фотографии, которые в фильме показали, украдены у него!.. Что он сам их сделал, лично он и больше никто!

– Тогда, выходит, фильм сделал академик Воскресенский, что ли?! Лично сам и больше никто? – спросил Гриша грубо. – С твоей точки зрения, это возможно?! То есть несколько дней назад академик приехал сюда, поднялся на третий этаж, навалял уфологу, утащил фотографии, смонтировал фильм, пристроил его в планетарий, пригласил Басалаева на просмотр, и тот с горя помер в коридоре возле туалета, так?..

Маруся смотрела на него с изумлением. Гриша раздул ноздри и фыркнул.

Она никогда его таким не видела.

– И фотография эта! – продолжал он. – Сколько лет назад она может быть сделана? Двадцать? Сорок?..

Маруся взяла у него из рук снимок.

На нём стояли двое молодых людей, странно похожих, но в то же время разных. Фотография была старая, выцветшая сверху и снизу, где все краски сливались в неясные жёлто-зелёные полосы. Один одет в зелёную куртку с буквами на кармане – Маруся поднесла снимок к глазам – «ССО», а второй – в клетчатую рубашку. На первый взгляд трудно определить, кто из них уфолог Басалаев, а кто академик Воскресенский.

– Что такое «ССО»? – спросила Маруся, рассматривая фото.

– Студенческий строительный отряд, – буркнул Гриша. – Я знаю, мне отец рассказывал. Тогда студенты на каникулах ездили по всяким стройкам, деньги зарабатывали.

Маруся подумала и стала осторожно отгибать латунные язычки на рамке.

– Что ты делаешь?

– Я хочу её вынуть, – сказала она сосредоточенно.

– Зачем?..

– Затем, что она старая! – объяснила Маруся.

– Старая, и что?

– На таких снимках иногда бывают подписи! У тёти Лиды полно фотографий с подписями!.. – Она отогнула последний язычок и осторожно вынула коричневую картонку. – Например, «Лидочке от М. в последний день каникул, 1975 год».

Гриша заинтересовался и подсунулся поближе. Теперь Маруся чувствовала, как от него пахнет – чистым телом и чуть-чуть шампунем, что ли. Приятно.

Фотография вывалилась ей на колени, она перевернула её, и они оба увидели надпись, сделанную фиолетовыми чернилами.

– «Малаховка, Большая Коммунистическая, день рождения учителя». – Гриша взглянул на неё. – Получается, это школьная фотография?..

– Да не-ет, они тут взрослые уже.

– Значит, был какой-то учитель, и они приезжали к нему в Малаховку на день рождения. Тогда получается, что они вместе учились.

– В школе?

Гриша взял снимок и поизучал его, даже понюхал.

– Слушай, Марусь, я покопаюсь в Интернете. Биография Воскресенского наверняка есть в Википедии, а про Басалаева, скорее всего, всё можно прочитать на их сайте. Адрес сайта есть на визитке. Я покопаюсь, и мы поймём, вместе они учились или нет!..

– Пошли! – Маруся поднялась с лавочки и за рюкзак потянула Гришу. – Поехали к нам, я тебя ужином накормлю, и мы покопаемся вдвоём!

Гриша моментально согласился и ехать, и ужинать. Он всегда соглашался на всё, что предлагала Маруся!

– Осторожно, двери закрываются, следующая станция Томилино, – выговорил голос в динамике, электричка качнулась и пошла, набирая скорость. В это время дня народу в ней было немного, и Грише удалось сразу пристроить Марусю к окошку. Пока поезд шёл по Москве, сам Гриша стоял, потому что сесть было негде, а за городом стало посвободней. Он плюхнулся напротив Маруси, открыл рюкзак и стал копаться, по очереди вынимая и засовывая обратно какие-то вещи – отвратительная привычка!

– Что ты ищешь?

– Проверяю, где ключи от дома. Вроде я их выкладывал. Или нет…

– Они у тебя всегда во внутреннем кармане.

– А! Точно!

Гриша нащупал в рюкзаке ключи, успокоился и молнию закрыл.

Маруся смотрела в окно.

– Я, когда была маленькой, очень любила по этой дороге ездить осенью, – заговорила она. – Уже когда лето кончилось и с дачи в Москву все переехали!.. А мы иногда ездили даже в октябре. Тут всё не так было. Никаких домов огромных, базаров, строительных рынков, ничего. Здесь были тихие дачные станции – Ильинка, Отдых, Кратово. Узенькие платформы, а кругом дачи, сады, яблони. И собаки лаяли. Идёшь со станции к дому, холодно, а папа говорит: сейчас дойдём, печку затопим, картошки наварим! И у нас с собой всегда что-то вкусное было – ветчина в банке или паштет, хлеб свежий.

– А я на электричке ни разу не ездил. Мы всё время на дедушкиной «Волге», – сказал Гриша. – Помнишь ту «Волгу»?

– Конечно!

– А помнишь, как мы её завели и я хотел из ворот выехать? Так шикарно! Это я на тебя хотел впечатление произвести. Мне казалось, я всё умею, что там выезжать-то!.. И въехал левым бортом в забор! Зеркало разбил, придурок!..

– А главное, нам почему-то даже не попало! – подхватила Маруся. Очень весело было вспоминать! – Они нас из машины вытащили и нотацию прочитали, что нельзя трогать чужие вещи, тем более машину, это опасно! А дома мне от папы так влетело, ужас! Он со мной потом три дня не разговаривал. А твои как будто и не заметили ничего.

– Они такие, – сказал Гриша с удовольствием. – Им самое главное, чтобы ребёнок был жив-здоров, в безопасности и сыт! А зеркало дед потом новое привёз, и мы его вместе прикручивали.

– Молодой человек, примите ваши баулы, – раздался сверху недовольный голос. – Разложился, как у себя дома!..

Гриша стянул с сиденья рюкзак, и на освободившееся место плюхнулась чья-то обширная задница. Мест в электричке было полно, но заднице, по всей видимости, хотелось сидеть исключительно на месте Гришиного рюкзака.

– Ты в отпуск в субботу, да? – спросил он.

– Ага.

– Я тебя провожу, – решительно заявил Гриша. – Что ты одна потащишься!

– Спасибо, – прочувствованно сказала Маруся.

С тех пор как Гришины родные продали свой домик, который был по соседству с Марусиным, он старался в посёлке не бывать, и Маруся его понимала.

Жаль, когда в доме детства живут чужие люди. Жалко, что вместо песочницы, где они копались с Марусей – у Гриши было синее жестяное ведро с ромашкой, а у неё красное с солнышком и по совку на брата, – образовалась клумба. Жалко, что бабушкину беседку, в которой столько было выпито чаю с песочным печеньем, столько сыграно партий в лото, столько крыжовника и вишни перебрано на варенье, снесли, залили всё бетоном и ставят там машины.

Очень жаль, и это объясняется взрослыми словами, время идёт, всё меняется, назад не вернёшь.

Не вернёшь, конечно. Да и нынешняя, сегодняшняя жизнь вовсе не хуже прежней, но по той, старой, ушедшей, Гриша всё равно скучал, и Маруся об этом знала.

– Ты можешь у нас переночевать, чтобы в субботу обратно не тащиться! Я тёте Лиде позвоню, она на втором этаже тебе постелет. А в воскресенье утром на речку сходим. Наверное, купаться можно, жара такая стоит!

Речка Северка была быстрой и очень холодной, купались в ней только во время «большой жары», да и то недолго, хотя поселковые ребятишки лезли в воду при любой погоде, и маленькие Гриша с Марусей тоже лезли когда-то – сейчас это даже вообразить невозможно!

– Ну что? Позвонить тёте Лиде? Останешься?

Гриша согласно помычал и покивал. Он опять копался в рюкзаке, что-то искал и, по всей видимости, не находил. Маруся вздохнула и посмотрела в окно, за которым вместо дачных станций простирались индустриальные пейзажи. Пейзажи ей совсем не понравились, и она легонько ткнула Гришу локтём в бок.

– М-м-м?..

– Ты мне расскажи, куда мы едем? К кому? Ты же ничего не объяснил!

– Куда же я его сунул?.. – Гриша ещё покопался и наконец выхватил тюбик с кремом для рук. Зажал рюкзак коленями и стал мазать руки – у него почему-то всегда были цыпки, и зимой и летом, при любой погоде. Он только и делал, что мазал руки, но ничего не помогало.

– Гриш?

– А, так в Малаховку едем, на улицу Большую Коммунистическую. В доме номер три по этой улице живёт профессор Астров Сергей Сергеевич. Вот к нему мы и едем.

– Зачем?

– Может, он нам как-то прояснит ситуацию.

Маруся оскорбилась.

– Что ты загадками-то говоришь?

– Марусь, никаких загадок! Басалаев и Воскресенский учились у этого Астрова. Это было двести лет назад, они институт окончили в девяносто третьем году, ещё при царе.

Маруся быстро прикинула, до какого года в России правил царь, и засмеялась над собой.

– Откуда ты знаешь, у кого они учились?

– Маруська, так для этого и нужен Интернет, а вовсе не для того, чтобы про идиотов ролики снимать, как делает этот твой… юридический мужчина.

– Никакой он не мой!

Гриша покосился на неё. Маруся хоть и смотрела в сторону, но точно знала – покосился.

…Хорошо бы Антон на самом деле был… «её мужчиной»! Наверное, нужно стать совершенно другой, особенной девушкой, чтобы такие, как Антон, приглашали на свидание и в кино, угощали кофе в модных кофейнях, водили на выставки и в парк, где по выходным собираются хипстеры и прочие прекрасные представители буржуазной, ничем не озабоченной молодёжи. Сколько себя Маруся помнила, столько была чем-то серьёзно озабочена. Должно быть, она и родилась с озабоченным неулыбчивым выражением сморщенного, красного личика!

…Или она не такой родилась?..

– Воскресенский в интервью часто говорит про Астрова!.. Считает его своим учителем. Очень уважает. У нас в универе тоже, между прочим, отличные профессора были!.. Ну вот. А в списках окончивших МФТИ в девяносто третьем году значатся и Воскресенский, и Басалаев. Совершенно точно они вместе учились. Я позвонил на кафедру, наговорил им сто бочек арестантов, мол, мне нужно профессору Астрову монографию показать. Что вы, говорят, Сергей Сергеевич сейчас на даче в Малаховке, лето же. И дали точный адрес. Вот и всё, никаких чудес, пси-поля и ку-мезонов!..

– Понятно, – пробормотала Маруся. – Я и не знала, что ты такой ловкий.

– Я сообразительный, – поправил Гриша.

– А мы и профессору этому тоже скажем, что мы из журнала «Супер Стар», да?

Гриша хрюкнул – он иногда так смеялся, с хрюканьем.

– Боюсь, его на такие штуки не возьмёшь! Там посмотрим, что сказать, Маруська. Втравила ты меня в историю, надо же…

– Ничего я тебя не травила! Если тебе неинтересно, можешь мне не помогать!

– Да мне как раз интересно! – энергично возразил сообразительный Гриша, не сообразив, что она обиделась. – Я как раз в этом смысле!..

Они вышли на станции Малаховка, миновали заплёванный перрон, уставленный туристическими столиками, за которыми гости с юга и личности бомжеватого вида торговали сборниками кроссвордов, брошюрами с правилами дорожного движения и рецептами засолки огурцов, а также почему-то привядшими бурыми апельсинами и разноцветными надувными кругами для купания.

– Гриш, а помнишь, у нас был тигр Васька? Тоже надувной! Жёлтый такой, полосатый! Мы на нём в Северке плавали!

– Знатный был тигр! Только он потом лопнул. Мы на него прыгали, и он лопнул.

– Ну и что? Твой дед его починил.

– Тигр всё равно спускал немного. Мы его то и дело поддували!

– Но всё-таки плавали!

Они посмотрели друг на друга. Тигр Васька – это было такое воспоминание, лучше которого и на свете нет!

– Нам куда, на ту сторону или на эту?..

– Дачи, по идее, на той стороне, Марусь. На этой рынок был, а дальше шоссе. Помнишь, какой тут был рынок? Дед однажды тулуп купил, самый настоящий, ямщицкий. Внутри шерсть козлиная. Мне страшно нравилось, как она пахла. А бабушка ужасалась, что воняет козлом, и вешала его на мороз, чтоб выветрился немного.

– Как мы станем искать эту Коммунистическую, Гриш?..

Сначала они попробовали искать при помощи техники и мирового разума. Гриша включил в своём телефоне навигатор, и тот некоторое время путал их и обманывал. Они шли по пыльным поселковым улицам, поворачивали то налево, то направо, утыкались в заборы и, сталкиваясь потными лбами, смотрели в мутный захватанный экранчик.

– Да нет, нужно было там прямо, а следующим направо! Вон Большая Коммунистическая!

– Это не то! Видишь написано «пер.», что значит переулок.

– Большой Коммунистический переулок?

– Ну да. А улица совсем в другой стороне!

За заборами время от времени взлаивали одуревшие от зноя собаки, ветки старых яблонь нависали над серым от лишайника штакетником, где-то в отдалении играла музыка, сосны стояли не шелохнувшись, и пахло пылью, смолой, цветами.

Гриша выключил навигатор, сунул телефон в карман, и они продолжили искать улицу при помощи бабушек и случайных прохожих. Дело сразу пошло веселее, и вскоре они выбрались на широкую улицу, где дома стояли просторно, в плотных кустах гудели пчёлы, а в отдалении блеяла коза, привязанная к колышку.

– Гриш, – сказала Маруся и оглянулась по сторонам, – что-то мне… страшно. Тут нет никого…

– Да ладно! Профессор Астров нам ничем не угрожает, это уж точно.

– Гриш, но ведь нехорошо – мы его не знаем и собираемся расспрашивать о бывшем ученике, который какой-то странной смертью умер…

– Взбодрись! – велел Гриша. Пот блестел у него на верхней губе, уж очень было жарко, и в неподвижном воздухе ни ветерка, ни дуновения. – И потом, ты же мадам Пуаро. Сама всё затеяла.

Это Маруся и без него знала, но ей хотелось, чтоб он её успокоил, а Гриша, как обычно, ничего не понял.

…Если бы она была другой, «особенной» девушкой и за ней ухаживал бы Антон, то наверняка всё было бы по-другому. Кавалер улавливал бы любые «оттенки её настроения» – так это называлось в глянцевых журналах в рубрике «Советы психолога» – и знал бы, когда нужно утешить, когда пошутить, а когда защитить от неведомых опасностей. Всё было бы по-другому, не так, как с Гришей.

Впрочем, это глупости. Гриша ведь за ней не ухаживает. Он просто старый друг, и они вместе плавали когда-то на надувном тигре по имени Васька в речке под названием Северка.

Никакого звонка на калитке не было, и, потоптавшись некоторое время, Гриша просунул руку в щель, что-то там такое повернул, и, скрипнув, калитка отворилась.

– Добрый день! – громко прокричал Гриша и прислушался. – Можно войти?! Хозяева дома?!

С той стороны забора не доносилось никаких звуков, свидетельствующих о том, что хозяева дома. В зарослях люпинов гудели пчёлы, и где-то далеко равномерно стучал молоток.

Гриша постоял, подумал, ещё раз воззвал к хозяевам, а потом решительно двинулся на участок.

– Гриш, подожди, – переполошилась Маруся. – Туда нельзя, может, там нет никого!

– Вот именно.

И пропал за кустами сирени. Маруся постояла-постояла, оглянулась по сторонам – коза издали смотрела на неё с явным подозрением – и осторожно зашла в калитку.

Дорожка, выложенная весёлой плиткой, петляла между соснами, вдалеке маячил старый серый дом, и по-прежнему не было ни души.

– Хозяева! – снова закричал Гриша за деревьями. – Можно к вам?

Тут на весёлой дорожке невесть откуда возникла громадная чёрная собачища. Она как из воды вынырнула из зарослей жасмина и гортензий, так что ни одна ветка не шелохнулась.

– Ой! – прошептала Маруся и встала как вкопанная.

– Привет, привет, – сказал собачище Гриша. – Зови хозяев, или ты тут одна, что ли?.. Дом стережёшь?

Собачища наставила уши и негромко, но отчётливо зарычала. Маруся поняла, что она сейчас бросится на её друга.

– Да ладно тебе рычать, – примирительно сказал Гриша. Кажется, он нисколько не боялся грозного рыка. – Мы не разбойники, мы по делу.

– Грольш, кто там? – раздалось за кустами, и показалась длинноногая девица в шортиках и крохотной маечке. На шее у неё почему-то висел белый пластмассовый бидончик с продетым через ручку брючным ремнём. Девица приставила ладонь козырьком к глазам – от солнца, – и собака оглянулась на неё.

– Здравствуйте! – громко поздоровался Гриша. – Ваша собака нас не съест?

– Не зна-аю, – протянула девица. – А вы кто?

– Мы к Сергею Сергеевичу!

– А! – Девица подошла к собачище и взяла её за ошейник. – Всё ясно. Кандидатский минимум не сдали?

– Почему не сдал? – удивился Гриша. – Давно сдал.

– А! – опять сказала девица весело. – Я думала, что вы двоечник, а вы, оказывается, отличник!.. Грольш, это свои. Дед! – заорала она неожиданно. – Деда!! К тебе отличники приехали! Проходите, Грольш отличников не ест, только двоечников.

И пошла по дорожке. Собачища по имени Грольш потрусила за ней.

– Марусь, где ты там?

– Я… здесь.

– Деда, ты слышишь?!

– Слышу, – раздалось, словно из преисподней. – Что такое? Что за спешка-нетерпение?..

В стороне от дорожки посреди клумбы с розами и флоксами из-под земли показалась морщинистая загорелая дочерна физиономия, очень недовольная.

– Кто тут? – гаркнула торчащая из клумбы голова.

Маруся отступила, оглянулась, но путь был отрезан – на дорожке позади неё невесть как оказалась собака Грольш. Она стояла и внимательно смотрела на Марусю.

– Сергей Сергеевич, – с энтузиазмом начал Гриша, обращаясь к голове, – я к вам на кафедру звонил, а там сказали, что вы сейчас на даче, вот я и приехал…

– Я сейчас в колодце, вы что, не видите? – раздражённо спросила голова. – Заклинило проклятый насос, мы полдня сидим без воды!..

Гриша скинул на дорожку рюкзак и полез в клумбу. Розы и флоксы закачались.

– А что случилось? – Он стал на колени и свесился вниз, голос зазвучал глухо. – В чём проблема? В электрике?

– Да шут её знает, – сказала голова и тоже нырнула в колодец.

– Тестер есть? – спрашивал Гриша. – Хорошо бы прозвонить.

– Я прозванивал, – отвечали из преисподней сердито.

– Дайте я посмотрю. А обратный клапан работает? – И Гриша исчез под землёй, как и не было его.

– Всё ясно! – заявила девица, про которую Маруся совершенно позабыла. – Сейчас в колодце состоится научно-практический семинар!.. Хотите малины?.. С холодным молоком?

И она сунула Марусе под нос бидончик. В нём были ягоды – красные и жёлтые, одна к одной, и пахло летом, счастьем, дачей!..

– Как вас зовут? Меня Агриппина! Представляете? В честь Вагановой! Ну вот кому какое дело, что Ваганова тоже была Агриппиной? А я – мучайся всю оставшуюся жизнь!

– А я… Маруся. То есть Марина.

– Маруся хорошо, – одобрила девица. – Вы тоже с дедовой кафедры? Отличница?

Из-под земли доносилось: «Фазу, фазу нужно посмотреть!.. Всё дело в фазе, точно!.. Включите, я послушаю!.. Да он не идёт!.. Раз совсем не идёт, значит, сто процентов электрика!» – «Говорю вам, молодой человек, электрика ни при чём! Я знаю этот насос не хуже самого себя!»

– Давайте за мной, – позвала девица Агриппина. – Грольш, иди попей из бочки, а то тебя солнечный удар хватит!

Следом за Агриппиной Маруся поднялась по широким пологим ступеням на просторную террасу. Все окна были открыты, и казалось, что за ними лес, а вовсе никакой не участок в Малаховке!

…Вот это дача так дача, подумала Маруся. Как в кино. Не то что тёти-Лидин домик! На палубных досках пола лежали широченные горячие ломти солнца. Мебель тёмная, деревянная, резная, особенно хорош был буфет с виноградными гроздьями и цветным стеклом. На буфете постелена льняная салфетка с фестончиками и стояли тарелки и чашки с блюдцами, горевшие на солнце, как жар.

– Ну что? Малины? Или нарзану? Ещё квас есть, холодный.

– Спасибо, – проблеяла Маруся.

– Спасибо – квас? Спасибо – нарзан? Или спасибо – малина?

– Малина, – вдруг решилась Маруся.

– Отличненько, – резюмировала девица и куда-то ушла. Маруся проводила её глазами. У девицы были длиннющие, совершенные загорелые ноги, блестящие волосы, собранные в хвост, и абсолютная уверенность в собственной неотразимости, по крайней мере, так показалось Марусе.

…Наверное, именно таких девушек Антон приглашает на кофе и премьеры в кинотеатр «Пять звёзд». Наверное, именно они субботним днём катаются на роликах в парке Горького, а вечером отправляются на джазовые концерты. Ещё они непременно учатся в театральном или в Институте международных отношений и занимаются сёрфингом на Бали.

Про них пишут в глянцевых журналах в рубрике «Малышка на миллион».

По пологим ступеням бесшумно вбежала собачища и обрушилась в тень, вывалив громадный красный язык. Маруся на всякий случай спрятала руки за спину, чтобы собачища не подумала про неё плохого.

– Вот малина, а вот молоко, наливайте сами сколько хотите. Представляете, бабушка укатила в Карловы Вары, а нас с дедом бросила! А тут как раз малина пошла, и я её каждый день собираю! Лучше бы я укатила в Карловы Вары, а бабушка пусть бы собирала! У нас поздняя малина, до сентября.

Маруся аккуратно налила в глиняную миску молока из муравлёного горшочка. Это было очень красиво – молоко и ягоды!.. И тяжёлая серебряная ложка, в которой скакал круглый солнечный мячик.

– Вы из физтеха, да?

– Нет, я в инязе работаю. Преподаю французский язык.

– Да ладно! – басом сказала девица, названная в честь Агриппины Вагановой. – Преподаёт она! Сколько тебе лет? Сорок? Или восемьдесят?

– Двадцать четыре. – Маруся попыталась как-то оправдаться, что выглядит недостаточно солидно. – Я учусь в аспирантуре и преподаю.

– Круто, – оценила Агриппина. Она плюхнулась в кресло поперёк, забросила на подлокотник совершенные ноги и стала по одной брать из пиалы ягоды и кидать их в розовый ротик. – А к деду тогда зачем?

– Да мы с Гришей хотели у него… собирались его спросить… Мы думали, он знает…

– Дед? – перебила Агриппина. – Дед всё знает! Ну, раз ты из иняза, значит, твой приятель из физтеха! Да?

Маруся кивнула – какая разница! – и вдруг её осенило:

– А вы… ты не знаешь человека по фамилии Басалаев? Он учился когда-то у профессора Астрова.

– Юрца-то? Конечно, знаю! Его все так называют, Юрец! И его знаю, и Маргошку. С самого детства.

– А Маргошка – это кто?

– Жена его, Маргарита. Они наши соседи. Дед дружил с Маргошкиным отцом, они вместе в Институте физических проблем работали. И дачи рядом получили. Только потом Маргошкин отец умер, и мама умерла. Дед с бабушкой считали, что Маргошка у них на руках, у наших то есть осталась, а они недоглядели. И она вышла замуж за Юрца. И всю жизнь промучилась! – Агриппина пожала плечами. – Вот этого я совсем не понимаю, знаешь. Зачем мучиться всю жизнь, если можно не мучиться!