Текст книги "Земное притяжение"

Младенец длинно вздохнул и раскинул ручки.

Джахан ещё немного потрясла бубном.

– Всё выше, – напевала она себе под нос и отбивала такт, – и выше, и выше стремим мы полёт наших птиц, и в каждом пропеллере дышит спокойствие наших границ.

Допев куплет, она пристроила бубен на стену, послала ему воздушный поцелуй, сделала серьёзное и утомлённое лицо и распахнула дверь на улицу.

– Мой сын… не умер? – спросила мать.

Остальные женщины, толпившиеся у колодца, бросились к ним и замерли.

– Твой сын спит, – сказала Джахан по-русски. – Войди и забери его.

– Ты умолила духа перевала?

– Дух перевала не был на тебя обижен, – успокоила её Джахан. – Он видел, что мальчишки с патронами напугали твою лошадь. Наоборот, он проводил тебя и приглашает приходить ещё.

…Зря я это сказала. Духи никогда и никуда не приглашают людей, я же знаю.

Впрочем, никто не обратил на это внимания.

– Почему тогда мой сын горел и плакал? И не ел?

– У него зубы режутся, – объяснила Джахан. – У тебя первый ребёнок?

– Зубы? – переспросила молодая женщина, оглянулась на подруг, и все они разом заулыбались и закивали. – Свекровь сказала, что зубы не могут резаться так рано!

– Твой сын богатырь, – объявила Джахан. – И у него режутся зубы. Купи здесь, в посёлке в аптеке, специальное кольцо и давай ему пожевать, когда он станет капризничать. У него чешутся дёсны, а почесать их он не может.

– Свекровь сказала, что зубы должны появиться к лету…

– Возможно, у неё самой зубы должны появиться к лету! – перебила Джахан. – А у твоего сына они режутся сейчас, причём сразу два!..

Женщины засмеялись.

– Спасибо тебе, лекарка, – поклонилась мать. – Мы не останемся в долгу. Я привезу молодой баранины, сыру и четыре самые тонкие овечьи шкуры.

Джахан кивнула, соглашаясь.

Мать запеленала спящего малыша в тугой куль, ловким неуловимым движением увязала его себе за спину, и они все пошли к коновязи, где топтались кони.

Они подсаживали детей и одна за другой ловко взбирались на лошадей.

Джахан прикинула – до их села километров пятнадцать через горы, а по тракту далеко, все сорок. Значит, пойдут через горы.

Она вздохнула и помахала вслед процессии рукой.

…Можно выпить чаю и съесть бутерброд. Свежий серый хлеб и копчёная колбаса!.. За копчёной колбасой Джахан специально ездила на поезде в Барнаул, а хлеб пекли в деревне, очень вкусный.

В маленьком расписном чайничке она заварила английского чаю, поставила на поднос пиалу, тарелку с бутербродами и вышла на улицу. В аиле было темновато, а на улице ещё светло, хорошо, хоть и холодно.

Лавочка у неё в саду была вкопана так, чтобы видеть горы – совсем далёкую, голубую, тающую в небесах Белуху и ближние поросшие лесом, с гранитными лысинами, тёмными провалами и языками снега.

Она устроилась на лавочке, потёрла замёрзшие руки, налила в пиалу чаю и с наслаждение глотнула. Хорошо!..

…До районной больницы в распутицу не добраться, только на вертолёте, а где его взять, вертолёт?.. Жители Горного Алтая привыкли обходиться своими силами – чудодейственными травами, настойками и молитвами. Медицина сильнее молитв, но здесь нет никакой медицины! Джахан поначалу этого не понимала, а потом поняла.

Чай в пиале быстро остывал – под вечер стало холодно. Сейчас солнце уйдёт за гору, вывалятся звёзды, и ещё подморозит. Джахан подлила горяченького, взяла бутерброд и откусила. Какая тишина и какой суровый покой! Здесь почти нет людей, машин, дорог, зато есть планета Земля в том самом виде, в котором когда-то её создал Бог. Или духи, Джахан ещё хорошенько не разобралась.

Солнце совсем приготовилось нырнуть за гору, но ещё освещало островерхие скалы, и вечный снег постепенно синел и всё меньше становился похожим на рафинад, когда на далёком склоне Джахан заметила какое-то движение. Она насторожилась и перестала жевать и прихлёбывать.

Она выходила посмотреть на этот склон каждый день – утром и вечером. Там не должно быть никаких движений!..

Она посидела, вглядываясь в сплошную массу тайги.

Долго ничего не происходило, а потом оттуда, из глубин, вспыхнул свет, мигнул и погас. Теперь она точно знала, что ей ничего не померещилось. Она сцепила руки и ещё подождала. Если всё правильно, сигнал повторится в третий раз.

Свет вновь вспыхнул.

– Понятно, – сама себе сказала Джахан.

Она неторопливо допила чай, доела бутерброды и отправилась в дом.

Собравшиеся нетерпеливо покашливали, переговаривались, перегибались друг к другу за спинами сидящих, в зале стоял ровный неумолчный гул. Лекция задерживалась уже на полчаса.

Впрочем, предполагалась даже не лекция, а некий дружеский обмен мнениями, небольшой праздник для души, погрязшей в ежедневной рутине, коротенькое, на несколько часов, освобождение от всего обыденного и низменного. В общем, разговор об искусстве среди своих.

В небольшой галерее на Волхонке по соседству со знаменитым и великим музеем были выставлены работы Даши Жу, так прогремевшей на последней лондонской выставке. Работ было немного – всего один зал, – и это казалось странным при современном подходе. Творцы творили много, часто, обильно, и, если художник становился модным, работы его не задерживались – их быстро раскупали любители современного искусства.

Молодая художница или была ленива и творила мало, или большинство её работ уже разошлось по личным коллекциям, такое тоже возможно.

До лекции предполагалось знакомство с работами, и собравшиеся ознакомились с ними довольно быстро – ввиду их немногочисленности.

Инсталляция «Гром аплодисментов» – четыре пары гипсовых рук, как будто аплодирующих в разных стадиях: вот ладони только занесены, вот сходятся ближе, вот, наконец, прижаты друг к другу, и снова расходятся. На огромном заднике – тёмный зрительный зал и далёкая сцена. Кресла зала заняты отрубленными головами с оскаленными ртами и вываленными языками. На сцене – понурая синяя лошадь.

– Это же совершенно новый взгляд на современный театр! – говорили возле «Грома аплодисментов». – Театр – единственное, что осталось, последний глоток воздуха, но это искусство для мёртвых умников! Головы неспроста. И языки немы, они уже ничего не смогут сказать. Они задохнулись от смрада сегодняшней жизни.

– А лошадь?

– Лошадь, по всей видимости, символизирует народ. Бессловесный народ, который ходит под ярмом!

– На сцене? – сомневался спрашивающий. – Народ?

– Вся сегодняшняя жизнь – перформанс, неправда! Мы все так или иначе находимся на сцене. Нет, эта Даша Жу – находка.

– А почему такой странный псевдоним?

– У неё фамилия Жукова, она не хочет никаких ассоциаций с женой миллионера, чтобы никто не подумал, что ей покровительствуют.

– А ей не покровительствуют? Совсем новое имя, и вот уже выставка на Волхонке!..

В зале переливался свет – красный с синими всполохами, и оператор в десятый раз проверял камеру, направленную на кресло с высокой резной спинкой в центре небольшого помоста. По креслу ходили красные блики. К подножию был брошен букет белых лилий.

Главное действующее лицо появилось совершенно неожиданно, как будто произошел акт материализации. Только что на помосте никого не было, и вдруг собравшиеся обнаружили прямо перед собой тоненькое, узкое, длинное, сверкающее и переливающееся существо.

– Я начну, – утвердительно сказало существо низким голосом.

В креслах удивленно смолкли, и из зала с картинами и инсталляциями потянулся народ, привлечённый неожиданным звуком.

– Этика в современном мире, – продолжало существо, покачиваясь в перекрестье лучей, – стала эпицентром философской рефлексии. Теоретические исследования Джудит Батлер, Джорджо Агамбена, Саймона Критчли и других мыслителей говорят именно об этом. Значимый философ Ален Бадью ратует за онтологический статус этики. Происходит процесс высвобождения субъекта из структур дисциплинарного общества, за переделы предустановленных иерархий и нормативных порядков. Сет Сигелауб утверждал, что «демистификация музея» и его эмансипация от институциональной инфраструктуры рождает новые формы отношений «творец и мир».

От говорящей невозможно было оторвать глаз. Она искрилась вся – от длинных ровных белых волос до носков туфель, выглядывающих из-под краешка длинного платья, и низкий ровный, почти без интонаций, голос удивительно не подходил общему сверканию.

Лекция продолжалась минут сорок – в зале опять начали перешептываться и покашливать, поглядывать на часы и на экранчики телефонов, копаться в сумках.

Художница перестала говорить так же внезапно, как и начала. Она просто замолчала, сделала шаг, наступила на белые лилии и сошла с помоста. Ей неуверенно зааплодировали. Вспыхнул свет.

Даша Жу провела рукой по белым волосам и неторопливо оглядела собравшихся. К ней подходили знакомые, хвалили лекцию, хвалили работы. В некотором отдалении маялся бородатый мальчик, по всей видимости, один из журналистов, не решавшийся к ней приблизиться, с диктофоном наготове.

– Прекрасно, – говорил пожилой иссохший юноша в розовом тюрбане, круглых зелёных очках и клетчатых лосинах. – Всё правильно! И лекция, и выставка. Я даже не ожидал. Ты молодец, подруга.

– Я молодец, – подтвердила Даша медленно, почти по слогам.

– И этот готический свет на тебе, на цветах! Очень хорошо продумано. И блёстки! Ты же их никогда не носила!

– Это для сцены.

– Понятно, понятно. Журналисты все в восторге, я там среди них потоптался немного. Жди завтра взрыва в Сети.

Даша кивнула.

В толпе появились чёрно-белые официанты с шампанским и крохотными тарталетками на кружевных салфеточках.

– Ещё и выпивка! Ты совсем молодец, Дашка!..

Она только улыбнулась.

Разговаривали о чём угодно, только не о Дашиных картинах и лекции. Говорили про выставку Серебряковой, про то, что в Музей личных коллекций привезли узбекских художников двадцатых годов, стоит сходить, это большая редкость, и странно для Пушкинского, логичней выставлять в музее Востока, про какую-то громкую премьеру, сопровождавшуюся, как водится, скандалом, а потому имевшую шумный успех. Когда Даша подходила, ей говорили, что она талант и умница, и продолжали о своём. Никто не расходился.

На каблуках, в облегающем, как чешуя, платье, с волосами, залитыми особым сверкающим лаком так, что невозможно было ни повернуть, ни наклонить голову, Даша устала до такой степени, что не могла как следует вдохнуть – всё время не хватало воздуха.

Она взяла у официанта с подноса бокал и поманила пальцем бородатого мальчика, который так и не решался подойти. Пока она смотрела, как он приближается, весь потный от волнения, кто-то, проходя мимо, опустил в её бокал красную розу.

Даша потрогала прохладные лепестки и усмехнулась.

– О чём вы хотите со мной поговорить?

Мальчик содрогнулся, принялся тыкать в диктофон и пробормотал, не поднимая глаз:

– Я бы хотел о… о радикальных художественных языках и практиках. Ведь то, что сегодня было… оно давно устарело, это формат позавчерашнего дня. Основные дискуссионные площадки давно уже в интернете. Или вы считаете, что дискурсивные выставки хоть и неэффективны, но всё ещё необходимы?

Даша вытащила розу из бокала.

– Это слишком серьёзный разговор для нашего вечера, – доверительно сообщила она мальчику. – Позвоните мне завтра часа в три, и мы обо всём договоримся.

– Конечно, конечно. – Мальчик кивнул и снова стал тыкать в диктофон. Вдруг взглянул на неё и выпалил: – Вы необыкновенная!..

Даша слегка кончиками пальцев коснулась его рукава – в поддержку того, что она необыкновенная, – и стала пробираться к выходу. Когда её нестерпимо сверкающее платье скрылось за скучными плечами и спинами, мальчик вдруг сообразил, что она не оставила телефона и завтра в три часа звонить ему некуда.

Он кинулся следом, но её нигде не было. Он искал долго и отчаянно, и не нашёл.

Закрыв за собой дверь в зал, Даша первым делом стянула шпильки, застонала от облегчения и быстрым шагом пошла по тёмному коридору к комнате, где оставила пальто и ключи от машины. Розу и туфли она несла в руке.

За окном промелькнула чья-то голова, на мгновение загородила свет. Светлана Ивановна поверх очков посмотрела на улицу. В эту секунду на библиотечном крыльце загрохотало и как будто что-то покатилось.

– Итить твою налево!..

Светлана Ивановна в волнении сдёрнула очки. После смерти директора она стала пугливой, соседки говорили, что у неё «нервоз».

– Прошу прошения, – громко сказал в дверях здоровенный молодой мужик. – Я у вас там цветочек уронил. Но уже поправил!..

Светлана Ивановна поднялась из-за своего стола в «абонементе» и спросила:

– Вы к нам? – И ещё зачем-то добавила растерянно: – У нас тут библиотека.

Затем, должно быть, что посетитель решительно был не похож на библиотечных завсегдатаев. Он оказался высок, широк в плечах, коротко стрижен. Кожаная куртка сидела на нём, словно он в ней родился.

– К вам, к вам, – сказал высокий. – Вы Светлана Ивановна? Сейчас вместо покойного Петра Сергеевича?

– Д-да, а что такое?

– Во-от, а я, стало быть, Хабаров Алексей Ильич, из Министерства культуры.

– Из Министерства… культуры? – тягостно поразилась библиотекарша и взялась за сердце. Из читального зала подошла Галя и встала в дверях.

Высокий приблизился к «абонементу». Чёрная кожаная сумка болталась у него на боку, ремень через всю грудь, как пулемётная лента. Покопавшись во внутреннем кармане, он извлёк оттуда удостоверение и сунул Светлане Ивановне.

– Прислали разобраться с вашими потерями! – объявил он как-то даже весело. – У вас ведь тут потери произошли?

Светлана Ивановна, приставив очки к носу, посмотрела на удостоверение.

– Из хозяйственного управления, – пояснил мужик доверительно и крепко уселся на стул. – У нас как узнали, что на вас налёт был, так начальник и решил, что нужно на месте разобраться. Что с фондами, что с единицами хранения. То-сё, пятое-двадцатое.

– Почему же нас-то не предупредили? – вымолвила Светлана Ивановна и оглянулась на Галю. – Мы бы подготовились!..

– Да не нужно готовиться, – уверил мужик добродушно. – Вы мне покажете каталоги, карточки, проведём ревизию убытков, подпишем актик, да и все дела. Министерство потери компенсирует.

– Какое к нам внимание в Москве…

– А сейчас всем библиотекам внимание, – заверил Хабаров. – Говорят, библиотечное дело народу самое необходимое, а толком никто работу не ведёт!

– Как это, никто работу не ведёт? – вскинулась Светлана Ивановна. – Что значит – не ведёт?! Да у нас в библиотеке что ни суббота, то мероприятие культурное! И писатели у нас выступают, и всякие интересные люди, конкурс стихов недавно провели, «Поэты Черноземья» называется!..

– Да я не об этом, – энергично возразил Хабаров. – Я как раз о том, что с финансированием того, денег мало отпускают! А вам фонды восстанавливать надо! Вот я о чём!..

– Так вы не ревизор?

– Да какой я ревизор! – Он расстегнул свою сумку и вынул бумагу с синей печатью в файловой папке. – Тут всё написано.

Светлана Ивановна уселась и принялась читать, а гость в это время оглядывался по сторонам заинтересованно.

– Здесь он помер-то, да? Директор ваш?

Светлана Ивановна горестно подтвердила – да, здесь.

– В этом самом месте?

– Вот тут он лежал, когда я вошла. – И она показала, как лежал Пётр Сергеевич. – И уже холодный совсем!..

– Вы только не волнуйтесь, – издалека сказала Галя.

– Господи, как вспомню!.. Главное, замок открыт был, на одной дужке болтался. Но мне и в голову не могло!.. Я вошла, а ту-ут! – И она развела в разные стороны руками. Щёки у неё покраснели и набрякли. – Тут живого места нет, всё перевернуто, перекинуто, стеллажи сдвинуты! Мы уж потом, как милиция разрешила, целый день по местам всё расставляли, да и сейчас до конца не разобрались.

Хабаров сочувственно кивал.

– А много единиц похищено?

Библиотекарша вздохнула и посмотрела на него поверх очков.

– Да мы еще… не поняли, – выговорила она неохотно. – Так вроде… Всё на месте. Перепорчено много – журналов, газет, все подшивки распотрошили сволочи эти!..

– А их что, много было?

– Да весь архив за последние десять лет тут был, в абонементе!

– Да не архив! Сволочей много было?

Галя оглянулась на читальный зал и подошла к столу.

– Не знаем мы, – сказала она. – Светланочка Ивановна, выпейте таблеточку, а?.. Я сейчас водички, а вы пока таблеточку найдите. Или я вам найду!

– Разве нам кто чего скажет? – говорила Светлана Ивановна, задыхаясь, пока Галя разыскивала «таблеточку». – Кто мы такие? Пустое место, библиотекари! Кто тут шуровал, как Петрушу убили, ничего мы не знаем! Сколько их было, налётчиков, что им у нас понадобилось – всё тёмный лес. Вот у вас там, в министерстве, небось кругом охранники понаставлены, так просто не войдёшь, культура на замке, а у нас что?.. У нас и замков-то не было никаких, только что на входной двери, и сигнализацию поставить так и не собрались!

Галя принесла чайник и кружку, Светлана Ивановна попила немного, отдышалась.

– Жалко Петю, – сказала она с сердцем. – Хороший мужик был, понимающий.

Хабаров смотрел на неё внимательно.

Он был уверен, что первый визит в тамбовскую библиотеку имени Новикова-Прибоя объяснит ему хоть что-то, но очень быстро стало понятно: никаких объяснений с ходу он не найдёт.

…Начнём работать.

– Девушки, – сказал он, и обе на него уставились. Он через голову стянул ремень сумки-патронташа, – вы мне местечко отведите поближе к каталогам, я и приступлю. У меня на всё про всё дня, ну, три!.. И не обращайте на меня внимания, только покажите, что где стоит.

– Не обращайте, – пробормотала Светлана Ивановна. – Как же!.. Из министерства, а мы – внимания не обращайте!.. Галь, много у тебя там народу-то?

– Как всегда. Маша романы любовные читает, и дядя Дима пришёл газеты посмотреть. Дорого стало выписывать.

– Хотите в читальный зал? Там тихо и места много.

– Мне бы лучше в кабинет Петра Сергеевича. Или здесь. Разворовали абонемент, а не читальный зал, правильно?

Вскоре всё устроилось. Хабаров притащил свободный стол, весь занозистый и испещрённый надписями «Гоголь дурак», «Пушкин – солнце русской поэзии», а также сердцами, пронзёнными кривыми чернильными стрелами. Стол он установил возле окна за стеллажами, сходил в кабинет Петра Сергеевича и приволок оттуда каталожные ящики.

Библиотекари помогали ему устраиваться.

Хабаров уселся за стол, придвинул к себе ящики и стал вынимать карточки.

– А что электронный каталог?

– Есть, есть, как не быть. Только он не полный. Года три назад принялись составлять, у нас тем летом студенты из библиотечного техникума на практике были. А потом практика у них кончилась, а у нас всё руки не доходят.

– И компьютеров не хватает, – тихонько сказала Галя. – Который год обещают читальный зал полностью оснастить! Вы бы там, в министерстве, поговорили.

– А мы с вами докладную записку составим, – откликнулся Хабаров бодро. – Я доставлю, куда следует.

Они ему мешали.

Вскоре Светлану Ивановну отвлекли – явились две тётки за новыми детективами, а Галя ещё некоторое время маячила поблизости.

Оторваться от Хабарова она не могла, хоть и сердилась, и заставляла себя вернуться на рабочее место. Мужчина, как из телевизора. В библиотеке она таких и не видела никогда!.. Особенно хорошо он улыбался – кривоватой залихватской улыбкой, белые зубы сверкали, светлели ореховые глаза, и весь он становился своим, будто давно знакомым, неопасным. Так бы и смотрела целый день, как он карточки раскладывает. Или через голову стаскивает ремень сумки, а потом приглаживает волосы большой красивой рукой!..

Она и не ушла бы, но Светлана Ивановна, проводив читательниц, начала покашливать за стеллажами, а потом позвала Галю, и когда та подошла – как во сне, – велела заняться делом.

– Он же из Москвы! – говорила Светлана Ивановна грозным шёпотом. – А ты возле него торчишь, делать тебе нечего! Напишет, что у нас штаты раздуты, сократят всех!

Оставшись в одиночестве, Хабаров продолжал копаться в карточках.

Фотографии с места происшествия он видел – тело лежало возле стола на спине, никаких следов борьбы или насилия. Впрочем, от чего умер директор библиотеки, должен сказать эксперт, сейчас гадать не имеет смысла. От этого окна – Хабаров оглянулся – ничего не видно, кроме книжных стеллажей. Сигнализации никакой нет.

…Нет, тайник не может быть здесь. Нужно искать где-то ещё. Библиотека крохотная – домик в саду, – внимательно осмотреть помещения не составит труда.

Замок, висевший на ржавом гвозде справа от входной двери, Хабаров осмотрел первым делом, ковыряясь на крыльце с перевёрнутой геранью. Замок был ни взломан, ни сорван. Или у пришельцев – пришельца! – был ключ, или открыл замок сам директор.

…О пришельце или пришельцах тоже покамест ничего не известно. Вполне возможно, что нападение на библиотеку – декорация, представление.

В то, что Петра Сергеевича мог убить случайный человек или даже несколько случайных людей, Хабаров не особенно верил.

Время от времени он вставал из-за стола, выдвигал книги, как бы сличая названия с каталогом, прикидывал, откуда именно и что именно видно. С разных ракурсов он изучил сутулую спину Светланы Ивановны, её зелёную шаль с кистями, громадную сумку, прислонённую к тумбочке, старенький компьютер, открытый на одной и той же странице, запасные туфли со стёртыми каблуками и плетёную мусорную корзину на полу.

…Происшествие в библиотеке – случайность, хулиганство или целенаправленная охота? Кто охотник, и откуда он пришёл? Почему директор библиотеки никого не предупредил, если понял, что за ним охотятся? Или он не понял?…

Хабаров выбрался из-за стола – Галя моментально возникла в дверях читального зала и встала как вкопанная, и Светлана Ивановна оглянулась. Возле её стола болтались прыщавый мальчишка в кривых очках и худая бледная девочка с жидким хвостом на затылке.

– Вы мне Сапковского ещё на той неделе обещали, – гундосил мальчишка и поддёргивал очки. – А «Экспансию» вернули? Или опять нету?..

– Я покурить, – шепнул Хабаров библиотекарше.

На крыльце он зажмурился – день был яркий, холодный и ветреный, какие бывают только в апреле, словно в ожидании праздника, – прикурил, из-за сложенных ковшиком ладоней наблюдая за садом и дорогой.

Никого.

Не спеша Хабаров сошел со ступеней, постоял немного и двинулся вокруг библиотеки.

Возле каждого окна он останавливался и оглядывался по сторонам – как бы любуясь яблоневым садом.

За штакетником прошли женщины с сумками, громко разговаривая о выпускном вечере у какой-то Веронички и о том, что при нынешних ценах колбасы скоро не на что будет купить, не то что выпускное платье, а родительский комитет на подарки и стол собирает по полторы тыщи рублей, совсем обалдели!..

Хабаров проводил их глазами и пошёл дальше.

Под водосточной трубой стояла ржавая бочка, наполненная коричневой водой, дверцы в подпол были распахнуты и подпёрты половинками кирпича, а над подполом ещё одно окошко.

Он уловил движение и почуял опасность раньше, чем всё случилось. Всё же он был очень хорошо подготовлен!..

Хабаров прыгнул, покатился – нараставший рокот мотоцикла на мгновение смолк, – и он оказался в чёрной пасти подпола. Раздался короткий свист и несколько сухих щелчков. Опоры под ногами не было, Хабаров висел на руках.

Фью-ить, фью-ить, просвистело отчётливо. Алексей считал секунды – раз, два, три… Долго стрелять, прицеливаться невозможно – улица, белый день, и цель, то есть он, Хабаров, пропала из зоны видимости.

Вновь взревел мотоцикл.

Хабаров подтянулся, раскачался, выбрался из подпола, прикрываясь отсыревшей деревянной дверцей – щит из неё был никуда не годный.

Из бочки в двух местах с журчанием уходила вода – пуля пробила её насквозь.

Стрекотание мотоцикла стремительно отдалялось.

Хабаров отряхнул испачканные колени, вытер ладони о деревянную стену дома, оглянулся – женщины продолжали громко разговаривать, но уже где-то вдалеке, слов было не разобрать.

Всё началось и закончилось за несколько секунд. Хабаров голову мог дать на отсечение, что никто ничего не видел и не слышал.

Вода лилась на дорожку и на стену дома.

Хабаров поднатужился, немного подвинул бочку так, чтобы ему не попадало на джинсы, присел и поковырял пальцем стену.

В воздухе коэффициент сопротивления СХ примерно 0,1, ну, может быть, 0,2. В воде – приблизительно! – в тысячу раз больше. Вязкость и кавитацию можно не учитывать. Потеря скорости огромная. Пуля наверняка застряла так, что её легко можно вытащить.

В нагрудном кармане у него была ручка, любимая, много раз испытанная. Хабаров раскрутил её, вынул металлический стерженёк и с его помощью аккуратно извлёк пулю. Осмотрел со всех сторон. Вспомнилась ему история, как лет двадцать назад, когда его только учили работать, он каждую пулю осматривал вот так, внимательно и серьёзно, а тогдашний его инструктор всё острил, что именных пуль, да ещё с портретами стрелявших на свете не бывает, чего её осматривать, пуля как пуля!..

Двадцать лет прошло, и вот она – пуля как пуля.

…Итак, никаких случайных людей в этом деле нет. Местные хулиганы и безобразники ни при чём. Хорошо хоть это прояснилось.

Плохо, что противник близко. Так близко, что не просто осведомлён о присутствии его, Хабарова, на месте преступления, но имеет возможность откуда-то за ним наблюдать.

Плохо, что могут пострадать гражданские – мальчишка, который всё ждёт Сапковского, девочка с тощим хвостом или одышливая Светлана Ивановна, кто угодно!..

Противника от библиотеки и от гражданских нужно уводить, а это значит, времени у него мало, почти совсем нет.

Хабаров затолкал пулю в карман, пристроил на место ручку и продолжил обход библиотеки.

Женщина сидела напротив очень прямо и вместе с тем свободно. На стуле возле фанерной двери стоял её чемодан – громадный, как гиппопотам, – а сверху лежало пальто.

– Я понял, понял, – говорил главврач в телефонную трубку, поглядывая на женщину. – В следующем квартале, ясно, да. Ничего хорошего, мы в этом ждали!.. Который раз заявку подаём, а вы всё нас завтраками кормите! Конечно, у нас тут не четвёртое управление, но вы поймите, люди ведь не только в Москве живут! И болеют! И всем лечиться надо, и оборудование нужно, а мы как в Средние века, всё на глаз диагнозы ставим!

Женщина смотрела в окно.

Нельзя сказать, что она была красива, но главврач почему-то никак не мог оторвать от неё глаз. Очень худая, смуглая, с резкими чертами восточного лица. И одета странно – главврач ещё раз стрельнул глазами, воровато. Белая рубаха с широкими рукавами, узкие чёрные брюки, остроносые лакированные ботинки и жилетка, расшитая бисером и золотыми и зелёными нитками. На голове на волосах, таких густых, что они казались париком, крохотная плоская бархатная шапочка.

За всё время, что главный врач выяснял отношения с облздравом, она не пошевелилась и не перевела взгляд.

Он положил трубку, потёр вспотевшие ладони и сказал почему-то с просительной – как будто в продолжение разговора – интонацией:

– И что делать? Новый аппарат УЗИ нам ещё в прошлом году был положен, и всё квоты, всё лимиты! А у меня же люди! Я сто раз говорил, и на совещании у губернатора даже, а дело ни с места. Волокита!..

Женщина посмотрела на него. У неё были тёмные глаза, то ли сильно подведённые, то ли так казалось от черноты ресниц.

– Добивайтесь своего, – сказала она. – Настаивайте. Под лежачий камень вода не течёт. Это русская пословица.

Она говорила правильно, без малейшего акцента, и голос был грудной, низкий, заслушаешься.

– Джахан Азатовна, – начал главврач. – Мне всё понятно, только я не до конца уверен, что могу вам обеспечить условия…

– Называйте меня Джахан, – перебила женщина. – Условий никаких не нужно. Просто проводите меня в морг. Я осмотрю тело. Сделаю заключение.

– Заключение, заключение, – повторил главврач. В кармане халата у него зазвонил мобильный телефон, он вытащил его, посмотрел и досадливо нажал кнопку. Аппарат смолк. – Да ведь есть заключение!.. Я полиции предоставил всё как полагается в… таких случаях. Вы бы у них копию запросили.

Джахан откинула крышку портфеля, который был аккуратно прислонён к ножке её стула, достала бумаги, сколотые диковинной фигурной скрепкой, и через стол протянула главврачу.

– Вот копия. Я её изучила. Дальше запрос из МВД о повторном заключении. Затем копия обращения на нашу кафедру. Затем моё предписание. Читайте.

Главврач вздохнул раз и ещё раз.

Джахан Азатовна Бахтаева, доктор медицинских наук, направлялась в районную больницу номер такой-то города Тамбова для дачи повторного заключения о смерти такого-то. Подписано большой шишкой из МВД и ещё одной из института судебной медицины. Главврач изучил витиеватую шишкину подпись. Сам он подписывался кое-как, накорябал фамилию, и готово дело!..

– А зачем это нужно-то? – маясь, спросил главврач. – Не знаете? Мы… напортачили, что ли? Смерть там… не криминальная, сто процентов! Сердце остановилось.

Джахан наконец-то сообразила, чего он боится. Он боится, что она выдаст какое-нибудь заковыристое заключение, а вовсе «не смерть в результате сердечной недостаточности», и ему попадёт. Видимо, вскрытие делалось наспех человеком, не слишком компетентным, и главврач об этом знает.

Ну, развеять его страхи легко.

Она пожала прямыми узкими плечами.

– Чистая формальность. Этот ваш директор библиотеки когда-то дружил с нашим заведующим кафедрой. Когда тот узнал о его смерти, попросил меня уточнить причину. Они ровесники. Вы знаете, как мужчины в пятьдесят лет мнительны.

Главврачу до пятидесяти ещё нужно было дожить, но что-то такое он слышал про опасный возраст, что ли.

– Именно в этом возрасте повышается угроза сердечно-сосудистых заболеваний.

Главврач приободрился.

– Моя задача – подтвердить ваше заключение. А не опровергнуть, – произнесла Джах.

Главврач улыбнулся:

– Может, чайку? Или кофе? У нас, правда, растворимый только.

Джахан не хотела ни чаю, ни растворимого кофе. Ей нужно было приступить в работе и закончить её как можно быстрее. Но главврач нервничал, всё потирал потные ладони, всё стрелял в неё глазами, и она сказала – кофе.

Он радостно выбрался из-за стола, набулькал в чайник воды из канистры и полез в шкаф за чашками. От её пальто, оказавшегося у него под носом, пахло странными и тревожными духами.

– Я сделаю заключение, – отхлебнув сладкой коричневой жидкости, – сказала Джахан, – и родственники заберут тело в Москву.

– Да это уж как полиция разрешит, не разрешит, шут их знает.

– Уверена, что разрешит. Смерть не криминальная.

– Вот бы хорошо. Вы не поверите, каждый день проблемы! Ну просто каждый день! Такая работа собачья! Я думал, когда до главврача дослужусь, будут мне почёт и уважение, а всё наоборот! Месяц назад в детском саду восемнадцатом была какая-то вспышка диареи. Ничего особенного, без температуры, но ведь прецедент! И мамаши к нам в приёмное повалили, и главный санитарный врач названивает – прикрой меня, а как я его прикрою, если все обращения фиксируются?!