Текст книги "Жужжащие. Естественная история пчёл"

Глава 2
Живые вибрато

Если не будешь знать имен, умрет и познание вещей.

Карл Кинней.

Критика ботаники (1737)

Разве знаешь, что пчелам в голову придет!

Милн.

Винни-Пух (1926)

Два внедорожника иссиня-черного цвета прогрохотали нам навстречу по грунтовой дороге, сопровождаемые клубами пыли, которая вздымалась и витала в сухом воздухе пустыни. Они затормозили и остановились, но двигатели продолжали работать, – было такое ощущение, что чьи-то глаза наблюдают за нами из-за тонированных стекол.

«А, не беспокойтесь на их счет», – беззаботно сказал Джерри Розен, махнув рукой невидимым наблюдателям. Имея за плечами десятки лет полевых работ в южной Аризоне, он знал, что здесь можно ожидать встречи с представителями погранслужбы США. Всего в полумиле на юг, за поблескивающей из-за августовского зноя равниной, находится Мексика. Однако несколько фигур, мелькающих неподалеку, даже и не думали пересекать государственные границы. Вместо этого они носились взад-вперед среди кустиков и кактусов, размахивая сачками и окликая друг друга всякий раз в случае интересной находки. Я тоже собирался присоединиться к ним, но сначала – урок по ловле пчел от одного из великих умельцев этого дела.

«Надо махать сачком прямо над цветами», – поучал нас Джерри, показывая правильную технику с плавными взмахами туда-сюда. Вскоре мелкоячеистый мешок его сачка загудел от рвущейся наружу массы рассерженных насекомых. «А потом смотреть, что наловили», – добавил он и просто надел мешок себе целиком на голову.

Не знаю, какие слова были произнесены в тот момент в салонах внедорожников, только оба они рыкнули моторами и умчались прочь. Скорее всего, патруль посчитал, что мы больше угрожаем сами себе, нежели государственной безопасности.

«Пчелы всегда будут стремиться к свету», – продолжал Джерри, повышая немного голос из-под сетки. Потом он уже уточнял «почти всегда» и допускал возможность быть ужаленным между глаз. Но сегодня насекомые словно сговорились: уползали вверх подальше от его лица, когда он потянул мешок за кончик по направлению к солнцу. Это дало ему возможность запустить туда стеклянную пробирку и не спеша набрать в нее всех, кого хотел. Затем он снял с головы сачок и освободил остальных пленников резким поворотом кисти назад: «Вопросы есть?»

В последующие дни у каждого могли появиться вопросы к Джерри Розену. В этом и был весь смысл, та самая причина, по которой люди съехались сюда на занятия, посвященные пчелам, издалека, из таких разных уголков мира, как Япония, Израиль, Швеция, Греция и Египет. Курс предоставлял редкую возможность пополнить свои знания о биологии пчел, а также наладить контакты и общение с некоторыми ведущими североамериканскими специалистами. О квалификации Джерри говорят его стажировка в Смитсоновском институте и последовавшая за этим полувековая (и это не предел) работа в качестве главного куратора коллекции пчел в Американском музее естественной истории. Все еще ловкий и подвижный в свои 80 с небольшим лет, он держался с изяществом и манерами натуралиста старой школы и одевался во время полевых занятий не менее элегантно, чем во время коктейльной вечеринки на крыльце научно-исследовательской станции. Джерри специализировался на гнездовом поведении редких одиночных пчел, другие его коллеги были экспертами в экологии опыления, генетике и систематике. Истинная задача курса была, конечно же, не столь фундаментальной: мы должны были научиться различать пчел. И нет на Земле для этого лучшего места, чем пустыни юго-запада США.

Когда я впервые читал программу занятий, то решил было, что туда закралась опечатка. Аризона в августе? Кто же ездит в пустыню в самый жаркий месяц года? Но расписание «пчелиного курса» не учитывало человеческие удобства. Жара для пчел – лучшая погода для полета, кроме того, в эту пору кактусы и дикие травы уже в полном цвету, подпитываемые ежегодными проливными дождями в конце лета. Сочетание всех этих факторов способствовало формированию идеального местообитания пчел: обилие нектара и пыльцы посреди засушливого ландшафта, изобилующего подходящими для гнезд местами: от открытых участков и обрывистых склонов для роющих видов и до полых стеблей, трещин в скалах и нор грызунов для всех остальных. Редкие дожди в остальное время года практически не могут угрожать здесь гнездам ни затоплением, ни порчей запасенной пыльцы, ни грибковыми инфекциями, косящими пчел в более влажных районах. В конечном счете все это изобилие подразумевало, что каждый взмах наших сачков теоретически мог дать нам представителя одного из более чем 60 родов пчел, относящихся к шести семействам из семи известных в мире. (Описание пчел разных семейств с иллюстрациями приводится в Приложении А.) В настоящее время известно более 1300 видов пчел, обитающих в Аризоне, – разнообразие, не имеющее себе равных где-либо еще на континенте.

Рис. 2.1. На фотографии крошечная золотистая пчела из рода Perdita сидит на огромной голове пчелы-плотника из рода Xylocopa. И та и другая встречаются в Аризоне, демонстрируя тем самым невероятное разнообразие пчел в пустынях юго-запада Америки. Длина масштабной линии 1 мм.

Фотография Стивена Вухмана © Stephen Buchmann

Вскоре мы освоились, и дни потекли своим чередом. Расписание курса было составлено весьма рационально: академические занятия чередовались с вылазками на природу для сбора материала. Затем следовало многочасовое препарирование и определение насекомых в лаборатории. Благодаря Джерри и остальным специалистам я научился узнавать некоторые из основных групп, мысленно отделяя мохнатых шмелей от гладких черных пчел-плотников, а стройных земляных пчел от коренастых листорезов и радужных пчел-галиктид. Хотя в самый первый день, когда все мы собрались на вечернюю лекцию, задача эта показалась нам совершенно невыполнимой.

«Нет! Это не пчела!» – с ликованием произнес своим громовым голосом Лоуренс Пэкер и увеличил слайд. Для начала он проверил, хорошо ли участники группы научились определять пчел, для чего демонстрировал слайды с изображениями похожих на ос пчел, похожих на пчел ос, а также других, вводящих в заблуждение подражателей, которых он отобрал специально для этой лекции на основе своего многолетнего опыта изучения трудно различимых мелких видов. Он стремился не обескуражить нас этим, а всего лишь помочь объективно оценить собственные знания. Для того чтобы точно установить видовую принадлежность некоторых пчел, требуется мощный микроскоп, кропотливое препарирование и годы практики. Пэкер заверил нас, что за десять лет можно научиться распознавать семейства и рода. А так как близкородственные пчелы имеют общие черты, как во внешнем строении, так и в поведении, то знание их биологии и полученные навыки помогут нам определять разных пчел в любом месте. Но даже разъясняя нам все это, Пэкер всякий раз безумно радовался, когда его слайды озадачивали нас, и в особенности, если ему удавалось одурачить еще и своих коллег-инструкторов.

Это была вполне объяснимая реакция. Если Джерри Розен был старшим преподавателем «пчелиного курса», то Лоуренс Пэкер – провокатором. Ростом под 2 м, в свободном хлопчатобумажном халате, привезенном из экспедиции по Ближнему Востоку, он производил неизгладимое впечатление, неважно – в поле или за лекционной кафедрой. Порой взгляды Пэкера казались слишком нестандартными, но при этом он отличался необычайным терпением и деликатностью – как в отношении пчел, так и тех из нас, кто изо всех сил стремился узнать о пчелах как можно больше. Когда на следующий день я сопровождал его в поездке для сбора материла, он несся по проселочным дорогам на полном ходу – почти так же, как и читал свои лекции. И каждый раз, когда мы останавливались, чтобы обследовать группу цветущих растений, он с искренним интересом изучал мою добычу.

«Что ж, эти тебе не понадобятся», – сказал он во время одной такой остановки, вытащив трех медоносных пчел из моего улова и отбросив их в сторону. Несмотря на то что Лоуренс всю жизнь проработал в Йоркском университете в Торонто, в его голосе слышались отчетливые резкие интонации родной Англии. Благодаря своим лекциям, книгам и множеству научных статей он заработал себе репутацию педантичного исследователя, а заодно и страстного защитника местных пчел. От Лоуренса я узнал термин «мелиттолог», что в переводе с греческого означает «исследователь пчел». Но он проводил четкую грань между теми, кто исследует одомашненных медоносных пчел, и теми, кто изучает диких пчел. «Это не значит, что я недолюбливаю Apis mellifera», – поясняет он на своем университетском сайте, используя исключительно научное название медоносной пчелы. Но, когда ему задают вопросы о медоносных пчелах, он указывает, что это все равно что «спрашивать орнитолога о курицах»[33]33
  Линней приписывает данное высказывание средневековому ученому Исидору Севильскому (ок. 560–636), у которого данная мысль содержится в первой книге его знаменитого труда «Этимология, или Начало», правда в несколько иной форме.


[Закрыть].

Все, кого я повстречал на «пчелином курсе», казалось, разделяли несколько неоднозначную точку зрения Лоуренса. Каждый раз, когда тема касалась медоносных пчел (а это происходило постоянно), люди говорили о них так, как актеры театра обычно обсуждают голливудских звезд – осознавая, что, как бы они ни выкладывались, им все равно не видать такой же славы. Несметное количество диких пчел, несмотря на их разнообразие и значение, остается в тени своей знаменитой родственницы. Ситуация еще усугубляется тем, что за пределами первоначального ареала – Африки, Европы и Западной Азии – медоносные пчелы зачастую ведут себя как захватчики, вытесняя местные виды и даже принося с собой новые болезни. Но как и театральные актеры, способные получать удовольствие от похода в кино, так и любой мелиттолог все же отдает должное медоносным пчелам. Кстати, многие исследователи диких пчел являются еще и активными пчеловодами, и я как-то раз был свидетелем долгих прений о том, из нектара каких растений получается самый вкусный мед. (Среди фаворитов были названы кофе, василек колючеголовый, а также такие ароматические травы, как майоран, чабрец и розмарин.) Также медоносные пчелы являются хорошими лабораторными объектами: именно им мы по большей части обязаны нашими знаниями об анатомии и физиологии пчел, их памяти и способности к обучению, высокоразвитом социальном поведении и аэродинамике полета. Даже если и считать их курицами в мире пчел, все равно наши маленькие одомашненные трудяги, вне всякого сомнения, по праву заработали особый статус. Прирожденные фанаты пчел, такие как Лоуренс Пэкер, всего лишь хотят, чтобы люди воспринимали сведения о медоносных пчелах как первый этап в познании разнообразия пчел, но не подменяли ими знания обо всех пчелах.

Лично я радовался каждый раз, когда вылавливал представителей Apis mellifera во время «пчелиного курса». Мне было приятно видеть их в своем сачке по единственной причине: глаза их покрыты волосками. Несмотря на то что ученые расходятся во мнении относительно назначения этих волосков[34]34
  Д-р Лоуренс Пэкер «Чрезмерное увлечение пчелами» (дата не указана) из архива сайта www.yorku.ca/bugsrus/PCYU/DrLaurencePacker (дата просмотра: 6 сентября 2016 г.).


[Закрыть] (если оно в принципе существует), представители рода Apis являются счастливыми обладателями таковых наряду с очень немногими другими пчелами, и медоносная пчела в Северной Америке – единственный представитель этого рода. Я наловчился подмечать эти волоски с одного взгляда и без подробного осмотра выпускать их жужжащих обладателей. А это означало, что мне меньше пчел приходилось изучать в лаборатории и, что не менее важно, меньше их убивать. Как бы ни любили мелиттологи свои объекты, но горькая ирония заключается в том, что исследования пчел чаще всего начинаются с цианистого калия в виде неприятного запаха горького миндаля[35]35
  Некоторые полагают, что волоски на глазах медоносных пчел являются механорецепторами – структурами, восприимчивыми к изменениям скорости и направления ветра. В одном исследовании у отловленных пчел тщательно сбрили волоски на глазах и впоследствии обнаружили, что их навигационные навыки при воздействии ветра ухудшились (по данным Winston 1987). В других работах говорится об отсутствии каких-либо явных нервных клеток в основании этих волосков и указывается, что волоскам свойственно изнашиваться, хотя в целом пчелы стареют без каких-либо заметных признаков (например, Phillips 1905).


[Закрыть] либо слезоточивых паров этилацетата (этилового эфира уксусной кислоты). В морилках быстро накапливаются мертвые пчелы, которых нужно монтировать, накалывая на булавки, и оставить сушиться, аккуратно расправив им крылья и ноги, чтобы были видны все необходимые для точного определения признаки.

Я понимал, что необходимо смириться с этим, так как осознавал целесообразность и значимость научных коллекций, ведь подавляющее большинство популяций насекомых быстро восстанавливается, лишившись всего нескольких особей. Но нельзя сказать, что мне это было по нраву. Я всегда испытывал чувство вины даже за собранные растения, которые были мне необходимы для исследований. В прежние времена такая чувствительность могла бы сильно помешать моей карьере ученого. Чарльз Дарвин, например, привозил домой все подряд – от опунций до фиксированных в специальных консервирующих жидкостях убитых колибри, по итогам путешествия на корабле «Бигль» его коллекция насчитывала более 8000 образцов живой природы[36]36
  Возвращаясь домой с «пчелиного курса» я пережил напряженный момент, должно быть, знакомый энтомологам, путешествующим самолетами. В очереди на досмотр меня неожиданно осенило, что в ручной клади у меня две морилки с цианистым калием. Видя, как мой багаж исчезает в недрах рентгеновского сканера, я ощутил себя оленем в свете передних фар… но все прошло как по маслу. Я рад был, что удалось сохранить эти морилки, поскольку цианид не так-то просто раздобыть. Правда, осознание того, что у меня самого в багаже имелись плохо заткнутые пузырьки со смертельным ядом, навеяло неудобный вопрос: что в таком случае могли провозить остальные пассажиры?!


[Закрыть]. Альфред Рассел Уоллес оказался в этом плане даже более результативным[37]37
  Кейнс (Keynes 2000), проверив записи Дарвина, сделанные им во время путешествия на «Бигле», составил следующий перечень зоологической коллекции: 1529 образцов, хранящихся в винном спирте, 3344 – в других спиртах и 576 – не в спирте. Среди всех этих сокровищ был образец № 1934 с Фолклендских островов: «крысиные зубы из желудка хищной птицы, застреленной в сельской местности». Ревизию коллекции растений, собранных Дарвином, провел Портер (Porter 2010) в Кембридже, где хранилась бо́льшая часть ботанических сборов, и насчитал 2700 образцов на 1476 гербарных листах. Обратите внимание, что я еще не привел данные о палеонтологических и геологических сборах Дарвина, которые тоже весьма внушительны.


[Закрыть]: после посещения Малайзии, Индонезии и Новой Гвинеи количество его «образцов естественной истории» достигло 125 000 единиц. Современные же биологи не стремятся брать количеством, их методы сбора убедительно описываются как «неинвазивные» или, еще лучше, как «сублетальные». Для идентификации чего-нибудь эдакого в лабораторию приносят ваучерный экземпляр[38]38
  Ваучерные экземпляры – образцы живых организмов с отмеченной географической точкой сбора, хранящиеся в коллекции. К ним обращаются для проведения различных исследований, получения ДНК для библиотеки ДНК-штрихкодов и пр. – Прим. пер.


[Закрыть] – это все еще является важным этапом исследования. Я обнаружил, что перед ловлей насекомых полезно сразу наметить конкретную добычу, как это часто делают рыбаки. Однажды после полудня, в середине нашего курса, я отправился ловить пчелу, похожую на летающую жемчужину.

Впервые эта пчела привлекла мое внимание, когда зависала над кораллово-розовым цветком кактуса, но моя попытка поймать ее оказалась неудачной – ткань сачка зацепилась за колючки. Это был бочковидный кактус с изогнутыми, острыми как кинжалы колючками, выпутаться из которых оказалось делом небыстрым. Пока я высвобождал сачок, мне удалось вновь мельком увидеть пчелу – ту же самую или другую, похожую на нее, – когда она на короткое время зависла над ближайшим цветком. Необычайно быстрая, с удлиненными узкими глазами на темной голове и конусовидным брюшком с блестящими полосами, цвет которых я не вполне смог различить. В течение последующего часа я продолжал бродить поблизости, но все мои попытки поймать эту пчелу провалились. Я ловил других насекомых, а желанная добыча все время держалась вне досягаемости. В конце концов я устроил привал в тени, бросил сачок на землю и сделал несколько жадных глотков воды из бутылки. Закидывая голову назад, я боковым зрением заметил знакомый силуэт. Это была она – та самая пчела, беспечно усевшаяся прямо на обруч моего сачка! Я захватил ее при помощи морилки и закрыл крышку, вознося благодарности судьбе за столь щедрый охотничий трофей.

Тем же вечером в лаборатории я отметил, насколько моя добыча выделяется на фоне остальных образцов, расположенных на столе. При близком рассмотрении я обнаружил, что полосы были не просто жемчужными, а светились изнутри, переливаясь всеми цветами радуги, которые менялись под лучами света. Они сверкали как опал – за счет структуры, а не пигментов. Свет, падая на поверхность опала, преломляется и рассеивается сквозь аморфную структуру из молекул кремнезема, искривляясь и разбиваясь на волны разной длины, которые наши глаза воспринимают как разные цвета. Эти цвета меняются с изменением угла зрения по отношению к волнам, именно по этой причине любой хороший ювелир крутит перед вами опал так и этак, чтобы показать его мерцание во всей красе. Удивительно, но с телом моей пчелы происходило то же самое, только свет в этом случае рассеивался не через кремнезем, а сквозь решетку полупрозрачного хитина[39]39
  Согласно замечательной книге «Малайский архипелаг» (Wallace 1869, p. xi), в объемистом перечне Уоллеса значились млекопитающие, рептилии, птицы, раковины и насекомые. Примечательно, что одних только жуков набралось 83 200 экземпляров – более 2/3 от всего количества.


[Закрыть], являющегося основным компонентом экзоскелета. Оттенки сменялись от фиолетового и синего до бирюзового, далее переходили в зеленый, желтый и оранжевый – да так, что невозможно было отследить границу перехода одного цвета в другой среди всего этого сияния. Даже под увеличительной лупой полосы казались неясным свечением с размытыми границами, как если бы пчела и вовсе состояла целиком из света.

К счастью, отливающий перламутром хитин столь же редок, как и волосатые глаза, что позволяет довольно легко определить мою пчелу. Этот признак характерен только для солончаковых пчел. Такое название им было присвоено за то, что они гнездятся плотными скоплениями в почвах с повышенным содержанием солей: среди соляных ям и высохших озер. Их родовое название Nomia происходит от прекрасной горной нимфы, известной тем, что обольщала греческих пастухов. Ничего не скажешь, весьма красноречиво. Хотя у меня появилась большая любовь к пчелам всех мастей, эта Nomia оказалась первой, в которую я по-настоящему влюбился. Несмотря на то что в дальнейшем мне попадались пчелы с сине-зеленым отливом, ярко-красные и пчелы с белоснежным пушком, я до сих пор считаю, что номии – самые красивые. (И это, пожалуй, хорошо, что я остался верен им. Легенда гласит, что нимфа Номия однажды лишила зрения одного ветреного пастуха[40]40
  Подробное описание данного явления, которое также характерно для чешуек бабочек и покровов жуков, приводится в Berthier 2007.


[Закрыть].) Во время «пчелиного курса» я и представить не мог, что когда-нибудь буду стоять среди миллионов жужжащих солончаковых пчел (к этому случаю мы обратимся в главе 5). Домой же я вернулся с моим единственным драгоценным экземпляром и в последующие годы любовался им так часто, что у пчелы в конце концов отвалилась голова и потребовался срочный ремонт при помощи клея «Элмерс». В моих глазах она остается пчелой, которую мой мысленный взор запечатлел как совершенную, с ней я в дальнейшем соотносил все факты о биологии пчел, о которых когда-либо читал. Поэтому для меня нет лучшего примера, к которому можно было бы обратиться в следующей части данной главы, чтобы совершить захватывающее путешествие по удивительной анатомии пчел.

Для нас, больше привыкших видеть существ с четырьмя конечностями и внутренним скелетом, тела пчел могут выглядеть совершенно чуждыми. Однако их строению присуща элегантная логика, и каждая деталь соответствует своему назначению, что позволяет нам понять, каким образом они так преуспели в дикой природе. Как у любого насекомого, тело пчелы состоит из трех основных отделов: головы, груди и брюшка[41]41
  Graves 1960, p. 66.


[Закрыть]. Голова предназначена для восприятия окружающего мира и взаимодействия с ним. На ней располагаются глаза, усики и ротовой аппарат – все, что пчеле необходимо для зрения, обоняния, ориентирования, питания, сбора пыльцы или материала для гнезда. За головой находится грудной отдел, являющийся локомоторным центром. Вообразите себе крупную мышцу, покрытую броней, с местами для крепления крыльев и ног – необходимых приспособлений для полета и ползания. Позади грудного отдела тело пчелы резко сужается в небольшую талию перед брюшком – следующим отделом, с необычайно красивым рисунком у моей солончаковой пчелы. Внутри брюшка находится кишечник, а также другие органы и проводящие пути, необходимые для пищеварения, дыхания, размножения и кровообращения. Ученые ковыряли, кололи и всеми другими возможными способами изучали тело пчел, во всяком случае со времен Аристотеля, который обнаружил, что «оторванное у пчелы крыло заново не отрастет»[42]42
  Из-за особенностей образования и местоположения у пчел, ос и муравьев их необычной талии формально первый сегмент брюшка относится к грудному отделу, поэтому некорректно называть остальные сегменты просто брюшком. С функциональной точки зрения это не имеет значения, поэтому большинство авторов задний отдел тела этих насекомых называют метасомой, как и у других насекомых.


[Закрыть]. Несмотря на то что этим объектам посвящены целые тома, но даже краткие описания и нижеприведенные мной истории могут пополнить наши знания о том, как пчелы живут, трудятся и воспринимают окружающий мир.

Рис. 2.2. Типичный представитель пчел – очаровательная солончаковая пчела (Nomia melanderi).

Фотография Джима Кейна ©Jim Cane

Голова моей солончаковой пчелы по размеру и форме напоминает маленькое черное зернышко чечевицы, только с двумя усиками на конце, торчащими между глазами и загибающимися назад. Возвращаясь к теме греческих пастухов, можно сказать, что усики похожи на пару миниатюрных пастушьих посохов с гладкой цвета черного дерева «рукояткой» (длинным члеником в основании) и отходящей от нее под углом палкой, состоящей из черных бугорков (коротких члеников). Усики (антенны) среди прочих органов пчелы, возможно, являются самыми необычными, поскольку у нас с вами аналогов им нет. Название «антенны» довольно точное, так как они служат для восприятия окружающего мира. Представьте, что ваш нос находится на конце длинного подвижного стебелька, имеющего также вкусовые рецепторы, барабанную перепонку и поверхность куда более чувствительную, чем на подушечках пальцев. И это лишь отдаленно походило бы на пчелиные усики с их семью разными сенсорными структурами, каждая из которых настроена на определенные сигналы среды. За обоняние отвечают микроскопические ямки и поры, в которые постоянно попадают частички летучих веществ, содержащиеся в воздухе, позволяя пчелам разобраться в целом «урагане запахов»[43]43
  Aristotle 1883, p. 64.


[Закрыть] (как выразился один энтомолог).

Химические вещества в мире пчел сигнализируют обо всем – от потенциальной пищи до потенциального полового партнера, преобразуя малейший поток воздуха в информационное полотно. Подобно знатокам вин, способным по аромату определить тонкости винного букета, пчелы могут легко различать едва уловимый запах феромонов, а также запахи листьев, деревьев, почвы, воды и всего остального, пока сканируют окружающий мир на предмет хищников и ароматных шлейфов от растущих вдали цветов. Еще антенны воспринимают звуки и вибрации, а также играют немаловажную роль в восприятии вкуса. Они покрыты ультратонкими волосками и крошечными бугорками, реагирующими на изменения температуры, влажности и тока воздуха, а чувствительные кончики этих структур способны распознавать характерную бархатистость различных лепестков – от розы и астры до дельфиниума. В лишенных освещения местах, где пчелы устраивают свои гнезда, усики служат им главным средством ориентирования и коммуникации, помогая пробираться в темноте, находить друг друга и обмениваться информацией о работе улья, закодированной в запахах.

Если бы Аристотель вместо крыльев оторвал у пчелы антенны, то он увидел бы, что несчастное создание стало столь же недееспособным. К тому же он оказался бы среди солидной компании ученых. Нет ничего необычного в различных манипуляциях с усиками, опытах по их укорочению и удалению, подобные эксперименты проводятся и сейчас ради обнаружения новых сенсорных способностей. Эти исследования показывают, что антенны влияют на положение тела в полете, воспринимают магнитное поле Земли и улавливают слабые электростатические заряды, испускаемые цветками. Крошечное расстояние между антеннами – у моего экземпляра солончаковой пчелы оно меньше 2 мм, этого, по-видимому, вполне достаточно для того, чтобы ощущать малейшие различия в концентрации летучих веществ, воспринимаемых левым и правым усиком, – малые градиенты чувствительности, позволяющие определить направление запаха. Добавьте в воздух чуть больше ароматических молекул с той или иной стороны, и пчела повернется, чтобы направиться именно туда[44]44
  Schmidt 2016, p. 12.


[Закрыть]. Эта способность позволяет ей следовать за шлейфом цветочного аромата к его источнику даже с расстояния свыше 1 км[45]45
  Ученые продемонстрировали эту их способность в своеобразном хитроумном эксперименте с использованием простого лабиринта У-образной формы. Пчел запускали в основании «У», и они легко обнаруживали ароматную приманку, расположенную в одном из ответвлений. Однако, когда им аккуратно перекрещивали антенны, фиксируя их в этом положении капелькой клея, те же самые пчелы неизменно следовали в противоположный, пустой рукав, повинуясь сигналам от своих поменявшихся местами антенн.


[Закрыть]. Плененные пчелы, лишенные антенн, оказываются дезориентированными, они не могут, к примеру, приземлиться на наклонную поверхность[46]46
  В природе не так просто оценить ароматные шлейфы, так как невозможно дифференцировать действие визуальных и прочих сигналов от шлейфа на пчелу-сборщицу, чтобы понять, как она находит цветок. Джим Акерман изобретательно справился с этим затруднением в ходе своего эксперимента по привлечению самцов орхидейных пчел на остров посреди озера Гатун (Панама). Так как орхидейных пчел ранее на острове не было, то все пчелы, слетевшиеся на его ароматные приманки, прибыли из соседних лесов, преодолев почти километр водной глади, привлеченные одними только запахами (из личного сообщения Дэвида Рубика).


[Закрыть] – иначе говоря, сесть на цветок. Хотя мы не можем сказать наверняка, что именно ощущают пчелы, но мы точно знаем, что с помощью антенн они способны почувствовать очень многое. По этому поводу натуралист Портер в 1883 г., обрезав антенны шмелю, сказал с явным раскаянием, что столь очевидное потрясение и замешательство насекомого напомнило ему состояние «быка, получившего тяжелый удар по рогам», и в заключение добавил: «думаю, он… даже потерял сознание от боли»[47]47
  Evangelista et al. 2010.


[Закрыть].

Когда у моей солончаковой пчелы отвалилась голова, та уже давно была покойницей, не испытывавшей боли, так что у меня появился шанс рассмотреть ее голову с внутренней стороны в надежде хоть мельком увидеть мир пчелиными глазами. К сожалению, сухие ткани и хитиновый каркас занимали бо́льшую часть внутреннего пространства головы, не пропуская свет, и то, что видят пчелы через крупные эллиптические полусферы, осталось для меня загадкой. Часто говорят, что у пчелы пять глаз, но это не точно. В дополнение к паре больших сложных фасеточных глаз на верхушке головы есть еще три маленьких простых глазка, так называемые оцеллии, выдающиеся на темени, словно стеклянные бисеринки, но представляют они собой не более чем световоспринимающие бугорки. Из-за неспособности к формированию изображений их роль сводится к восприятию интенсивности света и его поляризации[48]48
  Porter 1883, pp. 1239–1240.


[Закрыть], что помогает пчелам ориентироваться, особенно в сумерках. Что касается зрения, то главную функцию здесь выполняют два крупных сложных глаза, которые придают форму лицу пчелы и занимают значительную его часть. Каждый состоит более чем из 6000 фасеток (простых глазков, или омматидиев), непрерывно передающих отдельные фрагменты изображения окружающего мира в мозг, который уже связывает их в единую широкоугольную комбинированную панораму. Так как глаза неподвижны, при этом с фиксированным и достаточно небольшим фокусным расстоянием, то все, что находится вдали, пчелы воспринимают как крупномозаичное пятно. Цветки, гнездовые отверстия, сородичей и важные для них объекты пчелы видят четко только вблизи: с расстояния около 10 см. Такая близорукость может показаться обременительной, но у пчел она компенсируется их удивительной способностью замечать движение. Каждая отдельная глазная фасетка соединяется с мозгом, а это значит, что любой объект, попадающий в поле зрения пчелы, не просто возбуждает зрительный нерв, а запускает целый каскад импульсов – как это бывает при проведении ногтем по струнам арфы. Даже малейшие движения вызывают возбуждение в десятках или сотнях фасеток, каждая из которых частично видит движущийся объект под несколькими разными углами. В итоге мы получаем сверхвосприятие, благодаря которому пчелы также могут интуитивно рассчитывать скорость, расстояние и траекторию[49]49
  Простые глазки́, или оцеллии, имеются у самых разных членистоногих от насекомых и пауков до мечехвостов. Их возможности различаются и во многих случаях остаются необъяснимыми. Что касается пчел, то все больше данных говорят о том, что оцеллии играют важную роль для ориентирования в условиях низкой освещенности. У некоторых видов, приспособившихся к посещению цветов в сумеречное и ночное время, развились сильно увеличенные глазки́ (см. Wellington 1974, Somanathan et al. 2009).


[Закрыть]; это дает ответ на вопрос, почему мой сачок много раз оказывался пустым. (По этой же причине у самцов пчел более крупные глаза, так как для них первостепенная цель в жизни – уловить движение, а именно промелькнувшую потенциальную избранницу во время ее брачного полета.)

Для человеческого глаза перламутровые пояски солончаковой пчелы переливаются всеми цветами радуги. Пчелы тоже видят радужные переливы, просто для них они другие. Видимая часть спектра для большинства пчел начинается примерно с желтоватых оттенков оранжевого[50]50
  Пчелы могут также пользоваться этим умением в полете, и оно помогает им оценивать расстояние до ближайших неподвижных объектов. Вкупе с их острым обонянием и способностью определять направление источника запаха это дает им полное трехмерное восприятие окружающей обстановки (Srinivasan 1992).


[Закрыть], с максимумом в ярко-голубом участке спектра, и доходит до волн короткой длины, известных как ультрафиолетовые. Хотя из их цветового восприятия исключаются красный и бордовый, перед ними открыта масса других возможностей. Ультрафиолетовый свет известен людям в первую очередь как источник загара, от его воздействия мы защищаемся одеждой с длинными рукавами, густыми кремами и головными уборами с козырьком. Мы не знаем, как выглядит ультрафиолетовый свет, потому что попросту не видим его. Однако камеры со специальными фильтрами способны указать нам, где он есть, к тому же они раскрывают нам тайный язык привлечения, который красноречиво проступает на лепестках цветков. Например, обычный для нас одуванчик желтого цвета пчела видит иначе: ярким и светящимся в центре, где желтые пигменты при взаимодействии с ультрафиолетом создают оттенок, который называют «пчелиным пурпурным». Этот оттенок и многие другие сочетания возникают на цветках у более чем четверти всех покрытосеменных растений[51]51
  За очень редкими исключениями (например, у японской медоносной пчелы Apis cerana japonica) глаза пчел лишены зрительных рецепторов, способных воспринимать красный цвет. Однако многие пчелы в состоянии обнаруживать красные венчики, так или иначе улавливая различия в интенсивности светового излучения красного цветка на фоне зеленой листвы (Chittkaand Wasser 1997).


[Закрыть], изученных к настоящему времени, поэтому такие цветки гораздо чаще посещают пчелы. На других цветках и соцветиях, как и на одуванчике, благодаря ультрафиолету часто формируются очертания центра мишени, так называемого бычьего глаза, или радиальные полосы, называемые «нектарными указателями», которые словно светящиеся стрелки направляют насекомых к источникам нектара и пыльцы. Такие узоры далеко не случайны. Ви́дение мира глазами пчелы практически постоянно связано с поиском цветов для пропитания. То, что происходит после обнаружения цели, так или иначе зависит уже от других органов, начиная со рта.

Рис. 2.3. Съемка многих знакомых нам цветов в ультрафиолете меняет наше представление о них. Здесь, благодаря фотофильтрам, перед нами возникает пятно насыщенного «пчелиного пурпурного» цвета, усиливающее очертание «бычьего глаза» рудбекии. Соцветие показано в двух вариантах: каким оно предстает человеческому глазу (слева) и как его видит пчела (справа).

Фотография Клауса Шмитта © Klaus Schmitt

Мандибулы и хоботки пчел выглядят, скорее, как какие-нибудь технические устройства: кажется, что эти штуковины приводятся в движение не мускулами, а при помощи шестеренок и тросов. В зависимости от назначения они существенно различаются по размерам и форме. Например, пчелы-листорезы имеют мандибулы с небольшими острыми зубцами для кромсания листвы, тогда как пчелы-плотники располагают массивными «жерновами» для перемалывания древесины. Жвалы медоносной пчелы похожи на шпатели, с широкими уплощенными вершинами для выравнивания воска и придания ему нужной формы. Поскольку моя солончаковая пчела устраивает свои гнезда в земле, мандибулы у нее словно изогнутые совочки: гладкие и закругленные, правда с тупым зубцом возле вершин для рыхления и дробления твердого грунта. Держит она их аккуратно скрещенными под «подбородком», как пару привычных инструментов, грани их хорошо заточились в результате использования. Под ними свободно свешивается хоботок, напоминающий уплощенную медную трубу в полтора раза длиннее головы, с блестящим черным основанием. Хоботки пчел кажутся твердыми, но в действительности они представляют собой усаженную волосками трубку с продольным желобком, защищенную охватывающими ее, словно футляр, соседними частями ротового аппарата. Когда пчела кормится, мышцы в основании хоботка воздействуют на полое вздутие, которое работает как насос, быстро перекачивая нектар из цветка к желудку. Язычок[52]52
  Язычок – главная, наиболее подвижная часть хоботка, с помощью которой пчела засасывает нектар. – Прим. пер.


[Закрыть] у пчел складывающийся, может сворачиваться подобно стреле крана-манипулятора. (У некоторых умерщвленных экземпляров, вроде моего, язычок высунут наружу.) Поскольку от длины хоботка зависит, насколько глубоко пчела способна проникнуть внутрь цветка, некоторые особо специализированные виды обзавелись с этой целью поистине колоссальным приспособлением. В дополнение к своим искусным снимкам ос Лоуренс Пэкер поделился с нами фотографиями нового вида, обнаруженного им в чилийской пустыне Атакама и еще не получившего названия. Хоботок и удлиненная голова этой пчелы при своей длине, превышающей остальную часть тела, выглядели нелепо и вместе напоминали вытянутый слоновый хобот; зато это было именно то, что нужно для добывания нектара, упрятанного в глубине цветков бурачника[53]53
  Обстоятельное обсуждение «пчелиного пурпурного» и других особенностей цветков в ультрафиолетовом свете см. Kevan et al 2001.


[Закрыть], на которых она и кормилась.

Рис. 2.4. Необычайно длинная голова и хоботок этой чилийской пустынной пчелы из рода Geodiscelis развились в процессе эволюции как приспособление для добычи нектара из глубоких венчиков цветков.