Текст книги "Солнечные пятна"

Глава 21

На закате еле уловимо тянет прохладой с привкусом гари – это значит, что у нас пока еще есть призрачная надежда дотянуть до осени. В выгоревшей траве оживают насекомые и наполняют робким стрекотом мир, вымоливший у светила передышку. Слева темнеют деревья старого кладбища, где покоятся мои предки до седьмого колена. Справа на многие километры пролегла голая равнина – лишь на самом горизонте мерцают точки холодных огней. Впереди на фоне бледно-сиреневого неба маячат покосившиеся заброшенные избы с черными провалами разбитых слепых окон, бурьян, скрюченные ветви бузины. Покинутая людьми деревня – место, населенное нечистью: кикиморами, лешими да ведьмами.

А я здесь отдыхаю душой. Прав Валентин Петрович – видимо, в душе я и сама ведьма. Что с меня взять – отродье. Улыбаюсь: взлететь бы на метле к самым звездам, распустить по ветру дикие волосы, хохоча во все горло, отправиться в густую чащу непролазного леса к таким же, как я, на шабаш!

– Представляешь, Тем, – глухо звучит в душных сумерках мой голос, – мы здесь только вдвоем, больше на всю округу ни души.

– У меня ощущение, что мы выпали в параллельный мир, где нет прошлого и будущего, нет хода времени. А все, что осталось там, в цивилизации, кажется глупым, неважным. – Рука Че находит мою. – Расскажи мне что-нибудь из своего, Солнце?

Сердце пропускает удары. Мы идем вперед, а в спину нам пристально смотрит вечность. Нет ни условностей, ни рамок – есть только двое юных посреди черного космоса и их переплетенные пальцы.

Я глубоко и шумно вдыхаю и декламирую:

 
Ветер шептал белые стихи,
голос молчал, не нужен и тих,
Возраст кричал: не надо тоски!
Пачкал карандаш мятые листки.
Рядом плеча нет –  не горюй,
плачет свеча, больно –  задуй.
Пламя костра, вперед на закат.
Юность –  сестра, и месяц –  брат.
Знают мостки тайну в глуши –
ночью по ним дети ушли.
Вслед покачал больной головой
цвет иван-чай, тень над травой.
Все впереди, Калинов мост[6]6
  Калинов мост – мост через реку Смородину в русских сказках и былинах, соединяющий мир живых и мир мертвых. – Прим. авт.


[Закрыть].
Лето бежит, мелькает хвост
Тропкой начал по круговой в свет,
где зачал бог нас с тобой.
 

Че молча смотрит вперед, где над ветхими крышами меркнут последние закатные сполохи, и крепко сжимает мою ладонь.

– Это пришло ко мне здесь, в прошлый раз. Здесь будто мое место силы. Тут жили мои предки. А там, – я указываю на погост позади, – мои папа и брат. Извини, я не знаю, о чем этот стих, просто мне было очень плохо…

– Солнце, ты запредельный человек. Когда я общаюсь с тобой – выпадаю из мира, – тихо говорит Че, а я чувствую головокружение.

Даже если настоящее Солнце сожжет все дотла и умрет, промелькнув мимолетной звездой во Вселенной, даже если осень не принесет прохлады, потому что никогда не наступит, даже если мы завтра вернемся в реальность – этот миг у меня все же был.

Под ногами пылит дорога, над головой разверзлась темная пропасть ночных небес, а мы все идем и говорим о совпадениях:

– Я люблю стихи, а ты их пишешь!

– Я обожаю фисташки!

– И я!.. Большая высота?

– А вот здесь – мимо. Я очень боюсь высоты!

– Окей. Мимо. Тогда Булгаков или Толстой?

– Спрашиваешь! Конечно Булгаков.

– Кобейн или русская попса?

– Иди ты! Естественно Кобейн! У меня, кстати, днюха пятого апреля. А родилась я в девяносто четвертом! – обижаюсь, и Че застывает, как громом пораженный:

– Пятого апреля, только на два года раньше тебя, родился и я… Кстати, хочешь еще один прикол? Последней любовью команданте Че была Тамара Бунке, она же Таня. Он называл ее «мимолетной звездой».

И душа моя готова взмыть в небо. Хочется кричать – ведь сердце ничтожно мало для того, чтобы вместить в себя счастье полностью.

* * *

Рискуя в темноте сломать ноги, мы поднимаемся по скрипучим доскам крыльца, сражаемся с амбарным замком под огоньком спички и через сени вваливаемся в дом. Шарю ладонью по бревенчатой стене, тусклый свет лампочки рассеивает мрак. Че хватает меня за плечо, прижимает к стене и находит губами мои губы. Мое сердце все же взрывается, на глазах выступают слезы, мир выключается – начинается сон. Че целует меня до боли, долго и мучительно, сквозь шум в ушах пробивается его шепот:

– Слушай, Солнце, а может, мы…

– Окей, – шепчу я в ответ.

Мы оказываемся на тахте и снова целуемся – я едва понимаю, что мы творим, пока резкая боль не заставляет меня вскрикнуть и вернуться в реальность. С губ Че срывается ругательство, прямо напротив своих я вижу его широко распахнутые глаза.

– Прости меня!.. – быстро говорит он, пытаясь отстраниться, а я в ужасе мотаю головой:

– Нет, не уходи! Пожалуйста! Нет… – Обнимаю его худыми руками и прижимаю к себе, изо всех сил пытаясь удержать.

Глава 22

Поутру, задолго до возвращения в сознание, в мозгу загорелась красная лампочка – навязчивая, мешающая спать, настойчиво призывающая к ответу и поискам выхода.

Слышу шум рядом: шорох плотной ткани, визг пластмассовой молнии. Прежде чем выругаться, я открываю глаза – Че, нашарив в рюкзаке телефон, натянул кеды и тихонько вышел из дома.

Я зажмуриваюсь.

Он не ушел ночью – мы спали рядом, до рассвета оставаясь лишь отголосками вечности, звездной пылью, из которой и состоим. Но всевидящее солнце пришло с востока и озарило все темные углы. С наступлением утра обрушилось осознание.

Вот такая я, беспринципная и подлая. Че не лучше, ведь он был со мной только ради мести Ви. Господи, хорошо бы исчезнуть отсюда, как это делают роковые красотки в любимых сериалах матери! Но провернуть подобное здесь не выйдет, так что остается лишь глубоко вздохнуть и попытаться забыть обо всем.

Встаю с дивана и снова зажмуриваюсь: от дискомфорта и до костей пробирающего стыда.

– Ну какого же… Господи!

Пытаюсь прибраться в комнате, но в ней все кажется странным: сместились ракурсы, изменились детали, цвета стали ярче – или это просто мои глаза широко раскрыты от удивления и шока.

– Дура! – рычу, надавливая кулаком на солнечное сплетение, где тихое тепло превратилось в нестерпимый жар, словно там засел осколок сумасшедшего солнца и вознамерился спалить мою душу к чертям. Похоже, я окончательно втрескалась в Че и готова идти куда угодно, только бы быть как можно ближе к нему. Однако же, когда он возвращается, я втягиваю голову в плечи и смотрю в пол.

– Звонил матери, – глухо докладывает он и, прочистив горло, продолжает: – Слушай, она плачет – дома какая-то заварушка. Солнце, мне нужно возвращаться.

Разглядывая доски пола, невозможно понять, в каком настроении Че – его голос почти всегда бодр и весел.

Нужно возвращаться… Возвращаться каждому в свой мир? Или между нами хоть что-то изменилось? Окончательно сдаюсь панике, расправляю плечи и смотрю в глаза Че. Я проваливаюсь в них, проваливаюсь в прошлую ночь и холодею от разочарования, потому что не вижу волшебного света, который сиял в их глубине в присутствии Ви. Че бледный, растерянный и напряженный. Кажется, он готов сбежать в темный подпол, только бы не терпеть на себе мой взгляд.

Кусаю губу, но улыбаюсь и киваю:

– Утренняя электричка в шесть тридцать. Сколько у нас еще времени?

* * *

До станции мы идем молча. Че пытается поймать мою ладонь, но я хватаюсь за лямку рюкзака с желтым покемоном, отстаю на пару метров и молча плетусь позади. Че, быстро спрятав руки в карманы джинсов, ускоряет шаг и не оглядывается.

На станции странное оживление: пожилые дачницы со всех окрестных сел обсуждают новости о том, что пожары теперь бушуют в лесах всего в десяти километрах отсюда. Ощущение творящегося светопреставления прячется в растерянных взглядах людей, нервных смешках, анекдотах и нарочитой бодрости.

Похоже, пока мы скрывались от мира, наступил конец света, но мне наплевать. Че не чувствует ничего, кроме вины и стыда. У меня ручьем текут слезы – все из-за едкого дыма и копоти. Продираю глаза костяшками пальцев, кашляю, задыхаюсь.

К перрону подползает ржавая электричка – толпа штурмует ее и мощной волной вносит нас с Че в вагон.

Че прячет глаза под козырьком бейсболки, проходится пальцами по поджившим ссадинам на щеке, косится на пассажиров – к счастью, молодежи среди них нет. Занимаю место у окна, Че опускается рядом, напротив садятся пожилые женщины с тяжеленными сумками и мешками и с подозрением нас разглядывают. Мне кажется, они знают, чем мы занимались ночью. Че, еще ниже надвинув козырек бейсболки, ерзает, трет виски, копается в рюкзаке, разматывает наушники и полностью отстраняется от мира. Медленно отворачиваюсь к окну. Чувства теснятся в груди. Все то волшебное и странное, что происходило вчера, было не с нами и не здесь. А сегодня пора возвращаться.

По мере приближения к городу я постепенно обретаю здравомыслие. Не знаю, что там Ви наплела про «истинную» природу их отношений, но Че она этим добила. Его поступок можно понять и оправдать. А я-то прекрасно помню, как Ви мучилась, плакала на перроне и клялась, что вернется. И помню свое обещание, данное ей и себе в тот день.

Кажется, Че придвинулся ближе – отпрыгиваю на другой конец скамьи, больно прижимаюсь плечом к обшарпанной стенке, почти не дышу.

Однажды Ви спасла мне жизнь. Хорошо же я «отблагодарила» ее – с размаху воткнула нож в спину. Самое время отказаться от всего мирского, уйти в монастырь и каяться там до скончания дней.

* * *

На раскаленной платформе вокзала уже в который раз расходятся наши пути.

– Спасибо тебе. – Че смотрит под ноги, ссутулившись под тяжестью рюкзака и чувства вины. – И, Солнце…

Я лучезарно улыбаюсь и громко перебиваю:

– Если ты насчет того, что случилось – не переживай, все в норме! Не загоняйся, окей?

Че странно и долго на меня смотрит:

– Слушай, я тут подумал… – осторожно начинает он.

– Че, мне пора! Увидимся как-нибудь! – почти кричу, разворачиваюсь и убегаю, продираясь сквозь толпу, запах гари, мазута и пота. Не хватает дыхания и сил, хочется вопить от любви и от боли. Но я лишь еще шире улыбаюсь.

Глава 23

Солнечный свет освещал путь и согревал душу, танцевал радостными бликами по стенам маленькой комнаты. Он дал начало всему живому, вселял надежду и давал повод мечтать – почему же сейчас он сжигает меня?

Один поворот ключа, и хлипкая дверь поддается. В квартире никого. Мама, должно быть, снова устроилась в лифтовую диспетчерскую, куда ее всегда принимают в периоды «просветлений»: той конторой заведует хорошая подруга по техникуму. А где бродит Валя – мне неинтересно. Пусть хоть провалится эта жалкая обуза, алкаш.

Из-за завешенных простынями окон в комнатах стоит полумрак. Вхожу в свою, отодвигаю от окна давно высохшую, нагретую, как утюгом, ткань и смотрю на привычный пейзаж. За белой завесой почти не видно соседнего дома, и только над его крышей, словно надзиратель, виднеется почерневший глаз солнца.

– Ты все видишь, да? Тогда смотри! – Безмятежно улыбаюсь и показываю ему средний палец.

Я опустилась ниже плинтуса, и теперь уже ничего не исправить. На душе погано, но лицемерить перед собой не собираюсь – если бы случай представился вновь, я бы вцепилась в Че с удвоенной силой.

Праздность снова одолела меня и до вечера прибила к жесткому дивану. Диван, старый стол, шкаф без дверки, обшарпанный подоконник, помутневшая люстра – вот и вся моя сказка. Золушка безответно влюбилась в чужого принца и превратилась в ведьму. Все это чертовски неправильно и больно.

В разморенном сознании рождается единственно верная спасительная мысль: я во всем признаюсь Ви. Знаю, она простит меня, а если нет – поделом мне. Зато она не будет мучиться и страдать из-за разлуки, ведь я и Че того не стоим.

Ноутбук, за пару дней покрывшийся слоем пепла и пыли, лежит на краю стола. Вскакиваю с дивана, хватаю ноутбук и, глубоко вдохнув, открываю. Мысленно прошу, чтобы Ви была в сети, но ее нет – лишь во входящих висит непрочитанное сообщение:

> Привет, Солнышко, куда вы оба пропали? Вас там расплавило?:))) Здесь куча новостей: папа пообещал этой зимой купить мне машину. Очуметь, да?! И еще: в прошлый раз я не стала тебе говорить, подумала, что ты, возможно, обидишься… Я познакомилась с соседской девчонкой, она прикольная, в общем, пойми правильно – мы теперь постоянно тусуемся с ней. Мне же нужно с кем-то общаться. У нее есть брат… Засел в голове, и все тут! Не знаю, кажется, я влюбилась. Тут набирается целая компания, есть куча прикольных клубов. Прости, но у меня, возможно, не будет времени отвечать сразу. К тому же скоро начнется учеба. Насчет Че – я права была. Время и расстояние. И теперь уже все кажется таким далеким и ненастоящим. Вот так, Тань… Пиши мне. Я тебя люблю.

Скорее всего, из-за теплового удара до меня не сразу дошел смысл, и я старательно перечитала странное сообщение несколько раз, но так ничего и не поняла.

На странице подруги появились новые фото: Ви, подстриженная под каре, в супермини танцует в клубе – ее голова запрокинута, глаза закрыты, а на лице застыла пьяная улыбка. Рядом, обхватив граблями тонкую талию, пристроился взрослый парень. Он целует ее в шею…

Озадаченно моргаю. От разочарования, брезгливости и презрения с губ срывается ругательство. Неужели Че был прав?..

Ви эксцентрична, вечно раздувает из мухи слона, бросается в крайности, примеряет чужие роли. Однако на этот раз она заигралась и по-настоящему обидела меня.

Раздается щелчок – в углу экрана всплывает окошко, где на сером фоне улыбкой Че сияет пользователь Артем Черников. Гибнущий в адском пламени мир вдруг взрывается разноцветными яркими брызгами токсичных красок.

> Быстрее смыться – это была плохая идея, Солнце. Мне хочется убиться головой об стенку. Пожалуйста, давай поговорим.

Окрыленная, я снова и снова перечитывала эти строки, пока не вспомнила пустой взгляд, которым Че одарил меня утром.

Я больше не лучшая подруга Ви и никогда не буду любимой девушкой Че. Я просто пустое место.

– Да идите вы оба!

Я захлопываю ноутбук и дрожащими руками прячу его в глубину шкафа, в самые залежи гламурного шмотья Ви. Закрываюсь в ванной и лежу в холодной воде, пока в теле не замедляются все процессы, а в голове – все до единой мысли. Облачаюсь в привычную старую футболку брата, смотрюсь в островок своего отражения на глади запотевшего зеркала, выхожу, направляюсь к «Полюсу» в поисках маминого кваса…

В темной душной прихожей поворачивается замок, раскрывается дверь, и мама с порога исступленно кричит:

– Танька! Ты дома?! – Так и есть: опять запила. Беда не приходит одна. Плетусь на зов, разочарованно смотрю на маму. Кажется, я ошиблась: водкой не пахнет, но мать, схватившись за сердце, приваливается плечом к стене:

– Танюх, Валентин умер! – всхлипывает она, и у меня темнеет в глазах.

Глава 24

Валя был одиноким пьянчужкой, обычно тихим. За нож он хватался только после долгих месяцев запоя, когда впадал в белую горячку. Я частенько била его, срывая таким образом злость и обиду на несправедливую жизнь. Он мешал мне одним своим существованием, он вообще никому не был нужен. А теперь вот Валя умер – сердце не выдержало жары.

Оказалось, что у него имеется родня – взрослые сыновья и внуки, но сегодня их здесь нет.

– Не успевают приехать! – говорит соседкам мать и разводит руками, будто оправдываясь: из-за страшной жары хоронить Валентина решили уже завтра.

Весь день входная дверь нараспашку – в квартире толпятся посторонние люди, суют матери в руки наполненные до краев стаканы, но она, встретившись с моим тяжелым взглядом, ставит их нетронутыми на стол. Кто-то принес стопку потрепанных, воняющих сыростью фотоальбомов – мне поручили разыскать в них фото усопшего «поприличней».

И в моих пальцах меняются застывшие картинки Валиной жизни: вот он – щекастый карапуз в шортах и майке – на руках своей молодой красивой мамы, вот он первоклассник с букетом цветов, вот он рядом с другими мальчишками. Юноша в форме цвета хаки позирует на фоне военного вертолета, а в углу виднеется полустертая синяя надпись: «Кандагар». Потом Валя женился, родились дети… Не знаю, что пошло не так, но он остался один и начал пить. Тяжко вздыхаю – сочиняя для других идеальные жизни, я никогда не думала, что и они могут завершиться подобным образом.

На свадебной фотографии он молод и полон надежд, а переведешь взгляд – лежит неподвижно, закончив жизненный путь никому не нужной обузой, и даже люди, жившие с ним под одной крышей, мечтали, чтобы этот день поскорее настал. Валя не любил меня и мою мать, а мы – его. Родственники о нем забыли. Никто не пытался сделать шаг навстречу, выслушать, посочувствовать, понять… И человеческая жизнь оборвалась.

И мне вдруг становится нестерпимо стыдно за себя, обидно за бедного Валю, страшно за свое будущее. Хочется бежать отсюда куда глаза глядят. Я рыдаю как сумасшедшая. Вскакиваю с кресла и собираюсь подняться к Ви, но вовремя вспоминаю, что подруги у меня больше нет.

От толчеи, запаха ладана и воска, духоты и голосов мутит, подкатывает тошнота, но чья-то прохладная рука ложится мне на плечо.

– Танюш, а ну-ка, давай, поднимайся. – Тетя Анжела встревоженно разглядывает мое лицо. – Пойдем к нам, тебе тут не место.

* * *

Я не приходила сюда больше месяца. В светлой просторной квартире все по-прежнему: работают кондиционеры, царят идеальный порядок, комфорт, прохлада и тишина. Здесь можно дышать. Можно жить. Сказка, другой мир, рай. Все так же волшебно пахнет дорогими духами и эфирными маслами из керамических аромаламп, любимыми Ви грейпфрутами и персиковым гелем для душа. Не поднимая головы, молча прохожу в комнаты.

Тетя Анжела приносит и ставит на стеклянный столик в гостиной серебряный поднос – мой голодный взгляд цепляется за вазочки с джемом, засахаренный имбирь и печенье, плитку горького шоколада, чашки с зеленым жасминовым чаем, и рот наполняется слюной. Она садится в кресло напротив и оглядывает меня с ног до головы:

– Танюш, что на тебе надето? У тебя снова нет вещей?

– Это… брата, – лепечу, не смея взглянуть в огромные карие глаза, точно такие же, как у Ви.

– Понятно, – мягко продолжает тетя Анжела. – Почему совсем ко мне не заходишь? Ты ведь для меня такой же ребенок, как и Вика. Она пишет тебе?

Имбирь щекочет горло, выступают слезы:

– Да, мы общаемся много и каждый день! По-моему, ей очень нравится на новом месте.

– Это она тебе сказала? – помолчав, мама Ви тихо вздыхает: – Что ж, замечательно. Я рада, что дочка там осваивается. Первое время названивала мне по сто раз на дню и рвалась обратно. Она очень скучала по тебе и тому мальчику. Кстати, ты не знаешь, как у него дела?

Я давлюсь и захожусь мучительным кашлем, отрицательно мотаю головой и краснею.

– Танюш, я приняла решение уехать на время к Вике, у нее там с отцом не ладится, – произносит тетя Анжела в наступившей тишине, и я ошарашенно разглядываю ее идеальный маникюр. – Интернет я не отключу, общайтесь, девочки. И вот – держи. Будете всегда на связи.

В мою ладонь ложится серебристый сотовый телефон.

– Вау… Спасибо, – тихо буркнула я. Услышанное совсем не вязалось с тем, что мне писала Ви.

– Ой, да было бы за что – это Викин, я ей в поездку новый купила. Мама как, держится?

– Угу…

– Да, она у тебя молодец.

За натянутым разговором проходит пара часов – тетя Анжела не догадывается даже, что должна не угощать меня и одаривать, а гнать взашей – я покусилась на чужое, и мне стыдно перед ней до одури.

– Тетя Анжела, хотите новую прическу? – в попытке частично загладить вину, предлагаю я. – Ви подстриглась под каре…

Тетя Анжела весело подмигивает, вскакивает с кресла и спустя пару минут возвращается в комнату с расческой и набором ножниц:

– Давай, стилист! Только чтобы прямо в точности, как у Вики! – смеется она.

* * *

Невероятно, но я сейчас лежу в кровати Ви, и от меня пахнет ее любимым персиковым гелем для душа. На моем худом теле ее легкая пижама, под головой – ее мягкая подушка с нарисованными котятами. А в мыслях, сердце и душе – ее парень. Он снова вытеснил мечтами о себе все плохое. Он здесь, со мной.

«Ви, пожалуйста… Пожалуйста, не возвращайся», – вертится в голове рефреном, пока я не улетаю в крепкие объятия сотканного из сна и уже почти реального Че.

Глава 25

Тетя Анжела намеренно меня не будит. Просыпаюсь от звуков легкой музыки и вкусного запаха с кухни. Кажется, я в прохладном тихом раю – даже щипаю себя в сомнении: вдруг за долготерпение меня чудесным образом переместили в тело Ви?

Всматриваюсь в коллекцию кукол, стопки журналов на полках, разглядываю знакомые яркие плакаты, что висят сиротливо на стенах: даже кумиров Ви предпочла с собой не брать. А ведь эти странные люди с разукрашенными лицами подслушали не один разговор по душам, были свидетелями не единожды пролитых слез, хранят десятки ее страшных секретов.

Тянусь к прикроватному столику, с которого на меня безучастно взирают знакомые мягкие игрушки, забираю телефон, верчу в руках, включаю. Почти десять.

Знаю, что маме позарез нужна моя помощь, и через пару часов нам надо быть на кладбище, но я не хочу покидать волшебную сказку чужого детства, в которой нахожусь без спроса, втайне от хозяйки. Азарт тараканьими лапками щекочет душу. Откидываюсь на подушку, вспоминаю сегодняшний сон, главным героем которого был Че, и тихо краснею. Главное свойство молодости – даже в непосредственной близости смерти думать о сердечных делах. Или же просто я, влюбившись в него, утратила все моральные принципы.

Просматриваю приложения в телефоне, ввожу свои логин и пароль – вот я уже в соцсетях. Интересно, что бы Ви сделала, знай она, где я сейчас нахожусь? Она не в сети: возможно, уже зависает у новой подруги.

– Ви, так ты ладишь с отцом, или он все же мудак? Мы с тобой подруги – или тебе лучше с новой приятельницей, а? Любишь ли ты Че, или он был твоей верной собачкой?.. – В приступе жгучей обиды пальцы набирают слова в окне диалога. Напишу их, а потом удалю. – Ответь же мне, давай…

Тетя Анжела стучится в дверь и приглашает к завтраку. Быстро возвращаю телефон на столик и вылезаю из-под одеяла.

* * *

На поминки я не иду – вряд ли организм воспримет пищу. В жару, по дороге на кладбище, мы умудрились попасть в пробку из похоронных процессий. Солнце превратилось в саму смерть – оно косит людей, и масштабы потерь чудовищны. Только сейчас мне стало страшно до слабости в коленях, и хочется жить на всю катушку. Не плыть по течению, не оглядываться на других, а делать то, что велит сердце.

В раскаленном трамвае качусь в историческую часть города, к набережной, к Кошатнику, к воспоминаниям, которые заглушат мысли о конце мира – воспоминаниям о нитках ночных огней, последней прохладной ночи, брызгах краски и ярких глазах Че.

То, во что за знойные недели превратилась набережная, потрясает: тротуар да плиты у края глубокой ямы, поросшей внизу лопухами и рогозом. Воды в русле больше нет. Вдали за серой мглой не видно новых микрорайонов, ноги подкашиваются, нечем дышать…

Открываю рюкзак с покемоном, достаю блестящий телефон Ви, непослушными пальцами пытаюсь совладать с сенсорным экраном, всматриваюсь в окно диалогов… И здесь меня поджидает неприятное открытие: я случайно отправила Ви то самое сообщение! Матерюсь себе под нос, но ничего уже не исправить. Засада. Да и Че мне больше не писал.

Прерывисто дышу и глотаю горечь. Хорошо все же, что у меня нет гордости – закусив губу, я быстро набираю и отправляю ему:

> Че, я не могла написать раньше. Давай поговорим. Окей?

>> Где ты? – почти сразу жужжит ответ.