Текст книги "И ты получишь миллион"

Через разрез моих старых, изношенных шорт я увидел свой большой, длинный член. Мне стало стыдно, и неприятно. Я не знал, что делать, уйти сразу, или остаться.

– У вас не найдется мужской одежды? – спросил я.

Старуха ухмыльнулась, кивком головы показала на большой шкаф с правой стороны.

– Там, посмотри.

Я нерешительно подошел к шкафу. Там валялось много старой, пыльной одежды. Было ясно, что старуха не ухаживает за своим домом. Я начал перебирать одежду. Были и мужские брюки, но, все маленького размера. Наконец, я нашел короткие, широкие, коричневые брюки. Возможно, мужчина, который надевал эти брюки, был невысокого роста, но толстым, брюхатым, как беременная баба, то есть таким, каким был когда-то я.

– Можно? – спросил я.

– Одевай, – коротко сказала старуха, но, не отвернулась, а смотрела прямо на меня.

Чуть постояв, я решился, отвернувшись, снял старые рваные шорты, надел брюки на голое тело. Брюки были короткие, у меня вся голень торчала под ними. Синтетическая одежда неприятно колола тело. Я опять смотрел на свое отражение. Несмотря на уродливые брюки, я был невероятно красив, атлетичен.

В фильмах такие мужчины играют главных героев – вождей диких племен, или руководителей восстании рабов. Они благородны, мужественны, бесстрашны.

Но, я знаю, что за моей красивой, мужественной внешностью скрывается довольно-таки слабая, хлипкая душа. Я, даже не мог похоронить Клариссу, которая была в течение последних трех месяцев моей подругой. Волкообразов боялся, видите ли…

***

Старуха опять ухмыльнулась. Потом указала на маленький шкаф, который валялся на полу. Рядом лежала разная разбитая посуда. Наверное, с этого шкафа.

– Вот, этот шкаф, надо бы поставить на свое место. Да, я за дверцу ухватилась, и тащила вниз, – разговорилась она – хорошо, хоть сама живая осталась.

Я подошел к шкафу. Не без труда поднял его. Встав на стул, поставил его на место. Только тогда я заметил фотографии, засунутые за стеклянной дверцей нижнего буфета. Их было много. Я вздрогнул, меня как будто током ударили.

Я увидел ее. Это была она. Она семнадцатилетняя, воздушная, невероятно красивая, Мэрилин. Ее экзальтированные родители, поклонники знаменитой звезды, назвали свою дочь именем Мэрилин Монро – Мэрилин.

 
О, ШАРМАН БОГИНЯ, О, БЕДНАЯ ГЕНУЯ!
 
 
По кривым улочкам Генуи,
Шел я размахивая толстой веткой туи.
А навстречу девушка шла…
о, вуаля!
Всем генуйчанам наперекор,
Из носатых мужчин создавая…
Рукотворный уличный затор.
 
 
Шла, играя бедрами,
ногами руками…
Убежала с Олимпа богиня,
Находившаяся между богами.
И, вот по брусчатым улочкам Генуи,
Танцуя, и воздух целуя,
Идет девушка богиня,
Не замечая моей ветки из туи!
 
 
А я нежну красаву глазами балуя,
Сказал, размахивая
мохнатой веткой туи:
О, мраморная моя статуя!
Да, ты богиня превосходна…
спору нет,
Даже переворошив весь интернет
Не найду такую как ты…
о, нет!
Мой ласковый и нежный Рунет!
 
 
О, Венера моя, нежна статуя,
Да, лежит плашмя перед тобой вся Генуя,
И, скажу я, белы ручки целуя.
О, прекрасная прими,
эту драную ветку туи,
А, то мир обрушится
на рабу бедную твою!
Спаси Олимпов богиня
заблудшую душу мою!66
  Турсынбай Жандаулет. Из сборника «Рататуй классический».


[Закрыть]
 

Мэрилин… Сколько ночей я не спал из-за нее, какие муки терпел. Как только я не убил себя? Возможно, не хватало смелости, чтоб наложить на себя руки. Эта была мучительная, безответная любовь. Жили мы тогда в городке Блуане. Это был замкнутый мир. И, Мэрилин мечтала вырваться в большой мир, она хотела жить в Париже. Я тоже хотел уехать в какой-нибудь большой город. Я готов был уехать вместе с Мэрилин в Париж. Но получил жестокий отпор. Тогда мы учились вместе с Мэрилин в классическом лицее.

– Знаешь что, – сказала она, – не бегай больше за мной, я тебя не люблю. Не могу терпеть тебя, ты страшно раздражаешь меня. Отстань короче! Ладно.

У нее был такой жесткий, хлесткий характер. Но, какой удар по моей нежной, робкой душе.

…Лет через десять я встретил ее, в том самом Париже. Она была еще очень красивая, но немного потолстевшая, постаревшая. Я не знаю, сколько у нее было сексуальных партнеров за это время. Полагаю, весьма внушительное количество. Она стала весьма многоопытной дамой. Стреляный воробей, короче. Да, я сам не был ангелом.

Она постоянно приходила ко мне. Я чувствовал, что она хочет прибрать меня в свои руки. Возможно, та разнообразная жизнь, которую она вела до тех пор, порядком надоела ей. Короче, ей был нужен тихий, послушный, перспективный муж, который бы ее обожал. Но, я уже был другим.

Пока, я ее не встретил, я очень любил ее, Все девушки, которых встречал до тех пор, мне казались, не годятся даже в подметки, Мэрилин. Моей возвышенной, ангелоподобной Мэрилин. Но, когда увидел ее, поднаторевшую, весьма наглую особу, претендующую на роль ангелоподобной Мэрилин, я был сильно разочарован.

Возвышенная любовь куда-то улетучилась. Я хотел поскорее избавиться от нее. Она однажды ночевала у меня дома, под каким-то предлогом. Ночью, она подошла к моей постели, обнимала меня. Я встал, оделся и ушел из дома. Долго бродил по ночному Парижу. Благо, было лето, было тепло. Я провел ночь в маленьком отеле, рядом с моим домом. После этого она оставила меня в покое. Потом, я от третьих лиц узнал, что Мэрилин вышла замуж, и уехала в какую-то глухомань.

И, вот, ее фотографии, в различных позах. Улыбающаяся, хмурившаяся, наглая, веселая, но, Мэрилин, именно, семнадцатилетняя, воздушная Мэрилин.

Неужели мы влюбляемся в образ, а не в человека? Почему именно, в красивого, а некрасивый что, недостоин любви?

– Пожалуйста, не скушай мой хлеб, я его еле достала, – сказала старуха, – ты знаешь, как трудно достать еду. Вы, «ньюмэны» разрушили всю страну. Ничего уже нету, ни одежды, ни еды, Везде развал, нет госпиталей, негде лечиться. Нет магазинов, негде купить еды, одежду, Вы что творите, а? Просто зла не хватает, о, Господи!

Голос старухи вывел меня из раздумий.

– Нет, не съем. Разве вы не знаете, что ньюмэны не кушают, – ответил я. – Скажите, а вот эти фотографии, я имею в виду, фотографии Мэрилин. Откуда они у вас?

– А ты ее знаешь?

– Да, когда-то вместе учились в классическом лицее, в Блуане.

– Ты кто?

– Я… я… когда я был «традишн мэном» меня звали Юлиан.

– Юлиан?

– Да, Юлиан Крез?

– Неужели? Юлиан, Это ты, да?

– Да, я Юлиан Крез, а, вы… вы кто?

– Неужели я так сильно изменилась?

– Мэрилин…?!

– Да, это я!

– О, боже, нет! – вырвалось, у меня.

О, боже, только не это. Эта отвратительная, мерзкая старуха моя Мэрилин. Воздушная, ангелоподобная Мэрилин. Не может быть!!! Нет!!! Нет!!!

Передо мною стояла древняя старуха. Дряблая морщинистая кожа ее лица, покрылась местами большими размазанными старческими пятнами и коричневыми бородавками. Подбородок уменьшился, и челюсти ушли под верхнюю губу. С двух сторон губ как серьги висели, большие мясистые складки. На верхних губах, под крючковатым носом, явно виднелись черные усики. Довершали картину седые, редкие волосы, сквозь которые виднелись, розовые плешины.

О, Природа, зачем ты так издеваешься над человеком? Зачем так изуродовать человека под старость? И, вдобавок старческая немощь, болезни, За что человек расплачивается таким телесным уродством? Неужели нельзя сохранить до глубокой старости хотя бы приличный вид?

– А, что, в самом деле, не узнал меня? – сказала старуха, потом, как то сиротливо озиралась вокруг. Наверное, искала зеркало.

Я, ошеломленный, потерявший дар речи, стоял рядом с буфетом, с дверцы которого смотрела на меня юная, веселая Мэрилин.

– Не верю, – произнесла старуха, – все равно не верю. Я слышала, что «ньюмэны» могут поменять внешность. Но, не до такой же степени. Ты, такой молодой красавец, высокий, стройный, Юлиан.

– Да, это я, Юлиан.

– Ну, тогда, тогда, хоть скажи, кто были в том лицее? Подружку мою, помнишь, Инессу.

– Инессу Бертран…?

– Да. Неужели, ты…?

Вопрос старухи повис в воздухе, она ошеломленная, с открытым ртом, удивленно смотрела на меня. Мне не хотелось разговаривать с этой несчастной старой женщиной. Она была вовсе не Мэрилин, а какая-то чужая, неприятная особа, от которой мне хотелось поскорее избавиться.

– А, в лицее ты был, таким невзрачным, таким противным. Я, особенно ненавидела твой маслянистый взгляд. А, сейчас ты… ты похож, – старуха, остановилась, на полуслове, она вдруг увидела себя в зеркале.

Что она подумала, не знаю. Я хотел попрощаться и уйти. Но, не знал, как это сделать. Ноги у меня как будто срослись с землей. И, я молчал.

– А, потом, помнишь в Париже? Ты уже был писателем, поэтом, работал в университете. Я даже в одно время собралась выйти замуж за тебя, – засмеялась старуха.

– Простите, до свидания, мэм, прощайте, – сказал я, собравшись духом. – можете меня не провожать.

Я развернулся, и молча вышел. Я был потрясен, это был невероятный шок.

***

Ведь для меня она была образом любви, неземной божественной сущностью. Даже 27 летняя Мэрилин, которую я встретил в Париже, не разрушила тот чистый, непорочный юный образ любви, которая жила в моей душе всегда. Она в Париже, хотя являлась много видавшей, опытной женщиной, но, была все также ослепительна, красива, обворожительна! Была настоящей светской львицей, которая как, только появившись в обществе, обращала на себя внимание всех присутствующих.

И, под конец, видеть ее в таком жалком виде, это выше моих сил…

Я, наверное, вел себя неподобающим образом. Мэрилин слабым голосом произнесла за мной:

– Куда, ты? Юлиан, не уходи. Я же с тобой поговорить толком не успела, я, могла бы угостить тебя чаем, у меня есть, где-то заварка.

Я побрел дальше, «Почему она не подверглась акту трансформации? – думал я. – Ведь красивее чем она, на земле девушки не было».

Глава вторая. Синие люди

Чуть позже, я встретил двух «ньюмэнов» на противоположной стороне улицы. Мы обменивались, тревожными, недоверчивыми взглядами. Потом, я увидел «традишн мэна», то есть обычного человека, копающегося на своем огороде. Как полагается «традишн мэнам», он был старым. Последние пять лет я не видел молодого «традишн мэна».

Я завернул на довольно широкую улицу. Возможно, это была главная улица поселка. «А, если бы Мэрилин трансформировалась, и сейчас ты вместо старухи, увидел молодую особу, в которую когда то был страстно влюблен, то что сделал бы?» спрашивал я себя.

Вдруг меня осенило, я понял, какой гадкий поступок сделал только что. «Что такое внешность? Ты сам лет десять назад был низкорослым, кривоногим, толстым, некрасивым, старым человеком, с одутловатым, нездоровым лицом, покрытым красными пятнами. А, то, что ты при помощи трансформации сделал себе красивое тело… ничего не значит. Внутри ты остался таким же трусоватым, хитрым, жалким подонком, каким раньше был» орало на меня, мое подсознание.

«Да, не внешность важна, ведь в любом теле, внутри горит божественный огонь, – соглашался я, – да, я поступил мерзко, мне надо было поговорить с ней, может она давно ни с кем не общалась»… Раскаявшись, я готов был, развернуться, и искать ее дом.

В тот момент я услышал омерзительный вой. Это выли волкообразы, их голоса ни с чем не спутаешь. Внутри у меня похолодело, мои дементры взвыли, я был в панике. Пошарив глазами, я увидел, обшарпанное, двухэтажное, заброшенное здание.

Я ворвался в здание, и оказался в большом просторном холле. Обрывки газет, толстый слой пыли, куски мебели, строительного мусора. Я бегом поднялся на второй этаж, та же картина. Только здесь тянулся длинный коридор, по обе стороны, которой находились бесчисленные количества дверей. Я дернул за ручки нескольких дверей, но, они не открывались. Наконец, одна дверь открылась, и я вошел в большую комнату с высоким потолком. Напротив, находился выход на балкон. Закрыв дверь, я судорожно начал искать в куче строительного мусора какой-нибудь кусок железа, чтоб засунуть его под ручку, и тем самым запереться наглухо. Мне не приходило в голову, что волкообразы не имеют рук, и не могут тянуть двери на себя. Наконец, я нашел какую-то железку, засунул под ручку двери, только затем, немного успокоился. Теперь осталось укрепить балкон. Как только я вышел на балкон увидел их. Эти волкообразы скорее были похожи на гиен, чем на волков. Но, они такие же шумливые, сверхагрессивные, какими были вчерашние твари.

Увидев меня, свора залаяла, завыла, застонала. Осознав, что эти твари никак не доберутся до балкона, если только не будут прыгать с крыши или с соседнего балкона, я немного успокоился. Начал внимательно осматривать их, внешний вид этих зверей был жутким и отвратительным. Или мне показалось с перепугу. Коричневые продолговатые пятна, на грязной шкуре, куцый зад, круглые торчащие уши, короткий хвост, пена у рта, бррр…

Но, вдруг животные побежали к входной двери и с шумом, ворвались внутрь здания. Я в панике бросился в комнату, закрыл двери балкона на щеколду. Дрожащими руками начал обшаривать мусор в углу, в надежде найти, что-нибудь похожее на оружие. Я нашел железную толстую арматуру длиной примерно полметра. Немного успокоившись, сел на деревянную тахту.

Волкообразы бегали по коридору, громко выли, стонали от неутоленной агрессии, временами огрызались между собой. Дрожь моего тела не унималась, я не смог как-то успокоить себя. Только повторял, «они не смогут войти, они все равно не смогут войти…». Побегав по коридору, и убедившись, что не смогут меня достать, волкообразы вышли из здания, постепенно их голоса удалялись. Но, я еще долго не посмел выйти на балкон.

После того как волкообразы ушли, я начал осматривать комнату в которой по воле случая оказался. Комната была большая, светлая, с высоким лепным потолком. Возможно, последними здесь жили строители-ремонтники, в углу возвышалась огромная куча строительного мусора. Куски деревянных брусьев, арматур, отрезки труб различной длины, и большая куча белого гипса, остатки разбитого стекла. На правой стороне стояла небольшая тахта-кровать. А около двери деревянный шкаф.

Я растянулся на тахте-кровати, глядел в грязный, обрызганный потолок. В такие моменты я обычно вспоминал те роковые дни, когда жизнь моя перевернулась верх дном. Я потом называл те дни «Последними днями Помпеи!».

И так, последние дни Помпеи… то есть последние дни, когда я еще был «традишн мэном», или обычным человеком, как все.

***

Это было ровно десять лет назад. Жил и работал тогда я в Париже. Был профессором социологии, уже опубликовал более тридцати книг. Писал я и стихи, и романы. Были у меня и научные труды. Объездил почти весь мир. Был обеспеченным человеком. Жена ушла от меня, точнее она жила отдельно. Но, мы не развелись официально. Оставленные жены не тени прошлого, и не тонут они в толще воспоминании…

 
ХОРОШО, ЧТО МЫ РАССТАЛИСЬ
 
 
Жить мне стало проще,
А ведь мы, по сути, не расстались,
Тебе керосинку… с лязгами…
А, мне свечи достались.
 
 
Мы поделили мир пополам,
Тебе сбруя историческая,
А мне танки и пушки,
Потому что я мужчина!
 
 
Тебе луна в подлунном мире,
А мне немеркнущий свет!
Истираем мы еще подошвы,
В тех Вселенных,
где вообще нас нет!
 
 
Хорошо, что мы расстались,
Пошли по разным тропам,
И в глухомани
неизведанных ристалищ,
Построим каждый свой вигвам!77
  Турсынбай Жандаулет. Из сборника «В далеком Ретрограде».


[Закрыть]
 

Единственная дочка жила в Америке. Дочка иногда звонила мне, шумно и неестественно интересовалась моим здоровьем, делами. Я точно также шумно и неестественно интересовался ее здоровьем, и ее делами, и в конце разговора причмокивал по телефону ее в щеку. Что это было, родственные связи?

Когда мы с женой вместе жили, много ругались и ссорились. Но, постепенно потеряли интерес друг к другу. Она купила квартиру в другом конце города, переехала туда, и, совсем не звонила мне, абсолютно не интересовалась мною. Я пару раз ездил в ее новую квартиру. Но, всегда чувствовал, что она тяготится мною, и, хочет чтоб я поскорее убрался. У нее уже были другие интересы, новые друзья.

Потом, я тоже перестал звонить жене. И мы потеряли друг друга, последний год мы вообще не виделись и не разговаривали даже по телефону. Только через дочку я знал, что она жива и благоденствует. Хай с ней, как говорится.

У меня была квартира в центре города. Старый дом, высокие лепные потолки, узкие продолговатые окна и двери, старинная дубовая и с красного дерева мебель, которой я гордился безмерно, они нравились мне. Я люблю все естественное, природное.

Большие комнаты. И, еще была прислуга, миссис Гранта женщина пятидесяти лет. Приличная, воспитанная особа. Она готовила мне, и оставляла еду на кухне, чтоб я мог кушать, когда захочу. Гладила одежду, убирала квартиру. Вообще, каких-то бытовых неудобств, я не ощущал. Миссис Гранта обычно уходила домой в пять часов. Но, временами еще забавляла меня разговорами, если я заставал ее дома.

– Знаете мсье Юлиан, сын моей лучшей подруги мадам Эшлен сделался «ньюмэном». Это так забавно.

– «Ньюмэн». А, кто они такие?

– Это когда люди не кушают вообще.

– В смысле не ест никакой пищи?

– Да.

– Солнцееды значит.

– Что вы сказали?

– Солнцееды говорю. Это такая категория людей, которые вообще не питаются. А, кормятся лучами солнца.

– Да, возможно это так. Но, знаете, что самое ужасное, у него, то есть у сына подруги вроде полностью удалили пищеварительную систему.

– Да, что вы говорите, – оживился я, – это невероятно.

– Да, так и есть, он не кушает, не пьет. Ну, не знаю, возможно, еще не курит. А, еще говорят, что они, эти «ньюмэны»… смогут заново построить собственное тело.

– Не понял, что вы сказали?

– Построят свое собственное тело. В общем, так, если допустим, вам не нравится ваше тело, я не вас имею в виду господин профессор.

– Да, понимаю, дальше?..

– Если вам не нравится ваше тело, вы по вашему усмотрению можете менять тело. Ну, чтоб оно вам нравилось. То есть, на такое – которое, вы бы хотели.

– Вот как… забавно.

– И, еще знаете что? Он вообще перестал работать.

– Не понял?

– Ну, этот сын моей подруги, я имею в виду. Так, он сейчас говорят, не работает вообще, из принципа.

– Не хочет работать что ли?

– Представьте, работа ему не нужна!

– Как это работа не нужна?

– Ну, понимаете, зачем работает человек?

– Чтоб заработать на жизнь.

– Вот, именно, А, деньги ему не нужны. Имею в виду, этим «ньюмэнам» деньги вообще не нужны.

– Вот, как!

– Да, потому что, ради чего нам нужны деньги? Ну, чтоб купить еду, одежду, и так далее. А, «ньюмэну» не нужна еда, он вообще не ест.

– Это понятно, а, как насчет одежды?

– Одежда? Даже не знаю, может, одежда тоже не нужна.

– Ну, а где человек будет жить? Квартира, помещение, отель, везде надо платить.

– Вы, правы, честно говоря, на этот счет у меня нет сведении, возможно, каким-то образом обходятся без одежды и жилья.

– Понятно.

Честно говоря, я не придал особого значения этому разговору. Тем более, миссис Гранта вскоре ушла, а я остался один. Ночью я обычно остаюсь один… О, как я не люблю ночь! Это самая противная часть суток, меня как всегда мучает жуткая бессонница, я выпиваю море вина, чтоб как-то заснуть. Утром начинается кошмар, я должен вытащить себя с постели. Умыться, и идти на работу. Я, обычно бываю по утрам разбитым, усталым после бессонной ночи. А мне еще лекцию надо читать, общаться со студентами и коллегами. Кошмарное время. Жуткие одиночные вечера, когда я усталый безмерно, лежу на диване, распластавшись, и, у меня даже нет сил идти в туалет, я весь в болях и страданиях… Жуткое время.

Дни текли неспешно. Хотя, внешне у меня все вроде благополучно. Я довольно известный в узких кругах человек, к мнению которого прислушиваются. Высокое жалование, гонорары от опубликованных, и перепечатанных книг и статей, довольно внушительная сумма в полтора миллиона евро в банке.

Но, временами подкатывала жалость к себе. Где-то в подсознании тлела, мысль о самоубийстве. Хотя, я по своей трусливой натуре вряд ли смог бы убить себя. Для самоубийства нужен определенный уровень храбрости, самоубийцы храбрые люди, а не жалкие трусы, которые боятся жить.

Временами приходили бесформенные мысли о цели жизни, о бренности бытия, о том для чего я родился. Я их безжалостно отгонял от себя. Я знал, что если начну копаться в себе, то открою в себе такие непотребные, вонючие залежи.

Меня мучила некая незавершенность моей жизни. Некая искусственность, быстротечность, иллюзорность ее. Что-то самое важное отсутствовало в ней, как-будто я не сделал самого главного, ради которого пришел в этот мир. Все что сделал, было не то, как-будто я ушел с моей главной дороги, пошел по кривым переулкам, ведущим в никуда.

Но придет точка отсчета, ты должен покончить с этим миром, страшно, тщетно пытаться, где-то искать смысл, его нет, и не будет. Все твои мысли по существу пустые, ни о чем. Мир живет, будет жить и без тебя, твои мучения ни к чему.

Я перестал сопротивляться, пусть течет все как есть.

***

Тем временем, количество ньюмэнов по всему миру росло. Появились они и в Париже, несмотря на то, что французское правительство запретило строить во Франции фабрики по трансформации человека. Ньюмэны были высокие, красивые, еще бы, они ведь сами строили свое тело. Это была невероятная победа человека над природой. Теперь можно не только довольствоваться подаренной природой телом, а сделать себе именно ту внешность, которая тебе нравится, о которой мечтаешь, которую ты сам хочешь.

Раньше миллионы людей по всему миру мечтали изменить свое тело, свою внешность. Жители более обеспеченных стран страдали от лишнего веса. Они не могли перебороть свои аппетит. С каждым днем с тревогой смотрели на весы. Но, еда заменяла им другие удовольствия жизни. Еда была, в какой то мере, суррогатом счастья, которого эти неудовлетворенные жизнью люди жаждали. Но, еда разрушала их организм. Расплывшиеся формы тела смотрелись ужасно. «Мешок жира», «Жиртрест», «Скоро лопнет от жира»… как обидно! Как несправедлива природа? Зачем так мучить людей? Они в чем-то виноваты, кроме жажды счастья и удовольствия? И, вчерашние красавицы шли по улицам, нагруженные многими килограммами ненужного, даже противного жира.

Другие были некрасивы от природы. И, возникает вопрос, почему и кто делает некрасивых, и даже уродливых людей вроде меня? Природа? Бог? И, почему для человека так важна внешняя красота? Почему ежедневно по всему земному шару тратятся миллиарды долларов, для разной косметики, всяких там омолаживающих, и прочих процедур, делающих людей красивыми? За что наказана некрасивая девушка или женщина, или допустим, страшно комплексующий, но скрывающий все это от внешнего мира прыщавый молодой человек. И вот некрасивые с завистью смотрят на красивых от природы людей.

Красота, великолепная внешность, высокий рост, крепкое спортивное телосложение. Теперь это уже не было пустой мечтой, достаточно было идти в лабораторию по трансформации человека, пройти через процедуру перевоплощения. И, вот тебе, создай себе свое тело по своему усмотрению, тот рост, тот вес, те цвета кожи, ту внешность какую хочешь.

По всему миру с невероятной скоростью умножились центры перевоплощения и трансформации. Это был очень прибыльный бизнес – переделка человека! Почти каждый день тысячи, тысячи людей ложились в конвейеры перекодировки и перевоплощения. Процедура была вроде безболезненная. По телевидению выступали счастливчики уже превращенные в «ньюмэны». Интернет был полон сведениями о переделке тела. Умножавшиеся по всему миру с невероятной скоростью предприятия по переделке человеческого тела, назывались везде по разному: «Центры перевоплощения и трансформации»; «Фабрики по трансформации человека»; «Лабораторий перекодировки»; «Пункты переделки и перерождения» даже, «Предприятия нового дизайна человеческого тела».

Но, постепенно появилось емкое краткое слово «трансформинг». Очень удобное слово. «Ты не хочешь сделать себе трансформинг? Она оказывается уже прошла через трансформинг, в соседнем городе открылся трансформинг…»

Услуга эта постепенно дешевела и совершенствовалась. Были маленькие лаборатории, где в день трансформировались несколько человек. Были огромные предприятия, где каждый день десятки тысяч человек стали обладателями нового тела.

***

Я тоже с завистью смотрел на этих счастливчиков, их кожа имела чуть синеватый оттенок, а в остальном «ньюмэна» трудно было отличить от обычных людей. Красивые, высокие, молодые, гордые, они шагали по планете со счастливой улыбкой. Уже два года фабрики по всему миру выпускали миллионы новых, доселе невиданных людей.

Наконец, я решился. Я, даже не звонил в университет, в котором работал, не предупредил. Сел в поезд, поехал в Бельгию. Шел по улицам старого города, поспрашивал людей. Люди охотно разъясняли, показывали путь. И, я нашел, нашел центр трансформации, вот, оно неказистое трехэтажное здание. А я представлял себе все это по другому, что будет сверкающее современное огромное предприятие. А тут старинное здание с небольшой вывеской у двери.

В холле сидел мужчина охранник. По его указанию я поднялся на второй этаж. Меня принял молодой мужчина лет тридцати, лысый, очкастый, с надменным выражением лица. Внимательно выслушал с тем же холодным выражением.

– В первую очередь предупреждаю вас мистер, – сказал он, потом роясь в бумагах начал искать мою фамилию, которую записал в какую-то бумагу, когда я пришел.

– Юлиан, Юлиан Крез, – подсказал я.

– Извините, мсье Юлиан Крез. Наша лаборатория не дает вам никаких гарантий. Все риски вы должны взять на себя. Только на таких условиях мы можем приступить к перевоплощению вашего тела, – произнес он.

– Как, так? Это же отработанная технология. Через трансформацию прошли уже миллионы людей, – удивился я.

– Вы в самом деле не знаете? Во всех фабриках трансформации, во всем мире, вас обслужат только в том случае если всевозможные риски возьмете на себя, – холодным тоном сказал, этот невозмутимый человек.

– Разве существуют какие-то риски?

– Все может быть. Организм человека, тонкая штука.

– Ну, а как же, те миллионы, которые уже превратились в ньюмэнов.

– Они тоже рисковали, – невозмутимый человек пожал плечами.

Так, чем же я рискую, что я могу потерять? Жизнь? Здоровье?! Здоровья уже нет. Сплошные боли, жуткая бессонница, тяжелое, болезненное, некрасивое тело. Жизнь? Насколько эта жизнь мне нужна? Могу ли назвать жизнью это беспросветное существование. Где перспектива? Что я жду от будущего? Денег? Женщин? Удовольствия? Наконец, счастья? Не знаю, я совсем запутался. Все эти вопросы были без ответа.

– Я согласен, – сказал я.

– Что?!

– Согласен на все ваши условия. Даже, если вы убьете меня!

Меня все больше раздражал этот самодовольный придурок, играющий роль всемогущего доктора. Временами я готов был схватить массивный прибор на столе, и заехать по его непроницаемой роже. Или я так раздражен, потому что плохо спал?

– Не спешите, – сказал он. И, вытащил из стола, два пакета. В каждом были вложены огромные кипы бумаг. – Вот, возьмите.

– Что это?

– Это условия контракта, в двух экземплярах. Все положения тщательно разъяснены и прописаны. Вы должны самым тщательным образом прочитать их. Мы возьмемся за трансформацию вашего тела только в том случае, если вы будете безоговорочно согласны со всеми нашими условиями. Вы меня поняли?

Я взял стопку, это были два экземпляра контрактов. Я начал искать конец бумаги. Там были указаны реквизиты лаборатории и реквизиты клиента. Я прописал туда свои адрес и данные, потом подписал контракт. Затем, точно таким же порядком, подписал другой контракт.

– Что вы делаете? – удивился доктор. – вы же не прочитали его.

– Я согласен, – сказал я.

– Но вы должны прочитать. Самым тщательным образом.

– Я прочитал и подписал. Притом оба экземпляра. Что вам еще нужно от меня? – раздражаясь, гневно произнес я.

Доктор долго смотрел на меня. Потом, оправившись, сказал:

– Ну, хорошо, если вы так настаиваете, мы можем приступить к процедуре.

– Я настаиваю, приступайте, – сказал я.

– В контракте указано, что вы сегодня же можете проходить обследование. Если, отдел обследования утвердит вашу кандидатуру, вы завтра можете пройти через процедуру трансформации. Стоимость всей процедуры тридцать семь тысячь американских долларов, – сказал, холодный и расчетливый доктор.

– За такую сумму вы изменяете судьбу человека? – удивился я.

Потом, вытащив из кармана кредитную карточку, протянул доктору. Доктор, взяв мою карточку, вставил в аппарат, удивленно цокнул языком, потом, позвонил куда-то. Вошла молодая девушка.

– Джесси, проводите уважаемого профессора к отделу обследования.

***

До вечера меня промурыжили в отделе обследования, взяли всякие пробы, облучали какими-то лучами насквозь, считывали на компьютере какие-то параметры. Наконец, вечером, выдали разрешение. И я пошел в ближайший мотель. И, несмотря на страшную усталость, как всегда всю ночь не спал. Утром разбитый, раздраженный на весь мир, я пошел в лабораторию. Там меня раздели догола, положили в тележку, накрыли простыней, и потащили в операционный зал. И я оказался перед огромным устройством, похожим на тоннель. Мне дали какую-то маленькую розовую таблетку. Мозги мои затуманились.

Кто-то бубнил в стороне по бумажке:

– Профессор социологии Восточного университета Юлиан Крез. Возраст 68 лет. Женат. Состояние здоровья удовлетворительное. Противопоказании нет. Допускается к процедуре трансформации тела.

Это были последние слова, которые я услышал. Я впал в долгий сон. И, проснулся только через двенадцать часов. Была глубокая ночь. Я лежал в палате, где было всего три кровати.

Проснувшись, я почувствовал необычайную легкость в теле, как-будто я облегчал килограммов на пятьдесят. Голова была необыкновенно ясная. Я почувствовал какое-то невообразимое счастье, и радость. Чувство полета. Неизъяснимая легкость бытия. Мне хотелось петь, танцевать. Я жаждал увидеть свое новое тело и лицо. Какое оно, насколько я изменился?

Потихоньку встав, чтоб не разбудить соседей, я вышел в коридор. В коридоре было тускло, я пошел по длинному проходу, потом завернул на право. Навстречу мне шел невысокий, толстый человек с огромной лохматой головой. Это был я, точнее мое отражение в зеркале. Я был разочарован, ничего не изменилось, я как был так и остался. Только кожа моя приобрела некоторый синюшный оттенок.

***

Потом меня отправили в Испанию. Я заплатив двадцать пять тысяч долларов устроился в центр адаптации. Он назывался громко и солидно «Центр адаптации и обучения вновь прибывших ньюмэнов»!

На самом деле это был бывший курорт. Располагался он в очень красивом, живописном месте, на берегу Средиземного моря, с восточной стороны невысокие горы, холмы покрытые лесами. Маленькие речушки, лесные тропы. Был и свой водопад. С западной стороны бескрайнее, синее море.

Три высоких современных, красивых здания курорта расположились неподалеку от берега, на возвышении. Мы, ньюмэны, обычно любили гулять на тихих тенистых аллеях, заросших по обеим сторонам многовековыми деревьями. Были красивые цветники и фонтаны, просвечиваемые разноцветными огнями по темным звездным ночам. До обеда у нас были как у студентов несколько занятии, а после обеда обычно ньюмэны разделившись на небольшие группы, или по одиночке, ходили в горы. Или купались в море.