Текст книги "Счастье™"

Глава вторая

Эдвин де Вальв взял манускрипт с вершины бумажной башни. Под рукой лежала пачка отказов, готовых в любую минуту отправиться в путь.

Первое письмо от автора из Вермонта начиналось так: «Здравствуйте, мистер Джонс!» (Джонс – вымышленное имя, которым назывались все, если писатель звонил и требовал соединить его с «редактором по заключению контрактов». А надпись на корреспонденции «Мистеру Джонсу, срочно!» сигнализировала о том, что для данной рукописи лучшее место – стопка макулатуры.)

«Здравствуйте, мистер Джонс! Я создал художественный роман о…» Дальше Эдвин читать не стал.

От имени «Сутенир Инк.» хочу поблагодарить Вас за чрезвычайно интересное предложение. Но, к сожалению, после внимательного рассмотрения…

Эдвин взял следующую рукопись. «Уважаемый мистер Джонс, прилагаю свой роман „Луны Тхокстх-Акуогкснира“. Это первая часть трехчастной трилогии, которая…»

…после долгого обсуждения мы пришли к выводу, что Ваша книга, к сожалению, не отвечает насущным задачам издательства.

«Мистер Джонс! Мой блокбастер „Адвокат в бегах“ – стопроцентный бестселлер, гораздо лучше барахла, что пишет этот ваш крутой Джон Гришэм и по которому все с ума сходят. P.S. Я напечатал рукопись через один интервал, чтобы сэкономить бумагу. Надеюсь, вы не возражаете. :-)»

…желаем Вам найти издателя своего произведения и глубоко сожалеем о том, что не смогли пока предложить Вам контракт.

«Уважаемые господа, как мало мы знаем о техническом обслуживании холодильников, однако предмет этот имеет длинную и увлекательную историю».

…Возможно, стоило бы предложить ваше произведение издательствам «ХарперКоллинз» или «Рэндом Хаус» ? («Сутенир» уже много лет враждовал с «Харпер-Коллинз» и «Рэндом Хаус», и они постоянно переадресовывали друг другу свою макулатуру.)

«Уважаемый мистер Джонс, „Осторожно! Осторожно! Осторожно! Пригнись! Отходи!“ Раскаленные докрасна пули брызнули в голову агента Макдерьмита, привыкшего убивать не моргнув газом… Это начало моего приключенческого романа „Убить убийцу!“, набитого действием под завязку. Если хотите узнать, что дальше, придется просить у меня рукопись, тогда все сами увидите».

Но Эдвин уже вставил новый бланк «после тщательного рассмотрения» и об агенте Макдерьмите больше ничего не узнал.

Однако выражение «не моргнув газом» Эдвин не пропустил, решив повесить его на доску объявлений, куда помещали забавные вырезки и графоманские перлы. Эта коллекция была известна под названием «Стена Графоманов». Или «Перлы в навозе». Или «Из мусорной кучи». В блистательной прозе встречалось, например, такое:

Она стояла на вершине холма, ее иссиня-светлые волосы развевались на сквозняке.

И вот еще:

– Какая абсолютная белиберда, – прошипел он.

А вот классика:

Она не сказала ни слова. Лишь прикусила нижнюю губу и облизала верхнюю, —

породившая бум среди редакторов: всячески гримасничая, они безуспешно пытались повторить описанный подвиг. «Неморгающий газ» агента Макдерьмита попадет на «Стену Графоманов», но и только. Эдвин вздохнул.

В каждый конверт с рукописями и заявками был вложен конверт с обратным адресом, что несколько облегчало тяжкую работу Эдвина: вскрыть, пробежать по диагонали, отбросить и вложить отказ. Полностью механизированное упражнение по литературной критике. Эдвин редко дочитывал первый абзац сопроводительного письма до конца, вообще не удостаивал вниманием то, что напечатано на ярко-розовой бумаге или матричным принтером, одними заглавными буквами или курсивом (было одно полностью и заглавными буквами, и курсивом – несомненно, в своем роде рекорд) или же с какими-нибудь невообразимыми шрифтами. В таких случаях он просто выуживал конверт с обратным адресом, вкладывал в него соответствующее «после тщательного рассмотрения» и бросал в коробку «Исходящие».

Это скорбный удел даже по макулатурным меркам. Эдвин отхлебнул холодный кофе, вскрыл последнюю рукопись – толстенную стопку бумаги в большущем конверте – и уже собирался отказать лишь на основании объема, когда в проем сунулась раздутая голова Найджела.

– Эдвин! Уже планерка. ОЗОС.

– Что за ОЗОС?

– Оторви Задницу От Стула. Босс ждет.

У Найджела должны были быть гладко зачесанные волосы и масленая улыбка, золотой зуб и ремень из змеиной кожи. Ему бы пошло. На самом деле одевался он безупречно – нарочито небрежно и вместе с тем изысканно. Из редакторов Найджел Симмс был самым обходительным, привлекательным и молодым. Но так казалось лишь составителям рейтинга (редакторам женского пола), причем только на фоне его коллег (редакторов мужского пола). В нормальном человеческом коллективе Найджел в лучшем случае выглядел бы средненько, а в этой клетке для кроликов, в категории «на одну позицию выше библиотекарей по остроумию и привлекательности» он сверкал подобно лощеному жеребцу. Эдвин ненавидел Найджела. Ненавидел по очень простым и банальным причинам. Ненавидел за то, что Найджел был отражением Эдвина в кривом зеркале, более гладкой, приятной и совершенной версией его самого. Ненавидел за профессионализм. За то, что Найджел не курил. В общем, за все.

Не то чтобы Эдвин де Вальв был неряхой. Отнюдь. Он всегда старался одеваться стильно или, по крайней мере, не слишком скучно. Одежда на нем сидела хорошо – примерно так же, как пиджак от «Армани» на вешалке. Проблемы начинались, когда ему приходилось снимать этот пиджак, или же надевать шорты с сандалиями, или – худший вариант – раздеваться при свидетелях и/или перед зеркалом. Собственная тощая фигура – сплошные руки-ноги, локти-колени – отравляла ему жизнь. Однажды Эдвин даже пережил сильный, почти нервный, полугодовой приступ бодибилдинга и белковых коктейлей, пытаясь «накачаться» и стать «мачо». Как лихорадочное помрачение рассудка. Кожу он смазывал маслом, тягал штангу и выжимал над головой невообразимые тяжести, пока не начинали дрожать ноги, спину не схватывало, а на лице не выступали комические гримасы Халка Хогана (но не с таким артистическим блеском) – и все это под ободряющую ругань тренера-кроманьонца со стероидными узлами мускулов. Несколько раз ему грозило кровоизлияние в мозг, каждый вечер он еле приползал домой – и ради чего? Да, теперь он был не тощим, а жилистым и тощим. Мускулов не прибавилось – они похудели. «Как освежеванный лемур», – вздыхал Эдвин, глядя на свое голое тело в зеркале.

Найджел Симмс выглядел как модель на заднем плане снимков в журнале мужской моды: для обложки не очень, а для фото внутри сойдет. Эдвин же напоминал хиляка из стародавних рекламных комиксов Чарлза Атласа – того, что на картинке «до». Парня, которому до скончания веков будут пинать в лицо песок.

– Еще одна. – Эдвин взглянул на последнюю рукопись в стопке. – Ладно. Я быстро.

Он вытащил ее из обертки. Толстая, не меньше двух стопок писчей бумаги, больше тысячи страниц. Господи. И ради этого гибнут деревья… Письмо (да и вся рукопись – Эдвин специально ее пролистал) оказалось отпечатано на старой машинке. Зрелище так удивило Эдвина, что его рука с бланком отказа повисла в воздухе. Он обратился к титульному листу. «Что мне открылось на горе», – написал какой-то Раджи Тупак Суаре. По всей странице – Эдвин чуть не загоготал – разбросаны маленькие наклейки с маргаритками (маргаритки, с ума сойти!), а внизу от руки приписано: «Живи! Люби! Учись!»

Эдвин фыркнул. «Живи! Люби! Учись!» В голове уже вертелся ответ: «Пошел! Ты! На хуй!» Он достал сопроводительное письмо и углубился в чтение:

Дежурному по макулатурной куче, то есть Вам – тому, кто сейчас читает мое письмо, возможно, издевается над светлым жизнеутверждающим девизом, сидя в своем офисе, в унылом и сером офисе, или, возможно, даже не в офисе, даже не в унылом и не сером – возможно, это каморка, крохотная комнатенка среди комнатенок побольше, Вы сидите там, безымянный и несбывшийся, как Ваши надежды и мечты, которые Вы заперли в этой каморке, шепчете их ночью, чтобы никто не услышал. Никто, кроме Господа. Если Он существует. А если нет? Тогда что? Пустота, лежащая в центре Вашего бытия, не остается незамеченной, она лишь придавлена, удерживается на привязи… Впрочем, Вы и сами это знаете, верно?

Сердце Эдвина еле заметно сжалось. Улыбка исчезла, по коже побежали мурашки, его передернуло. Так бывает, когда знаете, что за вами следят, и Эдвин едва не кинулся задергивать шторы и забираться под стол. К счастью, в каморке не было окна, поэтому ему не грозили ни любопытные, ни случайная пуля снайпера, ни – того хуже – вид на город.

Мой рецепт человечеству – назвать его «книгой» было бы неверно – результат семимесячного уединения высоко в горах Тибета, где дни напролет я сидел, глубоко погрузившись в медитацию, без пищи и воды. Постепенно мне открылись взаимосвязи проблем человечества и их решение. Итак, они перед Вами. Я предоставляю Вам право публикации этого важнейшего труда. Для чего моя «книга»? Она принесет счастье всем, кто ее прочитает. Она поможет похудеть и бросить курить. Излечит от пристрастия к азартным играм, алкоголю и наркотикам. Позволит людям обрести душевное равновесие. Научит высвобождать интуитивную творческую энергию левого полушария, верить в себя, обретать утешение, зарабатывать деньги, радоваться жизни, а также гармонизировать сексуальную жизнь (благодаря моему открытию Любовной Техники Ли Бока). Читатели станут более уверенными, спокойными, умиротворенными, не такими одинокими. Кроме того, «книга» поможет улучшить осанку и грамотность, придаст смысл и подарит цель жизни. В ней есть все, что нужно людям, все, чего они жаждут. Она принесет счастье всему миру.[3]3
  Слово «счастье» несколько раз подчеркнуто шариковой ручкой. Внизу письма – новая россыпь маргариток.


[Закрыть] Человек в маленькой серой каморке, я предлагаю тебе Свет. Истинный Свет. Искренне Ваш, Тупак Суаре.

Уважаемый мистер Суаре! Это, конечно, неподражаемо. Не знаю, кто внушил Вам мысль, что самый верный способ напечатать Вашу рукопись – оскорбить редактора такого замечательного и преуспевающего издательства, как «Сутенир Инк.». (Кстати, я сижу в просторной комнате, отделанной полированным дубом, из окна открывается вид на океан, а не в какой-то унылой серой каморке, как Вы самоуверенно утверждаете.) Я хотел было отослать обратно Ваш машинописный сборничек дурацких самонадеянных советов, но, видя, что Вы – явно сбрендивший, невменяемый, полоумный псих, я лучше Вашей рукописью подотру…

Конечно же, Эдвин этого не написал. Нет. Сунул в конверт еще один стандартный отказ, в котором мистеру Суаре сообщалось о «неутешительном решении» и предлагалось отправить данную рукопись – и, разумеется, все остальные, которые, возможно, у него имеются – в «ХарперКоллинз» или «Рэндом Хаус». «Напишите, что вас направили из „Сутенира“», – накорябал Эдвин в конце.

Однако что-то необычное было в тоне того письма. Завораживающее и зловещее, сродни страху, когда незнакомый прохожий на улице вдруг произносит ваше имя. Эдвин напомнил себе, что из горы макулатуры извлекались великие книги. И дьявольские тоже. «Энн из Грин-Гейблз» выудили из самотека. Как, согласно легенде, и «Майн Кампф». И это имя, это имя: Тупак Суаре. Где он его слышал?..

– Эдвин, давай скорее! – Мэй, казалось, еле сдерживается. – Мистер Мид ждет! Я выскочила под отвлекающим предлогом – якобы за папкой. Планерка уже идет, пошли!

Эдвин крутнулся на стуле и улыбнулся ей.

– Ого! Ты употребила в речи оборот «под отвлекающим предлогом».

– Скорее давай! Я пошла. – И убежала.

– Иду, иду. – Эдвин рылся в рукописи, пытаясь найти конверт с обратным адресом. Но его не было. Эдвин проверил упаковку, обшарил стол и даже посмотрел на полу – вдруг конверт выпал. Ничего нет. «Так ты еще и конверт не вложил? Ну и козел же ты, мистер Суаре». По издательским правилам, все рукописи без конверта с обратным адресом возвращаться не должны, но это блеф. Такие рукописи возвращали постоянно. Но не сегодня. На календаре понедельник, у Эдвина разыгралась язва, его ждет тупоголовый босс – да и сам Тупак Суаре уже порядком надоел. Эдвин запихнул раздутую рукопись и письмо обратно в упаковку, закрыл и накатом швырнул в мусорную корзину.

– И так много чести, – пробормотал он, схватил блокнот и выскочил из каморки. Вот и покончено с Тупаком Суаре. Так, во всяком случае, думал Эдвин.

Глава третья

Когда Эдвин вошел, планерка была в самом разгаре. То есть хорошие булочки уже расхватали. Он принялся копаться в жалких остатках – черника и бананы пошли в дело первыми, оставалась никого не прельщавшая гадость из отрубей, цуккини и тыквы, – и тут всемогущий мистер Мид оторвался от своего диапроектора и одарил Эдвина назидательной отеческой улыбкой:

– Эдвин! Как приятно, что ты к нам присоединился.

Мистер Мид – бэби-бумер в худшем смысле это-го слова. Ему перевалило за пятьдесят, а он все пытается – как бы сказать точнее? – хипповать. Или вроде того. Сам носит на работу джинсы, но другим не разрешает. (Как бы в знак того, что он не «застегнут на все пуговицы», что он – «мужик что надо», или какую другую хрень.) Мистер Мид лысел, и его жидкие седые волосы – говорят, крашеные, поскольку натуральная седина выглядела у него не очень естественно, – были схвачены сзади в тугой маленький хвостик, похожий «на пенис чихуахуа», по незабвенному описанию Эдвина. И как любой лысеющий бэби-бумер, мистер Мид отрастил бородку в качестве компенсации (или по рассеянности – трудно сказать). Он носил очки какой-то жуткой восьмиугольной формы, как бы стремясь показать, что их обладатель идет и ногу со временем как в области оптической моды, так и – в расширительном смысле – в политике, бизнесе и жизни. Мистера Мида Эдвин терпеть не мог. Ненавидел он многих, но особенно – мистера Мида в его вельвете, при галстуке и с вечным выражением «Я рассказывал вам об истинном духе Вудстока?» на морде. А особенно Эдвин ненавидел, когда мистер Мид указывал на его плохое поведение на работе, неаккуратность, молодость и неопытность. Да, Эдвин плохо себя ведет. Да, он неаккуратный и неорганизованный. Но зачем так глумливо это подчеркивать?

Мистера Мида звали Леон, но все знали, что он просто-напросто Леон, ударение на первом слоге – обычная показуха. Однако фамилия босса поражала Эдвина – настоящая эмблема бэби-бумера, приторная на слух, прекрасная характеристика всего поколения.

И вот когда Эдвин, дрейфуя в придавленном тупостью собрания расположении духа, ковырялся в отрубях с тыквой и старался не клевать носом от скуки – тут-то он и почувствовал, что все уставились на него и ждут, что он скажет. Напомнило ощущение от письма, приложенного к рукописи о горе (название уже стерлось с доски его сознания). Но сейчас это было уже не предчувствие.

Когда Эдвин поднял глаза, все присутствующие – Мид с покровительственной улыбкой на лице, Мэй в паническом смятении и Найджел со зловещей усмешкой, – все до единого очень внимательно на него смотрели.

– Ну? – сказал мистер Мид.

Всего-то один слог, но как тяжело и влажно он улегся на разум Эдвина. Он принялся судорожно рыться в своей кратковременной памяти, тщетно пытаясь привязать к себе то, о чем шел разговор. Блокнот бесполезен – там лишь кучерявые каракули и вдохновляющие девизы наподобие «чихуахуа» и «блабла-бла-бла». Он взглянул на Мэй. На ее лице читалось такое напряженное ожидание, будто у нее с минуты на минуту начнутся роды. Пауза уже не на сносях. Это полная программа: на подходе тройняшки, где наркоз? вызовите «скорую» кто-нибудь!

– Да? – ответил Эдвин.

Мистер Мид обнаружил непредвиденную дыру в осеннем каталоге. Уже шесть или семь лет в октябре «Сутенир» публиковал книги некоего доктора из Джорджии, известного под псевдонимом «мистер Этик»: один год – «Путеводитель по этике для каждого», другой – «Введение в этику для современного руководителя», потом – «Как вести этическую жизнь в нашем безумном запутанном мире» и так далее. (Чем больше мистер Этик преуспевал, тем длиннее становились названия, а содержание – жиже. Говорили, будто последнюю книгу он диктовал секретарше по утрам во время бритья.) Его новейшее творение – «Семь привычек высокоэтичных людей – и какие уроки жизни они могут вам преподать!» – находилось на стадии технической редактуры. Но две недели назад Этика задержала за уклонение Налоговая служба, и ему, несмотря на чистосердечное признание, грозил срок от восьми до десяти лет. Издание целой серии книг Этика по самосовершенствованию приостановлено. Но при чем тут Эдвин, непонятно.

– Мы ждем. – Мистер Мид по-прежнему улыбался.

– Ждете, сэр?

– Твоих предложений.

– Моих предложений?

– Именно, твоих предложений. Помнишь, перед моим отъездом на прошлой неделе мы немного поболтали? Я спросил, как поживает твоя тетушка, ты сказал, у нее все хорошо. Мы поговорили о том, что выход следующей книги мистера Этика откладывается. Я сказал: «Черт возьми, чем заполнить дыру в каталоге?» А ты ответил: «Не беспокойтесь. У меня на осень есть отличная книга по самосовершенствованию». На что я сказал: «Потрясающе! Расскажешь об этом, когда вернусь». А ты сказал: «Конечно!» Что, неужели ничего не помнишь?

– Но у меня нет тетушки.

– Господи, да при чем тут тетушка! Итак, чем нас обрадуешь? – Мистер Мид посуровел. Его терпение явно подходило к концу.

Эдвин с трудом сглотнул, почувствовал, как бьется пульс в висках, и дрожащим голосом вымолвил:

– Да, сэр. Я тут кое над чем работаю.

– Над чем же?

– Это… м-м-м… книга. Очень интересная. Вот с чем я сейчас работаю. С книгой.

– Продолжай, – подбодрил Мид. Найджел зловеще улыбнулся:

– Да, пожалуйста, продолжай. Нам всем очень интересно.

Эдвин откашлялся, стараясь сохранять спокойствие:

– Эта книга о том, как похудеть.

– Таких много, – сказал Мид. – В чем изюминка?

– Ну… еще она о том, как бросить курить.

– Дешевка для супермаркетов. Нам нужен бестселлер по самосовершенствованию, большой формат, мягкая обложка. Реальное мясо. А ты говоришь – похудание и курение. Меня тут не было почти две недели, и у тебя не появилось ничего приличнее?

– Нет, появилось. Там еще говорится о том, как улучшить половую жизнь. Называется это, кажется, Техника Ли Пока – или, может, Ли Бока. Настоящий переворот. Новое слово в сексе.

Мид нахмурился, но одобрительно:

– Секс. Мне нравится.

И Эдвин понял, что удача ему улыбнулась. Все пошло как по маслу: чем больше он заливал, тем больше воодушевлялся Мид, тем задумчивее хмурился и тем энергичнее кивал.

– Еще эта книга о том, как зарабатывать деньги.

– Прекрасно.

– …как самореализоваться. И достичь внутренней гармонии.

– Отлично, отлично. Дальше.

– …как поверить в собственные силы, приобрести уверенность в себе и стать более чутким, а еще там… в общем… советы для фондовой биржи. Все, что хотите. Деньги. Секс. Похудание. Счастье.

– Слушай, а мне нравится, – сказал Мид. – Универсальное совершенствование!

Сидевший напротив Найджел заулыбался зловещее некуда – вылитый Люцифер во плоти. Мистер Мид сиял. Мэй нервничала. Эдвин чувствовал, что сейчас упадет в обморок.

– Великолепно, – сказал Мид. – К следующему понедельнику, когда я вернусь, пусть книга лежит у меня на столе. (Мид пребывал в вечных разъездах – то на симпозиум поддержки книгоиздания, то на Франкфуртскую книжную ярмарку.) – Кстати, как, ты сказал, называется?

– Называется?

– Ну да, называется. Как?

– В смысле, каким будет название книги?

– Не будь таким тупым. Конечно, название книги, чего ж еще? Как ты ее назовешь?

– Она м-м-м… называется э-э… «Что мне открылось на горе».

– На горе? Не понимаю. На какой еще горе?

– На горе, сэр. На очень высокой горе. В Непале. Или в Тибете. Автору там многое открылось. Отсюда, собственно, и название.

– «Что мне открылось на горе». – Мид потер подбородок. – Нет, не то. Совсем не то. Нет блеска.

– Можно вынести в заглавие основные темы. Например: «Клевый секс, стройная фигура, большие деньги». Разбросать там восклицательных знаков, чтоб выразительнее, или даже…

– Нет-нет, слишком много слов. Длинные названия на сегодняшнем рынке не в ходу. Нужно короткое и точное. Может, один емкий образ. Или аллюзия на известный фильм. Чтоб намекало читателю на предстоящее «волшебное путешествие». Вроде «Волшебник из Страны Оз».

– Или «Вторжение бешеных стручков», – прошептал Эдвин.

– Что касается особенностей длины названия, – продолжил Мид, – «Паблишерс Уикли» за прошлый месяц напечатал обзор названий нон-фикшн. Получилось, что среднее количество слов… сколько, Найджел?

– Четыре целых шесть десятых.

– Вот-вот, 4,6. Оптимально для удачного названия нон-фикшн. Будем придерживаться этих параметров, договорились?

– А что такое, по-твоему, шесть десятых слова? – спросил Эдвин. – Отвечай, безмозглый, крашеный, облезлый, сбрендивший придурок! – Но так формулировать вопрос Эдвин не стал. – Шесть десятых, сэр?

– Именно. Имеется в виду… – Мид на секунду задумался. – Ну, как бы сокращение. Или предлог. Определенный или неопределенный. Или подожди-ка! Слово через дефис. Получается 1,6 слова, верно?

Далее последовала длинная бестолковая дискуссия на тему: артикль – это целое слово или шесть десятых?

– Вероятно, – продолжал Мид, – надо провести собственное исследование. Взять среднее количество слов в названиях из десяти последних каталогов и разделить на 0,6.

– Я сейчас же займусь этим, мистер Мид, – пообещал Найджел, лихорадочно царапая в блокноте эту белиберду. (К вечеру Мид все равно позабудет о своей просьбе начисто.)

– Отлично. И не забудь префиксы, Найджел. Не стоит их исключать. Они могут войти в эти шесть десятых.

– Выделю их в отдельную подглавку, – сказал Найджел.

– И помните: объем книги должен составлять триста восемьдесят три страницы. Таков средний показатель для современных бестселлеров. Объем следует подгонять под – сколько я сказал? триста восемьдесят три. Понятно, Эдвин?

Но к этому времени тот уже привязал веревку к стропилам и безжизненно болтался на ее конце. Мид обратился к Мэй:

– Ну как? Что ты об этом думаешь? Только честно.

– Вряд ли нам стоит тратить на это столько времени.

– Да. Ты права. Мы тратим уйму энергии, ссорясь по мелочам. – И пренебрежительно махнул на Эдвина. – И зачем он только поднял эту тему? Соберись, Эдди. Вот чего не хватает твоему поколению. Собранности. Мне вспоминаются аналекты Конфуция – они были сильно в ходу во времена моей юности. Кажется, я был тогда в Вудстоке – или в Сельме. Но отголоски до сих пор со мной. Безусловно, его лучше читать в оригинале, но суть в том, если угодно, что В любой иерархии… или нет, погодите, мне, кажется, вспомнился принцип Питера, а не Конфуций…

– Сэр? – Мэй попыталась вернуть беседу в русло реальности. – Мы обсуждали изменения в осеннем каталоге.

– Ах да, осенний каталог… Именно. Верная мысль, Мэй. Хорошо, что подняла вопрос. Итак, как известно, выпуск серии мистера Этика заморожен на неопределенное время, так что придется засучить рукава и тащить себя из болота, бла-бла-бла-бла, пенис чихуахуа.

Эдвин уже выключил назойливую болтовню – точно так же поворотом колесика глушишь белый шум проповедника-фундаменталиста. Хотя до конца планерки он просидел за фасадом спокойствия, сердце его сжималось в паническом ужасе. Попался. Сам себя загнал в угол, опечатал все выходы, запер дверь и проглотил ключ. Только один человек теперь мог его спасти: Тупак Суаре.

– …именно тогда я решил посвятить свою жизнь чему-то более важному, более высокоморальному. – Мид заканчивал очередную назидательную повесть из жизни. – С тех пор я не оглядываюсь назад. Никогда.

Эдвин еле сдержался, чтобы не вскочить на ноги, безумно аплодируя и выкрикивая: «Браво! Браво!»

Шестидесятые не умерли – они стали просто очень, очень нудными.

Когда собрание кончилось, Найджел догнал Эдвина.

– Отличная презентация, Эд. Что это? «Делает деньги, прекрасно на вкус и лечит рак»?

– Иди отлей, Найджел.

– Это будет лужа, в которую ты только что сел. Эдвин обогнал Найджела, а тот остановился и весело крикнул:

– Она, кстати, вполне здорова! Эдвин обернулся:

– Кто?

– Моя тетушка Присцилла. У нее все хорошо. Оказалось – легкая простуда. В любом случае, удачи! Похоже, твой проект намного интереснее моего.

Вот скотина.

– Чао! – И Найджел скрылся у себя в кабинете. Там, где есть вид из окна.

Эдвин поплелся к себе, бормоча под нос страшные клятвы и ругательства в духе короля Лира: «Я им покажу. Они у меня узнают». В каморке его ждала Мэй.

– Знаешь, – она оглядела стены, – никто ведь не запрещал вешать плакаты или добавлять личные штришки. Мистер Мид это поощряет. Говорит, это «воспитывает спонтанность работника». Честное слово, твой кабинетик – самый голый, самый…

– Это протест, – ответил он. – Я против цветочков, шариков, детских фото и вырезанных из газет комиксов.

– Очень по-дзенски. – Мэй села на стол, оперлась локтем о пачку рукописей, готовых отправиться в обратный путь. – Рассказывай. «Что мне открылось на горе». Из какой шляпы ты ее достал? Я про это ничего не знаю, а ведь я распределяю почту. Только не говори, что все придумал. Ведь это не так?

– Мэй, пойми. Мне больше ничего не оставалось.

– Эдвин, пошли к мистеру Миду прямо сейчас, все ему объяснишь: в минуту слабости, в приступе утренней усталости после выходных ты…

– Слушай. Я думаю, все получится. Помнишь, как ты брала меня на работу? Помнишь мое первое задание? Редактировать «Куриный бульон для жаждущего сердца» – самую успешную серию по самопомощи. Помнишь, что ты мне сказала тогда? «Не волнуйся, книги сами пишут себя. Люди присылают поучительные случаи из жизни, а так называемые авторы компонуют все эти слюни и сопли и дают броское название. А редактор лишь проверяет пунктуацию и орфографию». Раз плюнуть. И что случилось потом? Всего вторую неделю я мучился с этим «Бульоном» – вторую неделю, – и тут заявляются авторы, загорелые и скорбные, с ног до головы в золоте. И говорят: «Произошла загвоздка». Это про «Бульон» № 217: «Куриный бульон для плоских стоп». А в чем дело? «Беда. Иссякли трогательные истории о детишках, больных раком костей. Кончились поучительные случаи из жизни. Запас исчерпан». И что я сделал? Что я сделал, Мэй?

– Знаешь, не люблю, когда повествование строится на диалоге.

– Я прибежал к тебе плакаться? Сдался? Признал поражение? Нет. Я выслушал их и сказал: «Все ясно, джентльмены. Есть только один выход из положения – подделка». Порылись в архивах, взяли по два самых незапоминающихся анекдота из предыдущих двухсот шестнадцати выпусков и упаковали под заголовком: «Самая большая тарелка разогретых остатков для страдающей души». Помнишь, что было дальше?

– Да, – сказала Мэй, – помню.

– Семнадцать недель в списке бестселлеров «Тайме». Семнадцать недель, черт побери! На две недели дольше «Балканского орла». Семнадцать недель – и никто, ни один читатель, рецензент или чертов книготорговец ничего не заподозрил. Не поняли, что мы просто перемешали старый материал! И не говори, что у меня не получится. Здоровье, счастье и горячий секс? Раз плюнуть. Я все сделаю, Мэй. У меня все получится.

– Эдвин, но у тебя всего неделя. Мистер Мид ждет рукопись после возвращения, а тебе нечего показать. Совсем нечего.

– А вот здесь ты ошиблась. Кое о чем ты и не догадываешься. Есть такая рукопись! – Эдвин вышел из-за стола и театральным жестом запустил руку в мусорную корзину.

Корзина была пуста.