Текст книги "Сердце Ангела. Преисподняя Ангела"

Глава 29

По пожарной лестнице я спустился не торопясь: на сегодня физзарядки достаточно. Добравшись до холла, сразу прошел в бар «Карнеги». Я всегда пропускаю стаканчик, когда нахожу труп. Так сказать, старая семейная традиция.

В баре был «счастливый час» и, следовательно, аншлаг. Я протолкался к стойке и заказал двойной «Манхэттен» со льдом. Сделав изрядный глоток, взял стакан и, шагая по чужим ногам, стал продираться в обратном направлении к телефону-автомату.

Я набрал номер Епифании. Мой стакан уже опустел, а на другом конце так и тянулись бесконечные гудки. Я повесил трубку. Скверно, очень скверно. Последний раз такие вот гудки я слушал перед визитом к Маргарет Крузмарк, ныне покойной, взрезанной на манер рождественского гуся. Я оставил пустой стакан на полочке под автоматом и пробился на улицу.

В полквартале от меня остановилось такси и высадило кого-то возле похожего на мечеть Центрального театра. Я крикнул водителю, чтобы не уезжал, и тот не стал закрывать дверь. В небольшом состязании с напористой дамой, мчавшейся через дорогу и яростно махавшей зонтиком, я пришел первым.

В ответ на просьбу отвезти меня на угол Сто двадцать третьей и Ленокс-авеню негр-водитель и глазом не моргнул. Очевидно, решил, что я хочу расстаться с жизнью, и рад был напоследок содрать с покойничка. Мы ехали в полном молчании. Из транзистора на переднем сиденье остервенело тараторил ведущий: «Суперпрямая трансляция, интернациональная сенсация…»

Через двадцать минут негр высадил меня напротив аптеки мисс Праудфут и умчался под звуки ритм-энд-блюза. Аптека была по-прежнему закрыта, и длинная зеленая штора на двери висела как поникший флаг разбитой армии. Я долго и безрезультатно стучался и гремел ручкой – никого.

Вспомнив, как Епифания говорила, что у нее квартира над аптекой, я прошел по Ленокс до входа в само здание и изучил почтовые ящики. На третьем слева было написано: «Праудфут – 2-Д». Дверь была не заперта, и я вошел внутрь.

В узком коридоре с кафельными стенами пахло мочой и варящимися свиными ножками. По иззубренным от старости мраморным ступеням я поднялся на второй этаж. Где-то наверху спустили в туалете воду.

Квартира Епифании была в дальнем конце площадки. На всякий случай я позвонил в дверь, но мне никто не открыл.

Замок был ерундовый: у меня к нему подходило с полдюжины болванок. Я надел резиновые перчатки и открыл дверь, инстинктивно принюхиваясь, не пахнет ли эфиром. В большой угловой гостиной окна выходили и на Ленокс и на Сто двадцать третью. Здесь стояла недорогая практичная мебель и красовались африканские резные штучки.

Кровать в спальне была аккуратно застелена, справа и слева от туалетного столика из пестрого клена гримасничали две маски. Я осмотрел платяной шкаф и ящики комода, но ничего не нашел, кроме одежды и личных вещиц. На прикроватном столике стояло несколько фотографий в серебряных рамках. С них смотрела женщина с тонким, надменным лицом: та же, что у Епифании, нежная грусть в изгибе рта, но нос площе и глаза другие – распахнутые, безумные глаза одержимой. Это была Евангелина Праудфут.

Евангелина приучила дочь к порядку. На кухне было чисто, все стояло на своих местах. Ни грязных тарелок в раковине, ни крошек на столе. Единственный признак человеческого присутствия – свежие продукты в холодильнике.

В последней комнате было темно как в пещере. Выключатель не работал, и я зажег фонарик. Поскольку мне вовсе не улыбалось споткнуться об очередной труп, я прежде всего осмотрел пол. Очевидно, когда-то давно это была вторая спальня, но теперь и стены, потолок, и даже оконное стекло были выкрашены в густой темно-синий цвет. Поверх синевы вилась неоновая радуга росписи. На одной стене сплетались цветы и листья, на другой резвились грубо нарисованные рыбы и русалки. С потолка смотрели месяцы и звезды.

Это был храм вуду. К дальней стене был пристроен кирпичный алтарь, уставленный рядами глиняных горшочков с крышками и похожий на ярмарочный прилавок. В центре его стоял тонкой работы чугунный крест, увенчанный потрепанным шелковым цилиндром. Сбоку был привешен деревянный костыль. Множество оплывших свечей лепилось к кирпичу под аляповатыми литографиями с изображением католических святых. Кудрявые от времени листки были похожи на древние рекламные плакаты. Перед алтарем в пол была воткнута ржавая сабля. Я тронул ее, и она слегка покачнулась.

На полке рядом с несколькими гремушками из тыквы и парой железных кастаньет теснились разноцветные бутылочки и кувшинчики. Над алтарем почти во всю стену был с детской наивностью нарисован грузовой пароход.

…Епифания в белом платье поет и стонет, живым сердцем бухает барабан, гремушки шепчут, словно змеи в сухой траве. Ловкое движение маленькой руки – и яркий алый фонтан.

Выходя из хамфо, я приложился головой о пару нарядных, обтянутых кожей тамтамов, подвешенных к потолку.

В шкафу в коридоре ничего не обнаружилось, зато, вернувшись в кухню, я заметил узкую лестницу, ведущую в магазин. Я спустился вниз, прошел в заднюю комнату и порылся в сушеных кореньях, порошках и травах, не очень-то представляя, что именно ищу.

В торговом зале было полутемно и пусто. На стеклянной столешнице прилавка высилась стопка нераспечатанных конвертов. Я зажег фонарик. Там был телефонный счет, несколько писем от поставщиков лекарственных трав, стандартное машинописное обращение от конгрессмена Адама Клэйтона Пауэлла и листовка какой-то медицинской организации, помогавшей беременным. В самом низу лежала картонная афишка. Мое сердце сделало сальто-мортале: с афишки на меня глянул Луи Цифер.

На нем был белый тюрбан. Его кожа была отшлифована пустынным ветром. Над портретом была надпись: «Эль Сифр, повелитель неведомого». По нижней кромке шли строчки: «В субботу, 21 мая 1959 года достославный и всеведущий Эль Сифр будет говорить с прихожанами в Новом храме надежды по адресу: Восточная 144-я улица, 139. Начало в 20:30. Вход свободный. Добро пожаловать».

Я припрятал афишку в дипломат: как не пойти, коли даром.

Глава 30

Я запер квартиру, дошел до Сто двадцать пятой улицы и поймал такси напротив кафе «Пальма». Пока мы ехали по Вестсайдскому шоссе, у меня было достаточно времени для размышлений. Гудзон был черней ночного неба. Ярко освещенные трубы шикарных лайнеров светились на фоне складов на пристани, словно корабли собрались на морской карнавал.

Карнавал смерти! Вниманию почтеннейшей публики предлагается смертельный ритуал вуду! Спешите, не то опоздаете на ацтекское жертвоприношение! Впервые на арене, спешите, спешите!

Не дело, а цирк шапито. Ведьмы и ясновидящие. Клиент, наряженный как арабский шейх. И я – деревенский пентюх посреди карнавала, ошалевший от фокусов и ярких огней, смотрю на экран в театре теней и не могу понять, что движет фигурками.

Надо было найти бар поближе к дому, так, чтобы потом доползти до собственной двери. «Серебряный брус» на перекрестке Двадцать третьей и Седьмой авеню вполне подходил. Как я попал домой после закрытия – не помню, может, на четвереньках. Как нашел свою кровать – тоже загадка. В ту ночь сны казались живей яви.

Мне снилось, будто я очнулся от глубокого забытья из-за криков под окнами. Я встал и, раздвинув занавеску, увидел, что улица полна людей. Толпа выла и металась, словно худой и жилистый зверь. Сквозь нее пробиралась на шатких ногах древняя кляча, влачащая двухколесную повозку. В повозке сидели мужчина и женщина. Я достал из дипломата бинокль: женщина была Маргарет Крузмарк. Рядом с ней сидел я.

И вот благодаря мгновенному волшебству сна я уже еду в тряской повозке, вцепившись в необструганный деревянный брус, а вокруг злым морем беснуется толпа. Маргарет лукаво и жарко улыбается мне. Мы сидим так близко, это так похоже на объятие. Что же это? Она ведьма, и ее везут на костер? А я? Кто я? Палач?

Повозка едет дальше, и вот над головами поднимается знакомый силуэт гильотины, установленной на ступенях общежития для христианской молодежи.

Франция. Царство террора. Неправедно осужденные.

Повозка дрогнула и встала. Чьи-то руки протянулись к Маргарет, грубо стащили ее с шаткого сиденья. Толпа затихла. Маргарет дали самой взойти на эшафот.

В первых рядах зевак и революционеров я заметил человека в черном с пикой в руке. Это был Луи Цифер. Его лихо надвинутый фригийский колпак украшала яркая трехцветная кокарда. Увидев меня, он салютовал мне пикой и отвесил насмешливый поклон.

Я не видел, как это случилось. Прокатилась барабанная дробь, упал нож гильотины. Когда я поднял глаза, палач стоял спиной ко мне, подняв над ликующей толпой отрубленную голову Маргарет. Кто-то выкрикнул мое имя, и я слез с повозки, чтобы было куда поставить гроб. Цифер оскалился: он наслаждался зрелищем.

Доски эшафота напитались кровью. Я повернулся лицом к хохочущей толпе, поскользнулся и чуть было не упал. Солдат подхватил меня под руку и почти что нежно подвел к гильотине. «Лягте, сын мой», – сказал кюре.

Я опустился на колени для последней молитвы. Палач стоял рядом. Вдруг налетевший ветер откинул край его черного капюшона, и я узнал напомаженные волосы и злую усмешку Джонни Фаворита.

Я очнулся с воплем и не сразу расслышал телефонный звонок. Я рванулся к трубке и вцепился в нее, как утопающий в спасательный круг.

– Алло… алло! Мистер Ангел?

Это был Герман Штрейфлинг, мой любимый поверенный.

– Слушаю. – Язык мой словно распух и еле поворачивался во рту.

– Боже мой, где вы пропадаете? Я вам уже несколько часов звоню в контору.

– Я спал.

– Спали?! Но уже почти одиннадцать!

– Я вчера поздно закончил. Я детектив, а не юрист с Уолл-стрит. У меня свое расписание.

Если Штрейфлингу не пришлось по вкусу мое замечание, у него хватило ума этого не показать.

– Разумеется, каждый работает, как считает нужным.

– А что за срочность такая, что нельзя было сообщение оставить?

– Вы, кажется, вчера говорили, что хотите встретиться с господином Цифером?

– Да.

– Так вот, он приглашает вас сегодня отобедать.

– Где? Там же, где в прошлый раз?

– Нет. Господин Цифер полагает, что вы были бы не против встретиться с ним в «Ле Вуазен». Это на Парк-авеню, дом 575.

– Когда?

– В час. Если вы сейчас снова не заснете, то еще успеете.

– Еду.

Штрейфлинг повесил трубку без своих фирменных любезностей.

Я сволок с постели свой агонизирующий полутруп и похромал в ванную. Двадцать минут под горячим душем, три кружки черного кофе – и вот я уже почти человек.

Я облачился в идеально отутюженный шерстяной костюм кофейного цвета и свежайшую белоснежную рубашку. Я повязал незапятнанный галстук. В таком виде я не ударил бы в грязь лицом в шикарнейшем из шикарных французских ресторанов.

Я поехал по Парк-авеню в сторону центра, нырнул в бывший железнодорожный тоннель под холмом Мюррей и двинулся по эстакаде, с двух сторон огибающей Центральный вокзал подобно раздвоенной горной дороге. В четырех кварталах впереди возвышался готический шпиль Нью-Йорк Централ-билдинг – восклицательный знак посреди Парк-авеню. Эстакада скользнула в арку под зданием и влилась в верхнюю часть авеню, где на месте каньона кирпичных и каменных стен вырастали понемногу стерильно-стеклянные Кордильеры.

Я нашел свободное местечко на углу Шестьдесят третьей и Парк-авеню неподалеку от церкви христианской науки, припарковал машину и перешел авеню в восточном направлении. Хотя на козырьке над окнами «Ле Вуазен» горделиво красовалась надпись: «Парк-авеню, 575», вход был все же с Шестьдесят третьей улицы. Я сдал в гардероб пальто и дипломат и огляделся по сторонам. Вся обстановка до последнего гвоздя была под стать лощеным и преуспевающим завсегдатаям.

Метрдотель приветствовал меня сдержанно, но учтиво. Я сказал, что пришел на встречу с Цифером, и он провел меня мимо стойки с пирожными к столику у стены. Завидев меня, Цифер поднялся. На нем был синий клубный пиджак, свободные брюки из серой фланели и красно-зеленый фуляровый аскотский галстук[36]36
  Аскотский галстук – галстук с широкими, как у шарфа, концами.


[Закрыть]. Нагрудный карман пиджака украшала вышитая эмблема теннисного клуба, а на лацкане поблескивала золотая булавка в виде звездочки. Маленькой перевернутой звездочки.

– Рад вас снова видеть, Ангел. – Цифер крепко пожал мне руку.

Мы сели и заказали напитки. Я спросил бутылку привозного пива, дабы умилостивить похмелье, а Цифер – кампари с содовой. Пока несли наш заказ, мы говорили на темы, принятые в подобных случаях. Цифер сказал, что собирается на Страстной неделе отправиться в путешествие. Париж, Рим, Ватикан… Он сообщил мне также, что первый день Пасхи в соборе святого Петра – зрелище незабываемое, и что ему назначил аудиенцию сам Папа.

Я глядел на него безо всякого выражения и мысленно пририсовывал над его патрицианским лицом белый тюрбан. Эль Сифр, повелитель Неведомого, встречается с Его Святейшеством Папой Римским.

Когда принесли напитки, мы заказали обед. Цифер говорил с официантом по-французски, и я ничего не понял из их беседы. Сам-то я знаю ровно столько, сколько нужно, чтобы кое-как разобраться в меню. Я взял турнедо Россини и салат из листьев цикория.

Как только мы остались одни, Цифер перешел к делу:

– А теперь, мистер Ангел, будьте добры полный отчет.

Он улыбнулся и отпил немного рубиново-красного напитка.

– Да, – начал я, – рассказать есть о чем. На этой неделе много чего случилось, и, надо думать, кое-что еще предстоит. Во-первых, доктор Фаулер мертв. По мнению полиции, он покончил с собой, но лично я в этом сомневаюсь.

– Почему же? Вы его разоблачили, он мог поплатиться карьерой…

– Просто было еще два убийства, и оба связаны с моим расследованием.

– Как я понимаю, Джонатана вы не нашли?

– Пока нет. Зато я о нем много узнал и любовью не проникся.

Цифер помешал в высоком стакане особой палочкой.

– Вы думаете, он еще жив?

– Похоже на то. В понедельник вечером я был в Гарлеме, говорил с одним старым джазменом, с Эдисоном Свитом. Я нашел древнюю фотографию, где они с Джонни вместе выступают, и решил проверить: мало ли что. Я проследил за ним и выяснил, что он член городской секты вуду. У них там все как полагается: тамтамы, жертвоприношения, весь набор. В сороковые годы Джонни тоже этим занимался. Он жил с их жрицей, Евангелиной Праудфут, и вся эта чертовщина сильно его занимала. Мне об этом Свит рассказал. А на следующий день его убили. Убийца хотел, чтобы думали, что это связано с вуду, но оказался слабоват в веве.

– Веве? – Цифер непонимающе поднял бровь.

– Это такие магические письмена. Он там все стены кровью исписал, только вот знающие люди говорят, что это все ненастоящее. Кто-то хотел пустить всех по ложному следу.

– Вы еще говорили о втором убийстве.

– Да, сейчас я до этого дойду. Это как раз была моя вторая ниточка. Я заинтересовался этой его подружкой из высшего общества и стал копать в том направлении. Правда, пока ее нашел, пришлось побегать, хотя она у меня под носом была. Это оказалась Маргарет Крузмарк, она еще астрологией занималась.

Цифер живо подался вперед, как деревенская сплетница.

– Это дочь судовладельца?

– Она самая.

– Что же произошло?

– Вообще-то, я процентов на девяносто уверен, что это они с папашей тогда Фаворита забрали. Ну вот, я пошел к ней и заказал гороскоп. Тут-то она меня и провела, отправила по ложному следу. Ну, потом-то я сообразил, в чем дело, пошел к ней на квартиру поискать чего полезного.

– Вы выломали дверь?

– Да нет, болванкой обошелся.

– Чем?

– Ключом-болванкой.

– Понятно. Продолжайте, пожалуйста.

– Ну так вот. Зашел я в квартиру, хотел там все мелким гребнем прочесать, вхожу в гостиную, а она уже все, готова. Ей сердце вырезали, оно там же лежало.

– Какой ужас. – Цифер промокнул губы салфеткой. – В газетах об этом ничего не писали.

– А полиция часто так делает. Сейчас знаете, сколько психов признаваться побежит? Надо же их как-то проверять.

– Вы вызвали полицию? Я не видел вашего имени в газетах.

– А никто не знает, что я там был. Я не стал сообщать. Не самый умный ход, конечно, но я и так уже фигурирую в деле Свита, лишние осложнения мне ни к чему.

Цифер нахмурился.

– Каким образом вы фигурируете в деле Свита?

– Да я дал ему свою визитку, а полиция нашла ее потом у него в квартире.

Эта новость, кажется, не особенно порадовала моего собеседника.

– А Крузмарк? Вы давали ей карточку?

– Нет. Тут я вне подозрений. У нее в календаре была записана моя фамилия, и еще был мой гороскоп, но я все забрал.

– И где же это теперь?

– В надежном месте. Не беспокойтесь.

– Почему вы от них не избавитесь?

– Сперва я так и хотел, а потом подумал, что, может, гороскоп меня на что-нибудь выведет. Я ведь дал ей день рождения Джонни.

В этот момент появился официант. Он поставил перед нами тарелки и шикарным движением фокусника снял с них колпаки. Тут же материализовался и сомелье с бутылкой бордо. Цифер исполнил весь ритуал с нюханьем пробки и задумчивым смакованием пробного глотка и лишь тогда одобрительно кивнул головой. Сомелье наполнил наши бокалы и исчез вместе с официантом с беззвучностью карманника, работающего в толпе.

– Это «Шато Марго» сорок седьмого года, – сказал Цифер. – То был прекрасный год для медокских виноградников. Я взял на себя смелость заказать вино, которое, думаю, подойдет и к вашему, и к моему блюду.

– Спасибо. Я не очень большой знаток вина.

– Я думаю, это вам понравится. – Цифер поднял бокал. – За ваши успехи. Я надеюсь, в разговоре с полицейскими мое имя не упоминалось?

– Они попытались было на меня надавить, но я им сказал, что работаю на Штрейфлинга, а значит, как и он, имею право молчать.

– Вы весьма находчивы, мистер Ангел. И каковы ваши выводы?

– Выводы? Пока что никаких выводов нет.

– Вы думаете, всех убил Джонатан?

– Исключено.

– Почему же? – Цифер быстрым движением подцепил вилкой кусочек паштета.

– Потому что похоже, что все это подстроено. Я думаю, его хотят подставить.

– Интересная гипотеза.

Я пригубил вино и посмотрел в стеклянные глаза Цифера, но ничего не смог прочесть в его взгляде.

– Беда в том, что я не знаю, зачем им это нужно. Все ответы остались в прошлом.

– Так найдите их. Раскопайте.

– Мне было бы легче, если бы вы, мистер Цифер, были со мной откровенны.

– Прошу прощения?

– Вы мне совсем не помогаете. Все, что я о нем знаю, я нашел сам. Вы мне никакой ниточки не дали. Вы с ним общались, у вас была сделка. И вообще странно: вы – и этот сиротка с голубями и черепом в чемодане. Тут много непонятного.

Цифер крест-накрест положил серебряный прибор на тарелку.

– Когда мы познакомились, Джонатан работал помощником официанта. Ни о каких черепах я не знал. Если у вас есть вопросы, я буду рад на них ответить.

– Хорошо. Почему вы носите звездочку вверх ногами?

– Эту? – Цифер глянул на свой лацкан. – Хм, действительно, вверх ногами…

Он бережно перевернул звездочку.

– Это знак Сынов Республики. Это такие, знаете ли, фанатики-патриоты. Я им помог с кампанией по сбору средств, и они избрали меня почетным членом. Слыть патриотом никогда не повредит. – Цифер подался вперед и обнажил сахарно-белые клыки. – Во Франции, например, я всегда ношу трехцветный значок.

Он подмигнул мне. Ужас прошлой ночи накатил на меня. Я замер, не в силах оторвать взгляд от его безупречной улыбки. Я узнал ее, я видел ее, когда стоял на эшафоте.

Во Франции, например, я всегда ношу трехцветный значок.

– Что с вами, мистер Ангел? Вы как будто побледнели…

Он играл со мной, улыбаясь как Чеширский кот. Я сцепил руки на коленях, чтобы не видно было, что они дрожат.

– Что-то в горле застряло.

– Надо осторожнее. Так и задохнуться недолго.

– Все в порядке. Не беспокойтесь, до правды я все равно докопаюсь.

Цифер отодвинул тарелку. Доедать изысканный паштет он не стал.

– Правда, истина… Не так-то легко поймать за хвост истину, мистер Ангел.

Глава 31

Мы не стали брать десерт и сразу перешли к коньяку и сигарам. Ароматные Циферовы панателы были действительно великолепны. О деле мы больше не говорили. Я, как мог, поддерживал беседу, а в животе тяжелым комом залег страх. Но, может, мне только показалось, что Цифер подмигнул? Может, и не было насмешки в его взгляде? В конце концов, телепатия – трюк, известный со времен Адама. Я все понимал, но руки мои дрожали.

Выходили мы вместе. У тротуара Цифера дожидался серебристо-серый «роллс-ройс». Шофер в ливрее открыл заднюю дверцу.

– Мы с вами еще увидимся. – Он сжал мою руку и уселся в просторном салоне автомобиля. Внутри была сплошь лоснящаяся кожа и полированное дерево, как в джентльменском клубе, куда еще не всякого примут. Стоя на тротуаре, я смотрел, как «роллс-ройс» мягко огибает угол.

Когда я сел в «шевроле» и поехал в центр, мой железный друг показался мне несколько потрепанным. В салоне пахло, как в кино на Сорок второй улице: застарелый табак и забытые воспоминания. Я ехал по Пятой авеню, следуя зеленой линии, оставшейся от давешнего парада. На перекрестке с Сорок пятой я повернул на запад. Между Шестой и Седьмой авеню нашлось свободное местечко для парковки, чем я не замедлил воспользоваться.

У себя в приемной я обнаружил Епифанию: она спала, свернувшись на буром диване, обитом поддельной кожей. На ней была серая атласная блузка с широким воротником и синий шерстяной костюм. Свое темно-синее пальто она сложила и подсунула под голову на манер подушки. Рядом на полу стоял дорогой саквояж. Епифания поджала ноги, а руками обхватила пальто. Получился прелестный зигзаг, резная фигурка на носу корабля.

Я тихонько тронул ее за плечо. Ее ресницы дрогнули.

– Епифания?

Она распахнула сияющие янтарные глаза и подняла голову.

– Который час?

– Почти три.

– Уже? Ох, я так устала.

– И давно ты ждешь?

– С десяти. У вас, видно, гибкий график.

– С клиентом встречался. Ты где была вчера вечером? Я в аптеку заходил, тебя не было.

Она села и спустила ноги на пол.

– У подруги была. Страшно было дома ночевать.

– Почему?

Епифания посмотрела на меня, как на несмышленыша.

– А вы как думаете?! Сначала Ножка. Потом в газете читаю: убили женщину, с которой Джонни был помолвлен. Кто следующий? Я?

– Почему ты так говоришь: «Женщина, с которой Джонни был помолвлен?» Ты что, не знаешь, как ее зовут?

– А откуда мне знать?

– Врать нехорошо, Епифания. Когда ты вчера ушла, я за тобой следил. Ты поехала к Маргарет. И я слышал, о чем вы говорили. Так что ты из меня дурака не делай.

Ноздри ее маленького носа раздулись, глаза вспыхнули, как пара драгоценных камней.

– Я жить хочу!

– Тогда не мечись. Что там у вас с Маргарет было?

– Ничего. Я с ней только вчера познакомилась.

– Неубедительно.

– А что вам надо? Чтобы я наврала?

Епифания выбралась из-за низкого столика и подошла ко мне.

– После того как я с вами вчера по телефону поговорила, мне позвонила эта ваша Крузмарк. Сказала, что она мамина подруга еще с незапамятных времен и хочет приехать повидаться. Я сказала, что еду в город, и тогда она предложила зайти к ней, когда будет время. И все. Ни про какого Джонни разговора не было, пока я не приехала. Это правда.

– Ладно, поверю на этот раз. Свидетелей все равно нет. Где ты ночевала?

– В отеле «Плаза». Я решила, что в таком шикарном месте никто чернокожую искать не будет.

– И что, ты до сих пор там?

Епифания покачала головой:

– На такое у меня денег нет. Да мне и там страшно было: всю ночь глаз не сомкнула.

– Значит, здесь тебе не страшно. По крайней мере, когда я пришел, ты спала как сурок.

Она ладошкой разгладила лацкан моего пальто.

– С вами мне гораздо спокойнее.

– Ну да, я же ведь великий и бесстрашный сыщик!

– Не скромничайте.

Епифания взяла меня за лацканы. Она стояла совсем близко. Ее волосы пахли свежо и нежно, как чистое белье, высушенное на солнце.

– Вы должны мне помочь…

Я взял ее за подбородок так, чтобы можно было заглянуть ей в глаза, и провел кончиками пальцев по ее щеке.

– Ты можешь пожить у меня. Все лучше, чем в конторе ночевать.

– Спасибо.

Это прозвучало торжественно и скромно, словно я был учитель музыки, похваливший ее за хорошую игру.

– Давай я тебя прямо сейчас отвезу.