Текст книги "Рождение Британии"

Местные условия после завоевания были разнообразны. Есть достаточные основания считать, что в Кенте пришельцы селились рядом с прежними жителями, чье имя приняли. В Нортумбрии сильны следы кельтского права. В Хантсе и Уилтсе сохранился широкий пояс британских имен, дающий основание предположить, что коренное население продолжало обрабатывать свои поля на склонах, тогда как саксы расчищали долины. Какого-либо барьера между завоевателями и местными жителями из-за цвета кожи не существовало. Физический тип обоих народов примерно одинаков, и весьма вероятно, что во многих районах значительные британские элементы оказались включенными в сакское племя.

Не только бритты, но и сами пришельцы нуждались в безопасности и стабильности. Их суровые законы, к которым они привыкли, были результатом огромного давления алчных орд, катившихся на запад из Центральной Азии. Воины, возвращавшиеся после полугодового набега, были не прочь предаться безделью. Очевидно, они не оставались безразличными к новым веяниям, но где, спрашивали вожди и старейшины, можно отыскать надежное место? В V в., когда натиск с востока усилился, а возвращавшиеся из набегов на Британию привозили не только добычу, но и рассказы о богатствах, в умах правителей сложилось представление о трудностях достижения острова и, следовательно, о безопасности, которую обеспечит себе отважный и героический народ, сумевший оккупировать эту землю. Возможно там, на ласкаемом волнами острове, можно будет обосноваться и наслаждаться жизнью, не страшась угрозы покорения более сильной расой и обходясь без ежедневных жертвоприношений, неотделимых от воинской и племенной жизни на континенте. Этим диким воинам Британия представлялась убежищем. Оставляя отчаяние и устремляя взор к надежде, все новые и новые мигранты год за годом прибывали в Британию, и в результате их набегов там постепенно складывалась система саксонских поселений.

* * *

Саксы были самыми жестокими из всех германских племен. Само их имя, распространившееся на целую конфедерацию северных народностей, как полагают, произошло от названия короткого одноручного меча. Хотя Беда Достопочтенный, а также историческая традиция приписывают завоевание Британии англам, ютам и саксам вместе и хотя различные поселения имеют свои особенности, характерные для каждой из этих народностей, вполне вероятно, что до всеобщего исхода из Шлезвиг-Гольштейна саксы практически объединились или включили в себя две другие – ютов и англов.

Исторические книги нашего детства брали на себя смелость точно датировать каждое крупное событие. В них утверждалось, что в 449 г. Хенгист и Хорса, приглашенные Вортигерном, основали королевство ютов в Кенте, построив его на костях прежних жителей. В 477 г. вторжение саксов продолжилось: прибыли Элла и три его сына.

В 495 г. появились Кердик и Кинрик. В 501 г. пират Порт основал Портсмут. В 514 г. пришла очередь сразиться с бриттами западных саксов – Стуфа и Витгара. В 544 г. Витгар был убит. В 547 г. появился Ида, основатель Нортумберлендского королевства. В отношении этих дат можно лишь сказать, что в основном они соответствуют фактам и что следовавшие одна за другой волны захватчиков, за которыми шли поселенцы, обрушились на наши несчастные берега.

Сцены жизни в англосаксонской Британии. Миниатюра из кембриджского манускрипта

Некоторые авторы дают иную картину. «Основная масса хозяйств в пределах деревни, – пишет Дж. Р. Грин в «Краткой истории английского народа», – принадлежала свободным людям, или кэрлам; но среди них встречались и более крупные дома эрлов, или тех, кто отличался благородством крови, кого почитали наследственно и из кого выбирали вождей деревни в военное время и старейшин в мирное. Но выбор был чисто произвольным, и человек благородной крови не пользовался среди односельчан никакими законными привилегиями».

Если это так, то, возможно, мы рано реализовали демократический идеал «общества всех под руководством лучших». В характерных для германцев представлениях, несомненно, заложены многие из тех принципов, которыми восхищаются сейчас и которые составили признанную часть миссии англоязычных народов. Но завоеватели римской Британии, далекие от воплощения на практике этих идеалов, принесли с собой структуру общества, мерзкую и порочную в своей основе. Пришельцы внедрили в Британии общий для всех германских племен принцип использования денег для регулирования всех правовых отношений между людьми. Если и было какое-то равенство, то это было равенство в пределах каждого социального класса. Если и была свобода, то это была свобода главным образом для богатых. Если и были права, то преимущественно права собственности. Не существовало преступления, которое невозможно было загладить денежной выплатой. Не считая отказа участвовать в походе, не было более ужасного нарушения, чем кража.

Сложная система штрафов определяла точную стоимость или ценность каждого человека в шиллингах. Правитель, этелинг, оценивался в 1500 шиллингов (в Кенте 1 шиллинг стоила корова); знатный человек, эрл, – в 300 шиллингов; кэрл, или крестьянин, имевший свое хозяйство, – в 100 шиллингов; лэт, или серв, – в 40-80 шиллингов, а раб не стоил ничего. Все эти законы логически и математически доходили до крайностей. Если кэрл убивал эрла, то ему приходилось платить компенсацию в 3 раза большую, чем если бы убийцей был тоже эрл. Эти законы применялись ко всем семьям. Жизнь убитого компенсировалась деньгами. С деньгами возможно было все, без них – только утрата свободы или воздаяние. Однако и правитель, оцениваемый в 1500 шиллингов, страдал в некоторых отношениях. За злословие наказывали вырыванием языка. Если правитель был повинен в этом, то его язык стоил в 5 раз больше, чем язык эрла, или в 15 раз больше, чем язык лэта, и откупиться он мог только на этих условиях. Так что поношение бедняка стоило дешево. Выкуп, как сказал впоследствии Альфред, все же лучше кровной мести.

В основе германской системы были кровь и родство. Семья рассматривалась как единица, племя считалось целым. Великое переселение народов положило начало замене кровно-родственной системы общества на локальные общности. Хозяйство стало основываться на владении землей. Эта перемена, как и многие другие уроки, преподанные человечеству, стала следствием суровых потребностей войны. Сражаясь за жизнь и стремясь обосноваться на земле с людьми, испытывающими такое же давление, каждый передовой отряд неизбежно попадал в руки самого смелого, самого решительного, самого удачливого военного предводителя. Это уже не был поход, затянувшийся на несколько месяцев или самое большее год. Нужно было основать поселения, поднять и обработать новые земли, обладавшие девственным плодородием. Все это нужно было охранять, а кто это сделает, если не отважные вожди, которые провели их по телам бывших хозяев?

Таким образом, поселения саксов в Англии копировали их образ жизни в Германии, который они привезли с собой из-за моря и модифицировали в новых для себя условиях. Вооруженные колонисты вынуждены были создать более сильную государственную власть в условиях продолжающихся военных действий. В Германии они не имели королей. В Британии они появились в лице вождей, заявивших о своем происхождении от древних богов. Положение короля непрерывно укреплялось, а из его сторонников или приближенных постепенно складывался новый общественный класс, несший в себе зародыш феодализма. Именно этому классу и предстояло в конце концов стать доминирующей силой. Но господин – это не только хозяин, но и защитник. Он должен заступаться за своих людей, поддерживать их в суде, кормить в голодное время, а они за это обязаны работать на его земле и идти за ним на войну.

Поначалу король был всего лишь военным предводителем, сделавшимся постоянным, но стоило ему утвердиться, как у него появились свои интересы, свои потребности, свои заботы. Обезопасить себя – стало его первостепенным желанием. Но как достичь этого? Только одним путем – собрать вокруг себя отряд из самых лучших воинов и заинтересовать их непосредственно в завоевании и обустройстве. Ему нечего было дать им, кроме земли. Должна быть некая иерархия. Короля нужно окружить теми, кто разделял с ним подвиги и трофеи. Военная добыча вскоре иссякла, но земля осталась навсегда. Ее было много, и самой разной, но давать каждому отдельному воину документ на право собственности противоречило всей традиции германских племен. Теперь, в тяжелых условиях войны, земля быстро становилась частной собственностью. Поначалу почти незаметно, но с VII в. с возрастающей скоростью формировалась земельная аристократия, обязанная королю всем, что у нее было. Пока сопротивление бриттов оставалось достаточно энергичным и исход борьбы на протяжении почти двухсот лет был неясен, этот новый институт личного руководства успел пустить глубокие корни в складе характера англосаксов.

Но вместе с этой тенденцией к оформлению структуры общества выявилось и стремление к противоборству мелких сил, конфликтующих между собой. Расстояния были обычно непреодолимыми, а грамотность неизвестной. Округа были отрезаны один от другого, как острова в бурном море, и так же чувствовали себя группы воинов, появившиеся за границей вторжения. Отмечая многочисленные недостатки и пороки, свойственные завоевателям, нужно особо выделить их неспособность объединяться. На протяжении долгого времени остров являл собой картину хаоса из-за раздоров небольших и плохо организованных сообществ. Хотя со времени переселения люди, живущие, к югу от Хамбера, подчинялись общему владыке, королевская власть так и не смогла подняться до национального уровня. Завоеватели остались мародерами, но немало потрудились, чтобы закрепиться на острове.

Много было написано о расслабляющем влиянии римского правления в Британии, о том, что в условиях скромного комфорта люди стали вялыми и безынициативными. Несомненно, что Гильдас своим трактатом создал впечатление, возможно в данном случае обоснованное, об откровенной некомпетентности администрации после падения римской власти. Но ради справедливости следует признать тот факт, что бритты боролись с теми, кого сейчас называют англичанами, на протяжении почти двух с половиной столетий. При этом в течение ста лет борьба шла под эгидой Рима, но полтора столетия они сражались в одиночку. Этот конфликт то разгорался, то затихал. Достигнутые бриттами победы на целое поколение остановили завоевание, и в конце концов горы, непокоренные даже римлянами, оказались непобедимой цитаделью британского народа.

Глава V. АНГЛИЯ

Красный закат; долгая ночь; бледный, туманный рассвет! Но когда светлеет, то далеким потомкам становится ясно, что все изменилось. Ночь опустилась на Британию. Рассвет встал уже над Англией – варварской, бедной, покоренной, деградировавшей и разделенной, но живой. Британия принимала активное участие в делах мировой империи – Англия снова превратилась в варварский остров. Страна была христианской – теперь стала языческой. Прежде ее население наслаждалось жизнью в городах, с храмами, рынками, академиями. Города кормили ремесленников и торговцев, профессоров литературы и риторики. На протяжении четырехсот лет царили порядок и закон, уважение к собственности, развивалась культура. Теперь все исчезло. Здания, там где они строились, были из дерева, а не камня. Люди полностью утратили искусство письма. Жалкие рунические каракули были единственным способом выражения мыслей и желаний, предназначенных для передачи на расстояние. Варварство в лохмотьях управляло всем. Оно растеряло даже те замечательные военные навыки, с помощью которых германские племена раньше могли защитить себя. Страну терзали смуты и конфликты мелких разбойников; время от времени то один, то другой подобный вождь провозглашал себя королем. Варвары не могли быть достойны имени нации или даже племени, однако этот период ученые мужи XIX в. в один голос провозгласили шагом человечества вперед. Мы словно просыпаемся после ужасного и, как могло показаться, бесконечного кошмара, чтобы увидеть картину полного упадка. Дикие орды, превратившие в руины римскую культуру, не оставили даже семян будущего возрождения. Наверняка они бы до бесконечности барахтались в грязи и убожестве, если бы некая новая сила, шевелившаяся за морями, медленно и мучительно пробуждавшаяся в руинах цивилизации, не достигла наконец разными тропами несчастного острова, на который, по словам Прокопия, переправлял с материка души мертвых грубый и неотесанный Харон.

В первые два века римского владычества в Британии христианство не стало религией Империи. Оно развивалось наравне с языческими культами в условиях толерантности имперской системы. И все же в Британии появилась христианская церковь, посылавшая своих епископов на первые соборы и даже достаточно самостоятельная, чтобы в сердцах ее беспокойных приверженцев без посторонней помощи зародилась пелагианская ересь. Когда пришли черные дни и долгая борьба с саксами была проиграна, британские священники вместе со всеми оставшимися в живых отступили в западные области острова. Пропасть между враждующими народами была настолько велика, что британские епископы даже не пытались обратить в свою веру завоевателей. Однако возможно, что им просто не представился случай для этого. Через какое-то время один из светочей церкви, впоследствии известный как святой Давид, завершил крещение области, называемой теперь Уэльсом. Не считая этого, британское христианство угасало и, может быть, совсем утратило бы свое влияние, если бы не появление одной замечательной и внушающей симпатию личности.

Святой Патрик был романизированным бриттом из хорошей, достойной семьи, жившей, вероятно, в долине Северна. Его отец был дьяконом, римским гражданином и членом муниципального совета. Однажды – это было в начале V в. – на его приход обрушился отряд ирландских разбойников, сеявших огонь и смерть. Юного Патрика увезли и продали в рабство в Ирландию. До сих пор точно не установлено, жил ли он в Коннауте или Ольстере: свидетельства противоречивы. Весьма возможно, что верны обе версии, и тогда обе провинции могут гордиться этой честью. Как бы там ни было, на протяжении шести лет он ухаживал за свиньями, и одиночество привело к тому, что он стал искать утешения в религии. Некое чудесное озарение подтолкнуло его к бегству. Хотя от моря его отделяло много миль, он добрался до порта, нашел корабль и убедил капитана взять его на борт. После долгих странствий Патрик оказался на одном из островков неподалеку от Марселя, тогдашнего центра монашеского движения, распространившегося в западном Средиземноморье. Позднее он общался с епископом Германом из Оксерра. У него зародилось искреннее желание воздать добром за зло и распространить в Ирландии благую весть среди своих бывших похитителей. После четырнадцати лет тщательной самоподготовки и занятий с епископом Патрик пустился в казавшееся отчаянным предприятием путешествие и в 432 г. отплыл в ту страну, которую он покинул. Его ждал скорый успех и бессмертная слава. «Он сплотил уже существующую церковь; он обратил в веру королевства, все еще бывшие языческими, особенно на западе; он соединил Ирландию с западноевропейской церковью и сделал ее частью христианского мира». Одним из его деяний, не столь возвышенных, но оставшихся навечно в памяти, было изгнание с ирландской земли змей, рептилий и им подобных тварей, за что и доныне прославляется его имя.

Гравюра XIX в., изображающая изгнание св. Патриком змей из Ирландии

Таким образом, именно в Ирландии, а не в Уэльсе или Англии, снова вспыхнул и засиял во тьме свет христианства. И именно из Ирландии христианская вера была принесена на север Британии и впервые явила благо искупления разбойным племенам пиктов. Колумба, родившийся через полстолетия после смерти святого Патрика, был уже плодом Ирландской церкви. Проникнутый его милосердием и пламенем, он стал новым защитником веры. Из монастыря, основанного им на острове Иона, его ученики отправились в королевство бриттов Стратклайд, к племенам пиктов на север и в английское королевство Нортумбрия. Он стал основателем Шотландской христианской церкви. Так благая весть, привезенная святым Патриком в Ирландию, пересекла бурные воды и распространилась по обширным областям острова. Было, однако, одно различие между той формой христианства, которая достигла Англии с миссией святого Колумбы, и той, что была распространена в христианских странах Европы. Монашеское по форме, учение Колумбы проделало путь с Востока через Ирландию к своему новому дому, не побывав в центре, в Риме. Вот почему в кельтских церквах сложилась такая форма управления, в основе которой лежали слабо связанные между собой сообщества монахов и проповедников. Поэтому кельтские церкви в тот ранний период не были связаны с всеохватывающей организацией папства.

* * *

Несмотря на медлительность средств сообщения и скудость новостей, папство с самого начала с глубоким вниманием следило за результатами трудов святого Колумбы. Интерес этот возбуждало не только распространение благой вести, но и любое уклонение с истинного пути, которое могли допустить новые христиане. В Риме с благодарностью наблюдали за пылким христианским движением на далеких северных островах и с озабоченностью понимали, что оно с самого начала независимо от папского престола. В те дни первой заботой епископа Рима было собирать всех овечек Христовых в одно стадо. Здесь, на севере, при всей очевидности рвения новообращенных, сама вера распространялась неуклюже и, главное, без всякой связи с Римом.

Принимая во внимание разнообразные причины, в том числе и распространение учения Христа, в последнее десятилетие VI в. было решено направить в Англию наставника и учителя, который бы не только проповедовал и обращал язычников, но и создал бы прочный союз между британскими христианами и остальной церковью. Для этой высокой цели папа Григорий, впоследствии прозванный «Великим», и церковные деятели, собравшиеся в Риме, выбрали надежного и образованного монаха по имени Августин. Святой Августин, каким он вошел в историю, начал свою миссию в 596 г. под надежным покровительством. Кент был известен как часть Британских островов, всегда имевшая тесные контакты с Европой, несколько более развитой в культурном отношении. Король Кента женился на Берте, дочери франкского короля, потомка Хлодвига, восседавшего на троне в Париже. Хотя муж ее все еще поклонялся Тору и Одину, королева Берта уже начала распространять истинное учение в придворных кругах. Ее священник, искренний и энергичный франк, получил полную свободу действий, и народ Кента, уже благосклонно воспринимавший господствующее в Западной Европе вероучение, получил мощный импульс. Таким образом, Августин, высадившись в Кенте, встретил уже подготовленную почву. Его прибытие стало сигналом к действию. С помощью франкской принцессы он обратил в новую веру короля Этельберта, уже давно по политическим соображениям обдумывавшего такой шаг. На руинах древней британской церкви святого Мартина он возродил христианство в Кентербери, которому суждено было стать центром и вершиной религиозной жизни Англии.

Этельберт, владыка Англии, имел власть над королевством юга и запада. Его политика была одновременно умелой и амбициозной; его обращение в христианство, будучи искренним, согласовывалось с его политическими целями. Теперь он сам, как единственный христианин из английских правителей, мог протянуть руку британским принцам и, используя христианскую веру как поруку союза, установить свое верховенство над всей страной. Это, несомненно, вполне соответствовало идеям, привезенным Августином из Рима. В начале VII в. Этельберт и Августин созвали собор британских епископов. Местом его проведения избрали долину Северна, на границе между английскими и британскими владениями, далеко за пределами Кентского королевства. Так появился шанс на установление всеобщего и длительного мира для обоих народов, на их примирение во имя Христа, а Этельберт и его потомки могли пожать плоды этого урегулирования. Приходится сожалеть, что эта надежда, поддержанная прозорливыми и благожелательно настроенными, миролюбивыми политиками, не была реализована. Неудача объясняется двумя различными причинами: во-первых, угрюмым и завистливым характером британских епископов, а во-вторых, бестактностью и высокомерием Августина.

Состоялось два собора, с перерывом во времени. Дискуссии были намеренно ограничены интересными, но не вызывающими противоречий вопросами: дата Пасхи и форма тонзуры. Августин настаивал на римском Обычае брить только макушку. Британские епископы имитировали метод друидов брить голову от темени к ушам, оставляя прядь на лбу. Гротескный выбор! Эти вопросы вполне можно было бы урегулировать, но они – что было удобно для епископов – представляли собой то обширное пастбище, на котором они могли публично пощипывать травку, тогда как действительно важные проблемы вызывали ожесточенные споры за кулисами.

Но британские епископы, как оказалось, не были настроены бросаться в крепкие объятия Рима. Почему должны они, столь долго защищавшие веру, которой угрожали гонения и преследования, принимать теперь руководство от сакса, кентского короля, только что приобщившегося к вере, чьи политические намерения, при всей их возвышенности, были вполне очевидны? Второй собор закончился полным разрывом.

Когда Августин столкнулся с тем, что счел безрассудным предубеждением и глубоко укоренившейся враждебностью, когда он увидел, что немногих епископов, убежденных им собраться, обозвали предателями, отпадшими от веры, он быстро перешел к угрозам. Если британское христианство не примет сделанных справедливых предложений, то все влияние и весь престиж Рима будут брошены против них английской стороной. Армии саксов получат благословение и поддержку Рима и нерушимых традиций христианской церкви, и к преданным своей вере британским христианам не будет уже никакого сочувствия, когда новообращенные англичане станут резать им горло. «Если, – воскликнул святой Августин, – вы не придете к миру со своими друзьями, то получите войну с врагами». Но как раз это самое бритты и видели уже на протяжении двух столетий. Такой язык они понимали. Собор не устранил вражду; барьер остался непреодоленным. Все дальнейшие попытки Рима установить через Этельберта и Кентское королевство хоть какой-то контакт с христианам и бриттами неуклонно отвергались.

Миссия Августина, таким образом, подошла к достойному, но слишком скорому завершению. За исключением посвящения Меллита в сан епископа восточных саксов в церкви, стоявшей на месте будущего собора святого Павла, он почти ничего не сделал для обращения язычников за пределами Кента. Присвоенный Августину титул «Апостола англичан» на многие века создал ему репутацию человека, обратившего в христианскую веру Британию, некогда знаменитую римскую провинцию, и ореол этой славы сиял над ним до сравнительно недавнего времени.

* * *

Прошло не одно десятилетие, прежде чем послы из Рима начали проникать в северную Англию и обращать ее население в христианство. Этому предшествовали некоторые политические и династические события. Одержав ряд побед, Редвальд, король восточных англов, утвердил господство над землями центральной Англии, от Ди до Хамбера. Опираясь на помощь Редвальда, корону Нортумбрии получил находившийся в изгнании принц Эдвин, который достиг такого положения постепенно, шаг за шагом, и только благодаря личным способностям. Еще до смерти своего союзника Редвальда Эдвин был признан верховным владыкой всех английских королевств, за исключением Кента, а острова Мона (Англси) и Мэн покорились его кораблям. Помимо того, что он добился своего личного первенства, конфедерация, основанная им, предвосхитила возникновение всеанглийского королевства, оформившегося уже при королях Мерсии и Уэссекса. Эдвин взял в жены христианскую принцессу Кента, религию которой обязался уважать. Вследствие этого вместе с ней из Кентербери в столицу Эдвина, Йорк, прибыл в 625 г. первый римский миссионер, Паулин, впервые побывавший в Британии еще во времена святого Августина, двадцатью пятью годами раньше.

У нас есть лестное и поучительное описание Эдвина: «Повсюду в Британии, где простиралась власть короля Эдвина, царил полный мир и, как говорили, женщина с новорожденным младенцем могла пройти через остров от моря до моря без ущерба для себя. Этот король проявлял такую заботу о благе своего народа, что в некоторых местах, где ему встречались чистые источники у дороги, он приказал установить стойки с привязанными к ним сосудами для питья, из которых могли освежиться путники, и никто не смел пользоваться ими для иных целей, чем те, для которых они были предназначены, – то ли из страха перед королем, то ли из-за любви к нему».

Он содействовал возрождению римских обычаев: «Его знамена несли перед ним не только в бою, но и в мирное время, когда он объезжал города, поселения или провинции со своими танами[13]13
  Таны – служилая знать в ранний период истории Англии. – Прим. ред.


[Закрыть]. Знаменосец всегда должен был идти перед ним, когда он направлялся куда-либо, – по римской моде».

Таков был в годы своего наивысшего могущества человек, которого посетил Паулин. Римский миссионер обратил в христианство Эдвина, и все королевство Нортумбрия, напоминавшее Англию в миниатюре, стало христианским. Но это благое событие неожиданно повлекло за собой серьезные последствия. Верховенство Нортумбрии яростно оспаривалось королем Мерсии Пендой. В 633 г. Пенда заключил, казалось бы, неприемлемый для него, язычника, союз с Кадваллоном, христианином-бриттом, королем Северного Уэльса, с целью свергнуть сюзеренитет Эдвина и подорвать могущество Нортумбрии. Впервые, насколько известно в истории, британцы и англичане сражались бок о бок. Политика в тот раз оказалась сильнее религии или национальных связей. В жестокой битве под Донкастером Эдвин потерпел поражение и был убит, а его голова была выставлена для обозрения на частоколе захваченного Йорка. Он не был последним, кончившим жизнь подобным образом. Возможно, что жители Йорка, города, где стояли когда-то легионы, все еще хранили римско-британские традиции и поэтому приветствовали победу бриттов. Это внезапное крушение величайшего из королей, когда-либо до того правивших на острове, повлекло за собой столь же быстрые ответные действия. Бритт Кадваллон восторжествовал над Нортумбрией. Наконец-то появилась долгожданная возможность воздать за все врагам-саксам. Пришел час расплатиться по старым, но очень тяжким долгам. Мы видим, как возрождается дух Боудикки.

Англосаксонские всадники

Однако сила Нортумбрии была еще велика. По стране пронеслось известие об убийстве Эдвина. Его преемник, Освальд, правитель Берниции, одной из двух провинций королевства, поневоле оказался во главе разъяренных новообращенных саксонских воинов. В течение года после гибели Эдвина Освальд уничтожил Кадваллона и его силы в тяжелых боях, шедших вдоль Адрианова вала. То было последнее решительное сражение между бриттами и саксами, и надо отметить, что своими действиями бритты сами вырыли себе могилу. Чтобы отомстить за унижение, они объединились с язычниками-саксами и использовали их стремление сохранить страну разобщенной. Они сами убили светлую надежду исповедуемого ими христианства и были теперь повержены. Долгая история их борьбы с завоевателями закончилась, таким образом, совсем плохо, но для нашего повествования важно то, что она наконец-то закончилась.

Разгром Кадваллона и изгнание из Нортумбрии диких западных бриттов, чьи жестокости и зверства привели к тому, что на севере Все саксы объединили свои силы, стали прелюдией к борьбе с королем Пендой. Племена саксов считали его человеком, заключившим постыдный союз с их кровным врагом и принесшим им безграничные страдания и смерть. Тем не менее некоторое время Пенда процветал. В течение семи лет, опираясь на всю мощь Мерсии, он поклонялся Тору и Одину. Он разбил войска короля Освальда, а его самого обезглавил и разрубил на части, как прежде поступил с его предшественником. Но через несколько лет младший брат Освальда, Освью, предъявил Пенде семейный счет, и тот сам пал от меча, который слишком часто обнажал. Так могущество Нортумбрии укрепилось благодаря испытаниям и трудностям, через которые прошел ее народ.

Провал попыток Этельберта заключить христианский союз между Англией и Британией привел к тому, что ситуация на острове определялось теперь при дворе нортумбрийского короля. Теперь Рим смотрел уже не на Кентербери, а на Йорк, и надежды христианства возлагались не на армии бриттов, а на английские. Когда на Нортумбрию обрушились несчастья, Паулин морем поспешил в Кентербери. Ни он, ни Августин не принадлежали к тому типу людей, которые смело смотрят в лицо жестокостям войны. Достойно подготовленные в вопросах богословских доктрин, проводники интересов и политики папства, они не были теми людьми, из которых получаются мученики или странствующие проповедники. Поездка в Британию оказалась для них слишком тяжелой. Но помощник Паулина, некий Иаков Дьякон, оставался на своем посту, пока шла борьба, не прекращая проповедовать и крестить среди грабежей и убийств. Еще более важной оказалась работа кельтской миссии в Нортумбрии под руководством святого Эйдана. Именно кельтские миссионеры возродили христианство в большей части Мерсии и восточной Англии. Так два потока христианской веры снова встретились в Англии, и уже в ближайшем будущем острову было суждено стать свидетелем борьбы за верховенство между ними.

После поражения и смерти Пенды англосаксонская Англия решительно устремилась в христианскую веру. Не осталось ни одного королевства, в котором преобладали бы языческие традиции. Если не принимать во внимание отдельных приверженцев Одина, фактически весь остров стал христианским. Но это чудесное событие, которое могло бы иметь столько благих последствий, омрачилось разделением двух народов. Нашлись и новые причины для этого: к жестокой этнической вражде добавился разный взгляд на церковное управление, разведший их почти так же, как несовместимость христианства и язычества. Теперь вопрос стоял уже не о том, быть ли острову христианским или варварским, а о том, какое христианство возьмет верх – римское или кельтское. Различия между ними сохранялись на протяжении веков, оставаясь предметами спора между двумя сторонами.

Самая известная и во многом успешная попытка преодолеть их имела место на синоде в Уитби в 664 г. Основные споры шли по вопросу о том, должно ли британское христианство согласиться с общим планом развития церкви, предлагаемым Римом, или опираться на идеи, которые выражали монашеские ордена, основавшие кельтские церкви севера. Чаши весов склонялись то в одну, то в другую сторону, но в конце после заслушивания множества богословских трактатов было принято решение, что церковь Нортумбрии должна быть частью римской церкви и католической системы. Вскоре с этим согласилась Мерсия. Хотя кельтский вождь и его сторонники, возмущенные, возвратились на остров Иону, а ирландское духовенство отказалось подчиниться принятому решению, важность этого события невозможно переоценить. Вместо религии, контролируемой аббатами, чьи представления были ограниченны и которые строго следовали стеснительным правилам поведения, установленным ими в различных мелких монастырях или заброшенных городках, перед каждым членом английской церкви открывалась заманчивая перспектива принадлежать к вере, которая господствовала во всем цивилизованном мире и объединяла всех его жителей. Эти события позволили Нортумбрии достичь зенита свой славы. Впервые в Британии было достигнуто единство веры и морали, а под управлением церкви оказалось пять шестых острова. В духовной сфере также был сделан решительный шаг. Остров стал теперь полностью христианским, причем большая и сильнейшая его часть была непосредственно связана с папством.