Текст книги "Жрица Итфат + Тафти жрица"

Запуск сновидения

Как только дива и жрица вышли из мегалита, их тут же обволокла тьма, казавшаяся чуть ли не осязаемой. Это было очень необычное ощущение. Ведь под темнотой обычно понимается пустота при отсутствии чего-либо, даже света. Однако в ночной метареальности свет присутствовал, с тем лишь отличием, что не освещал предметы, а окрашивал в различные оттенки черного. Воздух, и тот был буквально выкрашен в черный цвет. Строения были еще чернее. И только фигуры подруг светились, особенно яркие их детали.

У Матильды лицо и волосы сияли голубым свечением, а туфли на платформе и бант розовым. У Итфат лицо горело багровой раскраской, а бриллиантовый воротничок искрился всеми цветами радуги. Темно-зеленый комбинезон дивы и темно-синее платье жрицы светились глубоко густыми тонами. Причем волосы жрицы, и без того черные, казались еще чернее. А вот руки у обеих были ослепительно белыми.

Общая картина со стороны выглядела так, будто изображенные на ней две светящиеся персоны ожили и гуляют в застывшей акварели. Особо если учесть, что подруги были заметно «оживлены» после распития живительного, хоть и безобидного напитка. Матильда семенила на своих платформах, а Итфат шагала, широко размахивая руками.

Напиточек, видимо, придал им храбрости, поскольку подобная прогулка никак не сходила за увеселительную. Жутковатое пространство сновидений теперь превратилось в еще более пугающее пространство теней. И чего в их отчаянной вылазке было больше, смелости или безрассудства, сказать трудно. А может, уже и освоились так, что все было нипочем.

– Фати, тебе страшно? – спросила Матильда. – Мне нет.

– Мне тоже не очень, – ответила Итфат. – Страх уже как-то выродился, выцвел.

– Как старое платье?

– Типа того. Когда страшнее дальше некуда, тогда дальше и не страшно.

– У тебя всегда такие точные фразы! Я горжусь тобой. Тем, что у меня есть такая подруга.

– Я тоже, Тили, тобой горжусь.

– А я бóльше тобой горжусь!

– Нет я больше!

– Нет я!

Подружки рассмеялись. Так, хихикая и толкаясь, они незаметно для себя ушли на приличное расстояние от спасительного мегалита. Оказавшись в темном лабиринте улиц, обе замолчали и стали двигаться осторожней, оглядываясь по сторонам. Все же, обстановка была отнюдь не идиллической. А стук их каблуков в мертвой тишине звучал как-то неестественно и странно.

Завернув за угол, они внезапно остановились. Теперь тишина была действительно мертвой. Посреди улицы стояли два манекена, застывши в таких позах, словно о чем-то меж собой переговаривались. Их глаза зловеще горели во тьме. Дива и жрица, несмотря на свое бахвальство, замерли от испуга. Представшее зрелище вводило в оцепенение, буквально гипнотизируя своей абсолютной неподвижностью.

Наконец, подруги очнулись и принялись ходить вокруг, осматривая истуканов.

– У меня аж все похолодело внутри, – сказала Матильда.

– А у меня мурашки по коже так и бегают, – сказала Итфат.

– Ну, кто первый попробует?

– Давай ты. Ты все же видела их живьем.

– О мама-мия, я бы не сказала, что они живые, в полном смысле. Они даже не живые мертвецы, а как бы ожившие манекены.

– Ну так они и есть, манекены сновидения. Чистые персонажи, без души и сознания. Если сновидение крутится, они действуют не по своей воле, а по сюжету.

– Ты хочешь сказать, подчиняются сценарию, как герои кинокартины?

– Что такое сценарий? – спросила Итфат.

– То же самое, что сюжет, где вдобавок по ролям расписано, кто и что должен говорить и делать, – ответила Матильда.

– Да, вот в этом смысле кино владеет персонажами.

– Но ведь мы тоже можем влиять на персонажей сновидения? У меня, во всяком случае, получалось.

– Можем, если по уровню осознания стоим выше. А если себя не осознаем, тогда мы такие же персонажи, и кино точно так же владеет нами.

– И в реальности, и в сновидении?

– Всенепременно, Матильдочка. Точнее, влиять мы способны не на самих персонажей, а на сюжет, которому они следуют.

– Как это? Выходит, я повлияла не на гламроков, а на сценарий? А мне казалось наоборот, будто я подчинила их своей воле.

– Это только кажется. На самом деле, сновидящий задает именно сюжет сновидения. Вольно или невольно.

– Так в реальности то же самое! Например, если чего-то боишься, оно как назло случается.

– Да, это когда невольно.

– А вольно когда?

– Когда намеренно задаешь ход сюжета.

– И такое тоже, и в сновидении, и в реальности возможно?

– Всенесомненно, Матильдочка.

– Фати, ты меня постоянно удивляешь. Ну в сновидении ладно, понятно. Но как в реальности? Как я могу задавать ход событий? Они ведь сами собою катятся!

– Тили, это ты меня постоянно удивляешь. Ты уже проделывала подобный фокус с реальностью.

– С мéтареальностью, ты хочешь сказать? Здесь-то все проще, мы в пространстве сновидений.

– Нет, с реальностью. Ты что, забыла, как опрокинула ту, красулю, свою дублершу?

– А-а-а! Ну так все равно, я это сделала отсюда, с этой стороны зеркала.

– А какая разница?

Данный вопрос, казалось, поставил Матильду в тупик. Потеряв дар речи, она с раскрытым ртом уставилась на жрицу.

– Какая разница? – повторила та.

– Но ты же сама говорила, в реальности все гораздо сложнее, чем здесь.

– Сложнее не значит невозможно.

– Ну вот, мы опять возвращаемся к вопросу, в чем разница между реальностью и сновидением. Ты считаешь, разницы нет?

– Данный вопрос пока лучше оставить в покое. Меньше знаем, дольше проживем.

– А почему ты уверена, что мы влияем на сюжет, а не на персонажей?

– Не знаю. Уверена и все. Не могу объяснить.

– Но ведь я заставила дублершу упасть!

– Ты представила, как она падает, верно?

– Да.

– Ну так это сюжет.

Матильда опять застыла с раскрытым ртом.

– Ладно, Фати, тогда что нужно представить, чтобы запустить гламроков?

– Активируй свой движочек и просто вообрази, что они ожили и двигаются.

Не успела Итфат закончить фразу, как манекены вдруг резко тронулись с места и заговорили на повышенных тонах, активно жестикулируя.

– Бросай курить, тварь! Качай мясо!

– Ты че, вахлак!

– Завали хайло и мотай на рыло че я тебе толкую!

– Да ты че, вахлак! Отвали!

– Я сказал стоять! Полрайона на нож посажу!

– Ты из какого района, вахлак?

Перепалка сопровождалась характерными жестами с растопыренными пальцами.

– Уважай наших!

– Ваши не наши, наши не ваши! Отвали, ублюдыш!

– Хорош бухать! Займись спортосом!

– Я уе щáс занят! Завтра приходи, завтра!

– Ты, тварь, люби родину! Качай мясо…

На полуслове гламроки внезапно замерли и опять превратились в неподвижных манекенов. Дива и жрица с изумлением смотрели то на них, то друг на дружку.

– Тили, это ты сделала? – спросила Итфат. – Это что, твое сновидение?

– Не знаю, как так получилось, – ответила Матильда. – Какая-то задняя мысль в голове мелькнула.

– Но что это вообще такое было?

– Два пацана встретились на районе, и состоялся между ними такой вот серьезный разговор. Хи-хи!

– Я ничего не поняла!

– Да неважно, забудь. Просто, я как представила этих двух вахлаков, так они мне напомнили кое-кого из наших. Но почему они опять остановились? Попробуй теперь ты.

– Хорошо.

Итфат снова повторила свой магический жест. Слегка наклонилась, опустив голову, а затем одним движением вскинула руки до уровня плеч, согнув их в локтях, и распрямилась, на этот раз с необычным возгласом:

– У-У-У-У-ЛЯ!

Гламроки резко дернулись, завелись, сделали несколько движений, и так же резко замерли.

– У-ля-ля, Фати! Это что за возглас? – удивилась Матильда.

– Не знаю. Наверно, я так привыкла.

– Но вот, они опять остановились. Почему?

– Видимо, с запуском сновидения все не так просто.

– Да, здесь требуется нечто другое. Нечто другое требуется.

– Нечто-нечто, чего мы не знаем.

– Это как: «Девочка Надя, что тебе надо? Ничего не надо, надо шоколада!»

– Что-что? Тили, я опять тебя не понимаю.

– Это я так, типа к реальности обращаюсь: чего же тебе надобно?

– Да, вот чего, вообще? И от нас, в частности?

– Ладно, Фати, пойдем уже обратно.

– Ладно-ладно, – ответила Итфат в своей манере. – Пойдем-пойдем.

Итак, подруги двинулись в обратный путь. Шли молча, уже порядком уставшие и без прежнего энтузиазма. Их самый первый и самый длинный день в метареальности закончился безрезультатно. Вопросов оставалось намного больше, чем ответов. Придя в мегалит, они уселись за стол и выпили чаю на травах, «еще по калямбочке», чтобы немного взбодриться.

– Что будем делать, Фати? – спросила Матильда.

– Положительно, спать, – ответила Итфат.

– И то верно. Утро вечера мудренее, как у нас говорят. А положительно на что ляжем?

– А у вас на чем спят?

– Сейчас-сейчас, покажу тебе. Надеюсь, мегалит сработает и на этот раз.

Матильда поколдовала со своим бантиком, и из пола выросла уютная кроватка. Она была аккуратно убрана чистым бельем, с подушечкой, одеяльцем и пижамкой, как обычно стелила мама для своей любимой Тилички, ляли.

– Какая прелесть! – воскликнула Итфат. – Что все это такое?

– Это лоскутное одеяльце, – начала показывать и рассказывать Матильда. – Оно сшито из разноцветных лоскутков, внутри хлопковая ватка, я люблю такое. А это пуховая подушечка. А это моя мягкая пижамка, я всегда сплю в ней.

– Тили, да ты лакомка! Я тоже хочу все это!

– Кто бы сомневался! Сейчас сделаем.

Дива сгенерировала все то же самое для жрицы. Та уселась на свою кровать и принялась все трогать и осматривать.

– Нравится? – спросила Матильда.

– Очень, – ответила Итфат.

– А вы на чем спите?

– В другой раз, покажу тебе.

Они обе начали дружно зевать, а затем, выполняя одинаковые действия, как двойняшки, сняли, наконец, свою усталую одежду, облачились в пижамки и улеглись.

– А чем закончилась та история с молочным супом? – спросила Итфат, уже почти засыпая.

– Не заставили. Выросла большая и красивая, – сквозь сон отвечала Матильда.

Красная королевица

Жрица Итфат стояла привязанная к столбу на площади возле мегалита. Вокруг столба вереницей топтались гламроки и монотонно бормотали заученную мантру:

Мана-миа, хир а го эген,

Ма-на, ха кэн а резист ю.

Мана-миа, даз ит шо эген,

Ма-на, даст ха мач а мист ю.

Время от времени они останавливались, поворачиваясь в центр круга, и резко выкрикивали:

– Красная королевица! Съедим ее! Съедим!

А затем вновь продолжали свое топтание и бормотание:

Ес ав бин брокенхаре,

Блю син зе дэй ви паре.

Вай-вай, дид а эва лет ю го.

Во внешнем облике оживших манекенов ничего не изменилось. Серые балахоны с капюшонами, лица и руки тоже серые, восковые. Несмотря на эмоциональные выкрики, их физиономии хранили бесстрастное выражение. Жрица держалась гордо и невозмутимо, как индейский вождь у столба пыток. На дикарей внимания не обращала и молча глядела куда-то вдаль, поверх голов.

Невозмутимость жертвы уже понемногу начала раздражать гламроков. Они прекратили топтаться и бормотать, повернулись к ней, высунули языки и с дружным воем принялись мотать головами. Сие действо, по всей видимости, имело своей целью устрашение пленницы, однако должного впечатления так и не произвело, напротив, на лице Итфат проявилась ироничная улыбка.

– Красная королевица! – продолжали они, не то грозить жертве, не то самих себя раззадоривать. – Съедим ее! Съедим!

Теперь дикари удумали новый ритуал. Каждый, поочередно подбегая к пленнице, снимал капюшон, терся лысой головой о ее живот, затем оборачивался к остальным и выкрикивал:

– Красная королевица! – и тут же быстро нахлобучивал капюшон и отскакивал в общий строй. Остальные, в свою очередь, дружно подхватывали:

– Съедим ее! Съедим!

На большее разнообразие слов и действий у них фантазии, видимо, не хватало. Но большего и не требовалось. Судя по торжествующим крикам, такое обращение должно было сходить за неслыханную дерзость и святотатство по отношению к «королевице».

После того как в измывательском обряде поучаствовали все, самый отважный решился на совсем уж из ряда вон выходящий поступок. Забежав за спину жертве, гламрок состроил страшную гримасу, высунул язык и лизнул бриллиантовый воротничок на платье Итфат. Толпа отреагировала одновременно удивленным и одобрительным воем. Однако смельчак тем не ограничился. Выступив вперед, он огласил ключевой вопрос:

– А как мы ее съедим? Как?

Из толпы наперебой посыпались ответы, по обыкновению, в двух вариантах:

– Зажарим ее! – кричали одни.

– Нет, сварим! – вторили другие.

Дикари уже легко произносили букву «р», так что перебранка шла без фонетических проблем, как торг, в котором выигрывает тот, кто орет громче. Победили первые.

– Зажарим! – пришли они к дружному соглашению.

Несколько гламроков, недолго собиравшись, откуда-то приволокли огромную сковородку, диаметром с человеческий рост. Остальные принялись, кто разжигать костер, кто плясать вокруг жертвы с высунутыми языками и выпученными глазами. Вся вакханалия сопровождалась двумя стандартными воплями: «Красная королевица!» и «Съедим ее! Съедим!»

– Матильда! – подала наконец голос Итфат, – Матильда-а-а! – позвала она громко, но совершенно спокойно, будто приглашала заспавшуюся подругу к завтраку.

Та, вероятно лишь только сейчас разбуженная шумом, выбежала из мегалита босиком в одной пижаме.

– А-а-а-а! – закричала Матильда. – Что же вы делаете, уроды страшные! Сейчас же ее освободите! Фати! – она подбежала к столбу и попыталась развязать ремни, но те были затянуты накрепко.

– Ах вы уроды стрáшные! Освободите ее сейчас же!

Гламроки на мгновенье опешили, прервав свои занятия, и взволнованно заголосили:

– Мана-тида! Мана-тида! Наша мана!

– Что вы должны делать? – спросила Матильда, сообразив, что дикарей необходимо как-то взять под контроль.

– Читать бредни! – хором ответили те.

– Чего нельзя делать?

– Нельзя делать то, что нельзя!

– Точнее! Чего делать нельзя?

– Нельзя поедать друг друга!

– Что вы собираетесь делать?

– Съедим ее! Съедим!

– Вам же сказано, нельзя поедать друг друга!

– Можно-можно! Нельзя наших! Она не наша! – это был безапелляционный аргумент гламроков, и они с прежним энтузиазмом продолжили подбрасывать дрова в костер.

– Но я ваша мана! – возразила Матильда. – Я запрещаю вам! Это моя подруга, и вы сейчас же отвяжете и отпустите ее!

– Мы не можем! – отвечали гламроки. – Мы должны ее съесть!

– Они не могут, Тили, – спокойно сказала Итфат. – Они подчиняются своему сценарию, как безусловному рефлексу, инстинкту.

– Это мы еще посмотрим! Эй, вы, слышите, вам нельзя ее есть!

– Можно-можно!

– Если вы это сделаете, будет полный краш!

– Не будет! Не будет!

– Будет-будет! Она тоже мана! Мы обе маны!

Гламроки пришли в некоторое замешательство. Они посовещались меж собой, и один из них, храбрец-удалец, который отважился лизнуть воротничок жрицы, выступил вперед.

– Пусть докажет, что она мана!

Матильда встревоженно посмотрела на Итфат.

– Не волнуйся, Тили, пусть меня отвяжут.

– Слышите, вы, охламоны, отвязывайте! – приказала Матильда. – Сейчас вы убедитесь, что она тоже мана! – а шепотом спросила, – Фати, что ты собираешься делать?

– Взломаю сценарий, – ответила Итфат.

– Как?

Договорить они не смогли, потому что два гламрока взялись отвязывать ремни, а остальные плотным кольцом выстроились вокруг. В центре стоял храбрец-удалец. Как только жрица была освобождена, он по привычке запел:

– Красная короле… – но допеть до конца не успел.

Итфат стремительно подскочила к нему, наклонилась, схватила его под коленки и резко дернула на себя. Гламрок упал навзничь. Не дав ему опомниться, жрица завалилась на него, стиснула ему голову между ладоней и приложилась губами к его губам в долгом поцелуе. А затем встала и принялась кружиться и хохотать.

Храбрец-удалец так и остался лежать, обалдевший, а все остальные, включая Матильду, так и замерли с раскрытыми ртами. Итфат внезапно остановилась, вытянула руку вперед и обернулась вокруг, обводя ладонью всех окружающих. Поворачиваясь, она повторила трижды один вопрос:

– Вы знаете, что я сплю, а вы мне снитесь?

– Вы знаете, что я сплю, а вы мне снитесь?

– Вы знаете, что я сплю, а вы мне снитесь?

Оторопевшие гламроки, похоже, вопрос не поняли, но их волновало другое. Они принялись удивленно восклицать:

– Она сделала ему сажé! Она сделала ему сажé! Она мана? Она тоже мана?

– Кто ты? – спросил, поднявшись, храбрец-удалец, все еще не оправившийся от шока.

– Это великая и всемогущая жрица Итфат! – торжественно провозгласила Матильда, с почтением воздев к ней руки.

– Мана-фата! Мана-фата! – озабоченно загомонили гламроки. – Великая мана!

– Да, – отозвалась Итфат. – А сейчас, чтобы вы хорошенько это поняли, я буду вас всех поедать!

Гламроки восприняли эту новость буквально, а потому не на шутку переполошились.

– Нет! Нет! – заголосили они.

– Да! Да! – передразнила их Итфат.

– Нельзя! Нельзя! Абу!

– Можно-можно! – вступила в роль Матильда. – Я тоже буду вас поедать. Мы обе маны, и мы вместе будем вас поедать. Аба!

Дикари не нашлись чем возразить и сгрудились в кучку, трепеща от страха. Сценарий был взломан, и роли поменялись местами. Подруги стояли подбоченясь и примерялись оценивающим взглядом к своим жертвам. Костер уже хорошо разгорелся, рядом с ним лежала сковородка.

– Негодные гламрочки! – грозно закричала жрица.

– Да, жалкие и негодные! – сердито закричала дива.

– А на что они годны?

– На мясо!

– Съедим их!

– Съедим!

Маны начали угрожающе наступать на гламроков. Те подняли вой и трусливо попятились.

– Мана-фата, у меня аппетит зверский прямо! Прямо зверский!

– Мана-тида, а у меня просто звериный! Звериный просто!

– Чур мозги мои! Мои все мозги! Они такие жирные, вкусные!

– А мои, глаза! Они так хрустят! Так лопаются!

– Негодные гламрочки!

– Съедим их! Съедим!

Кровожадные маны настолько вжились в роль, что даже домашняя пижамка дивы и изящное платье жрицы не позволяли усомниться в серьезности их намерений.

– А как мы их съедим? Как? – вопросила Матильда.

– Зажарим их! – отозвалась Итфат.

– Нет, давай живьем съедим!

– Нет зажарим!

– Нет живьем! Живьем их!

Они повернулись друг к дружке и устроили нешуточную перепалку, едва не подравшись. Наконец, придя к единому мнению (Зажарим!), маны подбежали к сковородке, ухватили ее с обеих сторон и решительно водрузили на костер. Отряхнувши руки, они засучили рукава и вперились хищными взглядами в гламроков. Те с воем бросились в рассыпную. Маны же, с торжествующими криками, пустились вдогонку.

– Лови их!

– Держи их!

– Дави их!

– Души их!

Гламроки как обреченные метались на площади. Им почему-то не приходило в голову, что можно просто разбежаться по городским улочкам. Беспорядочная беготня, похожая на игру в пятнашки, продолжалась бы еще неизвестно сколько, но манам все-таки удалось поймать одного гламрока, того самого, храбреца-удальца. Они повалили его на землю и поволокли к костру. Несчастный с перепугу был не в силах сопротивляться и только истошно вопил. Остальные опять сгрудились в кучку и объятые страхом наблюдали за происходящим.

Дотащив свою жертву до костра, маны взяли его за руки за ноги и начали раскачивать с намерением кинуть на сковородку, приговаривая:

– Съе-е-е-дим! Съе-е-е-дим! За-а-а-жарим! Съе-е-е-дим!

Вся процедура сопровождалась полным трагедии и ужаса воем дикарей. Несмотря на то, что гламрок был довольно увесистым, у подруг откуда-то нашлись силы его качать. Наконец, наизмывавшись вволю, они не сговариваясь отбросили его в сторону на землю. Гламроки, включая поверженного, замерли в ожидании. Немного отдышавшись, дива и жрица взглянули на них, потом друг на дружку, а затем принялись безудержно хохотать и кружиться.

Взлом сценария

Дива и жрица внезапно прекратили свое веселье и, нахмурив брови, воззрились на гламроков.

– Негодные гламрочки должны быть наказаны за то, что хотели съесть великую Мана-фату! – сказала Матильда.

– А они еще и великую Мана-тиду хотели съесть! – сказала Итфат. – За это им полагается очень страшное наказание!

– И мы, великие маны, сейчас пойдем держать совет, каким оно должно быть, это страшное наказание!

– Да! А вы, негодные гламрочки, ждите и трепещите!

Подруги одновременно повернулись и зашагали к мегалиту. Дикари, и впрямь исполненные благоговейного трепета, проводили их преданными взглядами. Самая страшная расправа, пожалуй, миновала, и это оставляло надежду на то, что наказание будет уже не таким страшным.

Очутившись внутри мегалита, дива стиснула жрицу в объятиях.

– Моя Фатичка, Фати! Ты не представляешь, как я была напугана, когда проснулась, а тебя рядом нет! Что произошло?

– Тили, я не стала тебя будить, только выглянула на улицу, а там эти серые бестии, так неожиданно на меня накинулись, что я успела испугаться.

– Не успела, ты хочешь сказать?

– Нет, именно успела. Чем быстрее, внезапнее сваливается опасность, тем лучше, основательнее пугаешься. А вот опомниться не успеваешь.

– Опомниться, в смысле, как?

– В смысле проснуться. Если творится что-то неладное, надо увидеть реальность и себя в ней. Обратная привычка, помнишь?

– Да, это когда мы говорили о персонажах и видящих.

– Так вот, я испугалась, мой Очевидец не активировался, и я согласилась.

– Согласилась? С чем? – удивилась Матильда.

– Со сценарием, ах-ха-ха! – рассмеялась Итфат. – Что я «красная королевица», и что меня должны съесть.

– А разве у тебя был выбор?

– Выбор всегда имеется: соглашаться или не соглашаться. Если соглашаешься, кино овладевает тобой, и ты превращаешься в персонажа. Более того, если Очевидец спит, ты соглашаешься всегда, что бы ни происходило.

– Фати, что-то я не понимаю, как это я могу согласиться с тем, что меня должны съесть?

– Ты можешь этому противиться, тебя это может не устраивать, но это другое. Соглашаться, означает принимать как возможное, как то, что вполне может случиться. Когда во сне творятся всякие невероятные вещи, тебе кажется, что это все взаправду, реально. Потому что мы все привыкли: в реальности случается лишь то, что вполне может случиться.

– А что значит не соглашаться?

– Это когда ты понимаешь, что видишь сон. Тогда просыпаешься в сновидении и можешь менять сценарий.

– Ну а если это не сон? Мы ведь не спим сейчас?

– Без разницы. Сновидение – это реальность, а реальность – это сновидение. Сценарий можно менять и там, и там.

– А если я не могу не согласиться? Если происходящее вполне может случиться? Тебя же вполне могли съесть, как и меня.

– Но ты ведь, когда подобное случилось с тобой, нашла силы собраться и сказать себе: «Это моя реальность? Нет, это не моя реальность. Со мной все будет хорошо».

– Я тогда свой движочек использовала. А ты сейчас, похоже, сделала нечто другое.

– Да, я взломала сценарий.

– Это как, поясни?

– Если кино уже покатилось по неминуемому сценарию, движочек может и не помочь. Со мной так и произошло: я испугалась, согласилась, а опомнилась, когда уже было поздно, когда уже была привязана и приговорена. В таком случае необходимо предпринять нечто из ряда вон выходящее, что совершенно не вписывается в логику развития событий. Тогда сценарий оказывается буквально сломан, и в этот момент, если не упустить инициативу, его можно повернуть по-своему. Да что я тебе рассказываю? Та твоя проделка с мертвой головой, это блестящий образец взлома.

– Я тогда поступила интуитивно, – сказала Матильда. – Даже не знаю, почему так поступила. А теперь я понимаю принцип. Фати, а каково это было, целовать гламрока? Не противно?

– Я представила, что это манекен, – ответила Итфат. – К тому же, он и есть манекен.

– Да не совсем! Слушай, а почему они ожили? Сновидение само собой закрутилось?

– Похоже, сновидению был необходим перезапуск.

– Типа, перезагрузка, что ли?

– Да. Помнишь, оно остановилось с моим появлением здесь. Я как новый наблюдатель вошла в твое сновидение.

– И оно зависло!

– Да. А для перезапуска нам требовалось всего лишь заснуть вместе и потом проснуться.

– И как мы сразу не догадались!

– Вот так вот так!

Они уже привычным делом организовали себе завтрак посредством черного цилиндра, который оставался наверно самым таинственным и непостижимым объектом из всех здесь увиденных. Теперь подругам надо было думать, что предпринять дальше. Кровать жрицы была уже аккуратно убрана. Дива тоже прибрала кроватку, сняла пижаму и надела свой экстравагантный наряд: темно-зеленый комбинезон и розовые туфли на платформе. Итфат, помогая Матильде с ее не менее экстравагантным розовым бантом, приговаривала, хихикая:

– Тиличка, ляля! Тиличка-Тиличка, ля-я-я-ля!

– Тафти, перестань меня дразнить! Ты пробуждаешь во мне грустные воспоминания.

– Ладно-ладно!

– Неужели мы больше никогда не вернемся в свою реальность, в свой дом?

– Вернемся-вернемся, Тили. Либо в твою реальность, либо в мою, а может каждая в свою.

– Нет, я хочу, чтобы мы были вместе!

– Ну так и будем вместе. Как захотим, так и будет.

– Единственное, за что я на тебя злюсь: как ты могла меня оставить одну?

– Тили, ты спала, а я собиралась только выглянуть наружу, на минутку. Все ведь окончилось к лучшему.

– А могло и к худшему окончиться! А могло и к худшему! Обещай, что никогда меня не бросишь, иначе я умру!

– Обещаю. Я тоже без тебя пропаду.

Они присели за стол, чтобы обдумать план действий.

– Что будем делать, Фати? – задала свой типовой вопрос Матильда.

– Надо как-то обуздать гламроков, – ответила Итфат. – Привести их в стабильное состояние.

– Но ведь мы их и так обуздали. Мы для них как богини.

– Так да не так. Они могут выйти из-под контроля в любой момент. Что толку: «Мана-ти-и-и-да! Ты наша ма-а-а-на!», – а меня уплели бы за милую душу, и твой приказ им не указ.

– Да, мало ли что им еще в голову взбредет. Что ты предлагаешь?

– Придумаем для них систему наказаний, – сказала Итфат.

– Бесполезно, – возразила Матильда. – Они ведь персонажи, их ведет сценарий.

– Тогда систему устрашений.

– Страх тоже не остановит. Все это пройдено и испробовано, с библейских времен.

– С каких-каких времен?

– Ла-ла, неважно. Еще есть идеи?

– Установим жесткую иерархию. Мы великие маны, мы главные. Из них назначим одного высшего куратора и двух-трех его помощников, вождей.

– Они станут плести закулисные интриги, и вся эта иерархия будет постоянно разваливаться.

– Тогда установим равноправие. Как они решают споры? Ссорятся, дерутся? Научим их принимать решения большинством голосов.

– А! Демократия? И это уже проходили.

– Какая-какая кратия?

– Ай, Фати, неблагодарное это занятие, привносить и насаждать отдельному обществу что-то чужое, извне. Общество должно самоорганизовываться само, естественным образом.

– Тили, откуда у тебя такие мудрые познания по устройству общества?

– Потому что наше общество, в котором я жила, все время переустраивалось, но так и не устроилось. Да и вообще, у меня нет никакого желания обустраивать общество гламроков. Я хочу поскорей отсюда убраться.

– Вообще-то, я тоже. И что бы ты предложила, пока мы здесь?

– Надо их чем-то занять.

– И чем же, чем?

– Пусть займутся собой, это лучший вариант.

– И как же это сделать, как?

– Они лишены самоидентификации. Живут как безмозглое стадо. У них даже имен нет. Надо им дать имена и внушить, что они сами могут быть манами, если захотят, и могут сами создавать свою реальность. И пусть тогда сами разбираются, с собой и со своим обществом.

– О-го-го! Глобальная задача! А ты забыла, что их жизнь, это наше сновидение, и оно крутится постольку, поскольку мы как наблюдатели здесь присутствуем. Без нас здешняя реальность опять остановится.

– А ты уверена, что метареальность без наблюдателей не живет и не движется? Кто это может подтвердить? Если нет наблюдателя, то и подтвердить некому. Тем более, что мы пока не понимаем, чем отличается реальность от сновидения.

– Сдаюсь, здесь я ни в чем не уверена.

– Вот! А еще, ты сама говорила, манекены сновидения именно потому манекены, что у них нет души и самосознания. Насчет души, конечно, не знаю, но если попробовать им внушить, что «ты это ты», тогда, быть может, они проснутся и смогут сами запускать метареальность?

– Ну, Матильдочка, ты умничка! – воскликнула Итфат. – Ты меня иногда просто поражаешь! Только, все-таки, зачем нам их пробуждать?

– Да хотя бы затем, чтобы они, наконец, занялись собой, а нас оставили в покое. А еще затем, чтобы их привести в мало-мальски вменяемое состояние и расспросить, что это за место, и как отсюда выбраться.

– Сомневаюсь, что они смогут ответить, но согласна, давай попробуем. А как ты мыслишь все это реализовать?

– Увидишь. У меня уже имеется опыт массовика-затейника. Идем, посмотрим, чем они там заняты.

– Идем-идем. Только сначала давай сами проснемся и соберемся. Дело нешуточное.

– Да ладно, самое худшее уже позади.

– Не забывай, владеть собой означает владеть своим вниманием. Не засыпай, и если что не так, не соглашайся. Не погружайся в чужое кино!

– Теперь знаю, Фати! Ну, проснулись, двинули!

Подруги встали из-за стола и вышли из мегалита.