Текст книги "Природа – человек – пейзаж. Смысл и содержание пейзажной живописи"

По мере развития живописи пейзажные мотивы в религиозном сюжете усложнялись, занимали все большее место, обогащались смыслом. Этот процесс мы проследим позднее.

Еще один исток пейзажного жанра – традиция создания «живописных календарей», сначала аллегорических, а потом уже потерявших символичность изображений месяцев или времен года. Образец такого жанра – превосходные пейзажные миниатюры из «Великолепного часослова герцога Беррийского», исполненного братьями Лимбургами в 1413—1416 гг. Например, «Февраль» изображает чудесный, наполненный жизнью зимний ландшафт. Крыши домов и ветви деревьев запорошены пушистым снегом; в лесу крестьяне заготовляют дрова; в загоне греются замерзшие овцы, прижавшись друг к другу, голодные птицы ищут в снегу просыпанные зерна.

На апрельской миниатюре показаны луга с сочной изумрудной зеленью, на июльской – сенокос, на октябрьской – сев озимых. На заднем плане возвышаются города и замки, в которых можно узнать остров Сите в Париже, Лувр и пр. Позднее, у Брейгеля, жанр «Времен года» приобрел огромное идейное и художественное звучание.

От мировоззрения Средних веков ведет свое начало и так называемый «пейзаж четырех стихий», или «четырех элементов», символизирующий борьбу, превращения и синтез огня, воздуха, воды и земли. Изобразительное воплощение этой философской идеи особенно часто можно найти в работах нидерландской и немецкой школ, например, в лиссабонском триптихе И. Босха «Поклонение волхвов» (1510) или у Л. Кранаха (пейзажные фоны в парном портрете И. Куспиниана и Л. Шлисхаймер, 1502).

Наконец, нельзя не назвать еще одну традицию, способствовавшую развитию пейзажа. Речь идет об обычае изображать сцены охоты – любимой забавы и главной страсти вельмож того времени, которые охотно заказывали картины на эту тему. Замечательный пейзаж с таким сюжетом встречается уже в часослове герцога Беррийского («Август»). Нередко феодалы заказывали целые живописные летописи, с целью донести изображения всех этапов и разновидностей своей великолепной охоты до восхищенных потомков. Такова, например, относящаяся уже к более позднему времени «Младшая охотничья Книга» герцога Иоганна Казимира, выполненная художником В. Биркнером в 1639 г. В лучших своих образцах охотничьи сцены представляют собой подлинные пейзажные и живописные шедевры (вспомним хотя бы Рубенса и Делакруа). Мы проиллюстрируем их на примере работы Л. Кранаха «Охота на оленей курфюрста Фридриха Мудрого» (1529). Бурную реку, изгибающуюся упругой излучиной, пересекают вплавь испуганные олени, преследуемые егерями. На берегу животных подстерегают охотники с арбалетами. Дамы – непременные участницы этих развлечений – любуются с лодки на бешеную гонку оленей по зеленому лугу. Жизнерадостная тональность картины, исходящий от нее дух энергии, активности, единения людей с пейзажем – свидетельство проявления нового видения природы и нового отношения к ней. Все это говорит о наступлении новой эпохи – Возрождения.

2.2. Мечта о Золотом веке. Пейзаж Возрождения

Возрождение сменило средневековую убежденность в том, что ход вещей определяется лишь Провидением, на уверенность, что человеческая активность может изменить природу и историю. Природа из сферы проявления божественных сил, из объекта пассивного созерцания превратилась в объект, подлежащий изучению и устроению. В отношении к окружающему миру проявляется рациональное начало. Двухмерность средневекового эстетического чувства природы преодолевается. Космос более не разнимается на греховную землю и совершенное небо. Мир предстает перед ренессансным человеком во всей своей целостности и красоте. В трудах мыслителей сознательно возрождается эллинское ощущение космоса, поиски гармонии мира. Человек в ренессансном понимании еще не господин природы, а часть ее неделимого целого; но уже провозглашен принцип «деятельного человека». Мифопоэтическое отношение к природе постепенно перерастает в эстетическое. Правда, природа как таковая не слишком интересовала гуманистов. В естественных науках они довольствовались достижениями античности. Гуманистов больше занимал человек.

Поскольку в центре ренессансного мировоззрения стоял человек, он же стал главной фигурой и в искусстве. Именно создание образа прекрасной, многосторонней идеализированной гармоничной личности – высшее достижение живописи Возрождения. В тех случаях, когда в картинах изображается природа, она служит лишь фоном, занимающим более или менее заметное место. Однако присутствие пейзажных мотивов на полотне – это скорее закономерность. Природа сопровождает человека даже тогда, когда этого не требует сюжет. Она видна сквозь прорези окон (классический ренессансный прием), дверные проемы, арки, является действующей средой или образует дальние планы для фигур, находящихся на открытом воздухе. Очевидно, дело заключается не в пристрастии тех или иных живописцев, а в мировоззрении эпохи. Пейзаж, сопровождающий человека – это не просто фон (хотя и красивый), это воплощение эстетической программы. Прекрасный человек изображается в гармонии с природой, среди творений которой он занимает первенствующее место. Таким образом, и в эпоху Возрождения природа сопряжена с идеалом. Изображение идеальной природы завершает образ идеального человека.

«Открытие мира», которое наряду с «открытием человека» совершал Ренессанс, представляло собой относительно длительный процесс (он протекал, во всяком случае, более столетия), сопровождавшийся серьезными изменениями в психологии, мировоззрении художественном мышлении (индивида и общества в целом). В каждом из крупных регионов Европы – центров Возрождения (Тоскане, Венеции, Германии, Нидерландах) – этот процесс художественного освоения природы при некоторых общих чертах имел и существенные различия, что привело к созданию многообразных форм пейзажной живописи и, в конечном счете, к выделению ее в самостоятельный целостный жанр со своей сложившейся эстетической и, главное, мировоззренческой системой, исключительно богатой в духовном, эмоциональном и смысловом отношениях.

Принципиальные различия между, скажем, нидерландским и итальянским пейзажем относятся именно к его содержанию, его философии и не сводятся лишь к отличию в ландшафтах – на одном южное солнце и пинии, а на другом – облачное небо и дубы.

На итальянских картинах плоскостные фоны начали повсеместно вытесняться пейзажами, как уже было сказано, примерно с середины ХV в. В это же время в трудах Ф. Брунеллески и Л. Б. Альберти разрабатывается теория линейной перспективы. Система перспективы – одна из важнейших граней, отделяющих новое искусство от искусства Средневековья. Она представляла собой не просто технический прием живописи, но новый способ мировосприятия. Это только теперь кажется, что пространство всегда осознавалось обыденным разумом как трехмерная, геометрическая, равно протяженная форма, поддающаяся строгому измерению и членению: в Средние века такого представления о пространстве еще не существовало.

Уже на начальном этапе разработки теории перспективы Альберти в трактате «Три книги о живописи» (1435) избирает человека мерой всех вещей, советуя живописцу начинать работу с определения размеров человеческой фигуры в изображении. Пространство картины строится вокруг центрального луча взгляда наблюдателя; так человек становится еще и центром изображаемого мира. Художники открывают для себя горизонт (без чего немыслим пейзаж в современном понимании). Картина уже начинает строиться по горизонтальной, а не по вертикальной, как икона, схеме. «Новая оптико-геометрическая структура изображения строго передает видимый облик предметов. Она воссоздает материальную форму окружающего мира и в то же время вносит в нее рациональный, разумный порядок»3939
  Алпатов М. В. Художественные проблемы итальянского Возрождения. М., 1976. С. 1.


[Закрыть].

Овладение перспективой отражало в себе новое отношение к миру как к реальности и позволяло изображать его как реальность. Плоскость картины рухнула, в нее ворвались бесконечные глубины пространства. Кватрочентисты с увлечением погружаются в новые для себя миры, ухитряясь даже в узкие прорези окон вместить бескрайние просторы ландшафта.

Изменяется и отношение к цвету. В Средние века его функции были в значительной мере символичны. Так, красный цвет обозначал кровь Христа, любовь; синий – небесную жизнь, непостижимость, божественную тайну; белый – чистоту, отрешенность от мирского. Теперь же от символики цвета внимание смещается к эстетическим проблемам: как передавать с его помощью пространство, объемы, тень и пр. Пейзаж предоставлял для таких художественных поисков богатые возможности.

Пейзажные фоны, знаменующие помещение персонажей картины уже не в условную, а реальную среду, стали обычным явлением примерно с середины ХV столетия, а около 1475 г. появилась первая итальянская картина, где пейзаж занимает уже не второстепенное, а доминирующее место – «Похищение Деяниры» А. Поллайоло. Одним из тех, кто научил итальянцев пониманию важной роли пейзажа в картине, был Антонелло да Мессина, испытавший сильное влияние нидерландских мастеров. Его «Распятие» (1475) впечатляет неоглядными далями, открывающимися с высокой Голгофы. Гибель Христа воспринимается уже как трагедия для всего мира. Еще значительнее роль пейзажа в «Распятии» А. Мантеньи (1459). Недаром он так поразил А. Бенуа: «Это одна из самых страшных картин, когда-либо сочиненных человечеством, и главный ее ужас заключается в ее изумительной декорации, в этой каменной потрескавшейся площадке, в которую вбиты кресты, в городе на возвышении, и защищенном, и угрожаемом уныло заостренным утесом. Из-за этой безотрадной местности глядят подобные же холмы и горы, частью освещенные, частью прячущиеся в полумраке /…/ Вообще все на этой картине носит отпечаток ужаса, с земли сорваны ее зеленые, теплые покровы, и голым каменным скелетом лежит она под унылым небосклоном»4040
  Бенуа А. История живописи всех времен и народов. Т. 1. СПб., 1912. С. 458.


[Закрыть].

Кажется, Мантенья едва ли не первый в Италии показал, что пейзаж в картине – это не только реальная среда, и не только красивый фон, но прежде всего носитель глубоких нравственно-философских концепций, мощный эмоциональный резонатор. И хотя суровые драматические пейзажи Мантеньи нашли себе в Италии немного подражателей, он оказал глубокое влияние на дальнейшее развитие жанра. Недаром в ХХ столетии К. Богаевский написал пейзаж «Воспоминание о Мантенье».

В конце ХV в. природа стала широко изображаться и в графике. Один из «трех китов» Высокого Возрождения, Леонардо де Винчи, чьи рисунки мы упомянем для примера, пристально вглядывался в природу. В своей «Книге о живописи» он дает подробные указания, как писать деревья, горы, зелень, туман, облака, закаты, передавать дали и воздушную перспективу. «Что побуждает тебя, о человек, покидать свое городское жилище, оставлять родных и друзей и идти в поля через горы и долины, что, как не природная красота мира?» Он пишет о получаемом удовольствии, «если живописец в холодные и суровые времена зимы поставит перед тобой те же самые написанные пейзажи и другие, где ты наслаждался неподалеку от какого-нибудь источника, если ты, влюбленный, сможешь снова увидеть себя со своею возлюбленной на цветущей лужайке, под сладкой тенью зеленеющих деревьев»4141
  Леонардо да Винчи. Книга о живописи Леонардо да Винчи, живописца и скульптора флорентинского. М., 1934. С. 72—73.


[Закрыть].

Живопись А. Поллайоло, А. Вероккио, С. Боттичелли, других флорентинцев была все же по преимуществу антропоцентрична, ориентирована на человека, невзирая на порой «космический» охват их пейзажных фонов. Человеческие фигуры выдвинуты вперед, на первые планы, они предстоят перед пейзажем, а не существуют в нем. Но у венецианских художников природа уже обнимает собой человека, а то и вовсе играет ведущую роль в создании смыслового строя картины. Начало новому пейзажному мышлению положил патриарх венецианской живописи и один из величайших в истории живописцев Дж. Беллини.

Вместо суровой драматизированной «концепционной» природы Мантеньи Беллини изображает реальные мотивы приветливых ломбардских долин с их сочной зеленью, мирными полями и уютными селениями. В его ландшафтах сочетаются эпическая широта, мудрое спокойствие, глубокая задумчивость и лиричность. Художник как бы ощущает присутствие бога в каждом цветке и каждой былинке. Это пантеистическое ощущение роднит его с Николаем Кузанским, но еще более с Франциском Ассизским, который солнце называл своим «мессиром братом», луну – «сестрой», а жаворонка – «братом жаворонком». Видимо, не случайно первой значительной пейзажной работой Беллини был именно «Св. Франциск» (1459), ведущий мотив которой – радостное слияние человека с природой. Цветы, травы, деревья, ослик, пастух с овцами, зайчонок, выглядывающий из норки, застывшая цапля, склоны холмов, старый замок – все это образует живой, теплый, открытый гармоничный мир, в который и человек вписывается столь же естественно и гармонично.

Очарованием, покоем, умиротворением, тихой торжественностью дышат и другие пейзажные картины Дж. Беллини – «Преображение» (1480—1485), «Мадонна на лугу» (1505), «Священная аллегория» (1490—1506),

Пейзажи Беллини и по сюжетике, и по мироощущению религиозны. В картинах его последователя Джорджоне уже побеждает светское начало. Богословские построения уступают место идеалам гуманистов, религиозные сюжеты все чаще заменяются темами античной мифологии, вместо Библии художник черпает вдохновение у Овидия и Вергилия, картина теперь уже не алтарный образ, она пишется для продажи светскому заказчику. Из нее исчезает дух молитвы. Философия пейзажа резко изменяется, он приобретает совершенно иной смысл и другие внешние черты. Пейзаж становится теперь своего рода иллюстрацией к произведениям античных авторов и подражающих им гуманистов, выражает сложную систему литературных ассоциаций и реминисценций. Они не всегда поддаются расшифровке, и потому многие картины Джорджоне загадочны.

Роль природы в произведениях этого мастера необычайно велика. Уже одна из его ранних работ – «Закат солнца» (1505) являет собой чистый пейзаж, где фигурам отводится лишь роль стаффажа,

У Джованни Беллини «пейзаж при всей его развитости остается фоном для фигур. У Джорджоне пейзаж – реальное окружение человека, та среда, без которой человек не может существовать. Именно в чувстве своего единения с землей, небом, водой и деревьями обретает человек свое счастье. И природу он воспринимает уже не как нечто ему стороннее, а как частицу его самого, как носительницу его настроений, единых с его собственным миром чувств. Вот почему природа и человек обладают в картинах Джорджоне такой удивительной слитностью. Между ними наблюдается не только мирное согласие, это давали уже кватрочентисты, в первую очередь Джованни Беллини, но и глубокое внутреннее сродство»4242
  Лазарев В. Н. Старые мастера. Искусство, М., 1972. С. 365.


[Закрыть].

Персонажи другой картины Джорджоне – «Три философа» (ок. 1508) воплощают, вероятно, три ступени возраста – изображены юноша, зрелый муж и старик. О чем размышляют эти философы? Очевидно, о том, что у них перед глазами – о вечно прекрасной природе, о тайнах мироздания, о быстротечности собственной жизни. Знаменитая «Гроза» (ок. 1510) – одна из самых сложных картин Джорджоне. Это чистый пейзаж, бурный, драматический. Клубятся темные облака, сверкают молнии, стремительно мчится поток… Но почему люди чувствуют себя в этом ландшафте так беззаботно? Обнаженная женщина (почему обнаженная?) безмятежно кормит грудью ребенка, на другой стороне ручья спокойно стоит юноша. Возможно, «Гроза» – это воплощение традиционной «борьбы четырех стихий». Впрочем, верное до мелочей толкование сюжета не кажется нам важным. Главное, что это – великолепный пейзаж, причем пейзаж настроения, эмоциональный, романтический, «музыкальный», эффектный, таинственный и потому еще более притягательный. Это уже субъективно воспринятая природа, изображаемая «через я», в ней нет обезличенности, отстраненности, свойственных ландшафтам Беллини.

Ренессансное представление о взаимоотношениях человека и природы, пожалуй, в наиболее концентрированной форме выражено в картине Джорджоне «Спящая Венера» (1508—1510).

В центре ее – идеальный человек, но этот человек показан в полном слиянии с прекрасной природой. Но и сама эта прекрасная женщина кажется порождением природы, ее частью, или, еще точнее – ее олицетворением. Гармонией дышит облик богини, гармонична окружающая ее природа; собственно говоря, гармония человеческой личности невозможна без гармонии окружающего ее мира. Изображение природы здесь уже несет функции, свойственные ей в Новое время: оно служит могучим художественным средством, создающим образный строй картины, ее атмосферу, вносящим в нее лиризм. Благодаря присутствию природы полотно перестает быть изображением отдельного человека. Перед нами мировоззренческая концепция, своеобразная картина мира, в которой микрокосм человека и макрокосм природы сливаются в нерасторжимом единстве.

Джорджоне стал родоначальником своеобразной разновидности пейзажного жанра – nuda nel paese – «обнаженная в пейзаже», превосходные образцы которой мы находим у Тициана и к которому обращались многие художники последующих столетий (назовем хотя бы картины К. Коро, Г. Курбе, Э. Мане, в наше время – А. Мыльникова). Содержательная сторона таких пейзажей богата различными мотивами. Здесь и соперничество красоты человека и красоты природы, и их единение, отождествление, и мечта о «естественном» человеке, и противопоставление вечного, нетленного великолепия природы краткому, как миг, цветению красоты женщины (этот мотив особенно ощутим, например, в картине Дж. Беллини «Молодая женщина за туалетом», 1515).

Беллини и Джорджоне были еще живы, когда начал создавать свой пейзажные шедевры самый знаменитый венецианский живописец – Тициан. Рассмотрим поближе один из них – «Любовь небесную и любовь земную» (1508). Две прекраснейшие женщины, обнаженная и великолепно одетая, сидят у мраморного фонтана, украшенного античными изображениями. Нетрудно догадаться, какая из этих женщин олицетворяет земную любовь, а какая – небесную; можно также предположить, что Амур, играющий водой, «баламутит» чувства, пробуждает любовь; барельефы со сценами укрощения коней напоминают о необходимости обуздывать страсти. Картина эта – отзвук какого-то литературного сюжета, но у современного зрителя не возникает желания докапываться до его сути. Хочется просто любоваться прекрасной живописью, красивыми женщинами, плавными линиями, гармоничными звучными цветами и, конечно, дивным пейзажем – просторным, теплым, живым, солнечным, богатым и гармоничным. Он дышит уединением, но не пустынен – можно разглядеть и пасущееся стадо, и зайцев, и скачущих охотников с собакой, и влюбленную пару. Он занимает не так уж много места на полотне, но обнимает собой все, вмещая и луга, и пышные кроны деревьев, и дорогу, и селение, и замок на холме, и море, и пронизанное светом небо. Все полно покоем, тихой радостью, все удивительно цельно и гармонично. Перед нами снова образ райского сада – идеала, унаследованного от Средних веков, только уже не в религиозной, а в светской трактовке. Это не hortus conclusus – «огражденный сад», он ничем не отделен от греховного мира, от «готического леса» – да их и нет вовсе: весь этот просторный мир великолепен и прекрасен, и человек создан для единения с ним, для счастья, для радости и любви. Нагота человека в пейзажах Джорджоне и Тициана, мирный сон его на лоне природы, просто его казнь в окружении прекрасного ландшафта – это проявление все той же мечты о земном рае, которая может и должна осуществиться. «В литературной традиции, доставшейся в наследство Возрождению, существовало множество тем и мотивов о таком устройстве мира, при котором люди обрели бы вечное блаженство. Божий град Августина (civitas Dei), тысячелетнее царство иоахимитов, античные легенды о золотом веке, небесный Иерусалим, к которому призывал Пико делла Мирандола, сказания о земном рае, „Каждый, кто желает определить рай, говорит Лоренцо Медичи, имеет в виду не что иное, как приятнейший сад, изобилующий предметами, доставляющими наслаждение, деревьями, яблонями, цветами, родниками, щебетанием птиц и всеми услаждениями, о которых только может помыслить человеческое сердце“. Люди верили в возможность наступления небесного блаженства»4343
  Алпатов М. В. Художественные проблемы итальянского Возрождения. М., 1976. С. 188.


[Закрыть].

Идеальный ландшафт, украшенный античным антуражем и воплощающий мечту о «Золотом веке» —вот обобщающая характеристика пейзажа итальянского Возрождения. Идеальные городские и архитектурные пейзажи, столь многочисленные у итальянцев (взять хотя бы фрески Перуджино в Сикстинской капелле) – это тоже воплощение мечты о прекрасных городах будущего, где прекрасные люди будут жить разумно и счастливо. Эта традиция нашла потом продолжение и в героических пейзажах Н. Пуссена и в парковых идиллиях («Царстве Киферы») А. Ватто.

Пейзаж итальянского Ренессанса, с его стремлением к воплощению свойственного ему духовного и эстетического идеала, с его античными аксессуарами и литературными аллюзиями, стал родоначальником пейзажа «идеального», нашедшего потом столь совершенное выражение в искусстве барокко и классицизма. В странах же Северной Европы (Нидерландах, Германии) стена средневековых религиозных представлений, отделявшая человека от реальной живой природы, разрушаясь, не замещалась преградой из новых отвлеченных построений. Именно поэтому они стали колыбелью реалистического пейзажа.

Нидерландские мастера раньше всех в Европе обратились к пейзажу (с ХIV в. в миниатюрах, с ХV в. – в живописи), и их влияние заметно проявилось в искусстве других стран, в том числе и Италии. Уже первые представители золотого века в нидерландской живописи – Робер де Кампен, братья Ван Эйки, Рогир ван дер Вейден, Дирк Боутс – вводят в свои произведения великолепные пейзажные фоны, с большой любовью и стремлением к правде изображающие родной край. Прекрасен и поэтичен пейзаж на крайних створках знаменитого «Алтаря Портинари» (1473—1475) Гуго ван дер Гуса. Во второй половине ХV в. ландшафт из фона для фигур становится действующим пространством, Таковы, например, картины Г. Мемлинга «Св. Христофор» (1484) или «Семь радостей Марии» (1480). В последней из них еще немало реликтов средневековья (Северное Возрождение, в отличие от итальянского, не отделено от предыдущей эпохи четко различимой чертой), изображенные на нем «горки» еще очень условны, но пространство картины уже открыто вдаль и вширь, и она полна реальных мотивов: видны фахверковые дома, жнец с серпом и т. д.

И. Босх знаменит, в основном, своими религиозными и фантастическими сценами. Но нередко они разыгрываются среди пейзажей, играющих большую роль в философско-эстетической концепции художника. Особенно значительна в этом отношении его работа «Иоанн на Патмосе» (1504—1505).

Г. Давид, в работах которого пейзаж занимает важное место, уже умеет передавать время суток, прозрачность воды (например, триптих «Крещение Христа», ок. 1500). Этот мастер содействовал формированию творчества И. Патинира – одного из первых крупных европейских художников конца XV – начала XVI в., целиком посвятивших себя пейзажу. Хотя его произведения формально посвящены религиозным сюжетам, человеческие фигуры у Патинира, независимо от их положения и масштаба, не играют заметной роли в композиции; нередко они даже написаны другими художниками.

Родина Патинира – Бувин, горная местность, прорезанная полноводным и быстрым Маасом, с крутыми берегами и причудливыми скалами. Впечатления юности сказываются в работах художника. Он тяготеет к панорамному, «космическому» ландшафту. Подобный панорамный охват был присущ многим художникам позднего Средневековья и Возрождения (в том числе и Босху), но у Патинира пейзаж впервые приобретает самодовлеющее значение и устойчивую композиционную схему.

Типична для Патинира одна из его лучших работ – «Крещение Христа» (после 1515). Космический охват пространства, холодноватый колорит, аскетичность ландшафта придают происходящему суровый пафос и значительность. Патинир, по справедливости, считается одним из зачинателей европейского пейзажного жанра.

«Космический» пейзаж отвечал эпохе новой космографии, которая не ограничивалась более небольшим участком известной территории, но обнимала весь земной шар4444
  Benesch O. The Art of the Renaissance in Nothern Europe. L.S.I.J., 1947. С. 79.


[Закрыть]. Земная поверхность на таких картинах простирается как географическая карта. Горизонт бесконечно далек, охватываемые глазом пространства огромны и вмещают в себя, кажется, целый мир. В философских системах, в трудах астрономов и географов этого времени все глубже укореняется мысль о Вселенной как о гигантском механизме: творец однажды устроил и завел этот механизм, но теперь он действует по своим собственным законам, не требующим божественного вмешательства. Задача теперь – понять эти законы.

Первоначально в изображении космического пейзажа художники не могли достичь необходимого синтеза между общим и частным. Общее, условное, отвлеченное явно доминировало. У того же Патинира «космичность» проявляется прежде всего лишь в охвате пространства, притом пространства условного, заполненного воображаемыми скалами, ведущими свое происхождение от средневековых «горок». Реальность присутствует в этих пейзажах лишь в виде вкраплений (хижины, церкви, деревенские улицы и т. п.). «Очень возможно, что первоисточником такого положения, уходившим в глубь веков, был платонизм с его идеей „общих понятий“, первичных по отношению к индивидуальным, конкретным явлениям жизни»4545
  Гершензон-Чегодаева Н. М. Брейгель. М., 1983. С. 162.


[Закрыть]. Но уже у П. Брейгеля Старшего в середине XVI в. «космизм» сочетается с высочайшим реализмом. Свойственное Брейгелю вселенское ощущение пейзажа не имеет ничего общего с придуманными скалами Патинира. Оно обнимает и бескрайние дали, и жизнь людей, растений, животных и всей природы в целом, оно включает в себя не только пространство, но и время, вечный круговорот жизни, неостановимый ход того самого «механизма Вселенной», который вырисовывался в философских дискуссиях. Не случайно знаменитый географ А. Ортелиус, автор одного из первых атласов земного шара «Theatrum Orbis Terrarum» был другом и почитателем Брейгеля.

Уже в ранней картине художника – «Падение Икара» (ок. 1558) – пейзаж, взятый с огромной, «космической» высоты, кажется, воплощает весь мир. Тонущий Икар едва заметен, природа не обращает на него внимания, продолжая жить по своим законам: судьба одного человека не может изменить извечный ход вещей. Пахарь, пастух и рыбак, даже не замечают гибели смельчака – они заняты своим делом. Брейгель и изображает их безличными, анонимными – они выступают как детали названного «механизма»4646
  Benesch O. The Art of the Renaissance in Nothern Europe. L.S.I.J., 1947.


[Закрыть]. Формально Брейгель разрабатывает сюжет из Овидия, но при чем тут античный поэт и вообще античность? Легко представить, как решили бы подобную тему итальянцы, как красив и гармоничен был бы их пейзаж, как эффектно он был бы украшен руинами, как живописны были бы селяне и в каких красивых позах они переживали бы происходящее. Но великий нидерландец (а ведь он был в Италии, видел подобные ландшафты и в натуре, и на холстах) пошел своим, ни с кем не схожим путем.

Природа играет в художественной системе Брейгеля огромную роль. Не случайно и в графике, и в живописи он начал с пейзажей и ими же завершил свой творческий путь. Сохранилось около пятидесяти рисунков мастера, и каждый из них – шедевр. По рисункам Брейгеля был сделан альбом гравюр «Большие пейзажи» (1555); получивший огромную популярность. Через все произведения художника проходит мысль о величии природы – вечного и незыблемого начала всех начал, о тесной связи с ней первостепенных ценностей бытия4747
  Гершензон-Чегодаева Н. М. Брейгель. М., 1983.


[Закрыть].

Первая из сохранившихся картин Брейгеля – «Вид неаполитанской гавани» (1560—1562) – пейзаж. Крутой дугой изгибается берег и мол, круглятся тугие паруса кораблей, круглятся и холмы. Так почти за четыре сотни лет до Сезанна молодой художник ощутил и попытался передать шарообразность Земли и напряженную кривизну пространства. Поздние его работы, и в особенности серия «Месяцы», или «Времена года» (1555) стали итогом раздумий мастера о человеке и природе.

«Механизм Вселенной» у Брейгеля отнюдь не бездушен. Мы уже упоминали, что пантеизм, одушевление природы были характерной чертой мировоззрения многих мыслителей этой эпохи. Например, Т. Кампанелла утверждал, что «небеса и земля и мир чувствуют, как малейшие микробы»4848
  Benesch O. The Art of the Renaissance in Nothern Europe. L.S.I.J., 1947. С. 107.


[Закрыть]. Чувствующей, живой, творящей, растущей выступает природа и у Брейгеля. На его пейзажных холстах кипит жизнь. Снег, покрывающий землю, тает с приходом весны, поднимаются высокие травы, зеленеют деревья, но вот листва желтеет, осыпается, и снова холода сковывают реки льдом. Круглый год не прекращается работа. Мальчишки играют на улицах, взрослые заняты повседневными заботами: надо обрезать деревья, возить сено, убирать урожай, пасти скот, коптить свинью, заготовлять хворост… Жизнь человека и жизнь природы тесно связаны между собою. Вот усталые охотники, возвращаясь домой по глубокому снегу, втянули головы в плечи – и мы сразу чувствуем, как холоден этот зимний день, как устали люди и, вместе с тем, как они исполнены сознанием сделанного дела, как сильны и ловки («Охотники на снегу», 1565). И, напротив, все в поведении работающих в «Жатве» (1565) говорит о жаре июльского полдня. Так через состояние человека художник передает состояние природы, еще раз соединяя их в неразрывное целое.

До Брейгеля в пейзажах, как в райском саду, царило вечное лето. Он едва ли не первый запорошил свои картины снегом. Таковы «Перепись в Вифлееме», «Избиение младенцев», «Поклонение волхвов в снегопад», «Зимний ландшафт с ловушкой для птиц». Именно с Брейгеля в голландской и мировой живописи берет начало зимний пейзаж, столь богато представленный затем и в русском искусстве, Брейгель же создал и тип жанрового сельского пейзажа, с его деревенскими улочками и незатейливыми грубоватыми крестьянскими праздниками, ставшего очень популярным потом в Голландии. Даже сюжеты из св. Писания «Самоубийство Саула», «Вавилонская башня», «Обращение Савла», «Несение креста») художник включает в вечный круговорот природы.

Каждая из многочисленных пейзажных картин Брейгеля – неоценимое сокровище. Трудно сказать, что более всего в них восхищает: поразительная наблюдательность или широта философской концепции, внимание к тысяче мелочей или космический охват, высокий реализм или зашифрованная аллегоричность, мягкий юмор или суровая мудрость, соединенная с любовью, или, наконец, высокие живописные достоинства…

Главный тезис этой работы – полифоничность смыслового звучания пейзажного жанра, его многоаспектная духовная насыщенность. Не хочется разымать алгеброй гармонию удивительных картин Брейгеля и педантично перечислять эти аспекты применительно к такому непостижимо великому мастеру, но все же нельзя не сказать, что в его пейзажах слиты в единое целое и тема труда, и ярко выраженная социальность, и гражданственность (даже политическая актуальность), и любовь к родной земле, и тонкий психологизм, и сильнейшее нравственное начало, и глубочайшая философичность, и пафос эстетического освоения мира, и восхищение его величием и красотой.