Текст книги "Граф Соколов – гений сыска"

Валентин Викторович Лавров
Граф Соколов – гений сыска
Исторический детектив

* * *

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

© В. В. Лавров, 2019

© «Центрполиграф», 2019

Граф Соколов гений сыска
Исторический детектив

Павлу Николаевичу Гусеву, выдающемуся журналисту и замечательному человеку, посвящаю.

Автор

Похождения графа Соколова потрясают. Его невероятные подвиги, чудачества и амурные приключения сделались легендой. По воспитанию, вкусам, размашистости натуры – это персонаж героических времен начала ХIХ века.

Весь Петербург умирал со смеху, когда после венчания в Исаакиевском соборе граф приказал всех поголовно поить шампанским: городовых, прохожих, кучеров и лошадей.

Высший свет ахнул: граф, выйдя из гвардии, сделался сыщиком! Для него распутать хитрое преступление – азартная игра. В борьбе с кознями злодеев гению сыска все средства хороши. Так, во имя справедливости он привязывает убийцу к спине пьяного медведя и пускает плавать в ледяной Москве-реке. Впрочем, многие из приемов Соколова, о которых узнает читатель, стали классикой сыскного дела, вошли в руководства по раскрытию преступлений.

Горячий след

Небывалое злодейство потрясло Москву. Малолетний сын интендантского генерала Лифарева был найден мертвым. Убийца, впрочем, вскоре объявился сам. Бывший комнатный лакей генерала Прохор Бурмин, размазывая пьяные слезы, хватал руками швейцара и дурным голосом орал: «Это я убил Сережу! Он там, в саду, возле ограды!» Соседний трактирщик показал, что вечно безденежный Прохор сегодня пил у него вино, накупил сахарных орешков и вдруг предъявил золотой червонец.

Полиция едва сдержала толпу, которая желала растерзать убийцу.

Но прошло совсем немного времени, и это дело, поначалу казавшееся нехитрым, вдруг приобрело невероятный характер, вошло в историю криминалистики.

Перебравшись в Москву, Соколов вначале жил в гостиницах «Париж» и «Лоскутная», а потом стал снимать удобную шестикомнатную квартиру в только что построенном самом высоком доме столицы – номер 19 на Садовой-Спасской. Чуть прежде приобрел в Мытищах барский дом с обширным запущенным парком, куда в летний период спешил каждый выходной.

Вот и теперь, со старинным томиком стихов Державина, которым горячо восхищался и многое помнил наизусть, в тихий августовский послеобеденный час, Соколов прогуливался по широкой, полной сухого желтого света аллее. Два ряда толстенных сосен, облитых янтарной смолой, стояли как гвардейцы на смотру. Среди птичьего гомона чуткое ухо неожиданно уловило тарахтение служебного «рено» – могучего авто в девяносто шесть лошадиных сил. Подумалось: «Вот и кончился отдых…»

В просвете деревьев мелькнул крахмальный передник Анюты – смазливой горничной. Она сложила бантиком губы:

– Что ж такое! Нам опять покоя нет. Вестовой Галкин прикатил…

И тут же, словно из-под земли, вырос парень: весь в кожаном, пыльный, на голове – шлем, на лбу – очки. Гаркнул:

– Происшествие! Николай Федорович сказал вас срочно доставить.

…Поднимая выше деревьев пыль, разгоняя кур и собак, вытрясая душу, спортивный «рено» запрыгал по грунтовой дороге. Отмахав шестнадцать верст, лихо подрулил к дому номер 5 по Большому Гнездниковскому.

– Ну, черти вас задери, чего дергаете? – гремел Соколов, вырастая в кабинете начальника сыска Гартье.

Тот, как и все сыскари того времени, был в штатском. Это же в глазах полковника Соколова если и не было уголовным преступлением, то уж, во всяком случае, являлось крупным мужским недостатком.

– Не сердись, – ворковал Гартье, с восторгом относившийся к Соколову. – У генерала Лифарева – знаешь такого? – сына утром убили. Генерал – лицо влиятельное. Лучше тебя никто с делом не справится. Фотограф Ирошников и медицинский эксперт Павловский уже на месте. Ждут тебя. Жеребцов тоже томится… С Богом!

Авто понеслось мимо зеркальных вывесок, богатых витрин, пестрой толпы прохожих в один из переулков Арбата.

Коллеги радостно приветствовали Соколова. Великанообразный, с простодушным лицом младенца, Николай Жеребцов доложил:

– Убийца во всем повинился, протокол допроса подписал. Я его закрыл в подвале. Место происшествия охраняется. Вот госпожа Буц помогает, она экономка у Лифарева.

Чистенькая, тощая, как тарань, с удивительно тонкой талией, особа лет под сорок, одетая в синее муслиновое платье с перламутровыми пуговками, сделала книксен, с немецким акцентом затараторила:

– Мы все убиты горем! Генерал вынужден уехать к губернатору Сергею Константиновичу Гершельману. Я вам во всем помогу.

Они прошли в парадный подъезд мимо важного, в галунах швейцара и толпы ливрейных слуг. Узорчатый паркет, зеркала в толстых резных рамах, анфилады кабинетов и залов, потолки в росписи и лепнине – все дышало роскошью. Через заднюю дверь вышли в сад: клумбы с пышными цветами, мраморный фонтан, песчаные дорожки, обсаженные жасмином и сиренью, новенькие мачты – для электрического освещения.

Уловив взгляд Соколова, экономка объяснила:

– Завтра Сереже исполнилось бы восемь лет. Готовился бал. Вот мы с генералом пригласили из «Всеобщей компании электричества» специалиста. Нарочно торопились, к празднику. Двенадцать электрических люстр горят. Его мать три года назад сбежала с итальянским тенором. Но я старалась заменить… – Она ткнула пальцем: – Наш Серж тут, – и разрыдалась.

Саженях в пяти от дома, невдалеке от узорчатой кованой ограды, освещенной красным, уже клонившимся к крышам домов солнцем, неестественно закинув в желтых кудряшках голову, в кустах сирени лежал мальчик. На нем была матроска, коротенькие, гораздо выше колен, штанишки и новые, светлого лака башмачки.

Началась работа. Соколов цепким взглядом осматривал место убийства. Вдруг он наклонился, что-то поднял, положил в карман. По его обычно бесстрастному мужественному лицу на сей раз скользнуло удивление. Отдал команду:

– Ирошников, фотографируй труп. Жеребцов, снимай гипсовые слепки следов тут и тут. И детские ботиночки положи в саквояж – очень любопытные ботиночки! – Повернулся к Павловскому: – Ну, дорогой профессор, осматривай труп, делай наблюдения.

Сколько Павловский ни искал, обнаружил лишь легкие ссадины да ровный синюшно-багровый след на правом предплечье.

– Странный след! Словно сильно розгой ударили. Но от таких повреждений еще никто не помер.

Соколов поманил пальцем Жеребцова:

– Дитя природы, каким способом Бурмин убил ребенка?

Жеребцов, словно крыльями мельницы, помахал руками:

– Аполлинарий Николаевич, так он нетрезвый! Но признался: «Я убил». Вот протокол допроса, сами посмотрите, подпись поставил… Проспится, вам все расскажет. Ей-богу!

– Хорошо, работайте! Пойду осмотрю комнаты.

Окно детской выходило в сад. Комната была полна лошадок, плюшевых мишек, пирамидок. На стуле лежал в инкрустированном переплете альбом. Соколов раскрыл его и ахнул: полный набор российских марок с разновидностями, включая первую, 1857 года!

Экономка, увидав альбом, вся затряслась:

– Сегодня я была в саду, вдруг слышу крик электрика Михеева – он сидел на столбе и подтвердит справедливость моих слов: куда, дескать, лезешь? Прибежала, вижу: убийца Бурмин хочет альбом этот самый Сержу сунуть, а этаж хоть и первый, но – сами видите! – высокий, с земли не достать. Вот Бурмин и влез по пожарке, передал альбом. Спрыгнул на землю, дерзко мне отвечает: «Не ори, это мой подарок». И обратно через забор – шасть! Позже в том месте и нашли Сержа. Подлец Бурмин за золотой червонец его убил.

– Какой червонец?

– Да накануне была тетка Сержа, подарила. А нынче днем трактирщик Максимов пришел: «Ваш бывший лакей вечно без денег, а нынче накупил орешков сахарных, вина и расплатился золотом. Подозрительно дюже!» А тут, в стельку пьяный, сам Бурмин объявился. «Я, – говорит, – Сережу убил!» Признался, негодяй.

– Мадам Буц, вы мне позволите по лестнице полазить? – Соколов с ловкостью спортсмена вспрыгнул на мраморный подоконник, перебрался на лестницу и оттуда на землю.

Экономка от удивления разинула рот. Но дальше и вовсе чуть в столбняк не впала.

Красавец-сыщик внимательно оглядел окружающее пространство, зачем-то подергал строительный гвоздь, вбитый на высоте плеча в росшую под окном березу. Затем присел и стал собирать с земли червей, поднял и дохлую лягушку с желтым брюшком. Всю эту мерзость завернул в платок и протянул медику, который как раз подошел с сыщиками:

– Убери эти штучки! И можно труп отправлять на вскрытие.

Далее, склонившись к уху медика, начал что-то говорить. Медик мотал курчавой головой:

– Невероятно!

На другой день в кабинете главы сыщиков Гартье собралось любопытное общество: печально поникший седовласый усач генерал Лифарев, важные свидетели – мадам Буц и электрик Михеев, и в полном составе сыщики. Как всегда свежий, красивый и веселый, Соколов произнес:

– Совершенно невероятное убийство раскрыто. Дело Сергея Лифарева завершено. Среди нас – двое, которые знали правду, но молчали, ибо были уверены, что убийство раскрыть невозможно.

Все переглянулись, а генерал даже побледнел. Соколов бодро продолжал, вынув из саквояжа детские лакированные ботиночки:

– Взгляните на подметки – на них нет ни миллиграмма земли! Мальчик накануне дня рождения слегка простудился, и мадам Буц справедливо запретила ему выходить во двор. Он и не выходил. Но ему хотелось сахарных орешков, которые мадам Буц, оберегая зубы ребенка, Сереже запрещала. Но появился Бурмин, любивший мальчика. Он передал ему альбом, который накануне выиграл в карты у спившегося чиновника. Кстати, эти марки стоят целое состояние. Сережа отдал червонец и попросил на полтинник купить ему орешков, остальные он подарил Бурмину. Тот, человек слабый, загулял, а когда стал перелезать через забор, чтобы отдать орешки, то, к своему ужасу, увидал мертвого ребенка.

– Кто же тогда убил моего сына? – вскрикнул генерал.

– Сейчас узнаете! Вообразив с нетрезвых глаз, что мальчик устал его ждать, пошел навстречу, свалился с забора и расшибся, Бурмин впал в самобичевание, истерично принялся кричать: «Я убил Сережу!»

– Что же произошло? – изумился генерал Лифарев.

– А произошло вот что, – продолжал Соколов. – Мадам Буц, как дружно утверждает прислуга, давно состоит в интимных отношениях с электриком Михеевым. По ее протекции именно Михеева направила компания для установки света. Вчера мадам Буц пригласила электрика в свои апартаменты «попить чаю» – благо вас, генерал, не было дома. Лакеи видели, как мадам затворяла за гостем свою дверь. Электрик так спешил в объятия возлюбленной, что, оголив от шелковой оболочки провод, не успел прикрепить его к фарфоровому изолятору. Это как раз над окном Сережи. Электрик поступил преступно-небрежно, нарушив все служебные инструкции. Именно эта халатность привела к гибели ребенка. Михеев просто вколотил гвоздь в дерево и завязал на нем провод: «На короткое время!» Но этого времени вполне хватило для трагичного финала.

Генерал поднял брови.

– Простите, граф! Никак не могу согласиться. Вы же сами только что утверждали, что Сережа не выходил из дома. Как же он мог в таком случае пострадать?

– Да, история, признаюсь, необычная! Томясь домашним заключением, мальчик вылез на пожарную лестницу и баловства ради стал мочиться на оголенный провод. Моча – электролит, обладающий хорошей электропроводностью. Ребенка поразил ток – это стало причиной его мгновенной смерти. Это подтверждает экспертное заключение профессора Павловского: «При исследовании трупа обнаружены отек и покраснение слизистой оболочки мочеиспускательного канала, отек и кровоизлияние в слизистой мочевого пузыря. Причина смерти: внезапная остановка сердца (фибрилляция желудочков, асистолия) плюс остановка дыхания (судороги дыхательных мышц)».

– Так сказать, горячий след! – с горечью воскликнул генерал. – Но как Сережа попал в кусты – это более десяти метров от места происшествия?

– Электрик Михеев, увидав труп, сразу понял причину смерти. Он решил спрятать концы в воду, с помощью мадам Буц оттащил мальчика. К их радости, первым обнаружил труп Бурмин. Признаюсь, поначалу я чувствовал себя в тупике. Но при исследовании места происшествия многое прояснилось. Падая замертво с лестницы, мальчик предплечьем свалился на висящий провод, сорвал его.

– Вот оно что. – Генерал Лифарев задумчиво потер лоб. – Теперь понятно, почему на предплечье бедного мальчика багровый след. – Он помолчал, затем вопросительно взглянул на Соколова: – Слуги мне сказали, что вы подобрали под окнами каких-то червей. Это так?

– Совершенно верно!

– Но с какой целью?

– Все просто. Оголенный провод, как вы, генерал, помните, упал на землю. Оказавшись на влажной почве, провод создал так называемое «шаговое напряжение». Под электрическим воздействием черви выползли наружу – уже полудохлые. Была убита и вот эта лягушка.

Соколов вытащил из саквояжа платок и высыпал на стол червей и лягушку.

Вдруг он посмотрел на электрика и экономку:

– Господа хорошие, снимите вашу обувь!

Те покорно исполнили приказание.

Жеребцов достал гипсовые слепки следов, снятых возле трупа. Обувь точно совпала с ними.

Соколов, словно фокусник перед коронным номером, поднял вверх перламутровую пуговку:

– А вот эту деталь вашего, мадам Буц, муслинового платья я нашел там, куда вы вчера положили мертвого ребенка. Для меня это было первым знаком: вы в убийстве замешаны. Вопросы есть?

Вопросов не было.

Экономка зашлась в истерике, электрик Михеев пнул ее под столом ногой:

– Молчи, дура! Мы жертвы технического прогресса.

Впереди их ждал суд: один обвинялся в преступной халатности, приведшей к человеческой жертве, другая – в пособничестве преступлению и сокрытии его.

После окончания совещания Гартье пожал руку Соколову:

– Поздравляю, поработал блестяще. Можешь ехать в свои Мытищи. Неделю отдыхай, беспокоить не буду.

Соколов хохотнул:

– Ведь врешь, Николай Федорович! Разве мне дадут отдохнуть неделю? Сомневаюсь.

– Верно говорю – неделю!

– Хочешь пари на ящик шампанского?

…Через два дня Соколов шампанское выиграл: прикатил на «рено» Галкин, смахнул со лба пот и пыль, доложил:

– Начальство требует! Убийца на свободе…

Началось новое приключение.

Звериный оскал

Этот чудом сохранившийся дом, согласно легенде, был построен еще при Иване Васильевиче Грозном. Толстые покосившиеся стены, изъеденные трещинами, глубоченный, из громадных белых камней подвал, фасад, вылезший далеко за линию новых построек, – все дышит глубокой стариной. И еще напоминает об ужасной истории, случившейся здесь на заре двадцатого века.

Если читатель полагает, что похитители средств передвижения появились одновременно с развитием автомобильного транспорта, то он заблуждается. Во времена благословенные, патриархальные, были лихие людишки, похищавшие коляски, кареты, брички, ландо, фаэтоны, кабриолеты, телеги и даже похоронные дроги.

В Москве появилась целая шайка, которую долго не удавалось поймать. Наконец напали на след. Началась слежка, ибо важно было выявить всех: и кто угонял, и кто затем продавал скамейку (так на воровском жаргоне называли лошадь), и коляску, и рубашку (сбрую).

* * *

Вот с этой слежки и началось дело, о котором наш рассказ. Памятный читателям «Кровавой плахи» агент Гусаков-сын влетел, взмыленный, в кабинет начальника сыска Гартье и, облизывая пересохшие губы, взволнованно заговорил:

– Я вчера «вел» Маньку Губу, ну, эту, Марьям Гулямдину, по делу «экипажей». Взял я ее от булочной Филиппова на Мясницкой площади. Ну, значит, идет Манька по аллее Чистых прудов, вдруг – шасть! – к ней какой-то господин подваливает. Высокий, в костюме-тройке, на животе толстая золотая цепочка – богатый франт, одним словом. И усищи – ну, право, шире плеч! – нафабренные торчат. Начинает он Маньке что-то заливать, явно, что ухаживает…

– Да, Манька из себя аппетитная. Помнится, прежде на Тверском работала целкой, — кивнул одобрительно Гартье. (Заметим: на жаргоне «целка» – это незарегистрированная проститутка.)

Гусаков залпом осушил стакан воды и уже более спокойно продолжал:

– Господин веселый, да и Манька, дура, рада, что такого солидного кавалера завлекла. Зашли они в винный подвальчик у Покровских ворот. Минут через тридцать Манька выплыла явно навеселе. Ее спутник кликнул лихача, я тоже – держу их крепко. На Старой Басманной они вошли в небольшой дом, что напротив церкви Никиты Мученика. Господин своим ключом открыл входную дверь – это с торца, там, где Александровское коммерческое училище. Думаю: надо ждать! За час-другой господин успеет к Маньке под юбку слазить, буду дальше ее пасти.

Гартье начал раздражаться:

– Ты, Иван, сразу дело говори. Манька от тебя «соскочила»?

– Хуже! Она вообще куда-то испарилась. Вроде миражного видения. Как собака всю ночь дрожал от холода – во, рубашечка у меня тонкая, дневная. В девять утра господин вышел из дома. Глазам не верю – один!

Закрыл дверь на ключ, отправился к Межевому институту в Гороховском. Там трактир. К десяти вернулся домой – у него прием…

– Какой такой прием?

– Ах, Николай Федорович, забыл сказать: этот господин – дантист. И у него вывеска, медными буквами написано:

Дантист

Альфред Оттович ЛЕПИНЬШ

Безболевое лечение

Прием с 10 до 14 часов

Тут мой папаша нарисовался – я его извозчиком вызвал. Полтинник позвольте в счет включить. Покумекали, решили: пусть мой папаша, Матвей Иванович, идет под видом зуб выдернуть – вдруг Маньку обнаружит? Дантист дернул у папаши зуб, благо гнилой был. И зачем-то долго-долго эту вонючку нюхал, словно цветок какой. А папаша отдал ему целковый (я в счет включу?) и начал действовать: он у меня страсть какой бедовый! И в туалет сходил, и вроде по ошибке вместо выхода – извините, дескать, от боли мозги помутились – в спальню влез. Нигде Маньки не видно. Сейчас он пасет двери выхода. Замену просит.

Гартье приказал:

– Эй, Галкин! Гони в Мытищи… Привези Соколова.

…Граф появился, как всегда, веселый, красивый, шумный:

– Ну, начальство, где шампанское? Проспорил ты, Николай Федорович! Обещал неделю меня не беспокоить, а сам и трех дней выдержать не смог.

Гартье изложил всю эту странную историю. Соколов, знакомый с Гулямдиной, грустно заметил:

– У этой Маньки жизнь несчастная. Было ей шестнадцать, посватался к ней какой-то инженер-путеец, человек достойный, да под поезд попал, пополам его перерезало. Отец, правоверный мусульманин, когда узнал, что дочь, не дождавшись никях (свадьбы), носит ребенка, выгнал ее из дому. Манька родила, а кормить крошечную Розалию нечем. Вот и пошла тротуары шлифовать. Тяготилась она своей блядской профессией, да куда из порочного круга выбьешься? Пристала к «экипажникам»… Гусаков, иди сюда! Поезжай к дворнику, где Манька живет, – это дом семь по Ваганьковскому. Скажи: если появится Манька, пусть даст нам знать. Жеребцов, возьми в архиве все, что есть на этого дантиста. И вести за ним неусыпное наблюдение! Да, еще следует затребовать все дела о пропавших дамах, скажем, за последние два года. Выполняй приказ!

Закончился яркий, горячий, полный шума, движения, красок августовский день. Один из немногочисленных дней, составляющих человеческую жизнь. День, отпущенный Создателем для мира между людьми, для всеобщей радости, для наслаждения природой и прекраснейшей ее частью – женской прелестью, лучше которой нет ничего в Мироздании.

Но в этот праздник жизни врывались адовы создания, ненавидевшие Бога и все живое. Эти создания несли зло и распад.

Сидя за столом у окна, за которым все более стихала вечерняя Москва, Соколов изучал ворох документов, чтобы хоть немного уменьшить, ослабить это черное зло. Из глубокого кресла, стоявшего в дальнем углу, явственно доносилось похрапывание. Это не выдержал дневной маеты Жеребцов – сон сморил его.

Соколов любил этого парня, ценя его исполнительность, бесстрашие и вполне по-детски наивную цельность неиспорченной натуры. Со всей своей непосредственностью Жеребцов презирал законы, если они мешали ему ловить убийц и бандитов, и с легкой совестью эти законы нарушал. За это, как утверждали злые языки, порою бывал бит своим патроном, которого, впрочем, все равно горячо обожал.

– Эй, дрыхло, раскрой вежды! – крикнул Соколов. – Ты знаешь, сколько особ прекрасного пола без следа сгинуло за два года? Пять! Манька, если не найдется, станет шестой. И все эти исчезновения начались полтора года назад – с приездом в Москву дантиста.

– Вот это открытие! – расцвел Жеребцов. – Едем брать…

– На основании этого совпадения нам разрешения не дадут. Гусаков – свидетель неважный. Он задремал, а Манька выскользнула из дома.

Жеребцов фыркнул:

– А на кой нам ляд разрешение? Мы сами себе разрешим – проведем литерное мероприятие номер один.

– Обыскать жилище в отсутствие хозяина? Дешевый номер для бездарей. Нет, мы тщательно простучим каждый сантиметр стен, полы, если надо, подымем, но в присутствии дантиста. И ты будешь глядеть не отрываясь в его зрачки! Как только они превратятся в точку, заходит кадык, побледнеет – значит, там ищем! И сделаем это завтра.

Жеребцов полюбопытствовал:

– Аполлинарий Николаевич, что это? Какие фото на столе?

– Это Гартье в свое время забрал у родственников портреты пропавших женщин. Посмотри внимательней, что у них общего?

– Все молоды, хорошенькие.

– И еще заметь: они все, как наша Манька, брюнетки и с крупными, объемистыми бюстами. Красота, я сказал бы, одного порядка! Все они, по справкам, не отличались безупречной нравственностью. То есть можно было подойти на улице, пообещать деньги, и они пошли бы за незнакомым. Впрочем, утро вечера мудренее. Я пришлю горничную Глашу, она тебе здесь, в кабинете, на диване постелит.

…Всю ночь Жеребцову снились бандиты, захватывающие дух погони и округлые прелести Глаши.