Текст книги "Генерал Брусилов. Лучший полководец Первой Мировой войны"

Накануне большой грозы

15 августа 1913 года А. А. Брусилов был назначен командиром 12-го армейского корпуса Киевского военного округа, штаб которого располагался в Виннице, в то время небольшом городе на берегу реки Южный Буг. В состав корпуса входили две пехотные дивизии, одна отдельная пехотная бригада, две кавалерийские дивизии, артиллерийская бригада, саперный батальон. Корпус был одним из самых крупных в округе – его соединения и части располагались на территории Подольской губернии (нынешняя Винницкая и частично Житомирская области). С 1910 года начальником штаба был генерал-майор К. И. Адриади.

12-й армейский корпус насчитывал около 20 тысяч человек. Он был сформирован в составе 12-й и 33-й пехотных и 12-й кавалерийской дивизий в конце 1876 года и под командой генерал-лейтенанта П. С. Ванновского участвовал в русско-турецкой войне 1877–1878 гг. В 1908 году командование корпусом принял генерал-лейтенант, в последующем генерал от кавалерии Адам Соломонович Корганов. С начала 1910 по начало апреля 1914 года начальником штаба корпуса был генерал-майор Август-Карл-Михаил Михайлович Адриади.

На момент назначения командиром А. А. Брусилова 12-й армейский корпус состоял из 12-й и 19-й пехотных, 12-й кавалерийской дивизий, а также саперного батальона и воздухоплавательной роты. Пехотными дивизиями командовали соответственно генералы Н. А. Орлов и А. Ф. Рагоза, кавалерийской – А. М. Каледин. Также в его составе имелось два кадрированных обозных батальона, которые до положенного штата должны были развертываться только при объявлении мобилизации. По тем временам это была обычная структура армейского корпуса, которых в Российской империи имелось достаточно большое количество.

Сегодня в отечественной литературе нередко можно прочитать о том, что в 1913 году Российская империя находилась на пике своего развития, что она по своим экономическим возможностям занимала одно из ведущих мест в мире. Так появился миф, который, безусловно, не соответствовал действительности.

Нужно сказать, что Россия в 1913 году отставала по объемам промышленного производства от США, Англии, Германии и Франции. Доля ее в совокупном промышленном производстве пяти вышеперечисленных держав составляла всего 4,2 %. В общемировом производстве в 1913 году доля России составляла 1,72 %, при том, что доля США равнялась – 20 %, Англии – 18 %, Германии – 9 %, Франции – 7,2 %. По размерам валового национального продукта на душу населения Россия уступала США – в 9,5 раза, Англии – в 4,5, Канаде – в 4, Германии – в 3,5, Франции, Бельгии, Голландии, Австралии, Новой Зеландии, Испании – в 3, Австро-Венгрии – в 2 раза.

И это не удивительно. Промышленность России была развита слабо. На 24 472 заводах имелось всего 24 140 электрических, паровых, дизельных двигателей (со средней мощностью 60 л. с.). То есть даже не всякий завод имел хотя бы один двигатель. По энерговооруженности и механовооруженности Россия отставала от США в 10 раз, от Англии – в 5, от Германии, Бельгии, Новой Зеландии – в 4 раза. Уровень производительности труда в промышленности в России был меньше, чем в США, в 9 раз, в Англии – в 5 раз, в Германии – в 4 раза. В 1913 году в США выплавили 25 млн т стали, в то время как в России – 4,2 млн т. Поэтому для покрытия своих нужд Россия ежегодно импортировала из других стран более 1 млн т. стали и 8,7 млн т. каменного угля.

Безусловно, уровень производства и экспорта прямо пропорционально отражался на уровне доходов, поступавших в российский бюджет напрямую или в виде налогов. В 1908–1913 гг. общие суммы доходов, поступивших в российский бюджет, составили 14 987 млн руб. В 1887–1913 гг. Запад инвестировал в Россию 1783 млн золотых рублей, но за этот же период из России было вывезено чистого дохода на 2326 млн золотых рублей (превышение за 26 лет доходов над инвестициями – на 513 млн золотых рублей). Только по процентам и для погашения иностранных займов ежегодно переводилось за границу выплат до 500 млн золотых рублей (в современных ценах это порядка 15 млрд долл.).

Параллельно с ростом промышленного производства шел процесс роста цен, прежде всего на основные продукты питания. Так, оптовые цены в 1901–1912 гг. на пшеницу возросли на 44 %, на рожь – на 63,63 %, на свинину – на 55,86 %. Естественно, что не менее, чем оптовые, возросли и цены на продукцию хлебобулочной промышленности и на мясо в розничной торговле. В целом по России в 1908–1913 гг. цены на потребительские товары возросли на 24 %, при том, что зарплата же выросла в среднем только на 14,5 % (на 34 руб.). В результате этого реальные доходы рабочих и служащих существенно сократились. Поэтому неудивительно, что семья рабочего из четырех человек в Санкт-Петербурге расходовала около 750 руб. в год. При этом расходы на питание составляли до 100 % оплаты труда главы семьи из четырех человек, а трудились, как правило, все, включая детей. Из оставшейся суммы до 45 % шло на оплату жилья, до 25 % – на одежду и обувь. Для сравнения: у германского рабочего оплата питания семьи отнимала 20–25 % зарплаты (одного взрослого), у английского – 40 %.

Материальная сторона жизни напрямую была связана с состоянием здоровья населения. По данным статистики, в 1913 году в России более 12 млн человек (7,26 % населения) было поражено эпидемиями холеры, дифтерии, сибирской язвы, чесотки. Еще 9 млн человек страдали малярией, трахомой, коклюшем и т. д. Всего хронических больных заразными болезнями имелось 21 877 869 человек (13,2 % населения страны).

При таком высоком уровне заболеваемости на 10 000 человек населения в России имелось всего 1,6 врача, 1,7 фельдшера, 1,7 акушера и повивальной бабки, а в сельской местности один врач приходился вообще на 26 тыс. человек. В то же время в США врачей на 10 000 человек населения было в 4 раза больше, чем в России, в Германии – в 2,7, в Англии – в 3,5, в Дании, Швеции, Бельгии, Голландии – в 3,2 раза больше. Поэтому неудивительно, что на каждую тысячу новорожденных в возрасте до одного года в России умирало 263 ребенка. Для сравнения: в Швеции на каждую тысячу родившихся умирало не более 70 детей до одного года, в Англии – 108, в США и Франции – 112–115, в Италии – 138, в Германии – 151. Таким образом, Россия превосходила по детской смертности страны Европы и США в 1,74-3,76 раза.

Как известно, уровень производства и качество здравоохранения напрямую зависят от образованности населения. Россия выделялась низким процентом грамотности своего населения. По статистическим подсчетам, на каждую тысячу человек населения (без учета детей дошкольного возраста) она имела грамотными не более 230 человек. При этом на такое же количество населения Бельгия имела 998 грамотных, Германия – 980, Англия – 816, Франция – 930, Австралия – 816, Австрия – 644, Венгрия – 524, Аргентина – 495, Италия – 440, Португалия – 214 человек. В России 70 % детей и подростков вообще были лишены возможности учиться.

В России в 1913 году число учащихся во всех видах учебных заведений (включая духовные и военные) составляло 9,7 млн человек (60,6 человека на 1000 жителей). При этом в российских вузах в 1913 году обучалось 127 423 человека, в США – 258 000 (в два раза больше, чем в России). При этом в США имелось несколько десятков вузов уровня университета, в Англии – 18 университетов, в Германии – 22, во Франции – 14, а в России – только 8 университетов. Поэтому на один университет в России приходилось около 20 млн жителей, в то время как в Англии – 2,5 млн, во Франции – 2,8 млн, в Германии – 3 млн жителей.

В России имелись ограничения в доступе к образованию. Благодаря известному циркуляру министра просвещения Делянова «О кухаркиных детях», принятому во время царствования Александра III, был перекрыт доступ к образованию лицам из сословий крестьян и мещан. И хотя в 1911–1914 гг. циркуляр фактически не действовал, тем не менее из обучавшихся в гимназиях 119 000 человек выходцы из крестьянских семей составляли всего 15 %. В кадетские корпуса, военные училища выходцы из крестьянских семей вообще не допускались.

Россия считалась аграрной страной, и именно легенды о ее высоких урожаях зерновых уже много лет будоражат воображение некоторых людей. Но на практике все было не так.

Производство сельскохозяйственной продукции в стране, в которой сельское население достигало 80 %, также не было на высоте. Громадные просторы России позволяли ей производить большое количество зерна, но уровень агрокультуры, урожайность и продуктивность были низкими. Даже в 1913 году, получив рекордный урожай зерновых в 80 млн т, Россия на душу населения имела порядка 471 кг зерна, в то время как Англия, Франция, Германия имели около 430–440 кг, Канада – около 800 кг, США – свыше 1000 кг, Аргентина – 1200 кг. И если в общих объемах производства сельскохозяйственной продукции Россия стояла на втором месте после США, то по ее производству на душу населения она занимала только пятое место. Если же брать и другие европейские страны, Австралию, Канаду, то Россия отбрасывалась во вторую десятку и даже ниже.

Причина этого также была очевидной – низкий уровень технического оснащения сельского хозяйства. Более 52 % крестьянских хозяйств аграрной России не имели плугов, обрабатывая землю сохами и косулями. В 1913 году в России имелось лишь 152 трактора, в то время как в США, Германии, Франции, Бельгии, Голландии, Дании счет тракторам шел на тысячи и десятки тысяч. Поэтому неудивительно, что в России до 80 % сельскохозяйственных работ производилось вручную.

В России продолжался хронический кризис животноводства. Так, по подсчетам, число рабочих лошадей в сельском хозяйстве на 100 человек сельского населения с 1870 по 1911 год упало с 38 до 30 единиц. Из расчета на 100 человек населения количество крупного рогатого скота и свиней также непрерывно сокращалось. Если в 1896 году оно составляло 67 голов, то в 1901 году – 65 голов, а в 1913 году – 55 голов. В 1914 году в России на тысячу жителей приходилось 293 головы крупного рогатого скота, в США – 622, в Дании – 888 голов. Продуктивность одной дойной коровы в 1913 году в США была выше, чем в России, в 3,4 раза, в Швейцарии – в 5,3 раза.

Производство сельскохозяйственной продукции и продуктов питания в России не контролировалось государством и, следовательно, было стихийным. Поэтому частыми были такие явления, как неурожайный год и даже голод. Так, в XIX веке Россия пережила 40 голодовок. В ХХ веке голодными были 1901–1902 гг., 1905; 1906; 1907 гг.; 1908 г.; 1911–1912 гг. В 1905, 1906, 1907 и 1908 гг. голодало от 19 до 29 губерний, в 1911–1912 гг. голод охватил 60 губерний. По различным оценкам, в 1901–1912 гг. от голода и его последствий в Российской империи погибло около 8 млн человек, почти столько же, как за время Первой мировой войны.

Но даже несмотря на голод, из России в Европу потоком шло зерно. Лозунг царского министра финансов Вышнегородского – «недоедим сами, но вывезем» – регулярно претворялся в жизнь. В обмен на зерно в империю с Запада поступали многие промышленные товары, комплектующие для заводов и фабрик, тракторы, автомобили…

Россия сильно зависела от экспорта. Первые самолеты в российской военной авиации были машинами фирм «Ньюпор», «Фарман», «Бристоль-Бульдог», «Сопвич», «Фоккер», а это Англия, Франция, Бельгия. В самой России за 1914–1917 гг. было собрано всего 94 самолета «Илья Муромец», и то двигатели и приборы были импортные. На русских эсминцах, крейсерах и линкорах стояли немецкие и шведские турбины, английские гирокомпаса и дальномеры…

Общее состояние экономики и образованности народа, безусловно, напрямую влияло на состояние армии, которая после окончания русско-японской войны 1904–1905 гг. нуждалась в основательном реформировании. На поверку выяснилось, что под одним и тем же названием скрывались совершенно неоднородные подразделения, части и соединения. Пехотные роты по своему составу делились на 11 видов и имели от 100 до 300 солдат. Число рот в пехотных батальонах было не одинаковым. Полки были следующих типов: пехотные, стрелковые, гвардейские, резервные, крепостные, отдельные, причем в одних полках было по два батальона, в других – по четыре. В округах размеры однотипных частей также разнились. Так, четырехбатальонные полки на Дальнем Востоке были сильнее таких же полков в Европейской России. Двухбатальонные полки в Финляндии качественно отличались от двухбатальонных полков в Закавказье и т. д.

Совет Государственной обороны практически ничего не делал конкретного для изменения положения дел и в конце 1908 года был распущен, а начальник Главного управления Генерального штаба генерал Палицын – заменен генералом В. А. Сухомлиновым, командовавшим до того войсками Киевского округа. Выяснилось, что за три с половиной года самостоятельного существования Главного управления Генерального штаба не было составлено даже плана работ. Сдача дел выразилась в том, что генерал Палицын передал генералу Сухомлинову ключ от пустого ящика своего стола. «Когда же я попросил программу по обороне, – вспоминал Сухомлинов, – он трагически указал пальцем на свой лоб».

Военным министром был назначен генерал Редигер, который, вместо того чтобы заняться армией, начал откровенно заигрывать с различными политиками. Это сослужило ему плохую службу, и вскоре он был вынужден подать в отставку.

11 марта 1909 года новым военным министром был назначен В. А. Сухомлинов. Историк Кирсновский пишет: «Человек, не лишенный способностей, генерал Сухомлинов отличался властолюбием и вместе с тем поразительным легкомыслием. Своей бодростью и неизменным оптимизмом он нравился Государю и импонировал ему. Сухомлинов всегда был в натянутых отношениях с великим князем Николаем Николаевичем. С крушением Совета Государственной обороны и выдвижением Сухомлинова вражда между этими двумя одинаково властолюбивыми и одинаково завистливыми людьми перешла в открытую ненависть. На фоне этой ненависти и борьбы двух течений – поверхностно-новаторского великокняжеского и ретроградно-бюрократического сухомлиновского – и прошли для русской армии последние пять лет перед мировой войной.

Уже 3 августа 1909 года состоялось первое заседание Особого совещания. Оно заседало пять месяцев. Результаты его работы были доложены правительству 25 февраля 1910 года. В течение ближайших 10 лет новые ассигнования на армию и флот предполагалось делить почти поровну: 715 млн рублей на армию (из них почти половину – 373 млн – на крепости, 114 млн на строительство стратегических шоссе и только 81 млн рублей на тяжелую артиллерию) и 698 млн рублей на флот (из них 614 млн на Балтийский, в том числе 478,8 млн рублей на новое судостроение).

С 1 июля 1910 года русская армия переходила на новую организацию. В результате осуществления этих мер русская армия приобрела значительно более стройную организацию. Несколько улучшалась организация артиллерии.

Нельзя сказать, что это было исключительно заслугой Сухомлинова, его активно поддерживали и другие генералы. Так, в мае 1910 года с протестом против увлечения маринизмом выступил генерал Куропаткин. В сентябре он написал и разослал членам правительства подробную «Записку по вопросу об ассигновании Военному и Морскому министерствам кредитов на неотложные нужды». В ней он утверждал, что если «будут отпускаться на флот суммы, не соответствующие важности для обороны государства морской силы, то эти отпуски неизбежно отразятся на ослаблении сухопутной армии, составляющей главную силу России». В то же время Куропаткин критиковал и Военное министерство за увлечение развитием крепостей и стратегических шоссе. Основная часть средств, отпущенных на армию, должна была, по его мнению, использоваться на развитие артиллерии, авиации, организацию автомобильного дела и увеличение оснащенности армии инженерным имуществом.

В период 1909–1910 гг. Сухомлиновым был произведен ряд важных реформ. Но прежде всего он добился того, что Главное управление Генерального штаба было подчинено военному министру. Также было осуществлено упрощение организации войск, усиление их материальной части. При этом, в предвидении скоротечного характера будущей войны, основное внимание было сосредоточено на реорганизации пехотных дивизий и полков с целью повышения их боевых возможностей.

Были внесены существенные изменения в стратегический план войны на Западе. Так, основной ареной для стратегического развертывания войск на случай войны были определены не передовой Варшавский военный округ, а другие округа, находившиеся несколько глубже. По плану Сухомлинова, в так называемом «19-м расписании» 1910 года Варшавский военный округ, как неудобный для развертывания, отдавался врагу без боя. Благодаря этому становилась ненужной система дорогостоящих и неэффективных приграничных крепостей. Правда, на практике этот проект имел сильное противодействие со стороны ряда старых генералов и в последующие годы привел к компромиссу: одни крепости упразднялись, другие оставлялись. Имевшиеся девять крепостных пехотных полков были сведены в семь полевых пехотных дивизий. Таким образом, вся пехота была сведена к основным типам 16-батальонной пехотной дивизии и 8-батальонной стрелковой бригады. Учреждены были новые армейские корпуса.

К 1914 году пехота состояла из 70 дивизий и 22 отдельных бригад. Из дивизий три были гвардейскими, 52 пехотными, остальные – Кавказскими гренадерскими и Сибирскими стрелковыми. Из бригад: гвардейская стрелковая, пять армейских, четыре Финляндские, две Кавказские, шесть Туркменских, одна пластунская и три Заамурской пограничной стражи. Всего в этих формированиях насчитывалось 357 полков и 1294 батальона. Пропорция пулеметов у нас была та же, что и в европейских армиях: два на батальон, а в стрелковых полках двойная – четыре на батальон.

Перед войной русская конница насчитывала 24 конные дивизии (две гвардейские, пятнадцать Кавказских кавалерийских, одна Донская, одна Сводно-казачья, три Кавказские казачьи и одна Туркестанская казачья), а также 8 отдельных бригад и 12 отдельных полков. В составе этих формирований насчитывалось 129 полков. Кроме того, было еще 12 различных конных дивизионов и 16 отдельных казачьих сотен.

Правда, в устройстве кавалерии были допущены серьезные ошибки. В 1910 году были упразднены учрежденные в 1906 году четыре кавалерийских корпуса, что негативно сказалось в ходе Первой мировой войны. Жестоким промахом всей организации стало полное отсутствие войсковой конницы, способной вести разведку в интересах пехотных дивизий и корпусов.

Повышалась огневая мощь частей и соединений. Уже к концу войны с Японией при каждой пехотной и конной дивизии была сформирована пулеметная команда из 8 пулеметов Максима на колесном лафете. В 1907 году такую пулеметную команду получил каждый пехотный либо стрелковый полк из расчета четыре пулемета на батальон. Дивизионные пулеметные команды оставлены только в коннице.

В 1910 году на вооружение полевой артиллерии были введены 48-линейные мортиры. Каждый корпус получил по мортирному дивизиону в составе двух батарей по 6 орудий каждая. Обращено, наконец, внимание и на горную артиллерию. Эффективной в стрельбе и транспортировке 3-дюймовой горной пушкой были снабжены стрелковые дивизионы 22-го армейского корпуса и все кавказские корпуса. В 1, 4 и 5-м Сибирских корпусах Приамурского округа были образованы третьи дивизионы артиллерийских бригад, каждый по две батареи (8 горных пушек).

Артиллерию в дальнейшем предполагалось значительно усилить, введя мортирные дивизионы в состав полевых артиллерийских бригад, а тяжелую артиллерию – в состав армейских корпусов. В связи с этим в 1913 году в Одессе было открыто Сергиевское артиллерийское училище, специально предназначенное для подготовки офицеров тяжелой артиллерии.

В войска для управления начал поступать искровой телеграф. Начала зарождаться, несмотря на скептическое отношение к этому, военная авиация. Благодаря великому князю Александру Михайловичу были открыты школы для подготовки военных летчиков-офицеров в Гатчине и на реке Каче в Крыму. Предполагалось при каждом корпусе иметь авиационный отряд в 4–6 самолетов. К началу войны в русской армии уже было 39 отрядов, на оснащении которых состояло 216 разнообразных самолетов и 221 летчик.

В осенний призыв 1913 года, ввиду возможности войны, было призвано 580 000 человек. Одновременно демобилизация лиц, призванных в 1910 году и подлежащих увольнению в запас, была задержана на 6 месяцев. В результате этого к весне 1914 года под ружьем находилось 2 230 000 человек. Правда, весной этого же года в связи с промахами русской разведки в отношении истинных намерений Германии призыв 1910 года был уволен в запас.

Нужно сказать, что в то время в Российской империи существовала достаточно хорошо продуманная система резервов. Каждый увольнявшийся солдат тут же приписывался в полку второй очереди. Было намечено формирование 35 дивизий второй очереди, что с имевшимися первоочередными давало 105 пехотных дивизий и 18 стрелковых бригад.

Русская военная мысль предвоенного времени характеризовалась тремя направлениями.

Основу первого составляли старые генералы, многие из которых занимали высшие места в военной иерархии, несмотря на то что были противниками новых теорий ведения войны. К сожалению, к числу их относился и сам Сухомлинов, который похвалялся, что «двадцать лет не брал в руки ни одной книги по военному делу».

Памятником рутинерства в русской военной мысли стал Полевой устав 1912 года. Характерной его особенностью было прежде всего игнорирование встречного боя. Все операции классифицировались на «наступательные» либо «оборонительные». При ведении «наступательного» боя уделялось излишнее внимание тщательному выяснению обстановки (вообще в маневренном бою невозможному) и сказывалось стремление руководить действиями противника. Первое влекло к потере времени, ослаблению энергии, проволочкам и трениям при отдаче, передаче и выполнении приказаний. Второе грозило подчинить наши действия воле неприятеля. В «оборонительном» бою главная роль отводилась передовой линии, которая и насыщалась войсками. О каких-либо маневрах силами и средствами в ходе операций не было сказано ни слова.

Военачальнику предписывалось действовать, сообразуясь с действиями противника, т. е. полностью уступая ему инициативу. Поэтому задачи ставились не так, как того требовали наши интересы, а так, чтобы лучше реагировать на действия противника. В результате отказ от инициативных действий приводил к подчинению воле неприятеля, переоценке врага, недооценке в то же время собственных сил.

Другую группу составляли так называемые «младотурки» – группа военачальников и преподавателей военных академий, которые всецело ориентировались на новейшие достижения западной военной науки, не делая при этом учета на особенности России. Возглавляли ее начальник Императорской военной академии Генерального штаба генерал Д. Г. Щербачев, а входили полковники Н. Н. Головин, А. А. Свечин и ряд других. Этому движению сочувствовал даже великий князь Николай Николаевич (Младший).

Командующий 7-й армией генерал Д. Г. Щербачев.

Однако «младотурецкое» движение встретило яростный отпор со стороны представителей первой группы. Борьба закончилась полным разгромом Императорской военной академии Генерального штаба Сухомлиновым в 1913 году, смещением крамольных профессоров и запрещением думать иначе, чем по раз и навсегда установленному казенному шаблону. «Младотурки» были загнаны в подполье, но идеи их постепенно стали захватывать все более широкие круги.

Третью группу составляли сторонники формирования теории русского национального военного искусства, т. е. с учетом особенностей России, ее истории и ее народа. Основу этой группы составляли генерал А. З. Мышлаевский и полковник И. В. Баиов. Но для реализации этих теорий нужна была мощная поддержка, и прежде всего со стороны военного министра.

Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич (Младший), 1914 г.

О деятельности А. А. Брусилова в должности командира 12-го армейского корпуса оставил свои воспоминания начальник штаба этого корпуса генерал К. И. Адриади. Правда, нужно учитывать два факта: во-первых, что свои воспоминания он писал, уже находясь в эмиграции, во-вторых, в конце апреля 1914 года, когда началась непосредственная подготовка в войне, Адриади был назначен командиром 27-й пехотной дивизии и уехал из Винницы в Вильно. Тем не менее, определенное время тесно проработав с Брусиловым, он пишет:

«Первое впечатление, произведенное на меня Брусиловым, было хорошим, и разочароваться в нем мне не пришлось. Очень недюжинного ума, всесторонне образованный, начитанный, прекрасно знакомый с военным делом, он не увлекался какими-либо отдельными отраслями последнего или предвоенным взглядом. Очень большое значение он придавал подготовке старшего командного состава и офицеров вообще, а потому налегал на военные игры и полевые поездки. За время моей с ним службы он руководил корпусной поездкой, и, надо отдать справедливость, очень толково, умело и интересно.

Будучи всегда корректен с подчиненными, никогда не повышая голоса, он производил впечатление некоторой сухости, но впечатление это не было вполне правильно. Резче всего сухость его характера могла бы проявиться при аттестациях, но именно в них он во многих случаях проявлял, может быть, даже излишнюю мягкость. С офицерами в младших чинах он держал себя строго официально, за что у них особыми симпатиями не пользовался, и они считали его высокомерным. Объясняется это, может быть, тем, что манера Брусилова держать себя с офицерами представляла собой резкий контраст с манерой его предшественника Карганова, у которого простота общения и доступность иногда заходили даже слишком далеко.

По своим политическим взглядам Брусилов производил впечатление монархиста. У него в кабинете стена против письменного стола была сплошь увешана портретами государя и особ царской семьи, большинство с собственными ручными (собственноручными. – Авт.) подписями лиц, на них изображенных, и мне неоднократно приходилось слышать, что эту стену он считает наиболее драгоценным из всего, что имеет»[4]4
  Военно-исторический вестник. Париж, 1965. № 25. С. 4–5.


[Закрыть].

В апреле 1914 года в Киеве была проведена военная игра, которой руководил военный министр Сухомлинов. Безусловно, командир 12-го армейского корпуса был приглашен на эту игру. Более того, в ходе военной игры всегда разыгрывались варианты действий сторон, исходя из сложившийся на то время военно-политической обстановки. Это говорит о том, что Брусилов, как командир соединения, нацеленного для удара по Австро-Венгрии, безусловно, во время игры получил дополнительные указания на этот счет. Также надо учесть тот факт, что в апреле 1914 года, после завершения Киевской военной игры, в состав 12-го армейского корпуса дополнительно были введены 3-я стрелковая бригада, 2-я казачья сводная дивизия и 12-й мортирный артиллерийский дивизион. В связи с этим корпус стал одним из самых мощных общевойсковых соединений Киевского военного округа.

Правда, надо признать, что сам Брусилов мало занимался всеми этими проблемами. Решив набраться сил и веря в то, что война начнется не ранее 1915 года, летом 1914-го он вместе с женой выехал на отдых за границу, в Германию, в Киссинген, где они «пили воду, купались и гуляли». И только в последний день отдыха, уже перед самым отъездом, Брусиловы, прогуливаясь по местному парку, были поражены необычным зрелищем. Сам Брусилов это описывает следующим образом:

Супруги Брусиловы во время отдыха на курорте (начало лета 1914 г.).

«В тот памятный вечер весь парк и окрестные горы были великолепно убраны флагами, гирляндами, транспарантами. Музыка гремела со всех сторон. Центральная же площадь, окруженная цветниками, была застроена прекрасными декорациями, изображавшими московский Кремль, церкви, стены и башни его. На первом плане возвышался Василий Блаженный. Нас это очень удивило и заинтересовало. Но когда начался грандиозный фейерверк с пальбой и ракетами под звуки нескольких оркестров, игравших «Боже, царя храни» и «Коль славен», мы окончательно поразились. Вскоре масса искр и огней с треском, напоминавшим пушечную пальбу, посыпаясь со всех сторон на центральную площадь парка, подожгла все постройки и сооружения Кремля. Перед нами было зрелище настоящего громадного пожара. Дым, чад, грохот и шум рушившихся стен. Колокольни и кресты церквей накренялись и валились наземь. Все горело под торжественные звуки увертюры Чайковского «1812-й год». Мы были поражены и молчали в недоумении. Но немецкая толпа аплодировала, кричала, вопила от восторга, и неистовству ее не было предела, когда музыка сразу при падении последней стены над пеплом наших дворцов и церквей, под грохот фейерверка, загремела немецкий национальный гимн»[5]5
  Брусилов А. А. Мои воспоминания. С. 49.


[Закрыть].

Таким образом, к началу Первой мировой войны генерал Брусилов подошел в должности командира армейского корпуса, нацеленного против Австро-Венгрии. Безусловно, он знал задачи этого корпуса по оперативному плану Генерального штаба и штаба Киевского военного округа. Корпус по своему составу представлял достаточно мощное общевойсковое соединение. В то же время сам Алексей Алексеевич, несмотря на смену начальников штабов, последние предвоенные месяцы провел на отдыхе за границей, в Германии, которая через несколько недель стала одним из главных противников России.