Текст книги "Святой перевал"

– Вот это проворство! – воскликнул Рамит, – А мы думали, что сможем укрыться от него на том карнизе! Наивные дети!

– С такой прытью ему только в цирке выступать, – согласился Олег.

– Ага! Воздушным акробатом, – с иронией закончил его слова Миша, – Или канатоходцем. Представляете, такая туша идет по тонкой-тонкой веревочке!

Мы засмеялись: громко, до слез. Просто стояли и глупо хохотали. И с этим смехом из наших душ испарялось напряжение уходящей ночи.

– Ну, вот, теперь действительно можно идти, – сказал, вытирая слезы, Амир и взялся за тяжелую, покрытую ржавчиной ручку ворот.

– Подожди! – остановил его Миша, – Прежде чем войти в монастырь, я бы хотел спросить тебя. Зачем ты оставил пулю, вынутую из пасти Ракшасы?

– Я думаю, ты понимаешь сам, – ответил Амир, – Человек, всадивший эту пулю в челюсть йети, виноват в мучениях этого животного и в смерти тех людей, чьи тела теперь лежат там, внизу, у ручья. Его нужно найти и предать суду. Это зло не должно остаться безнаказанным. Особенно здесь, в святом месте.

С этими словами он открыл ворота и вошел внутрь. Мы последовали за ним, озадаченные новой проблемой.

Но, оказавшись за высокими стенами монастыря, ступив на серые, пыльные, грубо отесанные плиты песчаника, которыми был вымощен двор, почувствовали, что неожиданно попали в другой, неведомый нам мир. Полчаса назад мы ожесточенно сражались за свое существование, оказавшись в самом эпицентре бушевавших на перевале страстей. Бешеный стук сердца, дикий рев обезумевшего от боли и жажды мести животного, крики атаки и крики о помощи, хлесткие удары пылающих веток и гулкие звуки падающих камней. И вдруг – таинственное, отгороженное от всего мира безмолвие. Но безмолвие это не было немым. Оно говорило! Оно несло в наши души и наши головы информацию, которую мы не могли понять! Всё здесь, от мощной скалы и величественного храма, возвышавшихся над нашими головами, до последнего мельчайшего камешка под нашими ногами рассказывало свою, уходящую корнями в глубокую древность историю.

«Мы смотрим на море, на горы и не задумываемся о том, что все это существовало тысячелетия, – подумала я, – А в таких местах начинаешь вдруг чувствовать на себе дыхание времени. Начинаешь ощутимо, зримо понимать, сколько поколений людей жило до тебя: все они верили, любили, страдали, боролись. Начинаешь осознавать, что жизнь одного человека – всего лишь миг. Но за этот миг он должен успеть сделать что-то важное, нужное для следующих поколений!»

– Вы вроде говорили, что этому монастырю около двух тысяч лет? – прервал молчание Миша, обратившись к нашим проводникам.

– Да, – подтвердил его слова Рамит, – Хотя сложно что-то сказать определенно, ведь серьезных археологических исследований здесь не проводилось. Вот тут направо и на выступах – хозяйственные постройки монастыря. В них располагались мастерские, больница, школа. Здесь же ночевали перебиравшиеся через перевал путники. Сейчас некоторые из этих зданий находятся в очень плохом состоянии.

Мы заглянули внутрь: завалы камней и мусор, оставленный туристами, были единственной достопримечательностью несчастных полуразрушенных домиков. Но некоторые из них выглядели довольно прилично.

– А вот здесь, на склоне горы, – буддистский храм. Мы можем видеть только внешнюю часть храма – чайтью, святилище. Ведь основная его часть врезана в скалу. И там, глубоко в горном массиве находится вихара, которая была выдолблена примерно во втором веке до нашей эры и являлась, особенно во время сезона дождей, местом встреч и жилищем для отвергших мирскую жизнь монахов, одних из первых последователей буддизма. На месте этой вихары и был постепенно построен монастырь.

– Вихара, я так понимаю, что-то типа монастырского общежития? – уточнил Олег.

– Да, – кивнул ему Рамит, – С молитвенным залом и кельями.

– Это что же, выходит, буддизм проповедовался еще во втором веке до нашей эры? – спросила я, не сумев скрыть своих эмоций и полного незнания истории Индии.

– Буддизм появился в шестом веке до нашей эры в северо-восточной части Индии, – уточнил Рамит, – Однако сюда, на северо-запад Индии он добрался чуть позже.

– В шестом веке до нашей эры?! Невероятно! – удивилась я, – А давайте заглянем сюда. Ненадолго, на несколько минут. Я никогда в жизни не была в настоящем буддистском храме! Я ведь вообще в Индии первый раз.

– Хорошо, пойдемте! – согласился Рамит и направился к выщербленным каменным ступеням, ведущим к храму.

Снизу, издалека, от поворота к перевалу лестница казалась довольно узкой. На самом деле по ней одновременно могли подниматься бок о бок несколько человек. Время, жестокие горные ветра и дожди оставили на ней свои безжалостные следы. Но как ни странно, подобно шрамам на суровом благородном лице воина, эти неумолимые отпечатки столетий придавали ей какое-то мистическое очарование, с каждым шагом дарили путнику все большее ощущение сопричастности к величайшим тайнам мироздания, непознанным и непостижимым для человеческого разума. Поднимающееся солнце причудливо освещало сеточку трещин на черном шершавом базальте лестницы и обрамляющего её ступенчатого парапета и пробивающиеся через эти трещины небольшие веточки полыни. Терпкий запах полыни был едва уловим среди тяжелого дыхания пыльных, влажных от ночной свежести камней.

«Боже мой! – подумала я, – Эти ступени – ровесницы Христа! И я поднимаюсь по ним!»

Чувство, похожее на благоговейный страх, опустилось в мою душу. Насколько чиста и безгрешна моя душа, чтобы вот так, спокойно, восходить к святыне?!

Подняв нас на высоту тридцать – сорок метров, лестница резко сворачивала вправо, затем снова вверх и еще через несколько метров упиралась в огромную стену. В основании стены находилась высокая, потемневшая от времени дверь. Амир открыл её, и мы оказались в довольно большом полутемном помещении. Широкие сужающиеся к верху окна, закрытые грубо сколоченными ставнями, неохотно пропускали сюда свет. Но отдохнувшее за ночь солнце энергично пыталось пробиться внутрь, с детским упрямством проникало через щели между рассохшимися полусгнившими досками и с ленивой негой полосами ложилось на темный, выложенный узорчатой плиткой пол святилища, на загадочные рисунки каких-то мифических существ на стенах, на массивные резные колонны.

– А что там? – спросил Миша, показав рукой на дверь, находившуюся на противоположной от окон стене.

– Это вход в подземный, молитвенный зал чайтьи, – объяснил Рамит, – Хотите посмотреть?

– Конечно! – чуть ли не хором воскликнули мы.

Подземный зал святилища оказался неожиданно огромным и освещался светом из длинных узких прорезей, заменявших окна «верхнему» кубику, как мысленно объяснила я себе.

– Удивительно! – воскликнул Олег, – Мне казалось, что храм не очень большой.

– Да, – подтвердил его слова Амир, – Со стороны он действительно выглядит не таким уж крупным. Мы видели только его внешнюю часть. А ведь основная часть чайтьи вырублена в скале, на месте нескольких старых пещер.

– Сколько же труда было вложено сюда! – с уважением сказал Миша, разглядывая изящные колонны, поддерживающие высокий свод, и стоявший у закругленной стены напротив входа огромный алтарь, – И все это было сделано примитивными орудиями труда! Немыслимо!

– А в кельи монахов можно зайти? Ведь какие-то из них, надеюсь, сохранились? – спросил Олег.

– Идемте! – улыбнулся Рамит, достал карманный фонарик и направился к небольшой неприметной двери.

Некоторое время мы шли по довольно широкому извилистому коридору с грубо высеченными арками и колоннами, затем осторожно, освещая дорогу фонариками, стали спускаться по ступенькам вниз, до нижнего уровня, на котором мы и обнаружили кельи. Долго, почти в полном молчании, бродили мы по этим таинственным помещениям, прислушиваясь лишь к своим ощущениям и к коротким, но очень интересным комментариям Амира и Рамита. Удивительно, но нигде не было плесени и влажной затхлости. Только чистый, сухой, холодный воздух. Во многих кельях на стенах остались фрагменты росписей. В некоторых, особенно в тех, где, по словам Рамита, жили самые просветленные монахи, стояли колонны. Повсюду на стенах были видны надписи. Мы заинтересовались ими. Но Амиру и Рамиту не был известен древний язык, на котором они были сделаны.

Кромешный мрак окутал своим непроницаемым покрывалом все кельи, но не властвовал над духом этих святых мест. Мне, с детства панически боящейся темноты, не было страшно здесь, в глубоком подземелье. Каждая келья имела свою особую энергетику. То сильную, строгую, проникающую в глубины твоего сознания и очищающую его от сомнений и темных мыслей. То мягкую, нежную, согревающую и успокаивающую душу. Из таких келий не хотелось уходить. Их энергия окрыляла, придавала силы, наполняла оптимизмом и верой в человека и человечество.

* * * * *

Задумчивые и одухотворенные вышли мы с противоположной стороны монастыря. Закрыли тяжелые скрипучие ворота. Осмотрелись. Дорога, на которой мы стояли, петляя, уходила вниз, в долину, в дальнем конце которой виднелись палатки.

– А вот и наш лагерь! – сказал Миша, – Еще несколько часов ходьбы, и мы будем на месте. Рамит, Амир! Как хорошо, что вы не бросили нас и пошли с нами через перевал. Без вас мы бы здесь пропали!

– Да, – подтвердил Олег, – Вы – отличные ребята! И знаете, чем больше мы с вами общаемся, тем меньше вы мне напоминаете простых полуграмотных парней из какой-нибудь глухой гималайской деревушки.

– Не хотел бы я жить здесь и коротко стричь себе волосы, как местные жители, или брить себе голову, как это делают монахи, – засмеялся Рамит, – Мне нравятся мои длинные волосы. Нет, на самом деле мы с Амиром – городские люди. Родились и выросли в Дели, в одном доме. Сейчас учимся в институтах. Я – будущий кинооператор, ваш коллега. А Амир скоро станет военным хирургом. Вы же, наверняка, заметили его страсть к ковырянию в чужих ранах!

– Да, это мы заметили! – подтвердила я, – Амир, я просто восхищаюсь твоим мастерством! Ребята, а как вы оказались здесь, в Гималаях? И почему нам сказали, что вы из этих мест?

– Все очень просто, – ответил Рамит, – Мои дядя и тетя вот уже несколько лет ведут археологические раскопки недалеко отсюда. Сначала мы изредка приезжали к ним побродить по горам. А потом стали подрабатывать проводниками. За лето набирается приличная сумма. Хватает на оплату обучения на следующий год. Да и работа интересная. Мы любим горы и историю этого края.

– А помнишь? – спросил Миша, – Ты говорил, что если мы пойдем через перевал, наша легенда будет с ужасным концом?

– Да, – улыбнулся Рамит, – Хорошо, что все обошлось!

– Ребята! – включился в разговор Олег, – А эту легенду вы, надеюсь, тоже будете рассказывать? Представляете, мы станем героями одной из легенд Гималаев, легенды Святого перевала!

– Непременно! – засмеялся Амир, – И приукрасим ее немножко. Чтобы было страшнее и интереснее.

– И про семейство Бабу вы будете рассказывать? – испугалась я.

Все замолчали…

– Нет, конечно, нет, – сказал, наконец, Рамит, – Иначе их найдут, убьют и в виде чучел отправят в какой-нибудь музей.

– Никто из нас никогда и нигде ни слова не должен упоминать об этих йети, – предложил Олег.

– Конечно! – согласились мы, мысленно вернувшись в только что пережитые события.

В утренней тишине слышалось лишь журчание речушки на дне ущелья и переливы птичьих песен. Где-то там, внизу, мирно спал на руках у своей мамы малыш – йети, наш Бабу!

– Что же тогда останется от легенды? – прервал торжественность момента Миша, – Мы только обрадовались, что про нас здесь будут рассказывать! И что? Всё? Рассказывать нечего!

– А зачем нам нужны какие-то грязные невежественные йети? Бери выше! – предложил ему Олег, – В этом месте произошел разлом времени. И нам пришлось сражаться с духами прошлого.

– Или с демонами, посланными Камсой, врагом Вишну, – продолжил сочинять Амир.

Миша, Амир и Олег весело зашагали по дороге, придумывая небылицы и смеясь над ними, как дети.

Мы с Рамитом в последний раз окинули взглядом перевал. Солнце полноправно вступило в свои владения, не оставляя тьме ни малейшего шанса на существование. Зелень бушевала, превращая эти безжизненные скалы в живописнейший уголок. Речушка переливалась немыслимыми оттенками от хрустально-голубого до крахмально белого, выплескивая навстречу теплым лучам свои брызги – самоцветы, сверкающие всеми цветами радуги. Птицы в экстазе пели свои самые лучшие песни, восхваляя Солнце, дарующее им тепло и свет.

Потрясенные, стояли мы над всем этим великолепием.

– Ночь прошла, – тихо сказала я, – Ночь над Святым перевалом прошла. И я хочу, я очень хочу, чтобы теперь здесь всегда светило солнце!

– Вы слышите?! – закричала я сине-зеленому буйству природы, – Вы слышите?! Я хочу, чтобы здесь всегда светило солнце!

Рамит обнял меня сзади за плечи. Я оглянулась и увидела в его темно-вишневых, бездонных, как южное ночное небо глазах отражение своих перехлестывающих через край чувств.

Он взял меня за руку, и мы стали спускаться вниз, по дороге, туда, где среди величественных Гималайских гор распластал как бабочка свои пестрые крылья – палатки наш базовый лагерь.

Глава 2
Призраки Святого перевала

Дорога, петляя, уходила вниз, все дальше и дальше уводя нас от странных, почти фантастических событий, направляя наш путь в реальный мир заснеженных вершин и трудовых будней альплагеря. Перевал остался позади, и мы энергично шагали по едва заметной, давно нехоженой тропинке, пролегающей через удивительной красоты долину.

Я оглянулась, чтобы бросить прощальный взгляд на монастырь, вросший, как старая кряжистая сосна, в крутой склон суровой скалы, впитавший своими «корнями» силу, мудрость, несгибаемую стойкость и неистребимое чувство прекрасного построивших его людей, с гордым величием несущий на своих широких, крепких, ладно сбитых плечах бремя сокровенных, сакральных тайн Тибета, этой полной вселенских загадок земли.

«Жаль, – подумала я, – Жаль, что я уже никогда не попаду сюда!»

* * * * *

Первое, что мы увидели, наконец-то добравшись до лагеря, были удивленные лица наших товарищей: «А где грузовик? Вы что, в карты его проиграли?!»

Известие о том, что перевал наглухо завален камнями, не очень обрадовало. Зато все с интересом слушали рассказ о загадочном монастыре Трех монахов, о гигантском йети, о том, как Амиру удалось воткнуть в него шприц с парализующим веществом. С любопытством рассматривали пулю, извлеченную из челюсти снежного человека.

– Почему вы называете его Ракшаса? Откуда такое странное имя? – спросил кто-то из ребят.

– Ракшасы – персонажи нашей великой эпической поэмы «Рамаяна» (ударение на вторую «а» – прим. автора), – объяснил Рамит – Они служат силам тьмы и зла. Это демоны, враждебные людям. Тот громадный мохнатый приятель, с которым мы столкнулись на перевале, тоже был довольно враждебно настроен.

– Кстати, в Непале всех йети почему-то Ракшасами, демонами, называют, – пожал плечами Амир, – Хотя они совсем не злобные существа. Конечно, если им не досаждать, и тем более не стрелять в них.

Мы еще долго отвечали на вопросы товарищей, но никто из нас и словом не обмолвился о семье Бабу. Обещание есть обещание.

Пережитые события еще несколько дней будоражили мою память, заставляли вглядываться вдаль, туда, где среди бесконечных гор спряталось небольшое живописное ущелье, бережно хранящее тайны своих обитателей.

Но постепенно сознание заполнялось другими заботами. Гора, как могущественный, непреклонный демон, вышедший к нам со страниц «Рамаяны», как грозный дух этой овеянной легендами земли, шаг за шагом поглощала нас всех целиком, не оставляя ничего личного, никаких воспоминаний или планов на будущее. Только настоящее. Только ежедневный каторжный труд. Словно гигантская мифическая птица, расправившая свои могучие крылья в стремлении подняться в небо, с головой, обращенной к солнцу, плавала она над нами, утопая в белых мягких облаках. Недоступная, холодная, ужасающая красота её заставляла душу трепетать и манила к себе одновременно.

Нашей команде повезло. В начале восхождения стояла ясная безветренная погода, что позволило в достаточно хорошем темпе обработать нижнюю часть маршрута и провесить несколько веревок. За две недели выскочили на шесть тысяч метров. Дальше пошли сложности: шквалистый ветер, почти полное отсутствие рельефа на крутой как небоскреб стене замедлили нашу работу до одной веревки в два – три дня. Силы природы объединились, чтобы не допустить нас туда, куда еще не ступала нога человека. Ветер сбивал с ног, обжигал лицо, старался вырвать из рук платформу с палаткой, и без того имеющую большую парусность, когда её пытались перенести вверх и закрепить на очередном карнизе. Высота все туже и туже завинчивала невидимый вентиль, подающий кислород, заставляя людей все чаще и чаще останавливаться и дышать, как рыбы, выброшенные на берег. Гладкая, вертикальная стена, требующая выполнения сложной технической работы, не позволяла альпинистам надеть кислородные маски, столь необходимые в таком разреженном воздухе. Камни летели на головы, выводя из строя одного спортсмена за другим: ссадины, ушибы, у руководителя экспедиции – вывих плеча.

Трудно пришлось и нашей съемочной группе. Работая бок о бок с ребятами из команды Сергея Аверьянова, мы делили с ними все тяготы восхождения, ежедневно поднимаясь и спускаясь с ними по пробитому маршруту, помогая прокладывать новые веревки, сменяя тех, кто вырабатывался в ноль. Первой «вылетела» я: тяжелый камень срезал кусок моей каски, задел плечо. Чудом, ценой сильного ушиба ноги и ссадин на лице, удалось спасти камеру. Врач экспедиции поставил жирный крест на моей дальнейшей работе на высоте и отдал меня на попечение Рамиту. С одной стороны, Рамит очень обрадовался. Он с удовольствием принял на себя роль моей няньки. С другой стороны, я чувствовала, что наши индийские проводники молча, но глубоко переживают. Их души рвались туда, где шла ожесточенная война между людьми и горой. Но судьба распорядилась так, что только одному из них, Рамиту, посчастливилось окунуться с головой в это противостояние воли и тверди.

В один из дней, когда перешли к капсульному стилю и группами стали ночевать в двух платформах, укрепленных на стене, Олег почувствовал, что при дыхании у него начало появляться ощущение скрипящего снега. Отек легких! Сердце не справилось с запредельными нагрузками, и в легких постепенно начала скапливаться жидкость. Еще несколько часов, и может наступить летальный исход! Пришлось срочно, в сопровождении одного из альпинистов, спускаться вниз.

Миша был в отчаянии. До крыши горы оставалось около пятисот метров. Грандиозный сценарий, продуманный им еще в Москве, вылетал в трубу. Для осуществления всех творческих задумок нужен был помощник. Вот тогда и вспомнили о том, что Рамит – почти уже дипломированный кинооператор. С грустью провожал своего товарища Амир: «Работай там за нас двоих!»

Шесть дней провела горстка людей на горе. Засыпая ночью в базовом лагере в своем теплом, мягком спальном мешке, я думала, вздыхая: «Как они там, в холодных, подвешенных над бездонной пропастью платформах, тускло освещенных налобными фонариками и газовой горелкой?» Я пыталась представить их лица. Какие они: изможденные или счастливые? По рации они сообщали, что у них все нормально. Но ценой каких нечеловеческих усилий достигалось это «нормально»?

Каждое утро, рассматривая гору в бинокль, Сергей Аверьянов фиксировал продвижение ребят. К обеду вершину затягивали облака. И мы терпели до следующего утра, чтобы посмотреть, где находятся наши товарищи.

Наступил седьмой день. С минуты на минуту должно было произойти нечто, к чему готовились больше года в России, и из-за чего провели около двух месяцев здесь, в Гималаях. Это «нечто» рисовалось в моем воображении, как какое-то особое событие, волшебный праздник, фейерверк эмоций. Но все оказалось совсем обыденным и простым.

– Хорошо! Поздравляем! – сказал Сергей Аверьянов по рации сухим официальным тоном, как командир перед строем солдат. Он стоял в центре лагеря с трубкой рации возле уха, вокруг – мы с напряженными лицами, и пристально смотрел на вершину, окутанную облаками. И в его глазах отражалось все то, чем мы жили эти дни: надежды, сомнения, постоянно терзавший нас вопрос – «Кто кого одолеет? Мы – гору, или она нас». Будучи человеком, сдержанным по природе, Сергей пытался скрыть свои чувства за краткостью и четкостью слов и интонаций. Но ураган эмоций, бушевавший в его душе, оказался сильнее природной сдержанности. В глазах блеснула слеза. Он уже не в силах был скрыть своего ликования.

– Молодцы! – закричал он в трубку, – Молодцы, ребята! Вы сделали это!

– Ура! – закричали все и стали обнимать друг друга.

На следующий день вернулись наши герои. Худые, изможденные, с воспаленными, но излучающими счастье глазами, спускались они один за другим в долину.

– Миша, Рамит! – закричала я и бросилась к своим друзьям, завершавшим «триумфальную колонну». Миша обнял меня. От его куртки, от его сильных рук и небритых щек исходил невидимый, неосязаемый дух горы, дух победы. Рамит растерянно стоял рядом. Подошел Амир, обхватил нас всех вместе, сгреб в охапку, как гималайский медведь, и закричал по-русски: «Молодцы!» Мы засмеялись, радуясь такому оригинальному проявлению чувств.

– Улыбочку! – услышали рядом с собой голос и обернулись. Олег, уже засняв первых спустившихся альпинистов, подошел к нам: «А сейчас послушаем, что нам скажет руководитель съемочной группы Михаил Никитин. You are welcome, господин Никитин!

Миша пожал плечами.

– Что тут можно сказать? – задумчиво сказал он, глядя в камеру, – Гора проверяет человека. Проверяет его физическую силу и силу духа. Но самый главный экзамен здесь, среди этих гордых, холодных, равнодушных великанов, – это экзамен на умение быть настоящим другом, на умение выстоять в нечеловеческих условиях не ради своего спасения, а ради спасения своих товарищей. Это экзамен на умение жить и работать в коллективе и для коллектива. Только таким людям покоряются самые неприступные вершины!

Я вдруг почувствовала, какими родными мы все стали за эти два месяца….

Праздничное, взбудораженное настроение весь день витало над лагерем. Я тоже с головой окунулась в него: слушала рассказы товарищей по команде о подробностях восхождения, переживала, смеялась, задавала вопросы и опять переживала, и опять мы все вместе над чем-то смеялись. И так до вечера. А вечером – праздничный банкет «а-ля пикник среди гор» в нашей палатке-столовой: тосты, шутки, песни. А в душе, в той части ее, что ближе к сердцу, – полное спокойствие и умиротворение.

«Это, наверное, и есть счастье», – думала я, засыпая поздно ночью в своем уютном спальном мешке.

* * * * *

На следующий день начали собираться в обратный путь. Завал на дороге не был разобран. Шофер, доставивший нас сюда и трусливо сбежавший у Святого перевала, так и не появился в течение того времени, что провели мы здесь. Вызвать машину не представлялось возможным: горы не позволяли имеющимся у нас средствам связи пробиться к внешнему миру. Решили идти через монастырь Трех монахов и оттуда, с самой верхней точки перевала попытаться вызвать по телефону какой-нибудь транспорт.

Собравшаяся к этому времени компания, прямо сказать, оказалась довольно большой и разношерстной. Еще за два дня до покорения нашими ребятами вершины к нам подошли три туриста из Испании: двое молодых людей лет по тридцать, Алехандро и Исмаэль, и их очаровательная юная спутница Элейна. Ребята путешествовали одни, без проводника, отлично ориентируясь на местности по карте. Показали нам изумительные фотографии, сделанные цифровым фотоаппаратом в различных уголках Гималаев. Обратиться за помощью к нам их заставил страх перед демоном, хозяйничающим на Святом перевале. Рассказ Амира о том, что Ракшаса теперь безопасен, не убедил их. И они попросили разрешения перебраться через это опасное место вместе с нами. Получив согласие, разбили свою палатку недалеко от нашего лагеря и наслаждались беспечной жизнью на природе.

На следующий день с такой же просьбой к нам обратились двое ученых из музея всемирной истории Нью-Йорка, доктор наук Джеймс Уэксли и профессор Питер Джефферсон, изучающие историю этого края.

За день до нашего ухода из лагеря к нам присоединились французские этнографы, муж и жена Патрисия и Филипп Дюпран. Их машина сломалась километрах в пяти отсюда, и они обрадовались, увидев людей: возможно, кто-то сможет помочь им починить автомобиль. Узнав, что камнепад перекрыл движение транспорта через перевал, решили, как и остальные, отправиться через монастырь пешком вместе с нами. О Ракшасе они не знали ничего и долго расспрашивали нас о наших приключениях. Мсье Филипп Дюпран, плотный темноволосый мужчина, одетый в клетчатую рубашку и мешковатые потертые джинсы, удивленно кивал головой. Хотя, как мне показалось, все это его не очень интересовало. Он слушал нас за компанию со своей женой, которая, наоборот, была просто поражена историей с йети. Подтянутая, энергичная, хотя уже не молодая блондинка, она засыпала нас несметным количеством вопросов, мешая собирать вещи. Её интересовало все: монастырь, его внешний вид и история, Ракшаса, как он выглядит, особенности его поведения. Её ученый педантизм и желание изучить все в деталях начинали раздражать. Меня она просила подробнейшим образом описать святилище и кельи. У Амира выпрашивала разрешения взглянуть на пулю, извлеченную из челюсти снежного человека. «Да выбросил я пулю! – с раздражением отрезал Амир и пошел работать. У Миши допытывалась, как в России делают рогатины, и как с ними охотятся на медведей.

Через некоторое время ни у одного человека в лагере уже не было ни малейшего желания беседовать с этой стройной миловидной женщиной. Наши альпинисты были заняты сбором вещей. Молодые испанцы не скрывали своей неприязни к ней. Американские ученые после первого же разговора перестали с ней общаться. Профессор Джефферсон вообще смотрел на нее с ненавистью. Обиженная, мадам Дюпран отправилась к своему мужу, постоянно готовившему на газовой горелке что-нибудь съестное.

Вот в таком составе мы и оказались в последний день нашего пребывания в базовом лагере. Утро следующего дня выдалось прекрасным. Вершина горы, покрытая вечными льдами, сверкала на солнце изумительной чистотой, как белоголовая с черными крыльями птица, наконец—то взлетевшая в небо и зовущая нас с собой. Мы стояли, устремив взгляды к этой каменной красавице, молча прощаясь с ней и понимая, что уже никогда не вернемся сюда. Ведь альпинистов зовут все новые и новые вершины. И так же молча зашагали по дороге, пролегающей через живописную долину, дарившую нам приют и радовавшую наши глаза в течение двух месяцев.

Время от времени мы оборачивались и смотрели на гору, инстинктивно пытаясь запечатлеть в памяти последние «кадры» фильма под названием «Покорение высоты».

Идти было очень тяжело. Все, что сюда везли на машине, пришлось нести на себе, поэтому постоянно приходилось делать привалы. К обеду небо заволокло облаками, подул резкий ветер. Погода менялась не в лучшую сторону. Мы планировали подняться на перевал засветло. Но сверхмедленный темп ходьбы и частые остановки задержали нас настолько, что к подножию перевала подошли уже в сумерках. Шел дождь, тяжелые свинцовые тучи повисли над долиной, отчего все вокруг казалось мрачным.

По дороге, петляющей вверх среди деревьев и кустарников, невозможно было идти: потоки дождя делали ее очень опасной. Но выбора не было. Мы молча стали «вползать» в этот серпантин из грязи и камней. Вскоре наш караван растянулся на несколько десятков метров. Подъем был невыносимо трудным. Я все больше отставала. Рамит, Амир, Миша и Олег не бросали меня, пытались помочь подниматься по скользкой дороге. Но тащить меня вверх они не могли: слишком тяжелые ноши несли они на своих спинах. Вскоре мы оказались последними, что еще больше затрудняло восхождение. Ведь глинистая грязь под ногами была истоптана идущими впереди людьми.

Стиснув зубы, двигались мы вперед, как вдруг крик какого-то человека и звук ломающихся веток заставили нас остановиться и прислушаться: прямо на нас, сверху, летело что-то или кто-то. Инстинктивно мы попытались отойти в сторону. Но тяжелые рюкзаки не позволили сделать это быстро. Через секунду чье-то тело бесформенным куском выскочило из кустов и упало прямо на Рамита. Они оба огромным клубком прокатились метров пять вниз, но были остановлены мощными корнями сосны, гигантским спрутом вросшей в склон горы. Мы поспешили вниз. Сверху также спускались на помощь. Приблизившись, увидели профессора Джефферсона, распластавшегося на Рамите. Подняв несчастных людей, выяснили, что случилось. Дождь не только размыл глину на дороге, но и стал постепенно подмывать и смывать камни. Один из таких камней ударил по ногам мистера Джефферсона, отчего профессор покатился вниз, через кусты, и упал на нижний виток дороги. Самым неприятным в этой истории оказалось то, что Рамит сильно ушиб себе ногу. Амир и врач нашей экспедиции Игорь наложили ему тугую повязку. И мы с еще большими муками отправились вверх. Пробиваясь сквозь грязь и дождь, и поддерживая Рамита, я думала о том, что никого из наших иностранных попутчиков с нами не было, только доктор Уэксли. Остальные поспешили спрятаться от непогоды в монастыре. «Как это некрасиво, непорядочно!» – мысленно возмущалась я, шлепая по лужам.

Вот и монастырь! Те, кто подошел сюда раньше, стояли возле стены, прячась под узким навесом и не решаясь зайти внутрь. Мы рады были поскорее открыть тяжелые ворота и укрыться от дождя в одном из уцелевших домиков. Темно и неуютно было в этом давно заброшенном помещении. Недружелюбно и неодобрительно смотрели на нас с фресок герои каких-то древних сказаний, когда наши фонарики тревожили их ночной покой.

Сняв рюкзаки, разложили вещи на полу и зажгли газовые горелки, чтобы приготовить что-нибудь поесть. Особо сильного освещения они не дали, но привнесли немножечко комфорта в это большое пустое пространство.

Первое, что мы сделали, – достали коврики и усадили Рамита. Затем начали внимательно осматривать наше оборудование. Не дай Бог, оно промокло! Рамит вызвался помочь в этом. Амир нам не помогал. Выяснив, что на такую большую компанию недостаточно воды, он решил, несмотря на дождь, сходить к ручью и наполнить там несколько фляг.

– Куда ты пойдешь? – удивился Рамит, – Дождь усиливается!

– Не нужно никуда идти в такую погоду, – стали уговаривать его ребята, – Обойдемся как-нибудь и этим количеством воды!