Текст книги "Всё о любви. Любовно-ироничная лирика. Любилки"

Всё о любви
Любовно-ироничная лирика. Любилки
Валерий Сергеевич Белов

© Валерий Сергеевич Белов, 2023

ISBN 978-5-0060-2768-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Любовно-ироничная лирика

Надежда только на любовь

 
Когда по зыбким кочкам мироздания
Прочь человечество идёт из гиблых мест,
Тогда любовь не только состояние,
Она и проводник, держащий шест…
 
 
От безысходности озлобившимся, спившимся,
Погрязшим в непристойном баловстве,
Любовь помочь сумеет оступившимся,
Свой шест подаст и вытащит на свет.
 
 
Научит неразумных, как прожить нам всем,
Чтоб никому вокруг не досаждать…
За проповедь любви к собрату ближнему
Как христианство можно осуждать?
 
 
Не верю я ни в чудо воскресения,
Ни в то, что было раньше, ни потом,
Но отвернуться от руки к спасению —
Не гордецом быть нужно, а глупцом.
 
 
Подняться над собой, есть лучше способы,
Их избранным поведал Вельзевул.
Когда те гуры сами не утопли бы
В самопознанье, я бы к ним примкнул.
 
 
Незрячим поводырь – слепая ненависть.
Желающему выйти с гиблых мест,
Чтоб знать куда ступить в трясине мерзости,
Надежда только на любовь и шест.
 

Как теряют любимых

 
Как теряют любимых, не надо
Повторять, это так знакомо…
Вроде двери родного дома,
А скрипят, аж с души воротит,
Стонут будто ворота ада,
Как резина на повороте.
 
 
Так любимая обессилев
От житейских забот и тягот,
От завистливых липких взглядов,
От докучливой жизни прозы
Выбор делает или-или
Да не в нашу, приятель, пользу.
 
 
Вроде мир распахнулся настежь,
А удушливо как в подвале…
Словно крылья пообкорнали.
И взлетая бочком, неровно
Рвешься вверх, а выходит навзничь…
Что, любимая, Вам не больно?
 
 
Был шалаш, а теперь хоромы.
Где вчера уживались вместе,
Сам себе не находишь места.
И лунатиком в вечном трансе
Разбиваешь о цоколь дома
Свой позор, как стеклянный панцирь.
 
 
Так теряют любимых. Под горку
На разбитой неслись мы бричке
Столько раз, да вот нет привычки,
Принимая отравы стопку,
Ухмыльнуться усмешкой горькой,
В пистолет заряжая пробку.
 

Свинство и любовь к деньгам

 
Быть лучше прочих я не дам зарок,
Последним не смогу я поделиться.
Но если бедность – это не порок,
То жадность, говорят, большое свинство.
Не будь свиньёй и Бога не гневи…
Поговорим мы лучше о любви.
 
 
Особый род любви – любовь к деньгам.
То чувство безответно лишь к ленивым.
И тот, кто роет рылом тут и там,
Найдёт свой клад под дубом, под оливой.
Засохнет если дерево в тот год,
Свинья от сожаленья не умрёт.
 
 
* * *
 
 
Неплохо было б на купюрах обиходных,
Что люди в банки с трепетом несут,
Изобразить бы жёлудь знаком водным,
Отображающим свинячью суть.
Пятак на морде у свиньи, скажу я вам,
Из-за её стремления к деньгам!
 

Уходят от женщин мужчины беспечно

 
Под осень скворцы покидают скворечни
И прочь улетают.
Уходят от женщин мужчины беспечно —
Старо, как преданье.
 
 
Чему удивляться, когда так ведётся
С основ мирозданья,
С каких дел тогда это подлость зовётся,
Что без оправданья?
 
 
Ведь так происходит с начала творенья
С другими и с нами…
И кто виноват в том? Наверное, время.
А может мы сами?
 

Мужское интимное

 
Меж двух стволов забрезжила звезда.
Я о тебе подумал, дорогая,
В своей наивности при этом полагая,
Что ты покруче будешь иногда.
 
 
Твой острый взгляд порой сродни лучу,
А дерева изящней и стройнее,
И то, как я пред ними столбенею,
Об этом я, пожалуй, промолчу.
 
 
Усеян звёздами полночный небосвод,
И дерева у нас не в дефиците.
Но вы меня за грубость извините —
Не каждый дуб свою звезду найдёт.
 
 
Тому же, кто истратил уйму лет
И у кого с везением не очень —
Бог ниспошлёт безоблачную осень
И синий лес, прозрачный на просвет.
 

Когда-то годы я считал

 
Когда-то годы я считал,
По жизни на попутке мчался,
Ждать не умел я больше часа
И про тебя ещё не знал,
Не знал, что время вспять идёт
Для тех, кто очень сильно ждёт.
 
 
Слагались в годы месяца.
Я не томился ожиданьем
Из тёмных комнат мирозданья
Явленья милого лица.
Не вглядывался сквозь стекло,
И время правильно текло.
 
 
Как все влюблялся и страдал
И в душном кинозале страсти
Пересмотрел я весь блок-бастер.
Хоть я тебя ещё не знал,
Но к встрече был уже готов,
Как юный пионер Петров.
 
 
Ты появилась. И с тех пор
Минуты те, что мы в разлуке,
Годами тянутся от скуки,
А ведь неслись во весь опор…
Пока тебя со мною нет,
Мне пять минут, что десять лет.
 
 
За те последние два дня,
Что мы с тобой ещё не вместе,
Я постарею лет на двести…
Одно лишь радует меня —
Когда окажемся вдвоём,
Обратный счёт мы поведём.
 
 
Мы ожидания года
Сожмём в счастливые мгновенья,
Чтоб в наше летоисчисленье
Не расставаться никогда,
Чтоб срок, отпущенный для нас,
Нам ощутить как звёздный час.
 

Предпочтения в любви

 
Говоря о предпочтеньях,
Про себя могу сказать —
Ни сидеть мне подбоченясь,
Ни на вытяжку стоять.
 
 
Как вино я не брожу,
На диване я лежу,
Рассуждаю, се ля ви,
О превратностях любви.
 
 
* * *
 
 
Возможно, я слегка ершистый,
Но я отходчив, незлоблив,
А что касается любви —
Так просто белый и пушистый,
Как кролик на мужском журнале,
И со здоровьем всё нормально.
 
 
* * *
 
 
Я пью любовь и днём, и в полночь,
Пью… и похмелья не боюсь,
Во рту испытываю горечь,
Но это настоящий вкус.
 
 
Вином, перебродившим в уксус,
Любовью я не отравлюсь,
Когда как юноша безусый
Ей без остатка отдаюсь.
 
 
И не вино бродит во мне,
А я ныряю в том вине
И не могу достать до дна,
Но это не моя вина.
 
 
Как море выпить не дано,
Пока в него впадают реки,
Так это терпкое вино
Я обречён любить навеки..
 

Эх, любовь моя, огниво, запоздалый в мае снег

 
Ах, любовь, крик моногамий,
Дирижера точный взмах,
Как по заданной программе:
Ах, Бетховен, Гендель, Ах!
 
 
Ох, любовь, тяжелый камень,
Из груди печальный вздох…
Угодить фригидной даме
Ох, непросто, видит Бог.
 
 
Эх, любовь, твои проделки,
Сани, ночь, медвежий мех,
Переделки, перестрелки,
Охи, вздохи, смех и грех.
 
 
Ах, любовь, твои мгновенья —
Экзальтация, экстаз,
То души отдохновенье,
То заплывы стилем брасс.
 
 
От себя всё отметаешь,
Лишь мгновенье пред собой
Видишь цель, когда взлетаешь,
Вдох… и выдох под водой.
 
 
Ох, любовь, ночные бденья,
Никотина нервный яд
И на всё твоё хотенье —
Никудышный результат.
 
 
Весь в бубях, а козырь крести,
От обиды рот дрожит —
На твоем законном месте
Чья-то шапочка лежит.
 
 
Может руку ставил криво,
Может просто неуспех…
Эх, любовь моя, огниво,
Запоздалый в мае снег.
 

Нету поводов для бессоницы

 
Много поводов для бессонницы…
Так о ком-то мы беспокоимся,
Что всю ночь не смыкаем глаз…
А он думает не про нас.
 
 
Мы простим ему наши горести,
Дай Бог жить ему без бессонницы,
Пусть немилым не будет свет
Там, где нас и в помине нет.
 
 
Нету повода для бессонницы.
Не всегда две прямые сходятся,
Даже если пересеклись,
В одну линию не сплелись.
 
 
Если чувство в нас не притворное,
Не поможет уснуть снотворное.
Понимающий человек
Обойдётся и без аптек.
 
 
Что терзаться? Живу по совести,
Нету поводов для бессонницы,
И не жду, когда скрипнет дверь…
Почему же не сплю теперь?
 

Мы о любви большой во снах мечтаем

 
Мы о любви большой во снах мечтаем,
А с кем живём, порой не замечаем.
Судьба ж дарует радость и покой
Тому, чей ангел под его рукой.
 
 
А мой оставил на доске гладильной
Бельё… Нет, это сложенные крылья
Отложены им до шести утра,
Когда вставать ему придёт пора.
 

Лишь потому, что рядом нет тебя

 
Когда льёт дождь спадающей завесой,
Луна на тёмном небе не видна,
За шторами ни свет, ни мрак – всё вместе
И серости сплошной полутона.
 
 
Свет выбирает путь наикратчайший
Способный на изгиб лишь в смене сред…
Но ты ушла и сделалось как в чаще
Промозгло в наступившем декабре.
 
 
Мои мозги, их серый цвет – смешенье
Всех красок дня, когда ты далеко…
А белизна – она сродни мишени,
Что без тебя сплошное молоко.
 
 
Хмарь на душе все помыслы стреножит.
С рассветом припозднились декабри,
Какое просветленье ждать возможно,
Где серо всё снаружи и внутри…
 
 
Цвет серый – одиночества попутчик,
И лишь тогда светлее на дворе,
Когда сквозь тучи твой пробьётся лучик,
Но это очень редко в декабре.
 
 
В природе с незапамятного года
Смешение цветов – суть бытия.
Их серые оттенки всепогодны
Лишь потому, что рядом нет тебя.
 

Интернациональная любовь

Посвящено Бурмистровой М. Я.

 
К тебе как в храм любви спешу походкой светской,
А будь татарин я, то шёл бы как в мечеть.
Я кротостью твоей, сродни улыбки детской,
Сражён, мой милый друг, сильнее всех мечей.
 
 
Тевтоном на Руси в железном облаченье
На озере Чудском я по тебе тащусь.
Настолько велико к тебе моё влеченье,
Ты только прикажи, под лёд я провалюсь.
 
 
Когда с тобою я в томительной разлуке,
Мне с думой о тебе весь день ходить не лень.
Меня влекут твои пленительные руки,
Им добровольно я готов отдаться в плен.
 
 
Податлив я, как лён, вей из меня верёвки.
Веди меня в ту степь и взнуздывай меня.
Ты мною управляй, я на подъём нелёгкий,
Но под тобой живей задорного коня.
 
 
Когда б я был гусар, как наш Денис Давыдов,
Поэтов всех мастей тебя б заставил петь,
Я сам к тебе в полон французом пленным выдан
И стал ему под стать галантен как медведь,
 
 
Попавшийся в капкан. О чувствах беспардонно
Расскажет на весь мир счастливейший мой рык
Про то, как угодил я в омут глаз бездонный,
А был бы я узбек, сказал бы, что в арык.
 
 
Но ты меня простишь, что не хожу к обедне,
За мыслей кавардак и помыслов бедлам.
Прикажешь, наступлю я на ухо медведем
Вздыхателям твоим иль просто в ухо дам.
Накал страстей сродни Шекспиру Уильяму
В моей груди как смерч загнал меня впросак,
И рухнул я под ним в безвылазную яму.
Да ты же fell in love – сказал бы англосакс —
 
 
Когда упал в любовь, не надо лицемерить,
Не выползал ещё из ямы той никто.
Поэт – не конь в пальто, но врёт как сивый мерин.
И как ты низко пал… А я б сказал – «А то!»
 
 
По-ихнему, of course, да я упал, конечно,
В любовь упал, мой друг, по-нашему – попал.
Будь я Омар Хайям иль перс иной беспечный,
Тебе бы на фарси я оду написал.
 
 
Но я не англосакс, не перс и не татарин,
Хотя ни одного из них я не хулю
И более того скажу: спасибо, парни.
Без них не передать, как я тебя люблю.
 

Женщина моя милая,
где тебя черти носят

 
Сердце тоской насилуя,
Трубами дождь гундосит:
Женщина моя милая,
Где тебя черти носят?
 
 
Вздорною непогодою
Ночь по тебе сопатится…
Женщина моя гордая,
Кто по тебе спохватится?
 
 
Не перепишешь начисто
Всё, что судьбой назначено.
Штемпелем перепачканным
Имя моё не схвачено,
Не выведена фамилия
Рукою твоей дрожащею…
Что же ты, моя милая,
Такой родилась незрячею?
 
 
Довольно друг в друга метиться
Разными адресами.
Где суждено нам встретиться,
Толком не знаем сами.
 
 
И пусть белизной зловещею
Тебя не пугает проседь…
Тайна моя извечная,
Где тебя черти носят?
 

Только ты, моя голубка,
не зови судьбу иную

 
Ночь своим крылом чумазым
Схоронила шапки сосен
И на ниточках алмазных
Опустилась тихо осень.
 
 
Окунула осень кисти
В золотую чашу пасек,
Оторвавшиеся листья
Стала выборочно красить,
 
 
А потом единым махом
Выплеснула всё, что было,
В разноцветную рубаху
Всю округу нарядила,
 
 
В наметённые хоромы
Дверь оставила открытой,
Чтоб любимым и влюблённым
Меньше думалось о быте.
И покуда бабье лето
Их согрело, может статься, —
Сводня думала при этом —
До дождей им не расстаться.
 
 
Но не может праздник длиться
Маскарадом бесконечным.
Худосочною девицей
Обнажила осень плечи,
 
 
Мишурой стряхнула листья
Наша матушка-природа,
Утомлённая ложится
Спать до будущего года.
 
 
Круговерти нашей краше
Не сыскать на целом свете…
Мы с тобою, моя пташка,
Плоть от плоти её дети.
 
 
Мы сегодня, моя птаха,
С лета съехали на осень,
Разноцветную рубаху
Предстоит нам скоро сбросить.
 
 
Уплыла златая рыбка,
На стене висит подсачник,
За ноябрьской серой дымкой
Стужи вьюжные маячат.
 
 
Только ты, моя голубка,
Не зови судьбу иную —
Под овечьим полушубком
Как-нибудь перезимуем.
 
 
Проступающую проседь,
Что зима нам налютует,
Наша будущая осень
Свежей краской замалюет.
 

Диво дивное, чудо-лЫбедь

 
Диво дивное, чудо-лы́бедь,
Мне ль твою красоту не видеть,
Про любовь твою мне ль не спеть,
Крылья стелющая лебе́дь?
 
 
Не жена ты моя – зарница,
С неба сла́вленная жар-птица,
Баловни́ца баловница́,
Мёд бы пить с твоего лица.
 
 
Красна девица, чудо-лы́бедь,
Век лелеять тебя, улы́бить,
У светлицы твоей сидеть,
С неба сла́вленная лебе́дь.
 
 
С полыньи́ вверх взметнулась лы́бедь,
Полюбить ее – не обидеть,
Любоваться – не оглядеть,
Птица-лы́бедь, любовь-лебе́дь.
 
 
Борода ты моя, бородушка,
Обойми ты свою лебёдушку,
Чтоб залётные гуси-ли́беди
Твою милую не заби́дели.
 

Я отпущу тебе грехи

 
Я отпущу тебе грехи
Перед твоею жизнью дальней.
Где ночь – твоя исповедальня,
Молитвой прозвучат стихи,
В твою пробравшиеся спальню.
И на себя возьму я грех
Вернуть тебе любовь и смех.
 

Чем я Создателя так прогневил?

 
Звёзды погасли и холодно небо,
И непонятно мне – был или не был
Я в этом мире пустом без тебя,
Иль я уже за чертой бытия
 
 
Вдруг очутился. Что счастьем казалось
Прочь унеслось, долго жить приказало,
Словно и не было жизни иной,
Скрытой за сумрачною пеленой.
 
 
Солнце улыбки твоей закатилось,
Полночь на веки мои опустилась.
Сил из-под савана выбраться нет,
Ведь без тебя и рассвет – не рассвет.
 
 
Но есть надежда, что сдвинется камень,
С сердца упавший, что лёг между нами,
Загородивший дорогу в мой склеп,
Где без тебя неподвижен и слеп
 
 
Я пребываю, как осенью поздней
Нечто застывшее в анабиозе…
Двери открой, подойти к мертвецу
Лишь прикоснись поцелуем к лицу.
 
 
Бледно оно, но ещё сердце бьётся,
Всё отзовётся во мне, встрепенётся.
Вновь оживу, обрету своё я,
В жизнь возвратившись из небытия.
 
 
Я пребываю в неведенье жутком,
Жизнь это что – неудачная шутка?
Чем я Создателя так прогневил,
Раз без тебя белый свет мне не мил?
 

Уехал бы в Сибирь деньков на триста

 
Уехал бы в Сибирь деньков на триста,
В карманах рюкзака с собою взял
Том Гегеля, «Записки декабриста»
И тёплые носки, без них нельзя.
 
 
Обосновался бы в верховьях Лены,
По азимуту даже не доплыть.
Не потому, что я боюсь измены,
А чтобы имя Лена не забыть.
 
 
Сушил грибы, ловил бы я подуста,
Чай кипятил на пламени свечи.
Не потому, что дров в тайге негусто,
А чтоб не греть напрасно кирпичи.
 
 
Грешно тепло переводить впустую.
О теплоте слагал бы я стиши,
Не потому, что я по ней тоскую,
А потому, что рядом ни души.
 
 
На лодке б написал «Великий Ленин»,
Нанайцы мне бы отдавали честь
Не потому, что человек был гений,
А с Леной общее меж ними есть.
 
 
Писал бы письма, злился бы чертовски,
Что почта возвращает их назад
Всё потому, что в адресе московском
Я бы пометку делал – в Ленин град.
 
 
Китайцы возвели меж нами стену.
Но не за это я на них взбешён,
А потому, что иероглиф Лена
В грамматике китайской не нашёл.
 
 
Весеннего дождавшись потепленья,
Я б на «Великом Ленине» уплыл,
Чтоб городской опять предаться лени,
Елене посвятить остаток сил.
 
 
Очередные пролежу полгода,
Я до безделья жадный, как упырь.
Но такова мужицкая порода —
Я снова заканючу про Сибирь.
 
 
Из городского не сбежать мне плена.
Елена мой не выполнит каприз,
За мною не рванёт в верховья Лены,
Да я и сам, увы, не декабрист.
 

Восьмое марта, Мусюсю

 
Весенний праздник, Мусюсю,
Восьмое марта, Муси-пуси.
И я сосулькою висю
Под солнышком твоим, Ленусик11
  Ленусик, Женюсик, Марусик, лапусик и Дусик, Мой пузик, мой юзик, мой Пупсик, да хоть бы и Тузик.


[Закрыть].
 
 
Сражённый страстью наповал,
Я таю обожжённой льдинкой
И в твой наполненный бокал
Стекаю талою снежинкой.
 
 
Звучат как звонкая капель
Мои оттаявшие соки,
Застывшей жизни канитель
В них разбивается на строки.
 
 
Я подношу к твоим губам,
Как ритуал, Грааля чашу…
В твоих лучах моя судьба
Смысл обретает глубочайший.
 
 
И ты, отведав мою плоть
С горчащим привкусом мучений,
Как заповедовал Господь,
Обряд свершаешь причащенья.
 
 
Дымящаяся кровь моя
Перед тобой в заветной чаше,
Где выщербины на краях —
Суть, вензель с губ твоих – Знай наших!
 
 
Всех, переживших холода,
Весна легко смывает в бездну…
Окоченевшей глыбой льда
Свисать мне над твоим подъездом,
 
 
Когда б не праздник… Мусюсю,
Мне далеко уже за двадцать,
А я сосулькою висю
И вниз мечтаю оторваться.
 
 
Готов, как снег, сойти на нет
Под солнышком твоим, Ленусик,
Чтоб мне на Мусюсю в ответ
Всегда звучало – Муси-пуси!
 

Лимит счастья

 
Счастье в жизни даётся на вес —
От пяти до двухсот килограмм…
Чек пробьёшь в синей кассе небес:
– Отпустите мне двести грамм,
 
 
Если можно, любви, посвежей…
Что? Вчерашняя? Ничего.
Заверните её понежней
Вон в молоденького того…
 
 
А ещё могут выписать счёт,
О котором ты вовсе не знал.
В жизни радостей наперечёт,
И ты счастья лимит перебрал.
 

1968—2012

В одну и ту же воду дважды

 
В одну и ту же воду дважды
Нельзя войти – сказал мудрец
Многозначительно и важно.
Но мудрость та не для сердец,
 
 
Для них другие измеренья.
Когда друг к другу нас влечёт,
Вернуть прекрасные мгновенья —
Вспять даже время потечёт.
 
 
В одну и ту же воду дважды
Входить готовы вновь и вновь
Все те, кто умирал от жажды,
А той водой была любовь…
 
 
Фантазиями расплескался
Я пред тобой. На водопой
Ты своего ведёшь Пегаса,
Чтоб напоить живой водой,
 
 
Самой к прохладе приложиться,
Смочить умолкшие уста
И жизни новую страницу
Заполнить с чистого листа,
 
 
Звездой мерцающею зябнуть
И в мраке космоса дрожать,
А мне – морщинистою рябью
Твой свет далёкий отражать
 
 
И ждать, когда от жажды в воду
Опустишь ты своё лицо
И неожиданным приходом
Всех опровергнешь мудрецов.
 

Грести за окоём или рабство навеки

«Снова Любовь отдает на галеры рабов,

Только сажает за весла спиною к спине…»

Я засыпала ничья…

[Яна Нега]

 
Цепями будучи обручены,
Одною несвободой общей мучаясь,
Рабами мы с тобой обречены
Спина к спине, быть вечно неразлучными.
С намереньем уплыть за окоём,
Мы в стороны различные гребём.
 
 
Проложенный наш в будущность маршрут
Исчерчен разворотами и галсами
В координатах точных до минут..
С гримасой от усилия напрасного,
Не зная, что должно произойти,
Меняем направление пути.
 
 
Когда же совершишь ты свой побег
И по тавернам смрадным оторвёшься,
Издалека столь вожделенный брег
Тебе дешёвым ромом отрыгнётся.
Вернёшься ты назад побитым псом,
Чтоб нам вдвоём грести за окоём…
 

Корвет любви пронёс меня по жизни

 
Корвет любви пронёс меня по жизни.
Возил он в трюмах сладкую халву.
Дно до обшивки крысы не прогрызли,
И до сих пор корабль мой на плаву.
 
 
В его команде те же флибустьеры,
Певец любви – «Прокуренная бровь»,
Пират, сорвавший голос по тавернам,
Отдавший за случайную любовь
 
 
Все деньги, до последнего сантима.
Иначе жить не мог, и потому
«Да чтоб я сдох» – так клялся он любимым,
И те, представьте, верили ему.
 
 
Корвет любви, летучий и беспечный,
Ну разве что, чуть потускнела медь.
И нам с тобой, чтоб в пункт попасть конечный,
Мель не одну пришлось преодолеть.
 
 
Сегодня на корвете стяг приспущен,
Пьян флибустьер «Прокуренная бровь».
И не в обиду жёнам предыдущим
Я выпью за последнюю любовь.
 

Дорога в вечность

 
Мы в вечность, словно в океан,
Спускаемся друг с другом вместе.
Отметка пройдена за двести,
Но далеко ещё до дна,
 
 
Когда наш общий батискаф
Опустится в веков скопленье,
Где сдавит нас своим давленьем
Глубин вселенская тоска…
 
 
Клешни свои к нам тянет Рак,
Созвездий нависают глыбы,
Снуют светящиеся Рыбы
И освещают вечный мрак,
 
 
Где нет у времени конца..
Одно про нас я знаю точно —
Не в силах мы поодиночке
Постичь весь замысел Творца.
В небытие нам вместе плыть.
Всё на «круги своя» вернётся,
Как окончательно порвётся
Причинно-следственная нить,
 
 
Что по рукам и по ногам
Вязала нас… Пред нами вечность…
Накинь, дружок, платок на плечи,
Чтоб не продуло тебя там,
 
 
Где ледяные сквозняки
Задуют огнь неопалимый,
И к водам тёплого Гольфстрима
Путь не укажут маяки.
 

Выцветший платок

 
Слезами мокнет небо наших щёк,
Как крылья птицы выцветший платок,
А что там в складках у него шуршит?
То соль от нашей высохшей души.
 
 
Платок ты этот можешь простирнуть,
Прервётся в поднебесье птицы путь,
Дождём обид прольётся на фаянс
Что раньше отболело внутри нас.
 
 
Все тучи уплывут за горизонт,
И крылья птицы сложат точно зонт,
А то, как плачет небо наших щёк,
Расскажет только выцветший платок.
 

Ты моя морщинка

 
Ты моя морщинка на лице моём,
Там тебе снежинкой падать в водоём,
На моих ресницах каплями дрожать,
В небо испариться, облаком сбежать.
 
 
Вниз туман белесый выпадет росой,
Чтоб я смог, как в детстве, выбежать босой,
Той живой водою смыть свои года,
Жизнь связать с тобою раз и навсегда.
 
 
Гладким словно мячик или помидор
Стану я, твой мачо и конквистадор.
Распушусь павлином, ты уж не взыщи,
И как он красивым стану без морщин…
 
 
Тихо без огласки в собственном дому
Будем жить как в сказке… Судя ж по всему,
Ты того не хочешь. С каплями дождя
В гости ближе к ночи мне тебя не ждать.
 
 
Я тебе не нужен, аки вертопрах.
Носит тебя стужа на семи ветрах.
Мечешься снежинкой по своим делам…
Ты моя морщинка с горем пополам.
 
 
(Навеяно «Дети пишут Богу»)
 

Моя любовь, я жив одной надеждой

 
Спасибо всем, кто жизнь мою зачал,
Меня родил и вырастил как надо,
За то, что я с начала всех начал
Процесс не завершил полураспада.
Для искушений и грехов иных
Не хуже прочих я служу мишенью,
И даже вирши, дум словесный жмых,
Пустышкой мне досужей в утешенье…
 
 
Мне вера в Бога – что хромым костыль,
Кто без ноги остался почему-то.
И не задул Всевышний мой фитиль
Лишь потому, что нужен я кому-то.
 
 
И этот кто-то, точно знаю, ты.
Моя любовь, я жив одной надеждой,
Что только твои нежные персты,
Как гладили меня, смежат мне вежды.
 

Перед любимой не блефую

 
Когда бы раньше в это время
Лежал я пьяный в лоскуты —
Сейчас тащу влюблённых бремя,
Где гирею чугунной ты.
 
 
Во что неведомо упёртый
О днях прошедших не грущу,
Сам думаю какого чёрта…
И всё равно тебя тащу.
 
 
И понимая, что не сбросить
Мне размноженья тяжкий груз,
Я словно вздыбленные лоси
Рогов пудовых не стыжусь.
 
 
Судьба меня к обрыву тащит,
Чтоб сбросить вниз в один момент.
И понимаю я пропащий,
Что жизнь моя – эксперимент.
Но я не спился, не свалился
И до сих пор ещё стою
Лишь потому, что зацепился
За куст рогами на краю.
 
 
И если очень будет лихо
Иль алкоголь меня добьёт,
Моя безрогая лосиха
Меня в сознание вернёт.
 
 
Перед любимой не блефую,
Боготворю её силки…
Губами трепетно целую
Её копыта-ноготки.