Текст книги "Другие правила"

Валерий БОЛЬШАКОВ
ДРУГИЕ ПРАВИЛА

Глава 1
СЕВАСТОПОЛЬ – АФРИКА – ТРАНЗИТ

– Все в стратолет!

Приказное эхо загуляло рикошетом по казарме, потом громкоговоритель бодро задудел горном. Тревога! Под потолком разгорелись квадраты светопанелей – красных, зеленых, голубых, оранжевых, – разноцветными кусками выхватывая обширный зал. Оперативники, шлепая босыми ногами, убирали откидные верхние ложа, задвигали в стену нижние. И гадали: учебная тревога или боевая? Взаправдашний вылет или так, «в целях повышения боевого мастерства»?

Капитан Глеб Петрович Жилин скомандовал себе «подъем!», спрыгнул и мигом натянул мягкий комбинезон. Оглядел ребят. Самые проворные уже обулись и бежали за оружием, развешанным на стенах, а кое-кто только комбез надел. «Будут тянуть до последнего, – подумал Глеб ворчливо. – Бегай потом за ними…» Ворчал он, впрочем, по привычке, боясь перехвалить. Нормативы всякие не для его «чудо-богатырей». Даром, что ли, жилинскую опергруппу признали лучшей в Патруле? Вон как мелькают– не угонишься… «Как учили!»

Жилин повключал магнитные застежки на сапогах, притопнул, проверяя, ладно ли, и выбежал из воинского модуля на широкий утоптанный двор. Посреди двора, присев на восемь полусогнутых опор, возжигал бортовые огни стратоплан Ил-1066 «Слейпнир» [1]1
  Слейпнир – летучий восьминогий конь бога войны Одина (у русов – Водан). – Здесь и далее примеч. автора.


[Закрыть], прозванный ласково Кабачком– был «ильюшин» пузатеньким, кругленьким, нехищным.

Шел пятый час утра. Серое небо за Инкерманскими высотами подернулось розовым. Севастополь еще спал, но сизые корабли на Северном рейде уже поквакивали сиренами и разносили над водой неразборчивые мегафонные команды. Пахло чабрецом, полынью и водорослями. Сводным хором трещали цикады.

Жилин заскочил в туалетный блок, ополоснул лицо ледяной водой, пробудился окончательно и понесся к трапу. Оружия с собой он не брал – привык уже, что Сегундо сам обо всем позаботится.

Минуты не прошло, а все уже были на борту – сто двадцать молодцев, «большая сотня» по-старому, опергруппа в полном составе. Жилин топал на свое место, в который раз чувствуя себя учителем, входящим в класс. Для школьника учитель – божество, всеведущее и всемогущее, и надо быть в ладу с детскими представлениями. Постоянно. Никогда не срываясь, не обманывая ожиданий. А в Патрульной службе еще похлеще, чем в школе. Оперативники, десантники, летуны, мариманы – они ж не просто сослуживцы, не друзья даже – побратимы, как когда-то в достославные времена викингов и варягов. Массовые армии выветрили былой дружинный дух, теперь он снова в силе. А и то сказать, нынче во всем Патруле бойцов столько наберется, сколько допрежь в хорошей дивизии числилось. Зато уж эти – самые отборные, любой опер прежней роты стоит. А Жилин – командир. Вождь. Хевдинг. Первый среди равных. Самый-самый-самый. Трудно казаться богом…

Из грузового отсека вынырнул Сегундо – черный робот о двух коленчатых ногах, похожий на огромного кузнечика в трауре. Протягивая Жилину пояс с кобурой, с ножнами, с карманом-аптечкой, кибер сказал монотонным голосом:

– В пистолет-парализатор и в электрорезак я вставил новые батарейки, в аптечке заменил просроченную ампулу биоблокады.

– Молодец, – рассеянно похвалил Жилин.

– Рад стараться, – по-прежнему монотонно ответил робот, удаляясь в грузовой отсек. Сзади кто-то хихикнул.

– Внимание! – послышался голос пилота. – Приготовиться!

Стратолет дрогнул, заревел, загрохотал, затрясся. Оторвался от земли, поджимая восемь суставчатых лап. Двор за иллюминатором качнулся и поплыл вбок. Привалило тяжести. Северная сторона растекалась все шире, форты, дома, корабли в бухтах меньшали, но их становилось все больше и больше. Показалось море, похожее в рассветных сумерках на стиральную доску. Скоро Севастополь почти полностью уместился в круге иллюминатора – двухмиллионный город-порт, раскинувший кварталы от Качи до Балаклавы. Потом все видимое расплылось в померклой стратосферной синеве, белые облачка вспушились далеко внизу, а с востока засветило солнце.

– Куда летим, командир? – спросил Аскольд Разумов по назвищу Лунат.

– Понятия не имею… – пробурчал Жилин. Его злило, что генерал до сих пор не объяснил задание. Ну хоть намекнул бы!

– На й-у-юг летим… – зевнул Олег Бурляев, прозванный Буром. – Тебе этого мало?

– На юг к пингвинам? – попытался уточнить Лунат. – Или на юг к крокодилам? Чуешь разницу, Зоркий Сокол?

– Сам такой… А тебе что, не все равно, куда удочку закидывать?

Пассажирский отсек грохнул– об увлечении Аскольда рыбалкой ходили легенды и складывались анекдоты. Жилин позволил себе улыбнуться – не все ж время каменеть, корча из себя идола на кургане…

– Капитан Жилин!

– Я!

С потолка отсека опустился визор на подвеске, развернулся экраном к Глебу и показал лицо генерал-лейтенанта Нелидова, гордое, резкое лицо – крепкие скулы, прямой нос, прозрачные глаза. На погонах с черно-золотым зигзагом тускло переливались по три звездочки треугольничком.

– Стандартная блок-ситуация, капитан, – начал генерал. – Блокада и зачистка. Слева по ходу от Нгоронгоро стоит деревня Лоолмаласин, там засели пурпурные, числом до тысячи, и с ними сам Локи. Этого брать мертвым…

Изображение на экране сменилось – появилась стереофотография какого-то гоблина, анфас и в профиль. Ростом с мальчика, огромный лысый череп, ручки-ножки хиленькие, но пальцы и ступни очень длинные. На плоском лице выделялись глаза – продолговатые, узкие, и зрачки, как у змеи, – прорезью. Локи. Основатель и бессменный глава «Пурпурной Лиги», вождь неработающего класса, психократ, подчиняющий чужое сознание. Сверхчеловек, сверхмыслитель, сверхэмоционал, сверхмерзавец. Андроид, потугами дурных евгеников запущенный в существование в секретном «ящике» и взявший себе имя зловредного и пакостного божка.

В конце 60-х, когда нанотехнология стала неотличима от магии, когда универсальные репликаторы, словно тяжеловесные волшебные палочки, превращали мусор в «продукты» и в «промтовары», пошло время Изобилия с большой буквы и – гигантских социальных потрясений. Люди ж иначе не могут…

Подавляющее большинство активного населения выводилось из производственных процессов. Труд вообще переставал быть «общественной необходимостью», и людей обратно потянуло делиться на классы – на работников и неработающих. Локи, наверное, самым первым занялся серфингом на мутной волне конфликта между получавшими зарплату и теми, кому доставался «гарантированный минимум благ». Локи много говорил о «технологической контрреволюции», призывал сдерживать технический прогресс и указывал верный путь– к «медленной цивилизации». Его болтовне вняли. Оказали поддержку. Газеты захлебывались эксклюзивом, на все лады расписывая, сколько Локи зомбировал народу, всех подряд обращая в «вершителей»-слуг и в бойцов-«исполнителей». И разгулялся «пурпурный террор»… Громились лаборатории, изничтожались ученые, а зоны объектов научных групп кое-где порой превращались в зоны боевых действий. Проекты «Большая шахта», «Кристалл-2», «Марс» пихали цивилизацию под микитки, смыкали настоящее с будущим. Локи пытался рассечь эти смычки. На неделе пурпуры атаковали систему микропогодных установок в Восточной Африке, выстроенную по проекту «Аква». По человечьему хотению, по велению синоптиков, система проливала дождь или разгоняла тучи. Короче, хоронила в памяти значения слов «засуха» или «паводок». Локи же «Аква» поперек горла встала. Исполнители успели подорвать две башни микропогодников – в Мбалагети и Олала – и стянулись в Лоолмаласин, где строилась синоптическая база-лаборатория. Требовалось изолировать зону ЧП, подобрать усыпленных пурпуров, пока их гиены не учуяли, и перебросить к передвижным селекстанциям на предмет фильтрации. По законам военного времени к «исполнителям-вершителям» применят глубокое ментоскопирование в добровольно-принудительном порядке и точно вызнают меру ответственности и вид наказания. Кто-то отделается операцией на сознании и курсом «позитивной реморализации», кому-то вживят мозговой датчик и приговорят к постоянному психологическому надзору с активным воздействием на психику. А кому-то светит и решетчатая трансформация индивида по классу «А», то есть полная замена личности. «А ты не воруй!» И не причиняй смерти.

– Все ясно? – спросил генерал.

– Так точно.

– Вопросы есть?

– Никак нет.

Генерал засопел.

– Осторожнее там… – пробурчал он и отключился.

Жилин успокоился и оглядел своих. Опера были деловито-спокойны. Как истые вояки, они использовали минуты отдыха по максимуму. Кто знает, может впереди двое суток рейда, когда атака следует за атакой и даже моргать желательно пореже, чтобы не пропустить мелькнувшую цель?

Такие люди были всегда, подумал Жилин. Бойцы, ратных дел мастера. С самых пещер они стоят на страже, отбивают врагов, защищают свою родню, свой город, свое тридесятое царство, свою Планету. В кожаных штанах и с копьем из выпрямленного бивня мамонта. С мечом и в кольчуге. Со шпагой, в ботфортах и в брабантских кружевах. С кольтом и в стетсоне. С трофейным «шмайссером» и в обгорелой гимнастерке. С биопарализатором и в легкой броне с мускульными усилениями.

Княжеская дружина, лейб-гвардия, РККА, Советская Армия, Российская… Патрульная служба. Закончен ли этот ряд? Угомонится ли через сто лет человечество или воины будут призваны по-прежнему? Вряд ли отпадет нужда в этой древнейшей мужской профессии… Жилин уставился на Кирку Хрусталева (сокращенно Хруст). Тот дремал. Хрусталев… Начинал городовым, следил за порядком на киевских улицах. Занялась «Гражданка» № 2, подожгла союз стран со всех концов, и старший полицейский Хрусталев не утерпел – перевелся в Патрульную службу. Вместе с бригадиром Нелидовым штурмовал Новосибирск, ходил в рейды по Туркестану, устраивал блокаду Баку и Кенигсберга. Под командой Славина, тогда еще капитан-командора, очищал от пурпуров евразийские лунные базы – «Полярную» и «Луну-Главную». Жилин перевел взгляд на Даньку Киселева. Кисель – бывший глубоководник. Полгода водил танк-батискаф по абиссальной равнине к западу от Восточно-Тихоокеанского поднятия, собирал катыши железомарганцевых конкреций, ломал сульфидные башни «черных курильщиков» и грузил всем этим добром подводные баржи-автоматы. Видывал и гигантских кальмаров, и на сокровища затонувшего корабля натыкался… Вторые полгода работал «на солнце», под пальмами искусственного острова Витязя, оператором на предприятии ПО (повышенной опасности) в системе «Продамет». Испарял конкреции в реакторной печи, прогонял металлический пар через селекторы и напускал его в кристаллизаторы – отдельно «нифе», отдельно цинк, медь, молибден, кобальт… И бросил все это – и глубины, и кальмаров, и смугляночек-вахине под пальмами. Променял странные железомарганцевые стяжения на железную дисциплину Патруля. На подвиги, говорит, потянуло… Жилин повернул голову направо. Федя Сегаль. Отслужил год в Патруле и поступил в Пермский университет. Выучился, сделался толковым наноинженером, получил назначение на завод матричной репликации, обслуживающий распределительную сеть Екатеринбурга, дослужился до старшего инженера синтез-комбината… и снова ушел в Патруль. Рассказывал, что хотел попасть в Службу Охраны правопорядка, но там такой конкурс… Решил годик перекантоваться в операх, а потом попробовать по второму разу, но затянуло, свыкся с тревогами и силовыми акциями, да и группа подобралась хорошая, жалко бросать…

Жилин посмотрел налево. А у Ляхова все предки по отцовой линии – офицеры. Отец – кавторанг в Береговой Охране. Дед был полковником Российской Армии, Абхазию отвоевывал в 2007-м, Крым брал в 2011-м. Прапрадед защищал Сталинград, а прапрапра… воевал в Добрармии. Правда, мать Генки спала и видела «сыночку» на сцене, во фраке пианиста, но «сыночка» обошел консерваторию вокруг и притопал в Военную академию.

Жилин откинулся в кресле и закрыл глаза. А кто ты, Глеб Жилин? Ты алкал совместить две свои склонности – к кибернетике и к справедливости, – и ты этого добился. Кандидат технических наук Жилин прошел Пятидневную, Сентябрьскую войны и такую долгую, стодневную, Вторую Гражданскую. Подпоручиком, поручиком, штабс-капитаном. На твоем организме оставили шрамы демилитаризации и «миротворческие операции». Но ты сам не знаешь, чего хочешь. Прибавляешь к отпуску премиальные недели и любовно обсасываешь какую-нибудь мелкую проблему из области экспериментальной кибернетики. Но добиваешь тему уже со скукой на лице – чуешь нехватку адреналина в крови, снова тебя тянет к опасностям, к великолепным переживаниям на грани между тем и этим светом… Так кто ты? Чего ты по-настоящему хочешь? Зачем тебе Патруль? Сделать карьеру жаждешь? Так тебя уже Дважды хотели повысить – сам отказался занимать отдельный кабинет. Взыскуешь благ? Спишь и видишь себя академиком? Или просто не тех книг начитался и ищешь приключений на афедрон? А ведь тебя предупреждали: Патрульная служба – это на 90 процентов нудота, на 10 процентов – работа, а приключения занимают ноль целых хрен десятых…

– Командир! – донеслось из пилотской кабины. – Выходим на цель!

– Понял! – Жилин поднялся и скомандовал: – Надеть брони!

Сто двадцать человек дружно встали и слитно отшагнули к боксам. Заученным движением Глеб влез в нижнюю часть легкого боевого спецкостюма. Руки сами хватали раскрытый «топик», похожий на задубевшую куртку, вывешенную сушиться на мороз, продевались в рукава, соединяли «верхушку» с «шароварами», защелкивали. Шлем– на голову. Кислородный баллон – в гнездо. Патрон регенератора – до упора, клапан открыть. Аккумуляторный пояс – в зацеп. Пистолет-парализатор – в держак. И – бегом на десантную палубу.

– По капсулам! Первая секция – пошла!

Громко топая, первая дюжина оперов пробежала в хвост стратолета, боком проскальзывая мимо боевых капсул, сделанных в форме линз.

– Вторая пошла! Третья!

В командирскую капсулу Жилин вошел последним, устроился на ложементе, скупой усмешечкой ответил операм, скалящимся от избытка жизненных сил, и отжал фиксаторы.

– Цель захвачена, – прошло сообщение с боевых постов.

– Кормовой биопарализатор… – затянули в пилотской кабине. – Залп!

Тело у Жилина онемело, словно под общим наркозом, но скоро чувствительность вернулась – забегали мурашки. Обзорный экран раскололо голубым парализующим лучом. Лоолмаласин была такой малюсенькой, что биопарализатор накрыл ее одним импульсом.

– Залп!

Н-да. Tempora mutantur. Сокрушить орду убийц, никого не лишив жизни! Уметь надо. «Проблему бескровного воздействия» все решали по-разному. Патрульные дирижабли Австралазии, например, сбрасывали шашки с усыпляющим газом. Продвинутые евроамериканцы предпочитали стан-бомбы в оглушающем или иммобилизующем режимах. А Патрульная служба Евразии приняла на вооружение волновую психотехнику – тут мы впереди планеты всей…

– Боевым постам – дробь! – четко прозвучало в интеркоме. – Вернуть стволы в диаметральную плоскость. Внимание! Тридцать секунд до десантирования! Дать команду на закрытие переходного люка!

– Даю команду, – сказал Жилин. Транспарант «Внешний люк открыт» погас.

– Понял вас, – отреагировали в пилотской кабине. – Расстыковку разрешаю.

– Команда «Расстыковка» подана. Начать десантирование!

Толчок, рывок, и боевые капсулы одна за другой просыпались в необъятный синий простор. Зеленая саванна с лиловеющими горами и красными прожилками дорог накренилась, опрокинулась вверх и плавно скатилась на место.

– Идем по программе, – бубнил в наушниках голос Луната. – Маскировка включена, «антирадарка» работает.

На пульте вспыхнул транспарант «Признак „Спуск“».

– Все в норме.

– Выровнять строй, – приказал Жилин, – спускаемся «кольцом». Держать дистанцию!

– Есть держать дистанцию!

– Начинается забортный шум… Скоро пойдут вибрации.

– Перегрузка?

– Перегрузка три. Шум увеличивается. Вибрации тоже… Ждем торможения. Всем приготовиться к высадке!

– Всегда готовы, – сказал Разумов и подмигнул вольноопределяющемуся Иловайскому. – У нас ушки на макушке, а в ручонках погремушки!

Ушли вверх облака, и на экранчике пульта открылся Серенгети – горы Банаги и Серонеры мстились совсем крохотными, с краю видна была Ленгаи, «гора господня» в переводе с масайского, а с другой стороны светилась серебристая полоса озера Укуреве. Жилин почувствовал резкий прилив тяжести.

– Есть торможение! Высота пятьсот метров… Триста метров… Сто… Внимание! Сработали двигатели мягкой посадки!

Скакнула перегрузка, затемнив глаза, и капсулу резко ударило под днище. Ничего себе мягкая…

– Начать блокирование зоны! – отчеканил Жилин. – Пошли!

Сегментный люк отвалился трапом, и вся секция побежала вокруг капсулы, занимая круговую оборону. Левее и правее, выдвинув тонкие опоры, вязли в красном латерите капсулы Хруста и Бура. Закамуфлированные киберразведчики мчались по широким спиралям, высматривая опасность. Проявившись полупрозрачными чечевицами, с неба упали большие грузовые капсулы. Глухо загрохотав, вытянули до самой земли трепещущие факелы оранжевого огня. Мягко просели, выпустили шасси и скрылись в туче красной пыли. По откинувшимся сегментникам выкатились на гусеницах объемистые, мощные боевые киберы типа «Вий». Мгновенно перекрасившись по варианту «Саванна», «Вии» окружили деревню, и миниатюрный пульт управления у Жилина на обручье запестрел сигналами готовности.

А вокруг была Африка, цвела бешеным разноцветием, купалась в солнечном горении и пахла – горько, надсадно, одуряюще. Зелено-дымная саванна звенела, дышала, бурлила жизнью. Совсем рядом с командирской капсулой выпирал из земли массивный, чудовищной толщины ствол баобаба-мбуйу, невысоко распадаясь множеством огромных узловатых сучьев. Оплывшие бока гиганта были исчерчены бивнями слонов-тембо. Эти стояли рядышком – спины заляпаны птичьими кляксами, на боках светлые полосы царапин. Выдрав пучок травы с корнем, слоны околачивали землю о бивень или ногу и пихали в рот. Из-за кустов терновника и перистых ветвей казуарин выглядывали рога антилоп. Винтообразные, соображал Жилин, это куду. Отсюда не видно – большой или малый. Лировидные украшали импал, а ориксы покачивали рогами-«шпагами». Косматая гну, опустив к земле лошадиную морду и по-коровьи взбрыкивая ногами, запылила в тень тамаринда, спугивая желто-черно-белую газель Томпсона, по-простому – «томми».

На ветвях акаций, подле своих перевернутых гнезд, гомонили, качаясь вниз головой, ткачики. Леопард-чюи искусно прятался в развилке раскидистой сейбы, но его выдавал свесившийся хвост – он слегка подергивался, «кошке» снилась «мышь».

За сухим руслом речки, изрытым «слоновьими колодцами», пылилось давно не сеянное поле-шамба. Последние рядки подходили к боме, изгороди из срубленных колючих кустов, обносящей по кругу Лоолмаласин – нищую деревушку, убогую и вшивую, но с фаллическим силуэтом минарета над соломенными крышами.

– Выдвигаемся, – скомандовал Жилин. Крайний слон, обсыпавший себя пылью, вдруг оставил это занятие и встопорщил уши, неуверенно поднимая хобот – юркие киберразведчики, похожие на огромных богомолов, пугали серого великана. Жилин отозвал скибров. Слон похлопал ушами, подумал и вернулся к «банным процедурам».

– Строимся «клиньями»! – сказал Жилин. – «Вии» прикрывают тыл и фланги!

Шаг за шагом подкрадывались опера к деревушке, тошнотворно неопрятной, смрадной, унылой, с тучей ревущих мух, подкрадывались не к базе, не к лагерю – к загону, запакощенному, пыльному, заставленному круглыми хижинами, обмазанными навозом пополам с глиной, нездоровому, угрожающему, душному и чадному, полному одуревших тощих коров и злых людей, все никак не желавших сложить оружие и упорно продолжавших вредить… и вести свою бессмысленную войну… и убивать, убивать, убивать…

Главную улицу, пыльную и замусоренную, перегораживал полосатый бронеход пурпуров, зализанный, со свернутым набок метателем. Из люка свешивался усыпленный исполнитель в черном комбинезоне, перепачканном известкой. На широкой гусенице почивал, пуская слюни, вершитель в белом, измаранный копотью. Пахло гарью и раскаленным металлом.

– Нечетные секции чистят, – распорядился Жилин. – Четные патрулируют. Бур, погрузчики где?

– Ща причапают!

– Давай быстро…

Все деревенские лежали в лежку – исполнители, вершители, босые масаи в заношенных куртках из тетраткани, дородные негритянки, бритые наголо и с уймищем бус на шеях. Стандартная блок-операция. Все было как в том месяце, как в том году – десантные капсулы приземляются, охватывая зону ЧП плотным кольцом блокады. Выскакивают бравые опера, рассыпаются по кривым, вонючим закоулочкам, и уже слышны горячие выхлопы пистолетов-парализаторов, и бравые киберпогрузчики хватают обездвиженных пурпуров и тащат их, словно черти, влекущие во ад души грешные, и бравый капитан Жилин выходит на рыночную площадь. Лощеный, подтянутый, высокий, широкоплечий и узкобедрый – краткими отрывистыми фразами он отдает приказания… И совершенно по-дурацки, сиволапо и срамно, попадает в засаду.

С минарета, с той площадки, откуда муэдзин скликает правоверных на молитву, вдруг забил лазер-мегаваттник. Фиолетовый луч бил часто и прицельно – старшего оперативника Ляхова он прожег насквозь, еще и полосатый танк продырявил, насадив человека и машину на вертел сверхсолнечного огня. Лопнула пробитая цистерна с протухшей водой и расплескалась ржавым кипятком. Мощным фугасом рванула заправка с корявой надписью «Hidrogen mixt», рухнула стена, кирпичи облились скворчащей глазурью.

– «Виям» – по минарету! – заорал Жилин. – Огонь!

Ансамблем провыли лучеметы, и струи высокотемпературной плазмы слились в лиловый клуб. Ветхая башня не выдержала – посыпалась пыль, большущие куски штукатурки полетели вниз, оголяя кладку. Минарет стал тяжко оседать, словно проваливаясь под землю, и густая пыльная туча закутала площадь, гася и свет, и звук. «!.. – рычал и матерился Жилин. – Чтоб я еще раз связался с… летунами! Облучили, называется!»

В клубившемся рыжем облаке затявкал крупнокалиберный пулемет – и где только инсургенты откапывают подобное ржавье? Тяжелые разрывные пули не прошибали боекостюм, но бойца метров на пять отбрасывали. Длинные очереди трассирующими скрещивались и расходились, перегрызая столбы навесов, разрывая обездвиженные тела – и своих, и чужих. И вдруг грохот и визг пальбы пропал, и трассеры погасли, и ПП – табельные пистолеты-парализаторы – перестали прыскать тускло-голубыми лучиками. Чувство провала, несказанно мучительное ощущение падения в бездну, придавило сознание. Глебу казалось, он вскипает и испаряется, распадаясь на клеточки в гибельном холоде и в ужасающем мраке…

Жилин вынырнул из нави, непонятно как возвращая целокупность телу, неизвестно чем отыскивая ориентиры, утраченные рассудком. Злым упрямством, быть может? Ноги подкосились, он упал лицом в истоптанную, унавоженную, липкую красную глину – и разбил нос об лицевой щиток. Очухался и отжался. «Что это было? – вяло подумал Жилин. – Похоже на психоатаку… Словно попал под удар гипноиндуктора…»

В оседающей пыли к нему шел человек – маленький совсем, «полтора метра с кепкой», но с громадной головой, как на детском рисунке, и с глазами змеи. Локи! Жилин испытал внутренний нервный взрыв и содрогнулся от удивительного, оргастического удовольствия. Однотонные мысли замкнулись в цепь, а в пустой голове зазвучал высокий, холодный голос: «Повинуйся, слуга!» Напрягшись до слома, Жилин сложил три буквы: «Нет!» – «Подчинись моей воле!» – «Нет, я сказал!» – «Клянись в верности!» – «Фиг!»

Непослушной рукой капитан Патруля выцарапал из кобуры ПП и открыл огонь. Перед глазами мерцание, ствол дрожит и расплывается. А синие лучики никак не могли попасть, били и били в пыль, лишь случайно зацепив ногу Локи. Хромая, психократ отступил. «Типа герой!» – снасмешничал голос. Локи сорвал что-то с пояса и швырнул Жилину под ноги. Мина-паук! Блестящий шарик, размером с бейсбольный, выпустил проволочные лапки, пробежал с полметра и прыгнул… Сегундо скакнул наперерез, но его отбросило взрывом.

Раскололось небо. Земля закувыркалась в огненной свистопляске. Нечеловеческая сила разодрала на Жилине спецкостюм и оторвала обе ноги, вывалила в красную латеритовую грязь сизые кишки, хрястко изломила спину… Страшно. Кто-то знакомый, размазывая по щекам слезы, сажу и кровь, запихивал Глеба в стандартный реанимационный бокс. Голос в наушниках: «!.. Где стратоплан, я спрашиваю?! Живо сюда! Командир ранен!»

Чьи-то руки помогали уложить как надо жалкий человеческий обрубок в горелом камуфляже. И докатилась боль – резучая, нылая, палящая боль, и Жилин провалился в цветущую пустоту…

В Новгороде Великом есть улицы Розважа и Прусская, Рогатица и Людинцева, через Волхов перекинут Великий мост, а ниже его тянется набережная Буян.

Москвичи ходят по Остоженке и Садовому кольцу, живут в Хамовниках, а работают в «Останкино». А Одесса? Ланжерон и Аркадия, Дерибасовская и Портофранковская, Французский бульвар, Молдаванка, Пересыпь, Привоз! Это не топонимы. Это музыка.

Целые поколения складывали их, веками держались, и оттого они особенны и неповторимы. От каждого такого названия веет давнопрошлой жизнью – дымком и парком русской бани… запахом смолистых досок… парным молочком… смородиновым листом, растертым в пальцах… Не всякий город мог с давности хранить в памяти людской похожие знаки, выделявшие его из прочих человечьих селений, подведенных, увы, под общий знаменатель стандарта. Севастополь – смог.

Катерная, Шестая Бастионная, Якорный спуск, улица Камчатского люнета. Звучит ведь! А Графская пристань? Апполоновка? Корабельная сторона? Артиллерийская слободка? Чувствуете, как окутываются парусами линкоры и пароходофрегаты? Как грохочут бомбарды, как лупит картечь по оранжевой черепице, сшибая ветки с кипарисов? Как шумит море, перелопачивая гальку? Как шелестит отбегающая волна – Севастополь…

Капитан Жилин думал об этом, и ничто другое не занимало его мысли. Иногда, правда, память открывала видение… Африка… Зеленая трапеция Нгоронгоро… Огонь, боль, нескончаемые ночи в госпитале…

Жилин поморщился и мотнул головой, будто отгоняя тошное воспоминание. Не нужно было возвращаться в прошедшее, не нужно… Да разве память приневолишь? Вон что вытворяет, гадина… Ладно, хватит об одном и том же. Можно же хоть недолго просто так походить, полюбоваться видами, а в Севастополе есть на что посмотреть.

Глеб поднимался по извилистым лестницам со стертыми ступенями из ракушечника – «трапам», как их называли севастопольцы, – вставал на парапет, шарил взглядом и обязательно находил синее море. Выбирался узкими проходами среди ракушечных стен на солнце – и встречал глазами морскую синеву. Море, корабли, Херсонес, поднимаемый из руин, бастионы… Хороший город.

Ну где еще такое можно увидеть? Оранжевая пластмассовая черепица и темная глянцевая зелень кипарисов… На фоне синего, как стратосфера, моря. Стены домишек из белого инкерманского камня сливаются с белеными каменными заборами, над которыми висят на жердях виноградные лозы. Калитки глубоко врезаны в каменистые изгороди, а рядом вмурованы черные ядра. Еще бы убрать голубые ящички пневмопочты у калиток и конусы энергоприемников на крышах, и можно представить, как тут было во времена «Очакова и покоренья Крыма».

Жилин шагал по плиточной мостовой, ведомый капризом: вот заросший дроком обрыв с лестницей-трапом. Спускаемся. А вот тут вековые каштаны бросают трепещущую тень. Постоим. Нагулявшись, он свернул направо, к лестнице Крепостного переулка. «Трап» уползал вверх вдоль желтой стены с бойницами – все, что осталось от Седьмого бастиона. На верхней площадке Жилин остановился. Отсюда хорошо был виден купол Владимирского собора, выглядывали стеклянные откосы небоскребов у Камышевой бухты, кружева стальных автострад и легкие, с виду даже хрупкие, горбчатые мосты, переброшенные с Южной стороны на Северную.

Жилин посмотрел на часы – третий час… Но полчаса еще можно побродить.

– Добрый день, Глеб, – послышался знакомый голос.

Жилин удивленно обернулся. На теплых камнях стоял его Сегундо.

– А ты-то здесь откуда?

– Начальник санатория для тяжелобольных, военврач 2-го ранга Копылов Владимир Кириллович, – монотонно заговорил кибер, – приказал найти вас и передать, что он до 15 часов 25 минут будет находиться в Константиновском форте.

– Понятненько… – Жилин глянул на часы. Ладно, за пять минут не надышишься. – Пошли тогда отсюда.

Поймав такси, капитан поиграл клавишами маршрутизатора и устроился поудобнее, вытянув ноги и положив руки на спинки сидений. Поехали… За прозрачным колпаком машины искажались, уплывали назад стеклянные, белые, разноцветные дома; затеняли яркий свет солнца курчавые парки и садики.

Извилистыми и запутанными улочками такси перевалило вершину холма и покатило мимо старых бастионов. Вросшие в землю лафеты. Зеленые брустверы. Пузатые бомбарды. Синее море в амбразурах.

Народу не сказать, что много, но все как сговорились – щеголяли в нарядах ярчайших и незамысловатых. Модно раздетые девушки прогуливались в золотых плащиках или в блестящих, как ртуть, накидках. Бесштанная команда загорелых мальчишек лазала по горячим карронадам, отполированным коленками и задницами. Попадались навстречу полуголые отроки в серебристых шортах и в сандалиях на босу ногу. Молодые дамы уж какой сезон подряд носили широкие, выше колен, юбки и что-то вроде тугих корсажей, поддерживающих низко открытую грудь. Хотя… Кто их знает, этих дам? Молодость – понятие растяжимое. Женщинам могло быть и тридцать, и семьдесят. Вон, у фонтана, гуляет мадам с ребенком (дитя – на руках у робота-няни). И кого же мадам тетешкает? Кому делает «козу»? Сыночку или правнучку? Поди сейчас разберись…

Мелькали кипенные галабийи, лиловые хламидки, мини и макси; качались синие чалмы, красные фески, белые панамы, соломенные брыли… Карнавал. А покинь прохладный салон – и тебя закружат вихорьки разноязыких лексем, заметет веселая болтовня, где пересыпаются, словно конфетти, «якши» и «о'кей», «са ва?» и «коннити ва», «шалом, Иван!» и «здоров, Наум!».

Такси вильнуло в сторону и притормозило, пропуская колонну людей, с головы до ног закутанных, замотанных, закукленных в белое и несвежее. Они несли хоругви и тщились придать сытеньким ликам вид кроткий и благостный. «Вроде ж взрослые люди, – поморщился Жилин, – а верят во всякую ерунду! Лишь бы не думать…»

– Каждый сходит с ума по-своему, – заметил он вслух.

– Не понял, – отреагировал Сегундо.

– Это я не тебе.

– Понял…

Машина тронулась и погнала дальше. Прокатилась по Большой Морской, мимо «дома с шариками» (по мягким изгибам стекол побежали узорчатые тени гигантских платанов и тополей), мимо Матросского клуба, имеющего сходство с центральным павильоном ВДНХ, вынеслась на Корабельную набережную (покидая бухту, клонил белоснежную громаду парусов четырехмачтовый барк «Замора», покачивали мачтами океанские яхты, рейсовая субмарина плугом взрезала воду). Рявкнув мотором, такси взлетело на стрельчатый мост. С него лучше стал виден Северный рейд, зажатый желтыми крутыми берегами. Сейчас в воде у причалов отражалось всего два остроносых корабля – ракетно-лазерные крейсера «Измаил» и «Кагул». Весь флот в разгоне. Авианосец «Генерал Алексеев» еще с вечера ушел на базу ЧФ в Алеппо, туда же вроде собирался катамаран «Генерал Корнилов». Крейсер «Аскольд» в Николаеве, чинится. А «Корфу» с «Цериго» вообще неизвестно, где сейчас… К «Измаилу», как малышня к воспитательнице, жались крепенькие белые катерки Береговой Охраны и патрульные яхточки спасателей. Хоть что-то… В Петропавловске и этого не увидишь – одни самоходные подводные баржи качаются у причальных стенок да один-два молочных танкера с китовых ферм.