Текст книги "Кто свергал Николая II и рушил империю?"

Узел седьмой
Предвестия бури

В начале ХХ в. финансово-промышленные магнаты США и Англии уже очень хорошо научились делать бизнес на революциях – это приносило не только политические выгоды, но и колоссальные прибыли. Так, в 1903 г. крупнейшая в США финансовая кампания Моргана и ряд других концернов организовали революцию в Колумбии. В результате от нее отделилась Панама, и американцы получили «на вечные времена» Панамский перешеек, осуществили сверхвыгодное предприятие, построив Панамский канал.

В это время обострилась и борьба за нефтяные месторождения – началось производство автомобилей, аэропланов, на кораблях появились дизельные турбины. Богатейшие запасы нефти были открыты в Иране, и сразу после этого, в 1905 г., здесь грянула революция. Местные либералы заставили шаха Музефер-эд-Дина согласиться на демократические реформы, ввести конституцию. Но вместо «благ демократии» страна покатилась в полный хаос, и южная часть Ирана с нефтяными промыслами попала под контроль Англии.

Нефть обнаружили и в Мексике – и случилось то же самое, в 1910 г. революция. Тоже вроде бы за демократию, против диктатора Диаса. Но предводители различных группировок схлестнулись в такой свирепой гражданской войне, что о свергнутой диктатуре оставалось только мечтать. Разных конкурирующих вождей поддерживали правительства и финансовые круги Англии, Германии, США. Выиграли американцы, на Панчо Вилью делали ставки банк Моргана «Гаранти Траст», компания Рокфеллеров «Стандарт Ойл». Кстати, забегая вперед, можно сказать, что и туркам их революция ничего хорошего не принесла. Войны внешние и гражданские, геноцид христианских народов, распад Османской империи. Ее владения – Ирак, Ближний Восток, Аравия – достались англичанам, Сирия – французам.

А Гучков, уйдя с поста председателя Думы, покатил в эпицентр следующей революции – хотя ее, вроде, еще не было. В Китай. Встречался там с регентом малолетнего императора Пу И, с лидерами оппозиции и в интервью газетам за полгода до революции уверенно предсказывал, что она будет. Стоит отметить, что в Китае, как и в Македонии, косвенно пересеклись пути Гучкова и… Крейна. Потому что здешнюю революцию готовили американцы. Соглашение России и Японии помешало им влезть в эту страну. А правительство Китая не осмеливалось нарушать волю Петербурга и Токио. Значит, надо было свергнуть это правительство. Именно Крейн взялся финансировать Сунь Ятсена и тайное общество «Тонг Мэн Хуэй», которое в 1911 г. подняло восстание. Деньги для революции шли через нью-йоркский синдикат «Хант, Хилл энд Беттс» – партнеров Крейна [70].

Природные богатства России тоже очень интересовали западных бизнесменов. Например, один из магнатов американской горнодобывающей промышленности Герберт Гувер – будущий министр торговли и президент США – успешно поработал в Китае, стал директором китайской фирмы «Чайнз Инженеринг энд Миннинг Компани», партнером английской компании «Бевинг-Моринг». В 1907 г. он отправился в Россию, под видом обычного инженера поступил на уральские предприятия, вел разведку. Через подставных лиц скупал акции, стал совладельцем Кыштымского медеплавильного завода, директором британской Российской Объединенной корпорации. Иностранцев притягивали бакинская и грозненская нефть, месторождения золота, железные дороги.

Конечно, великую Российскую империю трудно было сравнить с Китаем, Мексикой или Ираном. Но как раз в 1911 г. против нее тоже начала готовиться атака.

Шифф неожиданно потребовал от президента Тафта расторгнуть торговый договор с Россией, заключенный еще в 1832 г. Тот не понимал – зачем? Но могущественный банкир раздул бурю в прессе, добился, что и сенаторы присоединились к его требованию. Тафт счел за лучшее подчиниться. Договор был расторгнут. Причем в материальном плане американская сторона проиграла от этого гораздо больше, чем русская. Но для организаторов главное было – опять перенастроить общественное мнение против России.

А в 1912 г. в США состоялся международный сионистский съезд. Отнюдь не тайный, прибыли 3 тыс. представителей из разных стран, ход съезда широко освещался прессой. Газета «Нью-Йорк сан» публиковала речь партнера Шиффа, банкира Лоеба: «Конечно, неплохо отменять договоры, но лучше… освободиться навсегда от имперского деспотизма… Подобно тому, как трусливая Россия вынуждена была уступить маленьким японцам, она должна будет уступить богоизбранному народу… Деньги могут это сделать» [48, 70].

И в том же 1912 г. в США состоялись президентские выборы. Демократическая партия выставила кандидатуру Вудро Вильсона. В высших политических эшелонах это был человек совершенно новый, ученый-историк. Он назвал свою программу «Новая свобода» – ратовал за защиту прав «маленького человека» от засилья крупных корпораций [31]. Конечно, такая агитация имела огромный успех у избирателей. Он стал президентом с рекордным в истории США перевесом голосов. Но стояли за Вильсоном люди далеко не «маленькие». Председателем финансового комитета Демократической партии был Чарльз Крейн. Он сделал большой личный вклад и организовал финансирование предвыборной кампании. А ее режиссерами стали нью-йоркский банкир Бернард Барух и финансист из Техаса Эдвард Мандел Хауз (или «полковник Хауз» – но в армии он не служил, в южных и западных штатах США титул «полковника» передается по наследству).

Вильсона поддержали самые влиятельные банкиры и промышленники – Морган, Шифф, Варбурги, Рокфеллеры и др. Хауз стал ближайшим советником и личным другом президента. Взялся направлять его политику, подмяв под себя госдепартамент и аппарат Белого дома. Еще одной чертой Вильсона, вполне подходящей для покровителей, стала ненависть к монархиям, особенно к русской. Вдобавок он был воинствующим протестантом и соглашался с доводами Хауза, что православие «слишком ортодоксально», слишком нетерпимо к протестантским конфессиям [4]. А значит, русские – вообще «не настоящие» христиане.

Главным, на чем сосредоточили усилия новый президент и его администрация, стали отнюдь не нужды «маленьких людей», а финансовые реорганизации. В США из-за нехватки средств для развития национальной промышленности действовал закон, запрещавший вывоз капиталов за рубеж. Вильсон и Хауз добились его отмены. А кроме того, провели закон о создании Федеральной Резервной Системы (ФРС) – по функциям соответствующей Центробанку, имеющей право печатать доллары, но она является не государственной структурой, а «кольцом» частных банков и независима в своих решениях от правительства. Отныне в Америке вполне официально возникло вторая, теневая структура власти – финансирующая правительство. Не так уж трудно понять, что подобные шаги предпринимались в ожидании грядущей войны. Олигархи США заранее готовились наживаться на займах и поставках сражающимся сторонам.

Впрочем, предвидеть скорое столкновения было не столь уж трудно. В 1911–1912 гг. в Германии были приняты законы о чрезвычайном военном налоге, увеличении армии, программа модернизации вооружений. Рассчитана она была до 1916 г. Но вскоре постановили, что программа должна быть выполнена раньше – к весне 1914 года. Военные приготовления активизировала союзница немцев Австро-Венгрия. Они втягивали в альянс Турцию.

Важное внимание уделялось и развертыванию сетей разведки. Одним из руководителей германских спецслужб стал крупнейший из немецких банкиров Макс Варбург. Он курировал деятельность «Комми-ферейна», профессионального объединения немецких приказчиков и коммивояжеров в разных странах. Для них специалистами военного министерства была разработана форма отчетов, которые они обязаны были регулярно посылать в правление союза. Отчеты превратились в полноценные разведдонесения. Циркулярами генштаба № 2348 от 7 апреля 1908 г. и № 2348‑бис от 22 июня 1913 г. в представительства разведки были превращены филиалы немецких фирм в России, в число их сотрудников направлялись профессиональные шпионы [56].

Можно ли считать случайным совпадением, что одновременно с этими событиями начался новый подъем у российских революционеров? Им снова стала помогать западная общественность. Если в 1908 г. Австро-Венгрия отказалась принять Ленина, то сейчас она распахнула двери для большевиков. Да и сам Ленин до недавнего времени цеплялся за альянс с меньшевиками. А теперь почувствовал себя достаточно сильным, получил какую-то поддержку.

В январе 1912 г. он смог провести в Праге всероссийскую конференцию – и уже не общую, а чисто большевистскую. В резолюциях провозглашалась «беспощадная война против царской монархии», против «партий помещиков и капиталистов». Был создан свой ЦК, отдельный от меньшевиков. В Австро-Венгрии у Ленина нашелся активный помощник – Якуб Ганецкий. Выходец из семьи богатого торговца и промышленника, по данным Н.Н. Берберовой – родственник Парвуса. Он добился разрешения Владимиру Ильичу поселиться в Кракове, в австро-венгерской части Польши.

До сих пор Ганецкий курировал в партии побеги революционеров из ссылок, обеспечивал каналы перехода границы. Соответственно, был связан с австрийскими спецслужбами. Сейчас он стал опекуном и правой рукой Ленина, и «окна» на границе как раз пригодились. Квартира Владимира Ильича в Кракове и горном местечке Поронине, куда выезжали на лето, стала подобием штаба. Из России сюда и обратно ездили курьеры, переправлялась литература. Не заметить столь бурной деятельности было невозможно, но Крупская вспоминала: «В Кракове полиция не чинила никакой слежки, не просматривала писем» [39]. Значит, получила команду не мешать.

Большевики в союзе с меньшевиками смогли провести избирательную кампанию в IV Думу. Но после этого 6 большевиков, получивших депутатские мандаты, образовали отдельную фракцию. Под ее эгидой в Петербурге началось издание легальной газеты «Правда». Партия эсеров формально в выборах не участвовала. Но кандидаты эсеров прошли в Думу под маркой «народных социалистов», как Чайковский, или «трудовиков», как Керенский.

Была предпринята и попытка объединить перессорившуюся российскую социал-демократию. Самой подходящей фигурой выглядел Троцкий. Он занимал промежуточную позицию между большевиками и меньшевиками. В августе 1912 г. в Вене была организована еще одна партийная конференция. Инициатором выступал Троцкий. Но и у него нашелся умелый помощник, лидер киевских социал-демократов Ларин (Лурье). Впрочем, с объединением ничего не вышло. От большевиков отказались присутствовать «цекисты» (ленинцы), «примиренцы», от меньшевиков – плехановцы. А приехавшие делегаты переругались между собой. В результате возникла лишь небольшая фракция «межрайонцев» во главе с Юреневым – она искала примирения между большевиками и меньшевиками, ориентировалась на Троцкого.

И тогда же, в 1912 г., внутри России был дан старт информационной войны. Хотя на этот раз не было никаких «погромов». Экономическое состояние страны было превосходным. Предлогов для нагнетания напряженности в обществе как будто не наблюдалось. Но такой предлог создали искусственно – им стали нападки на… Распутина. А Григорий Ефимович по-прежнему оберегал наследника Алексея, спасал его во время приступов. Такие случаи многократно фиксировали царские врачи, другие очевидцы. Об этом писала придворная дама Юлия Ден. Правда, ее мышление было слишком рациональным, она объясняла исцеления «совпадениями». Но удивлялась, что «совпадения» происходили постоянно.

Самое поразительное чудо отмечал врач Боткин – приступ у Алексея был особенно тяжелым, а Григорий Ефимович уехал к себе в Покровское. Доктора прилагали все усилия, но мальчику становилось только хуже. Уже заготовили Манифест о смерти наследника… И вдруг пришла телеграмма из Покровского: «Пусть врачи не мучают Маленького, молюсь, он здоров». Пораженный Боткин писал – внутреннее кровотечение действительно остановилось. Мало того, старец Григорий уверенно предсказывал полное исцеление! Говорил, что по достижении 16 лет мальчик станет совершенно здоровым! Медицина не могла этого сделать, а он мог!

Исцелял он не только царевича, а многих других. Та же Ден, не верившая в чудеса, вспоминала, как ее маленький сын заболел дифтерией в тяжелой форме, доктора помочь не могли. Но стоило позвать Григория Ефимовича, он быстро пришел, помолился, и на следующий день ребенок оказался злоровым, к страшному удивлению врачей. Сына великого князя Петра Николаевича Распутин избавил даже от эпилепсии. Продолжались и встречи царя и царицы со своим духовным другом просто для беседы. Они происходили не часто. Иногда через месяц, иногда через 2–3 месяца. Но Николай II и его супруга очень ценили эти встречи. Простая и искренняя вера Григория Ефимовича оказывалась созвучной их собственным устремлениям. Укрепляла и поддерживала их. Распутина искренне полюбили и царские дети.

О государственных делах, политике, назначениях при этих разговорах даже речи не было. Старец Григорий давал чисто духовные советы (он был малограмотным, но Священное Писание знал наизусть!), рассказывал о жизни русской деревни, о впечатлениях в своих путешествиях, если царь интересовался его мнениями по тому или иному вопросу – отвечал прямо, откровенно, как он делал всегда. Один из самых информированных людей в империи, начальник Охранного отделения генерал Глобачев свидетельствовал: «Влияние Распутина на императрицу объяснялось исключительно верой ее в Распутина как в молитвенника и охранителя драгоценного здоровья ее сына, наследника престола…»

Но… болезнь наследника считалась государственной тайной. О ней знал очень узкий круг лиц. Николай II и Александра Федоровна как раз по этой причине уединились в Царском Селе, отказались от всех великосветских развлечений. Поэтому и о причине, по которой Распутина периодически вызывали во дворец, хранилось сугубое молчание. А сам факт, что безвестный странник регулярно встречается с самим царем, вызывал зависть, порождал сплетни. Григория Ефимовича обвиняли в шарлатанстве, в том, что он лечит людей, не имея ни квалификации, ни разрешения, – хотя он не «лечил». Не пользовался никакими травами, кореньями, знахарскими заговорами, гипнозом (попробуй-ка применить гипноз для царевича за тысячи километров, из Покровского!). Распутин только молился – и его молитвы действовали.

В 1910 г. он перевез в снятую столичную квартирку собственных дочерей, отдал их в гимназию. А вокруг него образовалась общинка из таких людей, как Анна Вырубова, – которые тоже тянулись душой к Богу, а от старца жаждали духовных советов, почитали за радость как-то послужить ему и помолиться вместе с ним. Но уж этого «просвещенное» и развращенное столичное общество вообще было не способно понять. Строились грязные догадки, пускались слухи. А любой верующий отлично знает, насколько агрессивными к их вере бывают неверующие.

Журналист Михаил Новоселов опубликовал две едкие статейки в «Московских Новостях», обзывая Распутина «духовным гастролером». Не переводились и доносы. Столыпин озаботился, что все это относится к человеку, близкому к государю. Установил за Григорием Ефимовичем полицейское наблюдение. Но, изучая донесения, очень быстро убедился, что сплетни абсолютно беспочвенны, и наблюдение было снято. Однако те же слухи проникали в церковную среду. А среди высокопоставленных служителей церкви положение Распутина, допущенного ко двору, рождало ядовитые всходы зависти. Ведь они считали себя фигурами куда более весомыми и заслуженными, чем какой-то «мужик».

В начале 1911 г. на заседании Синода был поднят вопрос, что Распутина надо удалить от царя. При встрече с Николаем II об этом высказался митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний. Государь вполне резонно и сдержанно указал, что встречи с Григорием – его личное, семейное дело. А Распутин вообще избегал с кем-либо спорить, ссориться. От начавшихся нападок он решил просто удалиться. Во второй раз отправился в паломничество в Иерусалим. Когда он вернулся, прежние голоса недоброжелателей вроде бы притихли. Но у него обнаружился новый враг. Им неожиданно оказался недавний друг Григория Ефимовича, иеромонах Илиодор (Сергей Труфанов).

В его судьбе можно увидеть кое-что общее с Гапоном. Он тоже пытался брать пример со св. Иоанна Кронштадтского, помогал нищим, ухаживал за больными. Окончив духовную академию, был направлен иеромонахом в Почаевский монастырь на Украину. Приобрел известность в годы революции, вступив в Союз Русского Народа. Илиодор оказался великолепным оратором. Его проповеди собирали множество людей, он призывал к решительной борьбе с революционерами, клеймил евреев, призывая бить их, за что имел неприятности и от духовных, и от светских властей.

Через некоторое время Илиодор решил, что сможет более плодотворно вести служение поближе к родным местам – сам он был с Дона. Тем более что там у него имелся покровитель, Саратовский и Царицынский епископ Гермоген. Он сочувствовал Союзу Русского Народа, был одним из самых ортодоксальных поборников православия, непримиримым противником либеральной и революционной заразы. В его епархии, в Царицыне, Илиодор развернулся со всей кипучей энергией. Устраивал массовые моления и проповеди, начал «отчитывать» одержимых, умел «зажигать» толпу.

С Распутиным он познакомился еще в 1903 г., когда тот только пришел в столицу. А Гермоген выступал покровителем и для Григория Ефимовича, снова свел их вместе. Распутин к погромам не призывал никогда, к евреям относился терпимо и уважительно, не отказывал в помощи – чисто по-христиански и по-человечески. Но в горячем и увлеченном Илиодоре он увидел близкую душу, подружился с ним. Давал советы направить его бурную энергию в полезное русло, наставил основать в Царицыне Свято-Духов монастырь. По просьбе Григория Ефимовича царица выделила иеромонаху 3 тыс. рублей для организации паломничества в Саровскую пустынь, где недавно был канонизирован св. Серафим Саровский.

Распутин ездил в гости к Илиодору в Царицын. Кстати, вот здесь-то сохранился документ о молитвенной силе Григория Ефимовича. Его подписали уполномоченные от народа Косицын, Попов, Шмелев: «Много тысяч православных царицынских людей через уполномоченных свидетельствуют, что блаженный старец Григорий имеет печать Божественного призвания; дары благодати ему даны такие: безстрастие, чудотворение, прозорливость, благодатный ум, изгнание бесов» (Чернышев А.В. Выбор пути. Религия и церковь в Сибири: сб. документальных статей и материалов. Вып. 11). В свою очередь, Григорий Ефимович приглашал Илиодора в гости к себе в Покровское.

Однако деятельность Илиодора приобретала все более анархический характер. Он позволял себе резкие выпады в адрес губернатора, других должностных лиц, оскорблял полицию, делал громкие политические заявления. А вокруг Свято-Духова монастыря формировалась многочисленная община «илиодоровцев», слушающих только своего наставника и почитающих его чуть ли не в качестве «святого», – фактически секта. Постоянно возникали конфликты, привлекавшие внимание прессы. Причем Илиодор не стеснялся давать скандальные интервью самым махровым либеральным газетам, которые разносили о нем славу вдохновителя «черносотенцев». С 1908 г. его стала регулярно отслеживать британская пресса, показывая на его примере, каковы русские православные и монархисты. Но Илиодора как раз и привлекала слава!

Синод неоднократно рассматривал подобные факты. Сперва запретил Илиодору литературную деятельность. Потом запретил и служение. Он демонстративно не подчинялся. Гермоген кое-как сглаживал ситуацию. Несколько раз выручал Григорий Ефимович, используя свои знакомства. Тем не менее скандалы повторялись даже в массовом паломничестве в Саровскую пустынь – Илиодор по пути устраивал многолюдные митинги, снова откровенничал перед газетчиками. В 1911 г. Синод принял решение о переводе Илиодора в другой монастырь, в Тульскую епархию. Но он открыто бросил вызов церкви, сбежал оттуда и продолжал своевольничать в Царицыне.

Однако как раз в это время в Илиодоре произошла разительная перемена. Он взялся кляузничать на Распутина епископу Гермогену. А тот считал иеромонаха своим учеником, верил ему. В Петербурге епископ вызвал Григория Ефимовича к себе на подворье. Начал гневно обличать его, не слушая оправданий. Гость был совершенно ошеломлен подобным оборотом, а Илиодор не позволил ему опомниться. Увлек за собой присутствовавшего писателя Родионова и набросился избивать старца.

Хотя нападки на Распутина отнюдь не избавили его от церковного наказания. Открытого раскольничества «илиодоровцев» Синод не допустил. В начале 1912 г. прежнее постановление было исполнено силой. Илиодора под конвоем жандармов водворили во Флорищеву пустынь во Владимирской епархии. А епископ Гермоген вскоре смог убедиться, что доверял «ученику» совершенно напрасно.

Илиодор взялся рассылать из пустыни скандальные письма, журналисты ехали к нему брать интервью для «желтых» сенсаций. А когда иеромонах понял, что самостоятельным «духовным вождем» ему стать не позволят, он подал в Синод прошение о снятии с себя священнического сана. Распространил послание, что раскаивается в прежних взглядах, просит прощения у евреев и вообще отрекается от православной церкви. Его еще некоторое время держали в монастыре, пытаясь увещевать, но это оказалось бесполезным. Расстригли и выпустили.

Но выяснилось, что Илиодор уже нашел себе новых покровителей. А может, имел их и раньше, создавая провокационную «черносотенную» общину. Те же самые либералы, еще вчера возмущавшиеся его нападками на евреев, подстрекательством к погромам, теперь сочувствовали Илиодору, представляли его жертвой царя и… Распутина.

Правда, сам Илиодор значил немного, высказывания такой личности недорого стоили. Но подключился уже упоминавшийся журналист Михаил Новоселов, выпустил в «Московских новостях» грязную брошюру «Григорий Распутин и мистическое распутство», газета «Голос Москвы» печатала отрывки из нее. Поскольку в публикациях задевалась царская семья, брошюру запретили, тираж конфисковали, «Голос Москвы» оштрафовали. Но тут уже подняла негодование Дума, подала запрос о незаконности наказания «Московских новостей» и «Голоса Москвы». Опять были запущены слухи, что Распутин состоит в секте «хлыстов». Председатель Думы Родзянко на аудиенции у государя прямо настаивал выгнать его.

Хотя Николай II ответил без гнева, выдержанно и строго в рамках закона. Он повелел обер-прокурору Синода Саблеру повторно провести расследование и представить результаты Родзянко – чтобы каждый смог убедиться в истинном положении дел. Розыски опять велись очень тщательно, в течение 9 месяцев. Заключение, подписанное Тобольским епископом Алексием, гласило, что Григорий Ефимович является «христианином, человеком духовно настроенным и ищущим правды Христовой» – для обвинений никакого повода больше не было.

Но парламентарии даже не дожидались результатов расследования. С большой речью о Распутине выступил в Думе Гучков. Причем перед этим он специально проконсультировался с министром внутренних дел Макаровым. Тот ответил, что «это чисто личный вопрос мистики царской семьи», и добавил, что «сам министр вмешательства Распутина в государственную жизнь не ощущает». Однако Гучков «неподходящее» мнение проигнорировал. Выплеснул с трибуны настоящий шквал: «Хочется говорить, кричать, что церковь в опасности и в опасности государство… Вы все знаете, какую тяжелую драму переживает Россия. В центре этой драмы – загадочная трагикомическая фигура, точно выходец с того света или пережиток темноты веков… Какими путями достиг этот человек центральной позиции, захватив такое влияние, перед которым склоняются внешние носители государственной и церковной власти?.. Григорий Распутин не одинок, разве за его спиной не стоит целая банда?»

Если бы выпад прозвучал со стороны революционных партий, он не произвел бы такого впечатления. Но его озвучил Гучков! До сих пор заслуживший репутацию опоры власти! И в это же время по рукам стали ходить несколько писем к Распутину от лица императрицы Александры Федоровны и царских дочерей. Их размножали на гектографе, распространяли в столице и Москве, рассылали знакомым по разным городам. Все факты сходились на том, что автором вброса был Гучков. А письма он якобы получил от Илиодора. Кстати, газеты «Московские новости» и «Голос Москвы», начавшие скандальные публикации, принадлежали брату Гучкова Николаю.

Отметим, что у появившихся писем никаких доказательств подлинности не было и нет. Большинство исследователей сходятся на том, что они являются подделкой. Но подделка была очень умелой. В 1912 г. в грубую ложь еще не поверили бы. А письма составили так, что в основном контексте они выглядели вроде бы безобидными. Но они показывали сам факт переписки, и отдельные фразы можно было выдергивать, трактовать в скользком смысле, оскорбительном для государыни. Николай II был возмущен до глубины души. После всего случившегося он даже не счел для себя возможным разговаривать с Гучковым. Военному министру, который должен был встречаться с ним в думской комиссии по обороне, поручил передать Александру Ивановичу, что он подлец.

А вскоре оказалось, что яростная атака на старца Григория носила совсем не случайный характер. Опять обострилась международная обстановка. В это время был заключен союз Сербии, Черногории, Греции и Болгарии – Балканская лига. Замышляли воспользоваться ослаблением Османской империи после ее революции, отобрать у нее оставшиеся европейские владения – Македонию, Албанию, часть Греции. В октябре 1912 г. войска Балканской лиги ринулись в наступление. Уже через месяц турки были разгромлены.

В России эта война подняла волну симпатий к славянским братьям. Им сочувствовали в правительственных кругах, вся общественность дружно радовалась их успехам. Собирались средства, чтобы помочь в их борьбе. Множество добровольцев уезжали сражаться в рядах болгарской и сербской армий. В их рядах сразу же оказался и Гучков, опять устремился туда с отрядом Красного Креста. Пресса соревновалась в излияниях лучших чувств. Но газета «Киевская мысль» почему-то опять весьма странным образом выбрала своего фронтового корреспондента на Балканах. Привлекла на эту роль… Троцкого.

Он начал присылать оттуда корреспонденции, совсем не согласующиеся с общим настроем в России. Клеймил «руку царизма», расписывал «зверства славян», явно симпатизируя туркам. Это вызвало у читателей «Киевской мысли» возмущение, нападки других российских газет. Впрочем, позиция Троцкого объяснялась достаточно банально. Жандармский генерал А.И. Спиридович впоследствии писал: «Бронштейн-Троцкий прекратил печатание своей “Правды”. Состоя на службе у австрийской полиции, он занимается другим делом, которое питало его» [79]. А в справке русской контрразведки от 19 октября 1916 г. отмечалось, что Троцкий работал на разведывательный отдел генштаба Австро-Венгрии, где состоял под началом полковника Таковского [17]. Он сохранял связи и с Парвусом, который в это время работал и на турок, и на немцев, и на англичан. Но «Киевскую мысль» по какой-то причине устраивал такой корреспондент.

Активность разведок и обостренное внимание всего мира к событиям на Балканах имели под собой немаловажную подоплеку. Локальная война чуть не переросла в глобальную. Разбитая Турция взывала к великим державам. Австро-Венгрия объявила мобилизацию и двинула войска к сербской границе. Готовность поддержать ее выразили Германия и Италия. А Балканская лига обратилась к России. Франция подталкивала нашу страну вступиться за сербов и их союзников. Но царь повел себя осторожно. По его инициативе в Лондоне была созвана конференция для мирного урегулирования кризиса.

Однако подобное урегулирование оказалось чрезвычайно трудным. Сербия и Черногория захватили часть Албании, рассчитывали приобрести порты на Адриатике. Австро-Венгрия и Италия ультимативно заявили: если они не откажутся от своих претензий – война. Ни на какие компромиссы, предлагавшиеся Россией, венские дипломаты не соглашались. А германский кайзер предупреждал: «Момент крайне серьезен, и мы не можем дальше брать на себя ответственность по удержанию Австрии от нападения».

Французский президент Пуанкаре подстрекал Николая II занять жесткую позицию. Парижская биржа предложила русским огромный заем на случай войны. Многие члены царского правительства и военные считали, что уступать нельзя, отстоять интересы балканских стран мы обязаны. Возбужденная общественность полагала само собой разумеющимся вступиться за братьев-славян. В Петербурге проходили манифестации под лозунгами «Победу славянству!», «Крест на Святую Софию!», «Да здравствует великое содружество славян под крепкой рукой Великой России!». Вот-вот ждали указа о мобилизации.

На царя давили со всех сторон, но его собственное миролюбие подкрепил вдруг Григорий Ефимович. Единственный раз в жизни, как раз в этом случае, он оказал влияние на принятие решения – и оно стало определяющим. По свидетельствам Витте и Анны Вырубовой, Распутин на коленях умолял государя не ввязываться в войну. Николай II согласился с ним. Вместо мобилизации российское правительство нажало на сербов, и они согласились на уступки.

На германского кайзера тоже давили его министры и генералы. Доказывали: чем скорее начать войну, тем лучше. Но позиция России подействовала на Вильгельма. Из Берлина направили ноту австрийцам: «Попытка лишения Сербии ее завоеваний означала бы европейскую войну. И потому Австро-Венгрия… не должна играть судьбами Германии». В Вене сразу сбавили тон, согласились мириться [23].

Франция была очень разочарована согласием царя уступить, Пуанкаре искал «тайные причины такой перемены». Председатель кабинета министров Мильеран обратился к русскому атташе в Париже Игнатьеву: «Намерены ли вы и впредь оставаться безучастными зрителями проникновения австро-германцев на Балканы, или, точнее говоря, насколько вам дороги интересы Сербского государства?» Игнатьев ответил: «Мы не желаем вызвать пожар европейской войны и принимать меры, могущие произвести европейский пожар» [32].

Война не состоялась. России было подарено еще полтора года мира. Но если сопоставить факты, то невольно напрашивается версия, довольно неожиданная на первый взгляд. Теневые инициаторы клеветнической кампании против Григория Ефимовича, обвинявшие его в шарлатанстве, возмущавшиеся, что рядом с царем очутился «проходимец», сами прекрасно знали, что все это – ложь! Боялись они как раз противоположного. Его настоящей духовной силы, способности предвидеть грядущие события. Обеспокоились, что рядом с государем появился человек, который может уберечь его от ошибок. Что и случилось… Хотя Распутин в итоге нажил новых врагов. Одним из них стал председатель Думы Родзянко, развернувший по стране пропаганду «поддержать братьев». Другим – великий князь Николай Николаевич. В случае войны его ждал пост Верховного Главнокомандующего.