Текст книги "Сотвори себе Нью-Йорк"

Лиза говорила нейтральным тоном, с интересом рассматривая других посетителей ресторана, и все равно было понятно, что она краем глаза следит за моими реакциями на ее слова.

– Но Женич ведь всегда был влюблен в Полину!

– Женич был влюблен в Полину несколько лет, абсолютно не взаимно.

– И нашел утешение у Даши, хочешь сказать?

– Вроде того. Их роман продолжался недолго, разумеется: по большому счету, общего у них совсем немного. Она его бросила где-то через год, но ему это, действительно, помогло излечиться от несчастной любви к Полине. По крайней мере, он нашел в себе силы жениться.

– А когда это было?

– На третьем курсе, кажется. Я не помню уже, где они пересеклись, но роман развивался стремительно. Странно, что ты о нем не знала. Хотя ты тогда сама была по уши влюблена…

– И как долго они общались? – Поспешно спросила я, чувствуя, что краснею, и стремясь поскорее уйти от опасной темы.

– Около года.

– Не так уж и мало. А как Полина на это реагировала?

– На ЭТО Полина не реагировала никак: где Женич – и где Полина? Для нее было важно только, чтобы Даша не появлялась на горизонте у мужчин, которые интересовали ее саму.

– А как такое возможно? Ведь они же подруги.

– Полина прекрасно умеет разделить свою жизнь на отсеки: в одном – школьные подруги, в другом – семья, в третьем – друзья семьи, в четвертом – подруги, приобретенные во время модельной карьеры. Разделение, конечно, условное, но поверь: она этот прием применяет постоянно и очень эффективно.

– Ну уж Полине-то беспокоиться по поводу соперниц просто смешно. Быть красивее нее просто невозможно.

– Полина – снежная королева. Невероятно красивая. Но сексуальности в Дашке было намного больше, как ты сама наверняка знаешь. Всякое возможно, и Полина это неплохо понимала.

Внезапно я вспомнила, что насторожило меня в тот день, когда увидела их всех впервые после долгого перерыва.

– Мне показалось, или Полина игнорировала Дашу на встрече выпускников? Они были в ссоре?

Лиза взглянула на меня с интересом:

– А ты наблюдательна, надо признать. Впрочем, это стало понятно уже по тому, как быстро ты вычислила Дашину беременность. Они не то, чтобы поссорились, но некоторое напряжение между ними, действительно, появилось. И возникло оно именно тогда, когда Полина изменила своим жестким принципам и познакомила нас с Дашей со своим мужем.

– Ты хочешь сказать, что ему понравилась Даша? Или он ей понравился?

– Даша, по крайней мере, считала, что она ему понравилась. Во всяком случае, она мне так сказала.

– Но вряд ли между ними что-то произошло: Полина бы не допустила.

– Я тоже сомневаюсь, однако Полину что-то насторожило, хотя и не сразу. Некоторое время она приглашала нас с Дашей на разные мероприятия, где присутствовал и ее муж, но через пару месяцев закончила эту практику, а заодно и почти перестала общаться с Дашей. Без скандалов и ссор, очень спокойно, но уверенно.

– И тем не менее, она приехала на похороны, да еще и с мужем.

– Естественно: Даша больше не опасна для ее отношений с мужем, если вообще когда-нибудь представляла угрозу. Я, конечно, ничего не знаю наверняка, но то, что Полина одно время ревновала мужа к Даше – факт.

– Это твоя догадка, или Полина тебе что-то рассказывала?

Лиза на мгновение замялась, как будто взвешивала варианты ответа и их последствия. Вот уж кто никогда не проговорится, если сам не захочет.

– Слушай, а почему тебя это интересует?

– Потому, что так устроен мой мозг. Если я чего-то не понимаю, мне не будет покоя, пока не разберусь в вопросе.

– И чего ты не понимаешь?

Мне нужно было принять решение, рассказать ли ей о Дашином неожиданном интересе к генетике или оставить свои предположения при себе. Я, конечно же, хотела получить ответы на свои вопросы, и прекрасно понимала, что Лиза вряд ли будет делиться своими знаниями бескорыстно, если есть возможность обменять их на встречную информацию. Но слишком уж скользкой казалась тема, а Лиза… Лиза никогда не была мне близка.

– Да просто есть некоторые неувязки. – Мой ответ прозвучал почти так же грубо, как прямое «не твое дело», но когда я почти с вызовом повторила свой вопрос, она на него почему-то ответила.

– Да, Полина как-то пожаловалась… нет, скорей не пожаловалась, а раздраженно заметила, что Дашка вьется вокруг Марата. Хотя, если честно, я не очень себе представляю, как бы она это делала. Вне совместных встреч, где присутствовали они оба, Марат вряд ли был для нее доступен, а кокетничать перед носом у Полины не решилась бы даже такое безбашенное существо, как Даша.

– А тебе Даша рассказывала что-нибудь? – сделала я еще одну попытку, но лимит Лизиных откровений, был, видимо, уже исчерпан. Она эффективно свернула разговор и засобиралась домой.

Мы расстались у входа в ресторан, Лиза скользнула в небольшой, лаконично-элегантный мерседес, а я, удерживая ручку зонта между плечом и шеей, неуклюже прикурила сигарету, перехватила зонт и отправилась в сторону метро. Ветер подхватывал холодную мокрую взвесь и взвивал ее так, что она то и дело липкой пленкой ложилась мне на лицо. Нахлобучив зонт почти на голову, я старалась держаться ближе к стенам домов, чтобы защититься от порывов ветра. Желто-оранжевый свет фонарей множился и растворялся в темных лужах. Теплая, сухая, рыжая осень, осень цвета Дашиных волос, ушла безвозвратно.

В воскресенье, как и обещал, приехал Женич. На удивление, он не передумал. Мы встретились с ним в «Шоколаднице» на Чистых прудах, что было одинаково неудобно и мне, и ему. Но что поделаешь, если его Пущино и мое Гольяново расположены в прямо противоположных направлениях от центра Москвы. Любитель ранних утренних подъемов, Женич упросил меня встретиться в одиннадцать, что было невыносимо рано для моих суббот. В отместку я позволила себе опоздать. Как приятно, оказывается, приходить на встречу последней.

Женич сидел возле окна, по обыкновению взъерошенный, и его бесконечные ноги выглядывали с противоположной стороны столика. Он был без очков, а потому увидел меня лишь тогда, когда я случайно зацепила ножкой стула его кроссовок. Женич вздрогнул и поспешно вылез из-за столика, чтобы поприветствовать меня. Впрочем, он не сделал попытки ни по-дружески приобнять, ни хотя бы формально пожать мне руку. С тем же успехом он мог оставаться и за столом.

Женьке явно было не по себе, но я, как ни странно, чувствовала себя неплохо: тайное знание о его коротком романе с Дашей как будто давало мне власть над ним. Мне не хватило времени на завтрак, поэтому я со вкусом листала меню, предвкушая громадную чашку кофе и какой-нибудь неприлично калорийный десерт, блинчики с шоколадом, например. Когда к нам подошла официантка, я с интересом обсудила с ней сравнительные преимущества шоколадного и ванильного сиропа к кофе латте, а Женич поспешно заказал первый попавшийся в меню чай и сырники. Лишь после того, как нам принесли заказанное, и я с упоением погрузила лицо в чашку, он отважился сформулировать свой вопрос.

– Так почему тебя интересует, о чем меня спрашивала Даша?

Я медленно поставила свой кофе на столик и внимательно уставилась в его серые, чуть прищуренные близорукие глаза.

– Мне будет легче ответить на твой вопрос, если ты подробно расскажешь мне, о чем вы говорили с Дашей. Пока я даже не могу четко сформулировать свои мысли.

– Ну хорошо. Она поинтересовалась, каким образом получилось, что она одна в семье рыжеволосая. Я объяснил, упрощая, конечно (конечно: как еще генетик мог объяснять Даше законы наследственности?), что ген рыжих волос – рецессивный. Ребенок может родиться рыжим, только если он унаследовал этот ген от обоих родителей. Я расспрашивал ее о бабушках, дедушках, прабабушках, прадедушках, и она вспомнила, что кто-то из ее предков был рыжим. Интересовалась, какого цвета могут быть волосы у ребенка, рожденного от темноволосого и рыжего родителей, от светловолосого и рыжего. Еще спрашивала то же самое про цвет глаз: какие будут глаза у ребенка, если один родитель кареглазый, а другой сероглазый, если оба сероглазые, если у одного голубые глаза, а у другого зеленые…

– А ты что отвечал?

– Ну что отвечал? Объяснял, каким образом высчитывается вероятность того или иного цвета, даже схемы ей чертил.

Я вспомнила, что Женич, действительно, писал что-то на бумажной салфетке во время нашей встречи. Тогда мне показалось, что он записывал номер телефона, потому что Даша потом положила исписанную салфетку в сумку.

– Ты думаешь, она спрашивала все это из-за ребенка? – осторожно спросил он.

Я молчала, сосредоточенно глядя в чашку. Мысль, которая зародилась уже давно, приобрела более отчетливые формы после разговора с Лизой, однако мне было непонятно, что с ней делать дальше. Звонить Швецову пока было не с чем, а собственные возможности узнать что-то новое я, кажется, уже исчерпала. Мне нужен был союзник, но очень сомнительно, чтобы Женич подходил для этой роли. С другой стороны, очень сомнительно, что у меня вообще могут быть союзники в таком деле.

– Сонь, ты чего? – с сомнением произнес притихший Женька, видимо, удивленный моим затянувшимся молчанием.

– Слушай, Женич, то, что я скажу, может показаться полным бредом. Более того, оно может и оказаться полными бредом, но факт остается фактом: Дашу кто-то убил. Существует вероятность, что ее убил посторонний, какой-нибудь маньяк, но честно говоря, я не очень в это верю. Как ни ужасно все это звучит, но более вероятно, что убийство совершил кто-то, кто ее знает. Умышленное или непредумышленное – сложно сказать, но оно не случайное.

– Почему? – внезапно севшим голосом произнес Женич.

– Что ей было делать в громадном и довольно диком парке вечером, в темноте, в одиночестве? Я, конечно, не очень хорошо ее знала, но мне кажется, что одинокие прогулки на природе совершенно не соответствовали ее характеру. Женька открыл рот, чтобы что-то сказать, но я прервала его жестом поднятой ладони. – Даже если, забеременев, она полюбила здоровый образ жизни…

Я осеклась.

– Ты чего? – Вновь спросил Женич, лексикон которого заметно оскудел за время разговора.

– Слушай, я не спросила следователя, как она была одета.

Умный Женич моментально все понял.

– Думаешь, по одежде можно понять, ходила ли она на спортивную прогулку или с кем-то встречалась?

– Кунцевский парк, конечно, не лес, но, скорей всего, она не пошла бы туда гулять в той одежде, в которой тусуется в городе. Я попробую спросить у Швецова, хотя не уверена, что он мне что-то расскажет, конечно. В любом случае, Женич, вероятность того, что она знала убийцу, достаточно высока.

– Согласен, но причем тут законы наследования?

– При том, что ее интерес к ним был вызван не праздным любопытством, а совсем другими соображениями, связанными с будущим ребенком. Возможно, он был не от мужа, или она считала, что он не от мужа. И Даша пыталась понять, есть ли у нее шансы скрыть от мужа этот факт, то есть будет ли ребенок похож на нее или на биологического отца.

По несчастному выражению Жениного лица было очевидно, что ему уже давно ясен вектор моих размышлений. Тем не менее, он предпринял неубедительную попытку опровергнуть мои домыслы, которую я бестрепетно прервала:

– Жень, это вполне вероятно в случае Даши, ты же ее знаешь.

Женькина физиономия приобрела болезненно пунцовый оттенок, и я тут же пожалела о своих словах, однако мне нужно было, чтобы он отбросил неуместное рыцарство и застенчивость и начал, наконец, думать. Потому что без его помощи моя затея гарантированно провалится.

– Допустим, ты права. – Выдавил из себя пунцовый Женич. – Если идти дальше, то что из этого следует? Что муж как-то об этом узнал и убил ее в порыве ярости?

– Такое возможно. Но возможно также, что она сказала о своей беременности отцу ребенка, а тот испугался огласки и скандала в собственной семье, если он женат. Или она рассказала жене отца, и та убила ее в состоянии аффекта. Огреть кирпичом по голове вполне способна и женщина. А может, и не в состоянии аффекта, а совершенно осознанно, чтобы раз и навсегда разобраться с соперницей и потенциальным наследником – будущим ребенком.

Женич смотрел на меня как человек, впервые познакомившийся с настоящим злом в мире, который всегда казался ему дружелюбным и безмятежным.

– Может, тебе стоит рассказать об этом следователям?

– Следователям мне пока нечего сказать: версия высосана из пальца, на основании одного только твоего разговора с Дашей. Для того, чтобы предложить ее Швецову, нужно еще кое-что выяснить. Только это непросто, потому что мне нужно будет пообщаться с людьми, с которыми у меня нет никаких объективных поводов для общения.

– Сонь, а зачем ты влезаешь в эту историю? Она ужасна, но она не твоя. Зачем тебе это надо?

Я вздохнула: самой бы знать ответ на этот вопрос. Конечно, мне было невыносимо жаль Дашу и хотелось избавиться от назойливых кошмарных снов, но вряд ли причина заключалась только в этом. Стоит ли объяснять Женичу, что во время учебы на юрфаке я больше всего любила уголовное право, криминалистику, криминологию и криминальную психологию? Я с самого начала знала, что буду сидеть в офисе и заниматься корпоративным правом, но в мечтах была судебным адвокатом по уголовным делам. И сейчас, несмотря на весь ужас случившегося, чувствовала себя как рыба в воде. Нет, рассказывать об этом Женьке – не лучшее решение.

– Понимаешь, Женич, мне кажется, что какие-то вещи проще узнать в своем кругу, без официальных вопросов-допросов. Чтобы ускорить процесс раскрытия преступления. Я успела подружиться с Дашей за последнее время, друзей у меня практически нет, и ее потеря – трагедия. Моя личная трагедия, понимаешь? Я хочу, чтобы убийца был найден.

– Надеюсь, ты осознаешь, что если это было неслучайное убийство, то, пытаясь выяснить его причины, ты входишь в зону риска?

– Вряд ли мне удастся подойти так близко к раскрытию преступления. Но, разумеется, я не пойду к людям с плакатом: «Ищу мотивы убийства Дарьи Пашковской». А если ты мне поможешь, то все вообще можно сделать очень гладко.

Женич заметно насторожился:

– Ты и меня хочешь впутать в свою сомнительную авантюру?

– Тебе практически ничего не придется делать.

– А зачем я тебе тогда?

– Для легенды. Мне нужно найти предлог для общения с Полиной. Как ты понимаешь, мы не общались с ней ни в школе, ни после, и у меня нет никаких причин искать с ней встречи. Но я могу быть человеком, который старается для друга, то есть для тебя. Ты ее увидел на встрече, заново влюбился и хочешь просто пообщаться, чтобы закрыть детский гештальт.

Женькина физиономия вновь пошла пунцовыми пятнами, у него покраснели даже уши. Он замахал руками и яростно замотал головой.

– Ты соображаешь, что говоришь?! У меня семья вообще-то – это раз. И ни в кого я не влюбился ни заново, ни впервые – это два. Но даже если бы первых двух пунктов не было, то был бы третий: уж точно я не просил бы тебя выступать в роли сводни. Не могла придумать ничего поумнее?

– Нет, к сожалению: какой бы глупой ни была эта легенда, но других предлогов навязаться Полине у меня нет. Либо говорить вот это, либо правду.

– Кстати о правде: а зачем тебе вообще навязываться Полине? Что такого ты хочешь узнать? Неужели ты думаешь, что если придешь к ней со всякими глупостями, она тут же выложит все секреты? И что это за секреты?

Я замялась – и Женич это заметил. Наклонившись над столиком так, что его лицо вплотную приблизилось к моему, он произнес, чеканя каждое слово:

– Подожди-ка: ты хочешь меня использовать в такой неприглядной роли и при этом не собираешься делиться со мной своими домыслами?..

Именно этого я и хотела, конечно, но поняла, что такой возможности у меня не будет.

– А если я скажу, ты согласишься?

– Иди к черту со своим котом в мешке. – Он откинулся обратно на свой стул и прикрыл глаза, словно в изнеможении.

Я невольно хмыкнула.

– Ну ладно, решай как знаешь. – Опустив глаза, я поводила пальцем по столу, для решимости. Женич безмолвно ждал продолжения. – В общем, Лиза сказала мне, что Полина ей жаловалась, что Даша, по ее выражению, «вьется» вокруг ее мужа.

Жене понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить услышанное.

– То есть ты считаешь, что между Дашей и этим, как его? Маратом? Между ними что-то было, и ребенок может быть от Марата?..

Я молча кивнула, ежась от смущения. Одно дело – играть такими мыслями в голове, а совсем другое – озвучивать их критически мыслящему человеку. Мне вдруг показалось, что я несу полную ерунду, однако Женич, как ни странно, воспринял мои домыслы серьезно.

– Ужас. Если ты права, то, учитывая деньги, которые за всем этим стоят, повод для убийства появляется сразу у трех человек, действительно.

– В том-то и дело: по российским законам, у ребенка, рожденного вне брака, такие же права, как у детей, рожденных в браке. Если, допустим, Даша могла доказать свою связь с Маратом, то она получила бы право на алименты в размере 25 процентов от его доходов. Здесь, скорее всего, речь идет о сотнях миллионов долларов. А если Марат дорожит своей семьей, то дело даже не в деньгах, а в том, что Полина могла бы с ним развестись. Впрочем, в этом случае опять всплыл бы финансовый вопрос. А что, если Марат влюбился в Дашу по-настоящему и хотел развестись с Полиной? Тогда уже Полина рисковала своим социальным статусом жены, которым она, не сомневаюсь, очень дорожит. А если Даша хотела развестись с мужем и объявила ему об этом, а также о том, что ребенок не его?

Женич вздрогнул.

– Ну и воображение у тебя… Криминальное. Но послушай, зачем тебе разговаривать с Полиной самой? Может, достаточно рассказать своих предположениях следователям? Хотя они, возможно, уже все узнали без тебя.

– Я бы рассказала Швецову, но есть одна проблема. Ты помнишь, как выглядят Антон, муж Даши, и Марат? Они оба темноглазые брюнеты. Да, разного роста и разной комплекции, но эти вещи никак не проявляются в младенцах. А с точки зрения явных признаков все должно было сложиться вполне благополучно.

– Это зависит от того, гомозиготны ли они. Если гетерозиготны, то был риск, что ребенок родится светлым или даже рыжим.

Ничего нового Женич мне не сказал: все это я уже успела проверить в интернете.

– В том-то и дело. Даша мне как-то сказала, что в семье мужа все, как на подбор, рослые, темноглазые брюнеты. А вот о Марате я ничего не знаю.

– А после того, как ты расскажешь Полине идиотскую историю о моей несчастной любви, думаешь, узнаешь что-то новое о предках ее мужа?

Женькина ирония была вполне уместна, но я предпочла ее не заметить.

– Как минимум, появится шанс узнать, как выглядят ее дети. Она не выкладывает их фото в соцсетях и вообще, похоже, стережет как зеницу ока. У Лизы я не могу просто взять и спросить, как они выглядят: она слишком умна для того, чтобы не заметить в подобном вопросе второе дно.

– И ради такого жалкого клочка информации ты хочешь представить нас обоих идиотами?

– Никогда заранее не знаешь, что можешь узнать. – Уклончиво ответила я. Да, мой план выглядел глуповато, в том числе в моих собственных глазах. Но, во-первых, лично мне не было никакого дела, что обо мне и Жениче подумает высокомерная Полина, а во-вторых, если у ее мужа на самом деле был роман с Дашей и Полина об этом знала (а тем более, о ребенке), то она, как минимум, должна быть уязвлена и обижена. А в таком состоянии люди нуждаются в порции дополнительной уверенности в себе. Полина привыкла получать ее через поклонение мужчин, и преданно влюбленный Женич вполне может для этого сгодиться, тем более после его романа с Дашей, о котором Полина наверняка знала. Получится своего рода компенсация. Впрочем, все эти рассуждения я, конечно, предпочла не высказывать вслух.

– В общем, Женич, решать тебе. От тебя, собственно, ничего и не требуется, кроме разрешения использовать твой светлый образ в качестве легенды.

– А что если она согласится? Ну… выслушать мои признания в любви?

– Если к этому времени я уже узнаю от нее то, что хочу, то скажу ей, что ты струсил и передумал. А если она ничего интересного мне не расскажет, то будет неплохо, если ты с ней встретишься и тоже попробуешь что-нибудь выяснить.

– Это какой-то нонсенс. Не понимаю, почему я тут сижу и все это слушаю.

– Откровенно говоря, ты сам напросился на встречу. Если бы ты не проявил любопытства в моим идеям, мне бы и в голову не пришло пытаться тебя завербовать.

– Глупость я сделал, вот что.

– Или же у тебя случился инсайт. Подумай, Жень, и не тяни слишком долго.

Женич позвонил через пару часов, еще не доехав до Пущино. Интеллигентски ругаясь, он согласился стать инструментом моих манипуляций. Я обрадовалась, но не удивилась: иногда в жизни случаются события – неважно, хорошие или плохие, которые выбивают нас из рутинной колеи и открывают другие грани жизни. И после них очень сложно сразу же вернуться в однообразие повседневности. Позднее, конечно, мы возвращаемся (если не попадем в новую колею), но пока интерес к необычным обстоятельствам сохраняет остроту, только самые лютые трусы способны уклониться от брошенного судьбой вызова. А трусом Женич не был никогда.

Телефон Полины я под каким-то благовидным предлогом выудила из Ленчика, который, разумеется, не увидел ничего странного в моем желании с ней пообщаться. Скорее, он был удивлен, что я раньше не пыталась этого делать. Действительно: можно ли разбрасываться такими ценными знакомствами? Как будто я могла с ней наладить контакт, а потом еще и воспользоваться им в непонятных мне самой своекорыстных целях. А взамен я бы что могла ей предложить, интересно? Подобострастное обожание бедной родственницы? Впрочем, раньше мне это и не нужно было.

Разговор с Полиной получился исключительно дурацким, как, собственно, и следовало ожидать. Но неожиданно моя искренняя неловкость, неспособность ясно сформулировать мысли, овечье блеяние и ненужное количество извинений за беспокойство пошли на пользу моему плану. Видимо, мое мычание звучало настолько натурально и так соответствовало ситуации, что Полина не рассмотрела за ним никакого тайного умысла. Она ожидаемо посмеялась над бедным Женичем и пару раз с привычной легкостью и фальшивой вежливостью воткнула шпильки в мое чувство собственного достоинства. В этом тоже не было ничего неожиданного: я сама, совершенно осознанно, подставилась под ее колкости. Главное, она обещала подумать.

Думала Полина недолго, и уже через день позвонила и пригласила нас с Женичем (а также Ленчика и Лизу) к себе в гости, на Остоженку. Об этом нельзя было и мечтать. Во время телефонного разговора я робко попросила ее встретиться со мной, чтобы не живописать Женькины страдания по телефону. Она сделала вид, что не услышала моей просьбы, и я уже раздумывала над инструкциями для Женича, как вдруг ситуация сама собой повернулась ко мне своей самой удачной стороной. Не знаю, что вдруг вздумалось Полине: возможно, захотелось лишний раз произвести впечатление на школьного обожателя своей идеальной жизнью. Лизе, Ленчику и мне при этом была отведена роль камуфляжа. Нас пригласили на вечер следующей субботы, Полинин муж, разумеется, будет за границей, а дети, видимо, где-нибудь в глубине необъятной квартиры с нянями. Нас ожидало несколько часов уютной домашней ярмарки тщеславия.

Боже, как Женич ругался, когда я рассказала ему о Полинином приглашении. Он орал, что я специально все так подстроила, уверял, что не собирается позориться при Ленчике с Лизой и вообще не желает, чтобы вся эта чушь дошла до его семьи и друзей. А вероятность велика, потому что все мы из Пущино, и кто кому что выложит, предсказать невозможно. Надо признать, он во всем был прав: именно на него ложились все риски моей легенды. «Ну не ходи, Женич, откажись в последнюю минуту, когда мы все уже соберемся у нее, и ей будет некуда отступать. Придумай какую-нибудь аварию по пути или внезапно подскочившую температуру». Но он все-таки решил пойти, и я вновь не удивилась его решению.

Хорошая погода прекрасна в любое время года, но когда ты ее не ждешь, когда ранний ноябрь дарит тебе почти солнечный день, сухой, теплый, пахнущий обещанием скорой весны, охватывает щемящее ликование. Весной ты по праву получаешь то, чего ждешь всю долгую зиму, а в ноябре такая погода – чудо, сошедшее с небес. Именно таким чудом оказалась выбранная Полиной для встречи суббота – и я смотрела на свою залитую солнцем Алтайскую улицу сквозь полуголые ветви ветлы, на которых желтели последние листочки, не веря собственным глазам. «Утром плюс 4, днем до 15, вечером плюс 8. Солнечно» – уверенно обещал прогноз погоды. Я отправилась к обогащенному усилиями Даши и Лизы гардеробу, чтобы выбрать себе что-нибудь интересное на вечер. Пытаться соперничать с Полиной и Лизой – дело безнадежное, но такой день заслуживал того, чтобы выглядеть хорошо. Пусть ноябрь увидит, как все радуются его подарку, и продлит это чудо хотя бы еще на пару дней.

Содержимое гардероба непривычно будоражило взгляд своим цветовым разнообразием. За месяц общения с Дашей я не только не преумножила свои денежные накопления, но и залезла в неприкосновенный запас, откладываемый для покупки квартиры. Зато теперь у меня был выбор не между плохим и ужасным, а между разными lookами, как называла это Лиза. Поводив пальцами по рукавам аккуратно развешанных кофт, рубашек и пуловеров, я выбрала белую рубашку в узенькую синюю полоску, широкие, чуть коротковатые брюки цвета темной морской волны и темно-синюю джинсовую куртку с меховой опушкой. Мне хотелось погулять перед визитом к Полине, поэтому я предпочла удобные белые кроссовки. Двухнедельное обжорство не пошло мне на пользу, разумеется, но, к счастью, с момента, когда Полина пригласила нас к себе в гости, у меня вновь пропал аппетит. Всю последнюю неделю я, в основном, пила кофе и курила, поэтому похудела почти на три килограмма. Вес все равно был больше, чем в последнюю неделю инспирированного Дашей марафона похудения, но выбранные вещи, тем не менее, сидели на мне вполне прилично. Час я вертелась возле зеркала с утюжком для волос, каждые пять минут консультируясь с роликом из Youtube. В конце концов мне почти удался эффект Дашиной любимой «пляжной волны». Действительно, с такой прической на моей голове как будто прибавилось волос. Отношения с декоративной косметикой у меня так и не сложились, но, по совету Лизы, я стала красить ресницы и брови в салоне. Удивительно, как заметно изменяет лицо такая незначительная, казалось бы, деталь, как брови.

Я вышла на Арбатской, чтобы, не спеша, прогуляться до Остоженки, неподалеку от которой, в одном из переулков, жила Полина. Впервые с тех пор, как я узнала об убийстве, у меня было по-настоящему хорошее настроение. Непросохшие лужи на Гоголевском бульваре искрились отраженным солнечным светом, а последние желтые листья уютно шелестели под ногами. Я свернула вправо, в живописные переулки, бесцельно поплутала в них, рассматривая фасады домов, и, наконец, вынырнула уже на Остоженке. До назначенного времени у меня оставался еще час, и я вдруг подумала, что очень здорово будет выпить кофе, покурить и, может быть, даже съесть пирожное. Неделя голодной диеты давала о себе знать: у меня в голове назойливо мелькали образы эстетских десертов. Большинство ресторанных веранд уже закрылось, поэтому мне предстояло либо сначала покурить, а потом попить кофе, либо устроиться на единственной встретившейся мне открытой веранде очень дорогого на вид ресторана. Я отважно предпочла второе: в конце концов, чашку кофе и пирожное в таком месте я могу себе позволить – у меня вполне приличная зарплата. На практически пустой веранде меня встретили очень приветливо и усадили за столик, обрамленный пышными поздними гортензиями. Кофе и эклер прибыли быстро, я сделала первый глоток очень крепкого, ароматного эспрессо и с наслаждением затянулась сигаретой. Мне пришло в голову, что в моих скромных представлениях о счастье это и есть одна из его ипостасей. У меня нет иллюзий по поводу семейной жизни: скорей всего, этого пункта не будет в написанном для меня судьбой сценарии. Но я хочу жить в уютной квартире в хорошем месте (не на Остоженке, конечно, но где-нибудь в районе Университета), вечерами после работы готовить себе вкусный ужин и смотреть сериалы, устроившись с ногами на диване. А по выходным гулять вот так, как сегодня, одна или с друзьями, одеваться так, как одета сегодня, пить кофе в красивых ресторанах, не думая о том, что эспрессо с пирожным отдаляет меня от реализации мечты о квартире. Не так уже и много, особенно с точки зрения амбициозного подростка, каким я когда-то была. Да, и еще путешествовать! Пусть не очень часто, зато туда, куда я действительно хочу. Больше всего мне хотелось в Нью-Йорк. Я просмотрела столько фотографий Манхэттена, Бруклина, Стейтон Айлэнда и даже Квинса, что могла очень живо представить себя на нью-йоркских улицах: в свободных красных брюках, голубой рубашке и обязательно в соломенной шляпе на белобрысой голове. Приятные мысли отвлекли меня от действительности, поэтому я оказалась совершенно не готова к тому, что произошло в следующую минуту. Прямо передо мной на перекрестке затормозила очень красивая графитово-серая машина. Мой взгляд автоматически скользил по ее силуэту, пока не остановился на профиле мужчины за рулем. Пшеничного цвета волосы, высокий лоб, крупный, почти Августовский нос с горбинкой, жесткая, как у викинга, линия челюсти и выдающийся вперед, скульптурно очерченный подбородок… Профиль изумительной красоты, и он был мне знаком. Максим. Только не он!

От неожиданности я вскочила со стула, тут же поспешно плюхнулась обратно и пригнулась, опрокинув чашку с недопитым кофе. Ко мне подбежал встревоженный официант, и я снова вскочила, чтобы удрать внутрь ресторана, из зоны видимости. Вся эта мелькающая суета привлекла внимание Макса. Он повернул голову (которая в трехчетвертном развороте смотрелась нисколько не хуже, чем в профиль), окинул нас с официантом безразличным взглядом – и в тот же миг в нем вспыхнуло любопытство. Секундой позже любопытство сменилось изумлением. Светло-серые глаза встретились с моими – и по выражению его лица я поняла, что он меня узнал. В этот момент светофор, видимо, переключился на зеленый: водитель в автобусе, стоявшем позади машины Макса, поторопил его противным гудком. Макс отвернулся от меня – черный автомобиль рванул вперед и скрылся из глаз за поворотом.

Кое-как расплатившись, я поспешно покинула ресторан и почти бегом бросилась вниз по Остоженке, затем свернула в какой-то переулок и, заметив крохотный скверик, нырнула туда. Остановившись под черным мокрым деревом, я жадно закурила сигарету. Только после нескольких затяжек адреналин в крови пошел на убыль, и ко мне стала возвращаться способность мыслить. Я не видела Макса чуть больше десяти лет, со дня выпуска из Бауманки. Почему же моя реакция на него была такой, как будто он оставил меня всего пару месяцев назад?