Текст книги "Стрелочник"

Ван Тун-Чжао
Стрелочник

На маленькой железнодорожной станции царила суета. Люди толпились всюду: на цементированной площадке перед перроном; в заплеванных, залитых водой углах вокзала, заваленного арбузными корками и всяким мусором; возле билетных касс с окошечками, напоминавшими птичьи клетки; в тени акаций, на каменной лестнице, ведущей в здание вокзала. В большинстве своем это были растерянные, испуганные крестьяне, женщины в простых, грубых накидках, старомодных бамбуковых шляпах, белых кофтах и белых штанах, с красными лентами в волосах и зелеными поясами; от них пахло потом и скверной дешевой пудрой. Из далеких и ближних деревень сюда непрерывно стекались люди – станция считалась единственным убежищем: все поселки, расположенные вблизи от станции, попали в полосу артиллерийского огня. Беженцы уже несколько суток находились в пути, невыносимо страдали от голода и жажды, многие из них совсем пали духом. Под угрозой смерти люди утратили все – чувство собственного достоинства, самолюбие. Неожиданно встретившись здесь, они прониклись взаимным сочувствием, понимали друг друга с полуслова. У всех была одна надежда на скорейшее появление поезда – этого громадного чудовища, которое отвезет их подальше от гиблых мест.

– И чего суетятся! Слышал, что сказали начальнику по телефону с соседней станции? Раньше пяти часов поезда не будет. А вообще никто толком ничего не знает. Может, им придется торчать здесь до вечера…

– И то утешение! А сколько еще должно пройти воинских эшелонов?

– Немало! С подкреплением, с ранеными, с боеприпасами… Правда, следующий везет пять тысяч арбузов на фронт к реке Ц.

– О, арбузы – дело выгодное. Особенно в такое время! Догадайся я об этом раньше, арендовал бы землю, развел бахчи и имел бы верных пятьдесят процентов прибыли.

Первый собеседник усмехнулся. То был рослый мужчина лет тридцати с лишним, одетый в железнодорожный темно-синий китель с медными пуговицами и не гармонирующие с железнодорожной формой широкие белые брюки из тонкой ткани; ноги его были обуты в матерчатые туфли. Он стоял на мокром цементе, прислонившись к грубо сколоченной деревянной ограде; под мышкой у него торчали небрежно свернутые красные и зеленые флажки. Второму собеседнику – бригадиру станционных рабочих, судя по виду, тоже шел четвертый десяток. Прокопченное лицо, корявые, сильные пальцы, обнаженные руки, белая форменная куртка с черными иероглифами, красная фуражка, короткие штаны из дешевой желтой материи, из-под которых выглядывали волосатые ноги. Зажав двумя пальцами сигарету, он стоял в тени дерева за станцией. Жаркие лучи июльского солнца пронизывали красную черепицу и железные навесы, ярким светом заливали бесконечные поля маслянисто-зеленого гаоляна и поросшие сорняками пустыри. По платформе прохаживались патрули с разнокалиберными винтовками на плечах и сдвинутыми набок фуражками; солдаты были одеты в серую форму и плетеные из травы сандалии.

Японские часы в кабинете начальника станции гулко пробили три. Из здания вокзала доносился ропот толпы.

– Сяо-пи… Ты говоришь, на арбузах можно получить пятьдесят процентов прибыли? Глупый! Если бы земля приносила доход, я сам согласился бы на тридцать. А так, кому охота спину гнуть!.. Арбузов уродилось много, но знаешь ли ты государственную цену? – Тут стрелочник Юй снова усмехнулся и замолчал; он хотел узнать, имеет ли Сяо-пи представление о цене на арбузы.

– Какая же? – спросил тот.

– Какую назовут, за ту и продашь! Прикинь-ка сам: в городе Т. за десяток арбузов выручишь самое большое семь цзяо; значит, в деревне они стоят вдвое дешевле, то есть три с половиной цзяо, так ведь? А нынче давали и вовсе один. Такое уж время года!.. Да еще торопят: дело, мол, казенное; за два дня в вагоны погрузили арбузы с обоих берегов реки Ухэ.

Сяо-пи оглянулся на солдат в серой форме, раскрыл было рот, чтобы ответить, но так ничего и не сказал.

– Что говорить – за арбузы много не выручишь! – Тут стрелочник ткул пальцем в подошедшего к двери солдата – желтого, худого юношу лет двадцати. Солдат, по-видимому, изнывал от безделья и, опустив голову, что-то насвистывал. Вдруг он поднял глаза и рассеянно поглядел на стрелочника. Стрелочник в свою очередь посмотрел на солдата и продолжал: – Разводить арбузы еще куда ни шло! Хуже, когда пригородных крестьян заставляют за одни сутки вырубить сто двадцать му гаолянового поля для аэродрома! К счастью, у нас не так уж много бахчей и мы не арендуем землю у помещиков под гаолян. – Разговор, казалось, затронул его больное место. – А вообще стоит ли сажать арбузы, сеять гаолян? Глупое занятие. Только горб наживешь, а воспользуются твоим трудом другие.

Сяо-пи швырнул окурок на сверкающие рельсы.

– Глупое занятие, говоришь? А бросать насиженные места, спасаться бегством не глупость? То ли дело мы: получили жалованье и живем себе целый месяц припеваючи – ни жен, ни детей, пусть хоть земля перевернется…

– Ну нет, беженцы не глупы. Они жить хотят, потому и покидают свои дома. А ты не думай, что у нас все будет вечно идти как по маслу! Вот залетит снаряд, разрушит станцию, исковеркает рельсы, что тогда делать будем? Опять же, не появись здесь беженцы, как бы ты заработал свои чаевые?

Сяо-пи заморгал ресницами, пытаясь понять эту мудрую истину.

– Выходит, пусть каждый год затевают войны, пусть эти глупцы спасаются бегством, только бы нашу станцию не разрушили, рельсы не повредили! Вот было бы выгодно! Так, что ли, старина Юй? – Сяо-пи решил, что заткнул за пояс этого умника, Юя.

– Ну, нет! Мне кажется, чем сильнее стремишься к выгоде, тем крупнее будет убыток. Посуди сам: что у этих господ в сером, что у беженцев – одна судьба… Всех ждет разорение, всех…

Юй говорил медленно, серьезно.

Сяо-пи от напряжения вспотел – он никак не мог уловить смысл слов стрелочника.

«Цзи-и-инь… цзи-и-инь…» – завел свою песню телефон в кабинете начальника станции. Проталкиваясь сквозь толпу, стрелочник устремился к вокзалу. Сяо-пи равнодушно закурил новую сигарету и, склонив голову набок, стал глазеть на солдат, проходивших вдоль платформы. Услышав телефонный звонок, они остановились и сняли с плеч винтовки.

Недавно дорога между Ц. и Т. была перерезана, и через станцию стало проходить меньше товарных поездов.

Казалось бы, у служебного персонала работы теперь поубавится. Но не тут-то было. Все, начиная от начальника станции до телеграфиста и стрелочника, сбились с ног; то и дело приходили воинские эшелоны; соседние станции беспрестанно обменивались телеграммами и телефонограммами, сообщая о новых, идущих вне графика, поездах. Иногда провода обрывались, что вызывало особенный переполох среди станционных служащих и командования гарнизона. Больше всего их беспокоило появление мобильных отрядов противника[1]1
  Имеются в виду милитаристы.


[Закрыть] и налеты местных туфэев.[2]2
  Туфэи – бандитские шайки, состоявшие из разорившихся крестьян.


[Закрыть] Станция находилась па границе двух уездов, и, хотя ее охранял целый эшелон – примерно батальон солдат, разместившихся у леса, страх никому не давал покоя.

Два дня тому назад отряд противника захватил уездный город, заняв несколько крупных сел, и беженцы из этих мест стремились укрыться в городе Т. Однако пассажирский поезд, на который все так рассчитывали, не оправдал надежды – судя по всему, его можно было дожидаться целый день.

Сяо-пи видел, как братия в серой форме все прибывала на перрон. Поскольку ему делать было нечего, он побрел на вокзал. Среди ожидающих почти не было видно служащих в форменной одежде, не попадались и нищие; было много женщин, одетых скромно, но аккуратно. Срели «глупцов», по мнению Сяо-пи, встречались люди вполне приличные. Вот неподалеку сидит человек средних лет, в круглых черепаховых очках. Заметив Сяо-пи, он поспешно спросил:

– Поезд скоро прибудет? Кажется, только что звонил телефон?

По нетерпеливому выражению лица и самоуверенности, по стремлению сохранить хоть какое-то самообладание среди всеобщей суматохи, по белой двубортной безрукавке из тонкой материи с эмалированными пуговицами и диагоналевым брюкам европейского покроя Сяо-пи признал в нем человека из «верхов».

– А вы откуда изволите быть? Тоже… спасаетесь? – Сяо-пи не торопился ответить на вопрос.

– Я… Я один из партийных[3]3
  Имеется в виду партия гоминьдан.


[Закрыть] руководителей в Энском городке. Сейчас везу бумаги в Т. Понятно? – Человек говорил уверенно, но просто, без напускной важности – казалось, он симпатизирует железнодорожнику.

– Но Энск вчера захватил отряд Хромого Ли? Значит, вы бежали… – Сяо-пи старался как можно яснее выразить свою мысль.

– В общем, да. За ночь прошел шестьдесят ли, хорошо, что военной подготовкой занимался.

О поезде пассажир больше не спрашивал, видимо, догадавшись, что железнодорожник в красной фуражке осведомлен не лучше, чем он сам.

– Говорят, что в партийных комитетах все изучают военное дело. Это правда?

«Партийный руководитель», облаченный в белые брюки, рассмеялся.

Однако Сяо-пи, утратив чувство меры, продолжал досаждать ему вопросами, точно любопытный школьпик.

– Ведь вы из партийного руководства. А наступающая армия, говорят, тоже стоит за Три народных принципа! Зачем же вам уезжать?

«Партийный руководитель» нахмурился и холодно ответил:

– Я же говорил, у меня дела в Т. Ясно?

Он дал понять, что дальнейшие расспросы ему неприятны. Только теперь Сяо-пи догадался, что проявил бестактность и тем вызвал неудовольствие собеседника. Пока они разговаривали, все, кто стоял, сидел и толкался в помещении вокзала, с любопытством смотрели в их сторону.

– Конечно… Вам, господин, следует остерегаться! Говорят, вчера на соседней станции Ван Верзила со своими туфэями обманом захватил начальника уезда Усянь и нескольких членов комитета. Теперь следов не найдешь. Да, время опасное!

Он произнес эту тираду, желая по доброте сердечной предостеречь «партийного руководителя», но тот еще больше нахмурился, неопределенно хмыкнул и направился к кабинету начальника станции. Весь в поту, Сяо-пи устремился за ним и с трудом протиснулся к кабинету. Заглянув в дверь, он увидел, как «партийный руководитель», стоя у выходящего на перрон окна, торопливо стаскивает с себя брюки европейского покроя. Мгновение – и он остался в коротких белых штанах, едва доходивших ему до колен.

Раста

...

конец ознакомительного фрагмента