Текст книги "О похожести"

Василий Павлович Аксенов
О похожести

Издательство благодарит за помощь сотрудников архива «Литературной газеты»

Случайных совпадений не бывает

Свидетельствую: зрелый Аксенов, свирепо именовавший даже своих знаменитых «Коллег» (1960) и «Звездный билет» (1962) «детским садом», очень не любил, когда ему напоминали о его первой публикации 1958 года, сильно кривился, имея на это полное право, но отнюдь не обязанность.

Потому что без этих ранних, наивных «Асфальтовых дорог» и «Дорогой Веры Ивановны» знаменитый Василий Аксенов, из джинсового пиджака которого, как из гоголевской «Шинели», вышла вся новая русская проза, – далеко «не полный».

Нужно было звериное писательское чутье тогдашнего редактора суперпопулярного журнала «Юность» Валентина Катаева, чтобы разглядеть в экзерсисах безвестного выпускника Ленинградского мединститута нечто стоящее, неуловимо отличающееся от расхожей «оттепельной» комсомольско-молодежной лабуды про парткомычей «с человеческим лицом» и честных советских ребят, которые верны «заветам отцов», хоть и любят американский джаз. Говорили, что мэтра восхитила фраза молодого автора «стоячая вода канала похожа на запыленную крышку рояля». Такого он давненько не слышал и не читал. Здесь же и «пепельница, утыканная окурками, похожая на взбесившегося ежа», и «темные углы военкомата», и «официант с каменным лицом жонглера».

Раннего Катаева, будущего Героя Социалистического Труда, награжденного двумя орденами Ленина, углядел автор «Окаянных дней» Иван Бунин, будущего «отщепенца и антисоветчика» Аксенова – Катаев. Круг замкнулся. Всем всё зачтется.

Первые рассказы этого сборника – наглядная иллюстрация того, как «Вася из Казани», обладающий природным даром и горькими знаниями о жизни, на какое-то время пытался заставить себя поверить в искренность заведомых коммунистических лжецов, утверждавших, что к прошлому нет возврата. Он, сын репрессированных родителей, получивших нечеловеческие сроки советских лагерей, пытался честно вписаться в систему, но быстро понял, что это, увы, невозможно. И, самое главное, не нужно, неправильно. Что с этими красными чертями нельзя, не получится договориться по-хорошему. И нужно для начала удалиться от них в другие, недоступные им сферы. Ну, например, туда, «где растут рододендроны, где играют патефоны и улыбки на устах». Или на теплоход, идущий под радиомузыку из «Оперы нищих» по сонной северной реке. Там чудеса, там героические летчики в «длинных синих трусах» неловко прыгают в воду, плавают не стильно, а «по-собачьи», глупо острят, но все же обладают неким таинственным знанием о законах «катапульты», которое пока что недоступно двум спортивным столичным пижонам…

А эти пижоны станут лет эдак через десять отчаявшимися, спившимися героями аксеновского шедевра, первого его свободного от власти и цензуры романа «Ожог», который он начал писать в стол сразу же после «чехословацких событий» 1968 года. «Перемена образа жизни» аукнется в «Острове Крыме». Рассказ «О похожести» – в «Новом сладостном стиле» и «Кесаревом свечении». Аргентинский скотопромышленник Сиракузерс обернется персонажем народного гиньоля под названием «Затоваренная бочкотара».

Процесс пошел, процесс идет. Случайных совпадений в жизни не бывает. 20 августа 1937 года, ровно в тот день, когда ему исполнилось пять лет, Василий Аксенов, будущий кумир многих поколений российских читателей был свезен в дом для детей «врагов народа». Всхлипывая, он впервые заснул на казенной кровати, прижав к мокрой щеке любимую игрушку, тряпичного львенка. Эта книга называется «Логово льва».

Евгений Попов Июнь 2009

О похожести

В США есть такая весьма разветвленная сеть скоростного питания: павильоны «Джек ин зе бокс» – «Петрушка в коробочке».

Я возвращался из Беркли в Лос-Анджелес, чтобы улететь уже домой, и где-то в середине пути едва только проголодался, как тут же увидел очередного «Джека». Тончайший расчет хитрых американцев: всегда знают, где водитель проголодается, но, конечно, не о голоде думают, а лишь о наживе.

В стеклянном павильоне не видно было ни души, только булькали в сосудах горячие и холодные напитки, хитроумно спекулируя на чувстве жажды.

Передо мной оказалась доска с меню и под ней микрофон. Я заказал гамбургер «гигант» и кофе.

– Иес, сэр. Откуда, сэр? – сказал из своей утробы «Джек».

– Из России.

– Шутку оценил. А куда путь держите?

– В Россию.

– Браво, сэр!

Я был единственным едоком, и у «Джека» было время потрепаться.

В окно мне поданы были горячие картонные коробки с едой и питьем. Я отъехал на столовский паркинг. В это время к «Джеку» завернул огромный олдсмобиль. Он объехал вокруг павильона и запарковался рядом со мной, но подавал водитель не кормой, как я, а носом, и таким образом мы оказались со своей едой будто бы за столиком ресторана.

Я посмотрел на сотрапезника. Рыжий с сединой, краснорожий, кадыкастый, в ярчайшей гавайской рубашке и в бусах из ярких кораллов.

– Майк О’Рили, – представился он. – Хай! Как дела?

– М-м-м, – ответил я. – Угу.

– Ребята болтают, что из России в Россию, а?

– М-м-м, – подтвердил я. – Угу.

– Джизус, Мэри энд Джозеф! – воскликнул он. – Помню Россию!

– Были у нас?

– Боже упаси. Я другое имел в виду. Знаете, некоторые страны как-то выпадают из головы, какая-нибудь, скажем… ну… Исландия, Гренландия… годами о ней не думаешь, то ли на юге она, то ли на севере. О России как-то помнишь всегда. Приблизительно знаешь даже, где она находится.

– А где? – не без лукавства спросил я.

– Между Китаем и Германией, – выпалил он и запылал от гордости всеми веснушками, но потом почему-то вдруг померк, и тень далекого трагизма проползла по его лицу. – Кроме того, я воевал когда-то вместе с русскими.

– Возможно ли это?

Он пошарил рукой где-то внизу и вытащил на свет полугаллонную бутыль джина «Бифигер» с ручкой.

Пауза в диалоге.

– Б-р-р-р, – сказал я после паузы.

– Б-р-р-р, – сказал он и продолжил: – Не всегда я занимался химчисткой в этой бестолковой стране. Я был когда-то лейтенантом Королевской ирландской пехоты. Майк О’Рили, – представился он мне еще раз. – Участник поражения в Дюнкерке.

– Славное было дело, – сказал я.

– Отличное, отличное, – кивнул он.

– Но наших там не было, – сказал я.

– Там и наших хватало, – сказал он. – Драпали за милую душу.

– Б-р-р-р, – сказал он.

– Б-р-р-р, – сказал я.

– Однако я не убежал, – сказал он.

– Нет? – спросил я.

– В плен попал.

– Поздравляю.

– Рука не дрожит? – спросил он.

– Почти нет, – сказал я.

– Разливай!

– Куда?

– Не болтай лишнего.

– Б-р-р-р, – сказал я.

– Б-р-р-р, – сказал он. – Тебя как зовут?

– Вася.

– Так и того звали, – всхлипнул он. – Моего любимого. Казачонок Вася, лет сорока. Это не ты?

– Наших не было в Дюнкерке, – сказал я. – И Васи там не было.

– А в Германии ваши были, – лукаво погрозил он мне. – Там вашими так все и кишело в 1945-м. А ты там, Вася, не кишел?

– Я тогда под стол пешком ходил.

– И со мной случалось, – нахмурился он, потом вздрогнул.

– Вздрогнем?

– Б-р-р-р.

– Б-р-р-р. Хорошо сидим, а? – Рука у меня, Майк, все тверже становится. Видишь?

– Джизус, Мэри энд Джозеф, он спас мне жизнь, этот казачонок Мухамед.

– Вася или Мухамед?

– Быть, может, Стефан. Внутри горела геенна огненная. Эсэсовцы все разбежались как собаки. Мы брошены на произвол судьбы. Шипела, падая, ракета… Тут они и появились на конях. Жизнь была спасена. Как мне найти его?

– Кого?

– Того узбека. Тридцать лет его уже ищу и не могу найти. На Филиппинах искал, в Индии, в Милуоки… как мне найти его?

– Я помогу тебе, Майк.

– Спасибо, Вася. Вот за это спасибо, ты настоящий друг, ты снова спас мне жизнь. Я тридцать лет его искал и, если бы не ты, не нашел бы. А теперь давай поднимем до уровня бровей. Готов? Поехали!

– Б-р-р-р.

– Б-р-р-р.

– Я напишу об этой трогательной истории в «Литературную газету».

– Зачем в литературную? Лучше в нормальную.

– Я писатель, потому и пишу в «Литературную».

– Я тоже писатель, даже поэт. «Если хочешь чистым быть, надо в химчистку О’Рили заходить». Здорово?

– Ты мне расскажи, Майк, как ты выглядел, чтобы тебя узнал твой спаситель.

– Я выглядел отлично. Если бы все так выглядели в королевской пехоте…

– Точнее, Майк. Какой был нос, какой, извини меня, рот у тебя был?

– У меня на шее было вафельное полотенце.

– Где было полотенце?

– На шее.

– Вот здесь, что ли? На шее?

– Так точно, сэр. Без сомнения, на шее.

– Учти, Майк, я уже записываю. Что у тебя там было? На шее.

– Вот здесь, что ли? Там у меня вафельное полотенце висело, когда этот узбек появился со своей канистрой.

– Он на лошади приехал?

– Возможно. Они ведь на лошадях все скачут.

– Кто?

– Казаки.

– Он казак был или узбек?

– Какая разница?

– Может, русский?

– Конечно, русский.

– Значит, так и напишем в «Литературной газете» – русский казачок узбек Вася.

– Не обязательно Вася. Может быть, его звали Мухамед или еще как-нибудь. Они тогда прямо так и посыпались из грузовиков, кто с котелком, кто с фляжкой, а мой очаровательный – прямо с канистрой. Открывай, говорит, рот, лейтенант, и полотенцем вытирайся. Лошади? Какая, Вася, разница, лошади, грузовики, русский, узбек, Махмуд, Стефан?.. Все равны перед лицом всемогущего. Главное, чтоб руку друг другу, чтобы историческое рукопожатие, чтобы все пело внутри, тогда и закуски не надо, можно и полотенцем. Так, что ли, брат? Если согласен, не мешкай.

– Б-р.

– Б-р.

– Еще бы не согласиться, Майк. Вот пальмы над нами, вон дальние миры светятся, летающая посуда свистит, все мы земляне, живые души. Так все и напишу, пускай откликнется далекий воин, который в Германии англичанина спас.

– Джизус, Мэри энд Джозеф! Какой я тебе англичанин?

– Ну, шотландец. Ты ведь шотландец, Майк?

– Гуднес! Я ирландец, запомни это, настоящий ирландец, неужели не видно? У меня даже сын есть в Ольстере, незаконный. Отличный малый…

– Да ведь главное, Майк, чтоб все пело внутри, потому что мы раса землян и все друг на друга похожи.

– Правильно, Вася, все земляне похожи друг на друга, особенно казаки на узбеков, но мы, ирландцы, очень сильно отличаемся от этих англичан, потому что…

Зажужжали наши моторы, давая понять, что диалог исчерпан. Олдсмобиль поехал назад, моя «тойота» поехала вперед.

– Почему же, Майк? – спросил я на прощание.

– Потому что мы лучше! – гаркнул он и включил радио на полную мощность, чтобы не слышать возражений.

1977