Текст книги "Адмирал Колчак. «Преступление и наказание» Верховного правителя России"

Василий Цветков
Адмирал Колчак. «Преступление и наказание» Верховного правителя России

Русским людям – красным и белым, правым и неправым посвящается…

© Цветков В.Ж., 2018

© ООО «Издательство «Яуза», 2018

© ООО «Издательство «Якорь», 2018

© ООО «Издательство «Эксмо», 2018

Предисловие

2017–2018 годы – юбилейные для российской истории даты. 100-летие революционных событий ХХ века. Столетие убийства царской семьи. Столетие рождения Красной армии. Столетие «похабного» Брестского мира. Столетие прихода к власти Верховного правителя адмирала Колчака…

В СССР революционные юбилеи отмечались созданием величественных памятников, мемориальных сооружений. Например, в 1954 году было принято решение о создании пантеона в классическом стиле на Воробьевых горах. Именно в него, по инициативе Совета Министров СССР, Исполкома Московского городского совета депутатов трудящихся (а отнюдь не «либералов 1990-х»), предполагалось перенести не только Ленина и Сталина из Мавзолея, но и весь некрополь у Кремлевской стены. К 50-летию Великого Октября должен был быть создан монументальный комплекс на Манежной площади в Москве. В 1985-м был принят проект перестройки Музея революции в Москве. Его новые здания должны были занять целый квартал на тогдашней улице Горького. А к последнему советскому юбилею на Октябрьской площади был сооружен памятник Ленину, многофигурная композиция которого стала своеобразным оформлением начала Ленинского проспекта.

Массовыми тиражами выходили в свет монографии, сборники документов. Престижным считалось защитить диссертацию по революционной тематике в юбилейный год. Не говоря уже о многотысячных «торжественных мероприятиях, проходивших на заводах, в колхозах, в воинских частях, вузах, школах и даже в детских садах.

А в 1977 году на экраны вышел художественный фильм «Долг». Замечательный сценарий и превосходная игра актеров сделали его одним из лучших в отечественном кинематографе, из посвященных братоубийственной войне. Кто сейчас помнит этот фильм?

Но вот в 100-летний юбилей приходится наблюдать странные вещи: вопреки посланиям иерархов Русской Православной Церкви, вопреки пожеланиям государственных лидеров, вопреки неоднократным заявлениям политиков и общественных деятелей о необходимости «согласия и примирения», о важности «сохранения исторической памяти», о насущной потребности в «популяризации истории» – вопреки всему этому на просторах Интернета, а потом и на различных митингах, собраниях начинается активный «поиск врагов» в нашем историческом прошлом, позорная «охота на ведьм». Вместо увековечивания памяти предков начинается непонятная «борьба с памятниками». Любой памятник, связанный с событиями 100-летней давности, подвергается непонятному «контролю» со стороны всякого рода т. н. «общественных», «инициативных» групп. Раздаются безграмотные, псевдонаучные, а подчас и откровенно экстремистские заявления о том, «достоин» или «не достоин» тот или иной исторический деятель увековечивания. Подаются судебные иски с требованиями «снести», «немедленно переименоваться», «уничтожить», «истребить»… Популярными становятся т. н. «исторические» дискуссии в СМИ, участники которых, лишенные элементарного такта и уважения к оппонентам, пытаются навязать аудитории свои категоричные суждения. Соревнуются друг с другом по степени обливания грязью нашей отечественной истории. Доходит уже до того, что любого оппонента готовы без обиняков назвать «предателем», «красно-коричневым», «представителем пятой колонны», «власовцем», «агентом влияния» и т. п.

Но разве подобные действия, высказывания и рассуждения способствуют национальному и социальному единству, столь нужному и важному для нашей Родины? Разве это приближает хоть немного к познанию минувшего? Тем более такого важного и противоречивого периода, как история революции и Гражданской войны. Это, к сожалению, лишь усиливает социальную рознь, разобщает людей.

Чем подобные высказывания лучше тех, что звучат в последние годы на Украине, когда многие политики заявляют о том, что в их стране не должно остаться «ни одного» памятника революционным событиям? Чем лучше подобные высказывания суждений радикалов в США, когда в стране, традиционно гордившейся своей «толерантностью», «уважением Гражданских прав и свобод», требуют ликвидировать памятники конфедератам – участникам гражданской войны, когда солдат и офицеров армии «южан» сравнивают с фашистами и поголовно записывают в рабовладельцы? Чем лучше подобные высказывания призывов к уничтожению памяти о т. н. «совке» в странах Европы, когда ради «прощания с тоталитарным прошлым» призывают ликвидировать памятники на могилах советских воинов, героев Великой Отечественной войны, освободителей европейских стран от нацизма?

Создание или снос памятника само по себе не просто строительное или архитектурное действие. И совершенно не обязательно увековечивание памяти должно носить однозначно позитивный характер, а сам памятник должен быть помпезным и «великим». Важна память о прошлом сама по себе. А однозначно положительные или однозначно отрицательные характеристики тех или иных исторических событий отобразить не всегда возможно. 100 лет назад наша единая держава и все российское общество оказались расколотыми, разделенными непримиримыми, как тогда считалось, противоречиями. Спустя 100 лет вряд ли нужно снова призывать к однозначному повтору прежних «красных» и «белых» лозунгов. Нужно понять, осмыслить прошлое. Не следует судить сегодняшними мерками, искать прямых аналогий с современностью, не стоит возносить себя, мол, мы умнее и лучше собственных предков. Понять и осмыслить не только их светлые черты, но и страшные, кровавые страницы прошлого. Без покаяния невозможно примирение. А без примирения невозможно созидание, осознанное и ускоренное движение вперед по всем жизненно важным направлениям.

И еще. Важно, чтобы увековечивание памяти не превращалось в простой акт для «галочки», для «отчета о проведенном мероприятии». К сожалению, так порой бывает. Нужно не просто знать, необходимо понимать, помнить свое прошлое. Это нужно и для сознательного усвоения истории нашей молодежью, школьниками. Чтобы не стать им «Иванами, не помнящими родства», а достойно вписать и свои страницы в биографию нашего Отечества.

Вот для этого и написана эта небольшая книга. Это книга не о красном терроре, не о «продавшихся Антанте белогвардейцах» и уж тем более не «обличительный акт убийцам Колчака», или, наоборот, не «оправдательный акт великому патриоту Колчаку». Это напоминание о том, что Гражданская война – это и «война законов», и страшные жернова террора, калечившие и уничтожавшие людей. Это напоминание и о том, что судить о преступлениях кого бы то ни было можно, только имея максимально возможное количество как обвинительных, так и объясняющих и оправдывающих фактов.

Эта книга написана для того, чтобы напомнить, что любой, даже непрочный, гражданский мир лучше любой мнимо победоносной, гражданской войны…

Частично материалы книги были опубликованы на интернет-сайте Информационного агентства «Русская линия» в феврале – апреле 2017 г.

О современных судебных исках и судебных прецедентах

Автор данной публикации еще 10 лет назад в статье, посвященной законопроекту, предложенному фракцией ЛДПР в Государственной думе «О реабилитации Белого движения», рассматривая доводы противников данного законопроекта, отмечал, в частности: «Первый (довод). Белое движение в реабилитации не нуждается, потому что оно выше этого. Кощунственно поднимать вопрос о «снятии обвинений». Чьих? Безбожной власти? Так она предана анафеме. А павшие герои Белого дела «сраму не имут». Второй. Не Жириновскому и не ЛДПР предлагать законопроекты о реабилитации Белого движения. Не им сие дано будет. А те, кто в «чистоте риз» выше этого, – они еще свое слово скажут (только когда – непонятно) … Судебные решения в отношении белых не отменялись, сегодня их изучают будущие юристы в качестве примеров «истории судопроизводства первых лет советской власти» (цитата из одной вузовской программы).

Как написано в пояснительной записке к проекту, «красных никто и не осуждал за деяния, совершенные в этой войне». И всегда можно спросить: а чего это вы тут Белым движением занимаетесь, уголовных преступников, террористов защищаете, изучаете борьбу с собственным народом? Советская власть в реабилитации не нуждается. ПАСЕ чего-то сказало про «коммунизм», так это же «чуждый Запад», он нам не указ…»[1]1
  Полный текст см.: Василий Цветков. «О Белом деле, государственном праве, государственном бюджете и Государственной Думе» // Электронная публикация: http://rusk.ru/st.php?idar=424162.


[Закрыть].

«Много воды утекло с тех пор»… Очень легко было оказаться плохим пророком в той, десятилетней давности, публикации. Но летом прошлого года сначала в интернет-сообществах, а потом и в юридически оформленных исках проявилась достаточно ясно обозначенная позиция: нельзя «реабилитировать» Белое движение и Колчака по причине совершенных ими военных преступлений. Юридически оформленные иски относились и к снятию памятной доски в Санкт-Петербурге, установленной, как следовало из аргументации ее противников, отнюдь не «выдающемуся русскому офицеру, ученому и исследователю Александру Васильевичу Колчаку», а «изменнику Родины», «палачу Сибири», «британскому агенту» и т. д., и т. п.

Следует отметить, что многие правовые моменты, касающиеся состава, статуса, полномочий и компетенций следственных структур Иркутского ревкома, подробно рассматриваются в монографии московского историка С. В. Дрокова «Адмирал Колчак и суд истории», вышедшей в издательстве «Центрполиграф» в 2009 году. Поэтому к данным вопросам обращаться еще раз, очевидно, не стоит.

Важно проанализировать два правовых акта, значение которых, несмотря на очень большой временной разрыв, по сути своей схоже. А именно: отмеченное выше постановление Иркутского ревкома и решение Смольненского районного суда, дело № 2а-185/17 от 24 января 2017 года[2]2
  Первая публикация была дана здесь: https://www.facebook.com/ilya.remeslo/posts/1884242911847412…


[Закрыть].

Но сначала приведем полный текст одного документа:

«Постановление № 27, принято Военно-революционным комитетом 6 февраля 1920 г.:

Обысками в городе обнаружены во многих местах склады оружия, бомб, пулеметных лент и пр.; установлено таинственное передвижение по городу этих предметов боевого снаряжения; по городу разбрасываются портреты Колчака и т. п. С другой стороны, генерал Войцеховский, отвечая на предложение сдать оружие, в одном из пунктов своего ответа упоминает о выдаче Колчака и его штаба.

Все эти данные заставляют признать, что в городе существует тайная организация, ставящая своей целью освобождение одного из тягчайших преступников против трудящихся – Колчака и его сподвижников. Восстание это безусловно обречено на полный неуспех, тем не менее может повлечь за собою еще ряд невинных жертв и вызвать стихийный взрыв мести со стороны возмущенных масс, не пожелающих допустить повторение такой попытки.

Обязанный предупредить эти бесцельные жертвы и не допустить город до ужасов гражданской войны, а равно основываясь на данных следственного материала и постановлений Совета Народных Комиссаров Российской Социалистической Федеративной Советской Республики, объявившего Колчака и его правительство вне закона, Иркутский военно-революционный комитет постановил: 1) бывшего Верховного правителя адмирала Колчака и 2) бывшего председателя Совета министров Пепеляева расстрелять. Лучше казнить двух преступников, давно достойных смерти, чем сотни невинных жертв»[3]3
  Декреты Советской власти. М., 1957. Т. I. С. 72.


[Закрыть].

И принципиально важная для наших публикаций выдержка из другого документа:

«…Определением Военного суда Забайкальского военного округа № 3—11 от 26.01.1999 года Колчак А. В. признан не подлежащим реабилитации, а вынесенное в отношении него постановление Иркутского военно-революционного комитета от 06.02.1920 года обоснованным (том 3, л. л. 25–29).

В указанном определении указано, что 07.02. 1920 года Колчак А. В. был расстрелян на основании Постановления Иркутского ВРК от 06.02. 1920 года.

Военный суд пришел к выводу о том, что имеющиеся материалы свидетельствуют о том, что в 1918–1920 годах по распоряжению и с ведома Колчака А. В. проводились военные действия против Советской России, массовые репрессии в отношении мирного населения, красноармейцев и сочувствующих им войск. Предпринятая в отношении Колчака А. В. мера воздействия в виде расстрела, несмотря на его предыдущие заслуги, касалась именно этой стороны его деятельности и, в сложившейся на тот период ситуации, была обоснованной.

Признавая Колчака А. В. не подлежащим реабилитации, суд сослался на положения статей 4, 9 и 10 Закона «О реабилитации жертв политических репрессий».

Согласно ст. 4 Закона РФ от 18.10.1991 года № 1761—1 «О реабилитации жертв политических репрессий», не подлежат реабилитации лица, перечисленные в статье 3 настоящего Закона, обоснованно осужденные судами, а также подвергнутые наказаниям по решению несудебных органов, в делах которых имеются достаточные доказательства по обвинению в совершении следующих преступлений: совершение насильственных действий в отношении гражданского населения и военнопленных, военные преступления, преступления против мира, против человечности и против правосудия.

Таким образом, реабилитации не подлежат лица, совершившие действия, которые не укладываются в общепринятые моральные стандарты.

Деятельность Колчака А. В., которая, по мнению военного суда, позволяет признать обоснованной такую примененную к нему меру воздействия, как расстрел, при решении вопроса об увековечении памяти о нем подлежала оценке наравне с его заслугами.

Суд полагает, что, принимая решение об увековечении памяти кого бы то ни было, компетентный орган должен оценивать все стороны личности и деятельность данного лица на протяжении всей его жизни, поскольку очевидным является то, что вечной памяти заслуживает только человек, имеющий безупречную репутацию, принесший безусловную пользу обществу, при этом вклад его в развитие общества должен быть выдающимся. Установление государством памятного знака является актом признания государством выдающихся заслуг данного лица, накладывающим на всех без исключения граждан государства обязанность чтить память о нем…

Несмотря на то, что решение Совета по мемориальным доскам носит рекомендательный характер, суд полагает, что отсутствие информации о признании Колчака А. В. не подлежащим реабилитации повлияло на решения, принятые как Советом, так и в последующем Правительством Санкт-Петербурга…

Довод представителя заинтересованного лица о том, что расстрел Колчака являлся актом внесудебной расправы, не имеет правового значения в рамках настоящего дела, поскольку сам по себе не характеризует личность Колчака А. В. и не является основанием для увековечения его памяти.

Не опровергает выводов суда о незаконности оспариваемого Постановления и довод административного ответчика и заинтересованных лиц об установлении памятников и мемориальных досок Колчаку А. В. в различных городах, а также возвращение исторического названия острову Колчака…»

Так как в изучение нашей отечественной истории оказались вовлечены решения судебной власти, то придется обратить внимание на целый ряд сугубо правовых моментов, связанных как непосредственно с адмиралом Колчаком, проводимой им репрессивной политикой и политико-правовым статусом повстанческого движения в Сибири и советской власти вообще, так и с оценкой советского уголовного права и правовой характеристикой знаменитого постановления № 27, принятого Военно-революционным комитетом 6 февраля 1920 года.

И, что также важно, с теми «насильственными действиями в отношении гражданского населения и военнопленных, военными преступлениями, преступлениями против мира, против человечности и против правосудия», информацию о которых имели судьи Забайкальского военного округа и, вероятно, не имели представители Комитета по культуре Санкт-Петербурга.

И, приступая к политико-правовому анализу, будем помнить слова из Федерального послания Президента Российской Федерации В. В. Путина (декабрь 2016 года): «…Недопустимо тащить расколы, злобу, обиды и ожесточение прошлого в нашу сегодняшнюю жизнь, в собственных политических и других интересах спекулировать на трагедиях, которые коснулись практически каждой семьи в России, по какую бы сторону баррикад ни оказались тогда наши предки. Давайте будем помнить, что мы единый народ, мы один народ и Россия у нас одна…»

Мог ли Иркутский ревком расстрелять Колчака и Пепеляева и почему это нужно было сделать?

При анализе постановления Иркутского ревкома дается нередко оценка его действий как противоречащих тогдашнему законодательству советской власти в той части, которая имела отношение к санкции, а именно – к смертной казни. Действительно, вполне уместна при этом ссылка на «Постановление ВЦИК и СНК об отмене применения высшей меры наказания (расстрела)» от 17 января 1920 г. Приведем текст этого важного документа:

«…Разгром Юденича, Колчака и Деникина, занятие Ростова, Новочеркасска и Красноярска, взятие в плен «верховного правителя» создают новые условия борьбы с контрреволюцией.

Разгром организованной армии контрреволюции подрывает в корне расчеты отдельных групп контрреволюционеров внутри Советской России свергнуть власть рабочих и крестьян путем заговора, мятежей и террористической деятельности. В условиях самообороны Советской республики против двинутых на нее Антантой контрреволюционных сил рабоче-крестьянское правительство вынуждено было прибегнуть к самым решительным мерам подавления шпионской, дезорганизаторской и мятежнической деятельности агентов Антанты и служащих ей царских генералов в тылу Красной Армии.

Разгром контрреволюции вовне и внутри, уничтожение крупнейших тайных организаций контрреволюционеров и бандитов и достигнутое этим укрепление Советской власти дают ныне возможность рабоче-крестьянскому правительству отказаться от применения высшей меры наказания, т. е. расстрела, к врагам Советской власти.

Революционный пролетариат и революционное правительство Советской России с удовлетворением констатируют, что разгром вооруженных сил контрреволюции дает им возможность отложить в сторону оружие террора. Только возобновление Антантой попыток путем вооруженного вмешательства или материальной поддержки мятежных царских генералов вновь нарушить устойчивое положение Советской власти и мирный труд рабочих и крестьян по устроению социалистического хозяйства может вынудить возвращение к методам террора, и, таким образом, отныне ответственность за возможное в будущем возвращение Советской власти к жестокому методу красного террора ложится целиком и исключительно на правительства и правительствующие классы стран Антанты и дружественных ей русских помещиков и капиталистов.

Исходя из вышеизложенного, Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет и Совет Народных Комиссаров постановляют: Отменить применение высшей меры наказания (расстрела) как по приговорам Всероссийской чрезвычайной комиссии и ее местных органов, так и по приговорам городских, губернских, а также и Верховного при Всероссийском Центральном Исполнительном Комитете трибуналов.

За председателя Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, Председатель Совета Народных Комиссаров В. Ульянов (Ленин)

Председатель Всероссийской чрезвычайной комиссии Ф. Дзержинский…»[4]4
  Декреты Советской власти. Т. VII. М., 1974. С. 104–105.


[Закрыть]

Теперь рассмотрим конкретную практику «революционного Иркутска» в январе 1920 года. Во-первых, в городе отсутствуют структуры советской власти (эсеро-большевистский Политцентр таковым считаться не может). Вся полнота власти (законодательной, исполнительной и судебной), по сути, только у Военно-революционного комитета, который является чрезвычайным органом власти. Эта специфика ревкомов оказывается отличительной чертой их всех с момента возникновения первого из них – Петроградского военно-революционного комитета, то есть выполнение судебных функций и создание новых структур, наделенных судебными функциями, – в их компетенции.

О постановлении ВЦИК и СНК об отмене смертной казни представители Иркутского ревкома были, конечно, осведомлены, о чем свидетельствует «Приказ № 2 Иркутского ВРК» от 22 января 1920 года, призывающий к сдаче подразделения отступающих частей Русской армии адмирала Колчака: «…Иркутский Военно-Революционный Комитет предлагает всем оставшимся на территории действий Ревкома частям и отдельным лицам бывшей армии правительства адмирала Колчака немедленно положить оружие и сдаться Советской власти по месту своего нахождения, так как дальнейшая борьба их против советского правительства бесполезна и бесцельна и поведет лишь к их уничтожению идущими с запада советскими войсками или войсками Ревкома.

При этом Ревком объявляет о состоявшемся постановлении Совнаркома Советской Республики об отмене высшей меры наказания к врагам народа – расстрела и, таким образом, немедленная и беспрекословная сдача упоминаемых частей гарантирует им персонально сохранение жизни при разборе их дел судом Республики.

Председатель Ревкома А. Ширямов. 21.1.1920»[5]5
  Известия Иркутского Революционного Комитета. № 1 от 24 января 1920 г.


[Закрыть].

Мог ли ревком действовать самостоятельно, не оглядываясь на «центр» в Москве? Текст декрета Совнаркома об отмене смертной казни указывал на возможность восстановления «красного террора» в случае непосредственной угрозы революционной власти. А практика применения подобных санкций в Гражданской войне (с первых же дней советской власти) неоднократно показывала, что согласия центра в «чрезвычайных условиях» отнюдь не требовалось ради незамедлительной «победы над контрреволюцией».

Вот, например, свидетельство подобного рода: «Предписание Главному комиссару Черноморского флота о борьбе с контрреволюцией от 26 ноября (9 декабря) 1917 года.

Действуйте со всей решительностью против врагов народа, не дожидаясь никаких указаний сверху. Каледины, Корниловы, Дутовы – вне закона. Переговоры с вождями контрреволюционного восстания безусловно воспрещаем. На ультиматум отвечайте смелым революционным действием. Да здравствует революционный Черноморский флот!

Совет Народных Комиссаров («Правда», вечерний выпуск, № 22, 27 ноября; «Известия» № 238, 28 ноября; «Рабочий и Солдат» № 36, 27 ноября).

Уместно вспомнить здесь расстрел царской семьи, объясненный как своеобразная превентивная мера Уралоблсовета ради предотвращения угроз от возможного освобождения Романовых наступающими «контрреволюционными войсками».

Иркутский ревком, заранее оправдывая свои решения ссылками на возможное ухудшение ситуации в самом городе и вокруг него, 1 февраля опубликовал «Предупреждение»: «… Иркутский Военно-Революционный Комитет, опираясь на волю масс и ту огромную силу Советской России, которая оказалась способной внести разложение в ряды врага даже через штыки колчаковской армии, вступив в управление краем, не счел необходимым красным террором неумолимо расправиться с врагами народа. Он полагает, что перед всем очевидной неизбежностью утверждения в Сибири и России единой власти Рос. Сов. Фед. Соц. Республики никто не дерзнет нарушить революционный порядок и вызвать бесполезное кровопролитие, обреченное на полный неуспех, попыткой контрреволюционного восстания. Однако имеются безумцы, которые продолжают мечтать о возможности возвращения «сычевщины» (начальник гарнизона Иркутска генерал-майор К. И. Сычев командовал войсками при попытке подавления восстания Политцентра в Иркутске в декабре 1919 г. – В.Ц.) хотя бы на час, – безумцы, работа которых может заставить Революционный Комитет пересмотреть свое отношение к моменту и сдавшейся буржуазии и реакционным элементам города.

Военно-Революционный Комитет, ответственный перед массами за сохранение революционного порядка, заявляет, что он будет беспощаден и не остановится ни перед какими мерами, если сдавшийся враг сделает попытку хотя бы на час возвратить ненавистную, кровавую тиранию старой власти.

Иркутский Военно-Революционный Комитет»[6]6
  Известия Иркутского Революционного Комитета. № 8 от 1 января 1920 г.


[Закрыть].

Возможность применения расстрела совершенно определенно следует из приказа о наделении правом вынесения смертных приговоров чрезвычайной следственной комиссии, допрашивавшей Колчака:

«Постановление Иркутского Военно-Революционного Комитета. 3 февраля 1920 г. № 20.

Чрезвычайная следственная комиссия наделяется судебными функциями с применением высшей меры наказания – смертной казни.

Свои судебные функции комиссия осуществляет в периоды контрреволюционного вооруженного восстания.

Все приговоры представляются на конфирмацию Военно-Революционного Комитета.

В остальное время действует Военно-Революционный Трибунал.

В случае, если Военно-Революционный Комитет не сможет осуществить свои функции ввиду препятствия этому со стороны контрреволюционного восстания, – приговоры чрезвычайной следственной комиссии приводят в исполнение без конфирмации Военно-Революционного Комитета.

Председатель А. Ширямов. Члены: М. Левенсон, А. Сноскарев. Секретарь Оборин»[7]7
  Известия Иркутского Революционного Комитета. № 8 от 1 января 1920 г.


[Закрыть] (Известия Иркутского Рев. Ком. № 10, от 4.02.1920 г.)».

Следует рассмотреть реальность атаки Иркутска «каппелевцами» и степень готовности т. н. «контрреволюционного восстания» в городе. В этом отношении показателен следующий документ.

«Разговор по прямому проводу.

Ввиду нездоровья ген. Войцеховского, уполномоченный им ген. Щепихин передает следующее: «Противобольшевистские армии могут отказаться от прохождения через Иркутск при выполнении иркутским гарнизоном следующих условий:

1) Беспрепятственный пропуск армий за Байкал по всем путям в обход Иркутска.

2) Немедленный категорический приказ Иркутского Ревкома всем властям, всем советским регулярным и нерегулярным войскам на пути армий прекратить враждебные действия против нас. Копия этого пункта одновременно с его рассылкой должна быть сообщена мне.

3) Временное до прохода армии за Байкал прекращение пропаганды и клеветы, распространявшейся до сих пор в различных воззваниях и приказах Ревкома с обвинением армий в зверствах над населением.

4) Снабжение армий деньгами, имеющими широкое хождение на Дальнем Востоке, в сумме 200 миллионов рублей, в том числе на 50 миллионов рублей звонкой монетой. Из этой суммы не менее 100 миллионов рублей, из которых 25 миллионов звонкой монетой, должны быть высланы навстречу на ст. Черемхово. Это решительно необходимо, дабы дать возможность войскам жить, не обижая населения и не давая повода тому же Ревкому провоцировать армию.

5) Передача в мое распоряжение и беспрепятственное движение на восток в Забайкалье санитарного поезда № 8 Колесникова, состоявшего при группе Нестерова и находящегося в данное время близ ст. Зима, а также беспрепятственный пропуск раненых, больных и семей военнослужащих противобольшевистских войск на восток, в Забайкалье, в каких бы эшелонах они ни следовали.

6) Освобождение адмирала Колчака и арестованных с ним лиц, снабжение их документами на право выезда их в качестве частных лиц за границу. Просьба к представителям иностранных государств взять названных лиц под свое покровительство и гарантировать им свободный проезд за границу.

7) Приказ Ревкома городским и сельским властям на путях следования наших армий заготовлять продукты и фураж, перевязочные средства, считаясь с численностью армий в круглых цифрах 50 000 человек и 30 000 лошадей.

8) Как гарантия бескровного обхода Иркутска, все советские регулярные и нерегулярные войска должны быть выведены немедленно из района на запад от Иркутска до Черемхова включительно, на север из 150-верстной полосы и на юг из 100-верстной полосы.

Точное выполнение этого условия необходимо также и потому, что наши части при встрече с советскими частями неизбежно будут их разоружать и возможно боевое столкновение.

9) После прохода наших армий меридиана города Иркутска в течение недели не производить никаких продвижений советских войск восточнее Иркутска.

10) Для наблюдения за выполнением изложенных условий с нашей стороны Иркутский Ревком должен командировать в мой штаб трех своих представителей. Наблюдение за выполнением тех же условий противной стороной просьба принять на себя представителей иностранных государств.

11) Независимо от хода настоящих переговоров я продолжаю движение на Иркутск.

Ввиду движения штаба на восток за ответом к прямому проводу можем быть здесь на станции Зима 2 февраля 1920 года иркутского времени. В дальнейшем же продвижении на остановках будем запрашивать вас ежедневно между 20 и 22 часами иркутского времени, если вам угодно, с ближайших нашему ночлегу телеграфных станций. Другим способом переговоры по прямому проводу невозможны ввиду секретности нашего маршрута».

Доктор Благож:

«До принятия ваших условий здесь по телеграфу дошла до представителя Чехословацкой республики следующая нота советского командарма Зверева в Иркутске:

«Предлагаю вам во избежание напрасных человеческих жертв и в интересах беспрепятственного продвижения чеховойск на восток немедленно предложить ген. Войцеховскому сложить оружие и передать его в распоряжение Восточносибирской советской армии. Войскам, добровольно сложившим оружие, дается полная гарантия неприкосновенности личности.

Зверев»[8]8
  Известия Иркутского Революционного Комитета. № 9 от 3 февраля 1920 г.


[Закрыть].

Речь, как можно заметить, идет здесь отнюдь не о «штурме Иркутска» ради освобождения Колчака (это лишь 6-й пункт переговоров), а о возможности «беспрепятственного пропуска» «каппелевцев» в Забайкалье.

Схожую оценку перспектив «штурма Иркутска» давал в своих воспоминаниях генерал-майор П. П. Петров: «…В Иркутске поднялась тревога, и, видимо, по просьбе иркутских властей, чешский представитель начал переговоры с Войцеховским об условиях прохода армии через Иркутск.

На станции Зима я видел текст ответа Войцеховского, что посылался в Иркутск. В общем, выражалось согласие не трогать Иркутска при условии, если: 1) Верховный Правитель адмирал Колчак будет освобожден и передан под охрану иностранных военных частей; 2) выдачи части золотого запаса; 3) удовлетворения войск из иркутских складов одеждой, продовольствием и пр.

Переговоры ни к чему определенному не привели. Скоро стало известно, что чехи вообще настаивают на том, чтобы станция Иркутск и район около станции не были местом боевых действий, угрожая разоружением, если будет столкновение.

На 7 февраля мы ночевали в переходе от Иркутска; днем левая колонна 2-й армии вела бои с иркутскими красными севернее Сибирского тракта; решительных успехов не было. 7 февраля все наши части сосредоточились перед Иркутском; занята была станция Иннокентиевская с большими запасами военного имущества. Командование решало, что дальше делать – брать ли Иркутск силой или обходить. Известно было, что красные в городе не уверены в себе и обеспечивают отход на север; на станции железной дороги – эшелоны иностранных войск, которые заявляют нейтралитет и требуют, под угрозой разоружения, чтобы боевые действия в районе станции не происходили.