Автор книги: Василий Лягоскин
Жанр: Мифы. Легенды. Эпос, Классика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]
Великолепный век
Четвертая история из цикла «Ах, уж эти мужики!»
Василий Лягоскин
© Василий Лягоскин, 2017
ISBN 978-5-4485-1287-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
– При чем тут яд?! – первой воскликнула Дуньязада, облизывая языком Валентины ее же губы – после долгого и сладкого поцелуя, – твои губы, о, Николаич! – слаще всякой халвы!
Удивительно, но Кошкин, кажется, услышал крик нежной души арабской принцессы. Он самодовольно ухмыльнулся, и даже попытался по-гусарски поправить пальцем кончики усов, которых у него никогда не было. А более практичная Пенелопа закатывать глазки (тоже Валины) не стала; она задала вопрос, ткнув пальцем в людей, толпящихся у дверей роскошного номера, по центру которого и стояла кровать с возлежащей на ней Валентиной:
– Может, про яд – это к ним относится? Кто это такие?
– Это высший цвет венецианской знати, включая самого мэра, – поспешил ответить Николаич.
– И что им нужно? – буркнула Валентина; и тут же сама ответила, после подсказки дочери Приама, – пришли выразить почтение, и это… как его? Соболезнование по поводу прискорбного случая с гондолой и незапланированным купанием? Водичка-то холодная была!
Кошкина даже кашлянула пару раз, скорчив прискорбную мину. Это опять подсказывала Пенелопа: «Сейчас мы этих ребят заставим раскошелиться…". Валентина была не против; хотя никакой материальной поддержки семье Кошкиных не требовалось. Ведь в ладошках у нее сейчас были зажаты подлинные сокровища; в правой – кредитная пластиковая карта, в которой утонул бы, не вызвав особого возмущения, весь бюджет Венеции. Левая ладонь судорожно стискивала золотую пластинку со скалящейся тигриной мордой.
– Пайцза! – вспомнили сразу шесть красавиц, – сувенир от Чингизхана. Ни за что не отдадим! А… где шпага с молотком?
Добыча из далекого прошлого лежала рядом, на прикроватной тумбочке. Валентина Степановна огладила взглядом прежде всего клинок, так выручивший ее в последнем путешествии; перенесла капельку той хищной радости, с какой вонзала его в грудь монгольского министра, на толпу у дверей, и та устрашилась, попыталась было юркнуть за двери. Может, слава гораздой на выдумки и готовой на любые проделки русской «олигархини» добралась и до этого приморского городка? Первым опомнился мэр – круглощекий и лысый толстячок, подскочивший к кровати с грациозным (насколько позволяло пузо) поклоном. Из него водопадом полились слова, явно заготовленные заранее. Мэр словно отрабатывал сейчас роль, отрепетированную перед зеркалом.
Свита действительно сейчас кивала головами, как куклы. Мэр-кукловод порезвиться им не позволил. Ни один из них не промолвил ни слова: не смог бы втиснуть даже возгласа в бесконечную тираду городского главы. Сама Валентина из нее поняла, благодаря обретенному знанию итальянского языка, что мэр не только горячо извиняется за инцидент, но и обязуется (силами всего города – в этом месте «куклы» закивали особенно интенсивно) устроить для четы Кошкиных настоящий праздник души и тела.
– Карнавал еще раз проведешь? – брякнула Валентина по простоте души.
Мэр тут же заткнулся; видимо посчитал, что казна города никак не выдержит такого испытания. Он тут же заполнил паузу еще более громкими стенаниями, из которых красавицы поняли, что они будут главными, самыми желанными гостьями на очередном карнавале (по графику, и без дополнительных трат); что мэр готов отдать им, Кошкиным, свою ложу, откуда несравненная Валентина Степановна…
Дальше ни Валя, ни ее подруги не слушали. Дремота навалились неподъемной тяжестью на веки, и они смутно услышали лишь, как Николаич прячет толпу венецианских кукол под «крышкой сундука», которую ему заменила резная деревянная дверь. Его спина, кажется, чуть напряглась, и тут же расслабилась – словно счастливый спутник сразу шести женских ипостасей расслышал их последний на сегодняшний день призыв-заклинание:
– А что это за строки зовут нас в новое путешествие?..
– Господи! – Валентина повернула голову, и увидела на столике, рядом с молотком и шпагой, бокал, полный рубинового вина.
Через мгновение она сидела на кровати, не обращая никакого внимания на то пикантное обстоятельство, что свободная ночная рубашка сползла с плеча, и обнажила почти полностью груди Валентины Степановны, которым втихаря завидовала худосочная Дуньязада. В руке утвердился тот самый бокал, содержимое которого медленно, но верно пробуждало к жизни от вселенской суши шестерых красавиц. За этим действом – и за рубашкой, и за тем, с каким наслаждением утоляет жажду супруга – с интересом наблюдал Николаич.
– Кстати, – первой отметила, наконец, Кассандра, – ведь именно он, наш супруг и повелитель, продекламировал волшебные строки, разбудившие нас. Значит…
– Это значит, – подхватил Кошкин, – что ты успела все-таки процитировать пару строк, прежде чем вырубиться от усталости и переживаний. И я уже знаю, чей талант будет направлять тебя, и… (он многозначительно подмигнул, явно намекая на царевен, с которыми сам и познакомил Валентину) всех остальных в новом путешествии. Или ты… вы больше не хотите никуда? И кстати, откуда вы принесли эту безделицу?
Николаич оторвал пальцы от клавиатуры ноутбука, и вытянул из кармана пижамной бархатной пары бордового цвета пайцзу Потрясателя Вселенной.
– Когда-то ее вот так же крутил в своих руках Чингизхан, – вполне будничным тоном сообщила Валентина.
– Да ну! – Кошкин одним прыжком оказался на кровати, рядом с супругой, – рассказывай!
Валентина Степановна, а вместе с ней и пятерка подруг предпочла бы, конечно, чтобы именно Николаич первым начал рассказывать; о строках, которые пока только покалывали в груди, не жгли ее в нетерпении. Но… любимый муж нагнулся, доставая с пола кувшин с волшебной мальвазией, заискрившейся вишневым наливом под люстрой; наполнил два бокала, один из которых тут же оказался в руках Валентины, и ей не оставалось ничего, кроме как отхлебнуть сладкого вина, и начать рассказ.
Виночерпий-Кошкин сбился со счета, наполняя бокалы. А женщины блистали умом, а прежде того красотой, поминая тех, кого так скоропостижно покинули из дворцовой мыльни хана Хубилая. Кошкин лишь глубоко кивнул; он явно завидовал своей драгоценной половине. Недаром Николаич однажды в момент очень тесной близости признался, что отдал бы половину всех сбережений, лишь бы оказаться в неведомом прошлом… но только вместе с Валентиной. Именно это вспомнили красавицы, насладившись последним глотком из четвертого (а может, и пятого бокала). Громко икнув, и не извинившись, они ткнули общим пальчиком, украшенным безумно красивым и еще более безумно дорогим маникюром, в грудь Николаича: «Теперь ты!».
И Виктор Николаевич начал рассказывать удивительную историю жизни обычного мальчика из древнего иранского города Нишапур, который своим трудом, благочестием и талантом, дарованным Всевышним, стал всемирно известным математиком, астрономом, философом и поэтом.
– Теперь ты цитируешь именно его строки, Валюша. И имя этому великому поэту – Омар Хайям!
– Я слышала про него, – кивнула Валентина.
– А о том, что этих рубаи – так называются волшебные строки поэта – насчитывается больше тысячи, ты тоже слышала?
– И я! И я! – звонко перебила его Дуньязада, которая от нетерпения принялась приплясывать внутри Кошкиной, по-прежнему сидевшей на кровати, – и я знаю такого поэта! А это значит, мои драгоценные, что совсем скоро мы попадем…
– Ничего это не значит! – прервала ее рассудительная Пенелопа, – мало ли куда забрасывала судьба этого Хайяма?! Вон, Петрарка – земляк Дездемоны – дальше Франции не путешествовал, а его сонеты забросили нас в Китай. Может, ценитель творчества означенного Омара Хайяма погибает в какой-нибудь полярной экспедиции, и его заледеневшие губы с трудом будут выталкивать в морозный воздух самую любимую рубаи – в тот самый момент, когда мы попадем в его тело…
Четыре красавицы и Виктор Николаевич с искренним удивлением и немалым уважением выслушали эллинку, набравшуюся за короткое время поистине энциклопедических знаний. Лишь Валентина Степановна безуспешно попыталась постучать по дереву (его в кровати попросту не было); потом изобразила плевок через левое плечо, и выпалила:
– Тише ты… накаркаешь. Никакого Северного полюса! И Южного тоже! Только благословенный Древний Восток с его теплом, сладостями, базарами и прин… цессами!
Она явно предполагала пожелать: «принцами», но пожалела слабенькую нервную систему мужа, и так подвергавшуюся нешуточным испытаниям каждое ее путешествие в неведомое.
– Да будет так! – хлопнул по мягкой подушке Виктор Николаевич, и Валентина Степановна, кивнув, протянула ему пустой стакан…
Праздник в Венеции действительно оказался незабываемым. Кошкины, и их подруги веселились самозабвенно; словно чувствовали – придет миг, и они покинут этот удивительный город, чтобы не вернуться сюда больше никогда.
И они пировали, веселились. Несколько разочарованной осталась лишь Дездемона, которая единственная вспомнила о гробах предков. Фамильный особняк ее древнего семейства общими усилиями нашли быстро. Но теперь за красивым старинным фасадом скрывалось множество квартир, в которых жили люди, не имевшие никакого отношения к роду сенатора Брабанцио. Естественно, что все потайные дверцы, и клады (если они тут были) давно нашли новых хозяев. Так что прекрасная венецианка ничуть не возражала, когда общим голосованием было решено перебраться в более южные широты, к теплому морю. Таким, по предложению Дездемоны, стал один из арабских эмиратов.
– Какой? – спросил все-таки Виктор Николаевич.
– В какой ткнешь пальцем, – задорно выкрикнула Дуняша.
Николаич ткнул – в клавиатуру ноутбука, и на экране высветилось таинственное восточное слово «Шарджа».
– Тихий и благословенный уголок арабского Востока, – пробормотал он, – недалеко от Дубая, с его знаменитыми башнями из стекла и бетона.
– Никаких башен, – тут же хором заявили женщины в душе Валентины; естественно, ее устами, – только море, тишина вокруг, и мы!
– Ага! – пробормотал все-таки Виктор Николаевич, – тишина и Валентина – это…
Его пальцы тем временем шустро бегали по клавиатуре, подтверждая оплату отеля, трансфера, авиаперелета…
– Не забудь онклюзив, – заглянула через плечо мужа Валентина Степановна, – и вот это вино закажи – чтобы привезли заранее.
Остатки рубиновой жидкости из бокала исчезли во рту. Шесть искушенных женских организмов довольно причмокнули и отправились собирать чемоданы…
Море действительно было чудесным – до четырех часов вечера. Вечера, потому что следом стремительно наступала тьма. Ее наши путешественницы никак не могли назвать волшебной. После заката солнца от просторов Персидского залива, от далеких иракских берегов, куда так стремилось сердце арабской принцессы, тянуло тяжкой влажной духотой – так что все постояльцы элитного отеля скрывались в номерах и ресторанчиках, в благословенной прохладе, навеянной вполне современными кондиционерами. Единственным местом, где можно было продолжить любоваться красотами арабской ночи; громадными звездами и острым серпом луны, была беседка, вынесенная далеко в море. К ней вела узкая насыпь, о бетонные бока которой терпеливо бились волны Персидского залива.
Валентина в первый же день направилась туда, сопровождаемая семенившими следом Николаичем и хозяином отеля. Последний уже прочувствовал на своей спине дружеское похлопывание ладошек русской гостьи, пребывавшей в благодушном настроении. О том, как она себя вела раздраженной, или (не приведи, аллах!) разгневанной, Абдулла (так назвала его в первую встречу Валентина, и араб только смирено склонил голову) даже представлять не стал. Теперь же он лепетал, после того, как Валентина Степановна, а вместе с ней пять невидимых ему красавиц продиктовали, что должно украшать столик посреди беседки каждый вечер:
– Но, госпожа, – попытался возразить он, – в этом месте может насладиться дивной ночью любой гость нашего отеля. Не будет ли грехом…
Ему ответила Дуньязада – на безукоризненном арабском языке, каким читал свои проповеди сам пророк Мухаммед:
«Абдулла» поклонился чуть ли не до изразцовых плиток, которыми был выложен пол беседки, и благоговейно прошептал:
– Все, что прикажете, госпожа!..
Ни Валентина, ни Виктор Николаевич, ни их подруги не считали этих вечеров (и кувшинов сладкого вина). Они словно плыли по волнам залива, с понятным нетерпением ожидая того момента, когда восточная сказка полностью вступит в свои права – так что ее не в силах будет развеять даже далекие гудки нефтеналивных танкеров. В первый же вечер все единодушно решили считать эти пронзительные звуки криками озабоченных ослов. Вот и теперь один такой «осел» дал о себе знать далекой сиреной. Валентина подняла голову к небу, к высокой горе, которая защищала отель, и его волшебный пляж от знойного дыхания пустыни и злых песков. Дуньязада в ее душе (она в последнее время все чаще солировала в этом хоре) прошептала:
– Вот сейчас… вот сейчас наступит дивный миг, подобный тому, когда сам Аллах подсказал пророку, какое знамя веры нести ему людям…
Ни язычницы Кассандра с Пенелопой, ни католичка Дездемона и истово православная Ярославна, ни тяготевшие к той же вере, но пока не вкусившие до конца ее благости Кошкины не возражали ей. Они и сами уже не в первый раз ощущали, как в тот момент, когда над высокой скалой сходились полумесяц и одинокая звезда, самая яркая на небосводе – в мире становится капелькой чуда больше. И они все ждали эту каплю; надеялись впитать ее душами и телом.
– Вот сейчас, – как в дурмане бормотала арабская принцесса, чьи кости истлели много веков назад, – они сойдутся, и вы увидите настоящую сказку, какую могла рассказать разве что моя сестра, искусная сказительница Шахразада – о великой любви; о дружбе и предательстве, о красавицах и чудовищах…
Ладонь Валентины сейчас действительно грелась в руке Николаича. Она закрыла глаза, и не через пять минут, а почти сразу же почувствовала, как приятное тепло истекает из руки; что вместо мягкой ладони мужа она сейчас стискивает жесткий прямоугольник пайцзы великого завоевателя. А главное – она действительно слышала речитатив восточной сказки; не на арабском, как предрекала Дуньязада, а на каком-то ином языке; тоже мелодичном, и очень грустном. Валя, и остальные женщины, вздохнувшие вместе с ней, понимали эти слова; знали, как называется тонко бренчавший струнный инструмент, но никак не желали открывать глаза мужского организма, в который попали на этот раз. Потому что чувствовали в этом теле давнюю, не угасающую боль оттого, что он, этот организм, был не вполне мужским.
– Дожили! – выдохнула, наконец, Ярославна, – нас же в какого-то евнуха всунули!
– Что значит какого-то?! – возмутился номинальный хозяин тела, заполнившегося непонятным для путешественниц величием и гордостью, – я главный евнух в гареме великого султана Сулеймана!
– Великолепный век! – вспомнила Валентина турецкий сериал, который знала чуть ли не наизусть, – а тебя зовут…
– Меня зовут Хусейн, – поклонился внутрь себя ничуть не удивившийся скопец, – а кто вы, прекрасные пери?
– Пери и есть, – проворчала Ярославна, представляясь первой, – надеюсь, ты понимаешь, что говорить о нас не стоит. Иначе прослывешь здесь дувана – сумасшедшим?
– Здесь все сумасшедшие, – вздохнул Хусейн, – или дураки – вот уже много лет. Ослы, иначе говоря.
– Э-э-э, – протянула Валентина Степановна, не успевшая представиться, – однако, и ты знаком с творчеством великого Хайяма?
– Знаком, – не стал отказываться старший по гарему, – поэзия и другие искусства в чести при дворе великого султана.
– А ты говоришь – ослы, – попеняла ему Кассандра.
– Я о другом, – чуть поморщился Хусейн, – я о том, что не в чести показывать свой ум и сообразительность; тем более хоть намеком выразить свое отношение к тому ужасному непотребству, что творится во дворце, и во всей Блистательной Порте в последние годы.
– И что в ней творится? – Дуньязада чуть капризным голосом словно желала показать, что не отказалась пока от желания окунуться в милый сердцу мир восточной сказки, – я вижу и слышу пока приятную музыку, смех, и звон бокалов. Здесь явно празднуют какое-то знаменательное событие…
– Еще какое знаменательное, – горько усмехнулся внутрь себя евнух, – сегодня пришла весть, что на западе Порты, в ее болгарской провинции, наконец-то отыскали последнего, сорокового потомка султана.
– Но это же хорошо, – начала было Дуняша, – постой! Как последнего?! А куда девались остальные тридцать девять?
– Задушены шелковыми шнурками, – хмуро пояснил Хусейн, – ибо (тут он поднял назидательно палец к роскошному потолку) проливать кровь халифов и султанов запретил сам пророк. Теперь только дети и внуки сиятельной Хюррем смогут наследовать трон.
Он заметно поморщился, и продолжил – прежде вопросов, которые готовы были задать нежданные гостьи:
– Наследником сейчас числится сын сиятельной Роксоланы-Хюррем, да благословит Аллах ее годы. Его зовут Селим, как предыдущего султана, грозного Селима. Но тот был великим воином, хотя и… был равнодушен к красавицам… даже таким, как вы, досточтимые. И он, и его двор предпочитал мальчиков, и именно благодаря ему я стал тем, чем стал.
Если в голосе евнуха и была горечь, то проистекала она, как догадались женщины, скорее от того, что так восхваляемые годы ушедшего к аллаху правителя давно канули в лету.
– А как нынешний султан? – живо поинтересовалась Дездемона, прогоняя грусть из общей (на семерых) груди.
– Султан Сулейман вот уже больше трех десятков лет любит лишь свою Баш Кадын, Хюррем, которую официально объявил султаншей. И теперь непонятно – кто больше правит Портой – султан, или его жена. Хотя надо признать, что получается у нее неплохо. Казна государства полна; мечетей и медресе строится столько, сколько не строилось все последние века. Но…
Женщины не дождались окончания этой горячей отповеди существующему режиму, потому что опечаленный Хусейн ушел глубоко в себя. А Валентина Степановна принялась вполголоса вспоминать перипетии турецкого сериала, и то немногое, что когда-то рассказал Виктор Николаевич о блистательной судьбе удивительной женщины.
– Ее звали Настей. Анастасией Лисовской. Она была дочерью священника из городка Рогатина. Тогда эта часть русской окраины была под властью другой империи – Речи Посполитой, иначе Польши. В возрасте пятнадцати лет девочка попала в плен к крымчакам, разорившим половину ее родного края. Потом долгая дорога в Кофу, на самый крупный невольничий рынок; морской переход в Стамбул, где хитроумный торговец подарил юную красавицу султану. А тот влюбился в нее без памяти, и вот уже почти сорок лет – если этот почтенный управитель гарема не врет – они являют собой самую гармоничную пару властителей, каких когда-либо знала история.
– Ну – с этим можно было бы поспорить, – возмутились дуэтом Пенелопа с Ярославной.
Но гораздо более возмущенным был очнувшийся, наконец, от своих грез Хусейн.
– Я никогда не вру! – заявил он, выставив вперед ножку, – могу промолчать, высказать свою мысль иносказательно, но врать…
– Ну и дурак, – выразила общую мысль Валентина Степановна, – а что – там действительно неземная любовь?
– Султан Сулейман сам пишет стихи, – начал издалека скопец, – и большую часть их посвящает своей Роксолане. Некоторые из них я уподобил бы гениальным строкам Хайяма. Например, таким:
– Но, – Хусейн чуть понизил тон и пафос повествования, – я готов скорее верить людям, которые в большинстве своем утверждают, что наша Хюррем – колдунья. Что она околдовала султана с первой же минуты, и с тех пор…
– Тут и к гадалке ходить не надо, – расхохоталась Валентина, прерывая его, – конечно, люди правы. Все женщины – ведьмы! Правда, девочки?!
Смех еще раздавался в тесной груди евнуха, когда его тело само, без всякой команды, резко согнулось в поклоне – так, что Валя явственно расслышала, как хрустнули поочередно позвонки пожилого скопца – от поясничных до шейных. А все после единственной фразы, произнесенной властным, и одновременно вкрадчиво-опасным голосом женщины, остановившейся рядом с зазевавшимся придворным:
– Хусейн! Я не знала, что ты говоришь на нашем, на русском!
Фраза эта тоже была произнесена на вполне понятном малороссийском наречии, на которое гостьи из будущего (и прошлого) не могли не отреагировать. Позвонки старого слуги опять заскрипели; теперь разгибая спину. Хусейн внутри себя вопил: «Не смейте делать этого! Делать без разрешения! Я жить хочу!».
– Разве это жизнь? – с презрением бросила ему Ярославна, преодолевая с помощью подруг слабое сопротивление мужского организма, – смотри и учись!
Теперь это именно она, гордая русская княжна, глядела прямо в глаза соотечественницы (что бы там не утверждали хронографы великой украинской государственности); а потом открыла рот, и твердо заявила:
– Знаю! И не только русский!
В гареме установилась пронзительная тишина. Даже молоденькая женщина, которую волокли вслед за правительницей Порты пара сослуживцев Хусейна, перестала подвывать (этот звук, кстати, и престарелый евнух, и его гостьи тоже пропустили). Свершалось небывалое: слуга, который был суть пылью у ног Хюррем, сейчас стоял и смотрел ей в глаза, как равный. И даже – показалось Роксолане – чуть снисходительно.
Это было вполне объяснимо – ведь через уставшие от долгой жизни («Слишком долгой!», – отстраненно подумала султанша) глаза Хусейна в гневные и прекрасные очи Роксоланы сейчас гордо и бесстрашно смотрели шесть красавиц царственных родов. Как и следовало ожидать, этот поединок взглядов Хюррем проиграла. Она, очевидно, разглядела что-то в душе старика (колдунья!), первой отвела взгляд, и буркнула: «Следуй за мной!». И недобро усмехнулась.
Несчастный Хусейн, которого только теперь начало ощутимо потрясывать, влился своей скромной особой в процессию, которую возглавляла Роксолана. Сразу шесть пар рук принялись трясти его изнутри, и требовать объяснений.
– Кто эта девушка, – возопила первой Дездемона, заставив голову Хусейна повернуться назад, к пленнице, которую теперь волокли в буквальном смысле этого слова – поскольку та потеряла сознание (или искусно притворялась), – и куда ее ведут?
– На казнь! – не стал скрывать ужасной правды евнух, – это Халиде, одна из жен Селима, наследника престола и сына благословенной Хюррем.
– Невестка! – ахнула Валентина Степановна, – кровинушка!
– Ее кровь тоже нельзя проливать, – тут же пояснил Хусейн, – ее ждет смерть гораздо ужасней.
– Но в чем же провинилась эта милая девушка?! – Дуньязада, казалось, уже не рада была такому восточному «раю».
– Хотя, – мимоходом заметила Дездемона, – в своем личном «раю» ты, душечка, скорее всего, видела и не такое. А может, и сама посылала соперниц на казнь!
Дуньязада пристыжено замолчала, заставив Валентину, а может, и остальных подруг, подумать о том, как, в сущности, мало они знают друг о друге.
– Ну, ничего, – пообещала она себе, и всем другим заодно, – будет время, соберемся за бокальчиком вина, и устроим посиделки; вечер воспоминаний!
Евнух, между тем, монотонно разъяснял прегрешения Халиде:
– Несчастная посмела помечтать о тех благословенных временах, когда ни Сулеймана, ни Хюррем не станет; когда их прах упокоится в мавзолеях, что сейчас строятся в центре столицы, а души займут законное место у трона Аллаха. «Вот тогда, – сказала она своим самым доверенным подружкам, – я и покажу, как надо править страной – в соответствие с заветами предков…».
– Разве можно говорить о каком-то доверии в этом змеином логове? – воскликнула Кассандра.
– Очень вовремя досточтимая госпожа вспомнила о змеях. – вставил реплику Хусейн, – мы уже пришли.
Процессия действительно вырвалась из душных стен дворца на волю; на высокую стену, откуда открывался великолепный вид на ночной средневековый Стамбул, и на широкий пролив, который разделял две части столицы.
– Великий Босфор, – с заметной гордостью в голосе воскликнул скопец, – а это…
Женщины оглянулись; обитательницы гарема, что семенили молчаливой толпой за Хюррем и Хусейном, мгновенно укрыли лица непрозрачными покрывалами. Теперь на стене, рядом с разодетыми в тканые золотом халаты мужчинами, не прятали лица только Роксолана (такую вольность в Порте могла позволить себе лишь она!), да несчастная пленница. Но путешественницы с ужасом уставились совсем в другое место. Один из мужиков, одетый не в пример скромно, держал в руке извивающуюся змею, чей хвост яростно бил по камню стены. Рядом не менее ужасающе шипел, и чуть ли не плевался ядом другой зверь, в котором Валентина, приглядевшись, узнала обыкновенную кошку.
– Нет! – воскликнула она тотчас, – не обыкновенную! Это самый страшный кошак, какого я когда-то видела! Это что же нужно было сделать с несчастным животным, чтобы оно готово было разодрать в клочья весь свет, и прежде всего людей, стоящих сейчас рядом.
Рядом, кстати, стояли еще пара прислужников, уже раскрывших широкий кожаный мешок. Мгновение – и несчастная Халиде улеглась в ней безжизненной тушкой.
– Нет! – грозно и хладнокровно скомандовала Хюррем, – приведите ее в сознание!
К мешку сунулся какой-то старичок с пузырьком в руках. До Хусейна, а значит, и до Валентины с подругами, донесло запахом чего-то тошнотворного, удивительно похожего на нашатырь. Жертва варварского обычая слабо вскрикнула, и выпрямилась в своей последней кожаной «колыбели». Жесткая мужская рука заставила ее снова скрыться в мешке; теперь ее крик стал отчаянным, но еще вполне человеческим. Церемония эта, как поняли все внутри евнуха без всякой подсказки, была отработана до мелочей. И кошка, и змея, плюющаяся ядом, в мгновенье ока оказались внутри, а мешок был надежно увязан кожаным же ремешком. Вот теперь изнутри глухо доносились совсем нечеловеческие крики. Раздираемая острыми когтями и смертельным ядом жертва извивалась в мешке так, что двое огромных мужчин едва удержали его.
Валентина выдохнула почти с облегчением, когда этот ужасный груз опустился на край какого-то каменного желоба. Ее мозг скомандовал телу Хусейна, и тот свершил еще один неслыханный поступок – шагнул вперед, и остановился на краю стены рядом с султаншей, смотревшей с безумной улыбкой вниз, на желоб, который нырял прямо в Босфор. Мешок, наконец, скрылся в темной воде, но крики несчастной Халиде еще долго отзывались эхом в ушах скопца. Сквозь эту «музыку смерти» женщины внутри него отметили, как рядом остановился еще один смелый безумец. Как оказалось, этот мужчина с обрюзглым толстогубым лицом имел на это право.
– Селим, – шепнул сразу на шесть ушек Хусейн, – наследник престола, и… муж Халиде.
– Чему же он радуется, – с удивлением воззрились на сына Роксоланы женщины, – небось, она ему и детей успела нарожать?
– Двоих, – подтвердил евнух, – мальчика и девочку. А насчет Селима… Он всегда смеется. Потому что всегда пьян. Его так и зовут в народе – Селим-Пьяница.
– Не завидую я Порте, – почти неслышно прошептала Кассандра…
– Рассказывай!
Роксолана полулежала на мягких подушках; от Хусейна ее отделял низенький столик, заставленный яствами. Присутствовал и кувшин с вином, и единственный бокал, на который женщины внутри евнуха покосились с неодобрением.
– Значит, – выразила общее мнение Пенелопа, – угощать нас тут не собираются.
Дездемона пошла в своем негодовании еще дальше. Не обращая никакого внимания на слабое возражение хозяина тела, она умастила это самое тело напротив владычицы Порты, и даже деланно потянулась, показывая, что так – сидя – она готова начать разговор. Естественно, на условиях равноправия.
Женщины уставились глазами Хусейна на лицо пожилой султанши, возвысившейся над величайшей империей мира благодаря гибкому уму, и стальной воле. Сейчас лишь ее дрожащие ноздри показывали, насколько раздражена; даже взбешена Хюррем своеволием ничтожного прислужника.
– Ну, и чего в тебе больше, – продолжила безмолвный пока поединок Кассандра, – благородства, или подлости? Или того самого колдовства, которым ты охмурила султана, а потом и всех его подданных?
Наверное, капелька колдовства в душе Анастасии все же присутствовала; она заставила ее первой разомкнуть уста, и вполне спокойно заявить:
– Вижу, что ты там, внутри, не одна. Кто вы?
Путешественницы во времени и пространстве ломаться не стали. Когда к ним обратились прямо, и достаточно вежливо, они так же чинно представились – по очереди. Лишь сам Хусейн молчал, забившись в самые глубины собственной души. Но его слова сейчас никого не интересовали.
– Кассандра, – мечтательно протянула Хюррем, превращаясь из молодящейся правительницы в почти юную девчонку, округлившую глаза перед очередным чудом света.
Таких чудес девочка, а потом женщина из Рогатина повидала немало. Теперь она жаждала прикоснуться еще к одному, древнеэллинскому:
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
