Текст книги "Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть первая"

Антисса доела всученный ей Капрасом персик и взяла еще один. Утративший всякий интерес к беседе казар откровенно считал мух, шурин и тесть наперебой вспоминали Паону, Карло кое-как поддерживал разговор, пытаясь сообразить, что делать; без толку – в голову лезла лишь мысль о заложнике, увы, бесполезная – милая семейка пожертвует любым, хоть бы и самим Хаммаилом, ведь Антисса уже родила двоих сыновей. Стук двери заставил маршала вздрогнуть, однако это были не убийцы, а носитель полутарелки. Кагетского Карло не знал, так что казар мог приказать все, что угодно, но пока взлаивал и гоготал вошедший казарон. Каракисы вряд ли разбирали больше маршала, и тут в мешанине чужой речи проскочили «Панага» и… «Левентис». Это могло стать шансом, все равно другого не имелось. Капрас уверенно поднялся.

– К сожалению, – спокойно, очень спокойно сказал он, – я вынужден вас покинуть и вернуться к своим обязанностям. Теньент Левентис потревожил бы меня в резиденции вашего величества лишь при крайней необходимости.

Судя по казарской физиономии, он угадал. Агас был здесь и, видимо, с той самой «приличной охраной», на которой так настаивал Ламброс.

Глава 3
Нижняя Кагета
Талиг. Хексберг

400 год К. С. 14–23-й дни Летних Молний

Хаммаилов «Приют» давно скрылся из виду, а сердце Капраса все еще трепыхалось. Уже не от страха – от стыда за таковой. Карло давно перестал считать, сколько раз разминулся со смертью; он ценил жизнь, но к более чем вероятной встрече с пулей или ядром относился спокойно, только здесь было нечто иное, удивительно мерзкое!

Чувствуя под собой конскую спину, глядя на полудикие, усыпанные мелкими малиновыми розами кусты, вдыхая уже привычный аромат кагетских дорог – запах нагретой пыли, падали и цветов, маршал потихоньку приходил в себя. Пережитое, пусть и неохотно, съеживалось, становясь чем-то вроде ненароком проглоченного морского гада – студенистого, холодного и все еще живого. Капрас вообразил угодившую в его брюхо каракатицу и поморщился: он не понимал, как Каракисы решились на убийство командующего имперским корпусом, а они решились. Всем семейством.

Доказательств покушения, как и сомнений в своей правоте, у маршала не имелось, их заменяло жгучее желание немедленно убраться хоть к морискам, хоть к Леворукому.

– Что корпус? – через силу спросил Карло едущего рядом гвардейца. Тот с некоторым удивлением поднял брови.

– Мой маршал, как вы помните, батальоны из отдаленных замков начали движение к Гурпо. Полковник Ламброс уверен, что артиллерия будет полностью готова к маршу в должный срок. Полковник Николетис закончил с перековкой, офицеры разбираются с мелкими повседневными делами – попытки обмануть на поставках, пьянство и драка, местные женщины…

– Проклятье! – перебил Карло, поняв, что расписывается в собственной глупости: Агас покинул Гурпо всего парой часов позже спасенного и ничего нового знать не мог. – В башке какая-то мешанина… Хотите – верьте, хотите – нет, меня намеревались самое малое отравить.

На сей раз спутник удивляться не стал.

– Каракисы, – объяснил он. – Где они, жди любой пакости. Могу рассказать, чем эти господа знамениты в Паоне.

Это могло быть полезным, но Карло «засмотрелся» на причудливую, обвитую виноградом часовню, на крыше которой устроились трое грустных стервятников. Разговор оборвался. Левентис, вернее, его родичи по материнской линии, в имперской заварухе блюли собственный интерес, о котором Капрас слышать не желал. Узнать о войне двух змей – с немалой вероятностью оказаться либо с одной, либо с другой, а вернее всего в гробу. Карло не для того оставил гвардию и не для того двадцать лет не давал себя прикончить, чтобы лезть в политическую трясину, с него хватит кагетских свар, которые со счета не сбросить. Хаммаилу с Каракисами нужен корпус и не нужен его командующий, так что жди дальнейших сюрпризов. Сегодня его вытащил Агас, сославшись на какого-то казарона со срочным делом и, конечно же, соврав, но дальше лучше думать самому.

– Агас, – окликнул Капрас, когда Создателев приют и обсевшие его пташки остались позади, – что это за казарон, чем он знаменит и зачем я ему нужен?

– Мой маршал, боюсь, я не смогу выговорить имя, но полковник Ламброс гостя узнал. Этот дворянин живет на севере.

– Дворянин? – переспросил Карло, в очередной раз позабыв, что казароны дворяне и есть. – И что же ему нужно?

– Он желает говорить лишь с командующим. Я счел правильным доставить его к вам.

Какая услужливость! Казарон с севера желает говорить с маршалом, и его немедленно доставляют в казарский «Приют». В сопровождении пары готовых ко всему эскадронов… Окажись на месте гостя Пургат, он бы от подобного уважения воссиял. Сам ли Левентис додумался явиться за угодившим в ловушку начальством, действовал ли в сговоре с Ламбросом, но помощь подоспела вовремя.

– Теньент, – не удержался Карло, – а что было бы, не попадись вам с Ламбросом этот казарон?

– Не представляю, – пройдоха улыбнулся отцовской улыбкой, – но ведь он приехал, и он так настаивал…

– Хорошо, – окончательно развеселился командующий, – давайте его сюда.

Казарон был одет для долгой дороги, благообразен и уже немолод. Недлинные усы, темные сапоги, дорогое оружие. Так обычно выглядят состоятельные кагеты, подолгу живущие в империи. Капрас подсмотренным у Курподая жестом указал на место возле себя, и невольный сообщник ловко развернул своего гнедого, подстраиваясь к бывалому маршальскому полумориску.

– Я слушаю, – объявил Капрас, пообещав себе помочь этому человеку, если тот, конечно, не попросит ничего запредельного.

– Господин маршал, мое имя Маргуп-ло-Прампуша из рода Прагутхуди, но вам оно ничего не скажет. – Произношение казарона было довольно чистым, да и говорил он не по-кагетски тихо, спокойно и почти без акцента. – Мне бы следовало прибыть под серым флагом, однако казарон Хаммаил и его люди не из тех, кто уважает закон и обычаи. Вынужден просить у вас прощения за нарушение правил, оно проистекает из вынужденной осторожности, я же всецело полагаюсь на ваш здравый смысл и вашу добропорядочность. Разрешите вам сообщить, что я представляю его величество Баату Второго.

Объявись посланец Лисенка днем раньше, глаза маршала полезли б на лоб, но приключение в казарском Приюте выжало Карло досуха. Голова работала, а вот чувства кончились, даже удивление.

– Если вы – парламентер, вашей безопасности ничего не грозит. – Левентис не расслышит, остальные тем паче. – Чего хочет казарон Баата?

– Его величество велел вручить вам письмо и, если потребуется, дать необходимые разъяснения. – Кагет извлек из-за пазухи плоский футляр с бегущей лисой на крышке. – Открывается нажатием на правый глаз и кончик хвоста.

– Нажмите, – распорядился маршал, чувствуя на языке вкус Хаммаиловых сластей.

Посланец Лисенка или умело скрыл удивление, или воспринял осторожность гайифца как должное. Щелкнуло, и футляр честно явил свое нутро. На золотистом атласе белело послание, его Карло взял сам.

– «Маршал Капрас, не буду утомлять Вас присущей и нам, и вам витиеватостью, тем более что я не успел постичь всей ее глубины. Узнав о том, что происходит в Гайифской империи, я рискнул пойти на определенную откровенность, хоть не обладаю и десятой долей отваги моего покойного кузена Луллака. Я исхожу из того, что Вам беды Гайифы ближе интриг и желаний казарона Хаммаила. Если я в этом не ошибаюсь – а мне не отпущено и десятой доли проницательности и осторожности моего покойного отца, – я могу быть полезен Вам, а Вы – мне. Каждый из нас окажет услугу своему отечеству, Создатель же за то простит нам преступление данных не нами обетов, в плену которых мы находимся.

Я предлагаю встречу. Тот, в чьих руках это письмо, уполномочен обсудить с Вами, буде Вы согласитесь, место, время и меры безопасности, которые Вы, не имея никакого основания доверять мне, решите принять. Я же в свою очередь обязуюсь, выказывая честность своих намерений, пойти на больший риск, чем Вы.

Баата, волею Создателя второй этого имени владыка Кагеты».

Капрас зачем-то обернулся. Агас Левентис вовсю болтал с адъютантом, он вряд ли предполагал, что был правдив, как сам Эсперадор, – дело казарона, без дураков, оказалось важнейшим. Карло поправил шляпу, слегка пожевал губами и решился.

– Я готов выслушать то, что мне передано на словах.

Когда в раздираемом шквалами заливе гибла «Ноордкроне», Руппи Альмейду ненавидел. Позже ненависть к умному и расчетливому врагу отступила перед ненавистью к эйнрехтским подлецам, но удовольствия от встреч с альмиранте Фельсенбург все равно не испытывал. Да они и виделись лишь трижды… Два раза в прошлом году и теперь, по прибытии в Хексберг, когда Альмейда счел необходимым повидать бывшего адмирала цур зее и его еще более бывшего адъютанта. Огромный кэналлиец объявил, что не имеет обыкновения считать военнопленными тех, кто не захвачен в бою, после чего заговорил о Дриксен.

О состоянии дриксенского флота и портов четырехпалый знал как бы не лучше Руппи, что в очередной раз вызвало желание придушить регента и его дуру. Скрывать свои чувства наследник Фельсенбургов не стал, за что и получил от Олафа некое подобие выговора. Это был последний случай, когда Ледяной хоть чем-то напомнил себя прежнего, потом он раздобыл Эсператию, и началось…

Пока Руппи рисовал скелеты и шипел на кошку, исхитрившуюся удрать от Юхана и разыскать в чужом городе своих любимцев, Кальдмеер думал, и на пользу ему это, мягко говоря, не шло. Еще весной, узнав, что фрошер собрался говорить с наследником Фельсенбургов напрямую, минуя Олафа, означенный наследник не преминул бы взбрыкнуть, сейчас он почти обрадовался. Хватало и того, что Бешеный вместо лучшего адмирала кесарии пустил в дом какого-то монаха, причем далеко не «льва». Показать нынешнего Олафа еще и Альмейде было бы нестерпимо, но великан прислал за Рупертом. Руперт взял шляпу и пошел, не доложившись и не попрощавшись.

Моросивший почти неделю дождик иссяк, в небо вернулась летняя синева, и это, вопреки всему, радовало. Фельсенбург шагал вражеским городом в сопровождении чужого адъютанта и насвистывал. Со стороны это выглядело бравадой, но таковой отнюдь не являлось, просто менялся ветер, на крышах разворачивались флюгера, а где-то, за такими же, как в Метхенберг, домами плескалось и звало море. Руппи не сомневался, что они еще встретятся, и свято верил в затею Вальдеса – добраться до Бирюзовых земель, обойти их и плыть на восток, пока на горизонте не проступит неведомое или ополовиненные водяные бочки не потребуют возвращения. Для похода требовалось всего ничего – закончить войну и уцелеть, ну так они уцелеют! Сегодня это казалось само собой разумеющимся.

Веселье не покинуло лейтенанта даже при виде гороподобного Альмейды, а разгулявшееся воображение нарисовало, как некто подобных размеров поднимает за шкирку долговязого Фридриха и трясет, будто поганого кота. У самого Руппи для подобного силы не хватало, а хотелось…

– Вижу, вы не унываете. – Четырехпалый кивком указал на стул. – Садитесь. Пришли новости из Эйнрехта. В прошлый раз вы, говоря о столичных интригах, назвали герцога Марге хитрой сволочью и пронырой. Ваш адмирал был этим недоволен.

– Не этим.

Олафу не нравится, когда дриксенские мерзости становятся известны чужим. Руппи был бы с ним согласен, но Бешеный и без того знал Бермессера как облупленного, а дерущийся на востоке Арно, не таясь, рассуждал о талигойской дряни. Везде есть люди и мрази, скрывать это глупо, а выставлять мразь чем-то приличным лишь потому, что она «своя», глупо вдвойне.

– Неважно. – Адмирал притянул покалеченной рукой какую-то бумагу, но читать не стал. – Можете на меня кидаться, только Кальдмеер больше не похож на адмирала. Хотя, даже останься он прежним, сегодня мне нужен не моряк, а столичная птица, пусть и в чаячьих перьях.

– Я – моряк, – отрезал Руппи, – а Марге-унд-Бингауэр – проныра, сволочь и трус.

– Вы в самом деле моряк, – обрадовал Альмейда, – потому что в интригах вас обошли и дали увидеть лишь то, что хотели. Марге оказался отнюдь не трусом.

Руппи пожал плечами.

– Значит, это не тот Марге, только и всего. Его наследник иногда готов напасть на одного всего лишь вдвоем.

– Тогда чем вы объясните, что старший Марге оседлал вспыхнувший в Эйнрехте бунт и объявил себя вождем всех варитов?

– Представление. – От недогадливости главного талигойского адмирала Руппи опять развеселился. – Через пару дней великий Фридрих мятежников победит, они сдадутся, а добрая Гудрун всех простит и умолит Неистового пощадить заблудших. Регенту… тьфу ты, он больше не регент: после смерти кесаря и до съезда великих баронов страной правят Бруно, глава дома Штарквинд и мой отец… принцу Фридриху, чтобы надеть корону, нужны победы, а их нет, вот и пришлось устроить мятеж.

– В таком случае Фридриху следовало остаться в живых.

Руппи не понял, вот не понял – и всё. В окне что-то призывно блеснуло, раздался веселый звон, перед глазами вспыхнули знакомые ночные искры, но разум уже схватил разогнавшуюся радость под уздцы.

– Фридриха убили?!

– И принцессу Гудрун тоже. Я всю жизнь считал, что в Дриксене предпочитают вешать, однако этих двоих сперва посадили на колья, а потом заживо взорвали.

– Как… как…

Альмейда рассказал. Знал он не слишком много, но этого хватило – перед глазами встала библиотека в Фельсенбурге и белый, похожий на подушку живот. Кто-то придумал набить его порохом, кто-то это сделал. «Как пожелает мой кесарь…», «Умереть в один час…» Вот и сбылось, вот и умерла!

– Как они держались?

– Меня там не было.

– Фридрих орал, – твердо сказал Руппи, – а она молчала. Пока могла. Господин адмирал, Марге не мог не струсить, иначе это был бы не он!

– Видимо, у него не оставалось выхода.

– У Марге?! Чтоб не угодить на кол, он мог обещать весь мир и четырех кошек в придачу, но кто бы его слушал?!

– Я тоже так думаю. – Альмейда потер подбородок. – Обуздать пошедшую вразнос толпу, из которой добрая половина – солдаты и гвардейцы, шаркун и кляузник не сумеет. Значит, либо Марге вас дурачил годами, либо в Эйнрехте завелся оборотень.

– Туда ведьмы не идут… – Руппи брякнул то, что следовало держать при себе, но кэналлиец и не подумал расспрашивать. Конечно, он же командует Вальдесом, должен понимать… – Господин адмирал, я вам еще нужен? Мне… хотелось бы спуститься к морю.

– Море и не такое смоет, – кивнул гигант. – Здесь вы мне не нужны, но можете быть полезны в Придде. Смерть кесаря не меняла ничего, «свадьба» Фридриха меняет многое, по крайней мере для Бруно. Регенту Талига будет о чем вас расспросить, а дальше как карта ляжет. Возможно, вас попросят переговорить с фельдмаршалом лично. Мы заинтересованы в перемирии, но теперь оно понадобится и вам. Если Дриксен не пойдет за Марге, вестимо.

Что сделает бабушка, узнав про несчастную лосиху? Бабушка, Бруно, Штарквинды, Бах-унд-Отумы? Какое же счастье, что мастер Мартин успел уехать… «Успел»?! А ведь это ты велел старику уезжать и напрочь об этом забыл. Не вспомнил даже в разговоре с отцом Луцианом, хотя адрианианец спрашивал едва ли не напрямую. Было, было в Эйнрехте нечто, из-за чего ведьма повернула, Марге расхрабрился, а гвардейцы с горожанами сорвались со всех якорей.

Руперт фок Фельсенбург посмотрел в черные сощуренные глаза.

– Я готов выехать утром. Дриксен перемирие требуется не меньше, чем Талигу. Если нужно, я напишу своей бабушке, герцогине фок Штарквинд, и принцу Бруно. Не представляю, что сейчас происходит в Эйнрехте, но адмирал Вальдес может что-то понять. Он…

– Он знает лишь одно, – махнул ручищей альмиранте. – Ведьмы плачут все чаще и тянут в море. Кого из ваших людей желаете взять с собой?

Никого не желает, но при встрече с Бруно наследнику Фельсенбургов понадобится камердинер, телохранитель, врач, секретарь, духовник, да хоть кто-то, лишь бы дрикс. Лучше всех подходит Лёффер, но ему в седло пока рано. Канмахер может пригодиться Олафу, абордажники слишком простодушны, остается папаша Симон… А что? Рану палач перевяжет, колесо починит, болтать лишнего не станет.

– Со мной поедет человек, который ухаживал за лейтенантом Лёффером. – Смерть на плахе, даже на виселице – и та чище расправы на площади! – Господин адмирал, что бы вы подумали, если б такое случилось не в Эйнрехте, а у вас?

Альмейда поднялся, почти загородив окно.

– Я родился в Алвасете. У нас такого не будет никогда.

Лисенок рисковал куда сильнее, но волновался отчего-то Капрас. Проклятая политика стремительно подминала маршала под себя, просто воевать не получалось, а ведь в приличные времена армии водили одни, а цель им указывали другие. Они и сейчас пытались, только уж больно много желающих пришлось на одного командующего отнюдь не лучшим корпусом – как ни вертись, всего не исполнить.

Карло про себя помянул «указчиков» злым тихим словом и привстал в стременах, оглядывая дорогу, хотя выказывать нетерпение вообще-то не следовало. Будущую встречу обставили как инспекцию возвращающихся в Гурпо войск, и вести себя надо было соответственно – маршал и вел. Принимал рапорты, проезжал вдоль марширующей колонны, проводя коротенький смотр, и оставлял продолжавший движение батальон за спиной. Если в эскадроне сопровождения и был кто-то купленный Каракисами, он не видел ничего необычного, насторожить возможного подсыла мог лишь сам маршал. Капрас это понимал – и все же, чем ближе была деревня с очередным непроизносимым названием, тем больше хотелось перейти хотя бы на рысь.

– Агас, – окликнул Карло втянутого в заговор гвардейца, – вы меня не осуждаете?

– Нет, – сын старого приятеля не колебался. – Вы не присягали ни Хаммаилу, ни Каракисам, а убираться отсюда нужно.

Довод был и сильным, и слабым, вопрос – с какой стороны посмотреть. Других оправданий, впрочем, не имелось, разве что увертки.

Третий по счету батальон скрылся за поворотом, поднятая башмаками пыль понемногу оседала, впереди, разрывая желтизну полей, зазеленели сады. Значит, уже скоро…

Люди Бааты появились вовремя, группа всадников – по виду казарон из небогатых и при нем с полдюжины то ли родичей, то ли охранников – неспешно трусила навстречу. Путники и путники, в одиночку сейчас нищий и тот никуда не отправится. Вспомнив, что нужно кивнуть Агасу, маршал придержал лошадь и понял: он таки волнуется. Сговоры за спиной командования Карло всю жизнь почитал свинством, а будучи полковником, и вовсе отказался сесть за один стол с неким почтенным землевладельцем, сколотившим состояние за счет оговоренного опоздания вверенных ему частей. Теперь кто-нибудь молодой и честный, чего доброго, сочтет продажной шкурой уже Капраса. И зря, потому что брать деньги, если их предложат, гайифец не собирался. По крайней мере, брать для себя.

– Мой маршал, – громко доложил вернувшийся в сопровождении пары кавалеристов Левентис, – мы их расспросили. Паломники.

– Паломники? – столь же громко переспросил Карло.

– Да, – подтвердил гвардеец. – Неподалеку есть место, якобы дарующее удачу в пути. Там когда-то построили часовню…

– Удача в пути и нам не повредит, – продолжил мистерию Капрас, – а лошадям не повредит водопой, до следующего ручья ехать и ехать. Заодно и Гапзиса дождемся, не хочу забираться слишком далеко на север. Командуйте привал. Левентис, вы и еще четверо… шестеро, за мной.

Проезжая петляющей среди каких-то злаков тропой, маршал удивлялся самому себе. Недавнее покушение настраивало на подозрительный лад, но Лисенка Капрас не боялся совершенно, и отнюдь не из-за эскадрона, который, случись что, был бы на месте в считаные минуты.

– Вы не помните, как называют сумасшедших, боящихся оказаться запертыми в четырех стенах?

Агас не помнил, гвардейцы такой ерундой головы не забивают. Карло оглянулся, и «небогатый казарон» выслал жеребца вперед, присоединяясь к «случайному попутчику».

– Чем знаменита эта часовня? – полюбопытствовал гайифец, зная, что парни Левентиса сейчас перемешиваются с кагетами.

– Она построена у родника, где святая Этери молилась о тех, кто в пути. – Проводник владел гайи не хуже Курподая и первого парламентера Бааты. – Так говорят клирики, но женщины уверены в другом. Тут ждала своего царя его синеглазая возлюбленная, а когда она ушла, памятью ее любви остались цветы. Ветер разнес их семена по всей Кагете, но первые расцвели на этих берегах. Смотрите.

Ложбина, по которой тек ручей, радовала глаз той слегка лиловатой синевой, что случается лишь в небесных полях, да и то не каждый день. Купол одинокой часовни тоже был синим, однако лучше б красильщики выбрали другой цвет, этот, может, где и выглядел бы неплохо, но здесь отдавал фальшью, а золотые аляповатые звезды вызывали желание либо отвернуться, либо взобраться наверх и замазать блестящую пошлость.

– Женщины приходят к синеглазой просить себе мужчину, – обрадовал кагет, – но они молятся на рассвете, а днем сюда заезжают те, чья дорога далека.

– Странно, – удивился Капрас, понимая, что увезет с собой хотя бы один цветок, – обычно святые помогают в чем-то одном. Кто-то лечит, кто-то воюет, кто-то торгует…

– Синеглазая ждала того, кто был в дороге, и она любила. Ваш офицер хочет вам что-то сказать.

– Внутри пусто, – заверил Агас, – клянусь Создателем. Смотрите…

Из рощи на ближайшем холме выехали шестеро, однако к часовне свернул лишь один, неприметно одетый, стройный, на изящной светло-серой лошади. Казарон и гвардеец молчали, то ли из осторожности, то ли из очевидности, и Капрас тронул коня. Поставить свечку местной святой. Посмотреть в глаза врагу Хаммаила.