Текст книги "Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб"

Глава 12
Дриксен. Окраина Шека
400 год К.С. Вечер и ночь с 10-го на 11-й день Весенних Молний

Последний раз вздохнул орган, старенький священник дрожащим добрым голоском попросил немногочисленную паству думать о Создателе и сверять свои порывы с волей Его и ушел. Дядя Мартин чихнул и поднялся с отполированной благочестивыми задами скамьи, подавая знак племяннику и слугам. Можно было выходить, но Руппи, подчинившись вышеупомянутому порыву, решил порадовать знакомых с детства святых. Мартин пожал плечами и, грозно чихая, направился к выходу. Руппи, торопливо разделив купленные свечи между святым Рупертом, святым Олафом и… святым Ротгером, выскочил на улицу. Начинало смеркаться, и дядя громко – чуть громче, чем требовалось, – напоминал, что герцогиня будет волноваться. Руппи кивнул и вскочил в седло, надеясь на родича, но в глубине души терзаясь сомнениями.

Небольшой отряд буднично порысил к Восточным воротам. Городок тонул в поздней весне. Торговые и ремесленные кварталы весело подмигивали желтыми окошками, пахло сиренью и немудреной едой. В «Рогатом муже» лихо стучали кружками и распевали о том, как рыжий Клаус выбрал невесту, но никак не выберет новую шляпу. Захотелось свернуть и перекусить хотя бы хлебом с сыром. Руппи оглянулся на слуг, почесал нос, и тут зильбер начал припадать на заднюю ногу – Мартин был не из тех, кто идет за рыбой, позабыв о неводе.

Подкова держалась на двух ухналях,[5]5
  Ухналь – подковный гвоздь.


[Закрыть] и расхлябалась она раньше, чем следовало, но бывший адъютант старины Ади не растерялся. На ходу меняя диспозицию, он спешился и крикнул на помощь Франца. Мамин соглядатай воочию узрел почти отвалившуюся подкову и вместе с дядиным Вальхеном повел зильбера к кузнецу, сетуя на нерадивость ни в чем не повинного конюха. Второй надсмотрщик с тоской взглянул на вывеску и повернул к воротам – предупреждать герцогиню. Остальные, сияя, заворачивали к «Рогатому мужу» – Мартин решил использовать задержку для ужина.

– Мы еще успеем съесть заячье рагу, – с довольным видом постановил охотник. – Или тебе кусок в рот не лезет?

– Лезет, – не стал кривить душой Руппи, – и даже не один. Вот перед боем я есть не могу…

– Перед боем есть вредно, – одобрил дядя. – Хуже нет получить пулю в набитое брюхо. Тут, между прочим, есть второй выход – муж, он не просто так рога отрастил. Поедешь на Крабе, он двужильный, даром что бочить любит. Нипочем не догадаешься, что Краб к бойням и обратно мотался, а не сено хрумкал.

– Я быстро…

– Ты? – возмутился Мартин. – Так я тебя и пустил!

– Да что со мной может быть?

– С тобой – ничего, а со мной, если ты с Олафом в Эйнрехт удерешь, будет. Даже не знаю…

– Какой Эйнрехт?! Мы же не должны видеться до суда.

– Это ты сейчас помнишь, – отрезал охотник, – а поговорите – и забудешь.

…Когда, расправившись с рагу и обсудив-таки библиотечного Фридриха, они выбрались из кабачка, стены складов и мастерских почти слились с ночной тьмой. Луна, как нарочно, шмыгнула в облака, но Мартин в потемках видел едва ли хуже кошки. Руппи оставалось лишь держаться рядом. Выехать из города труда не составило, стража в Шеке у ворот появлялась лишь во время ярмарок – собирать пошлину. Пару минут рысью вдоль стены, и вот она, развилка, прямо – Фельсенбург, направо – бойни.

– Мы не рано? – шепнул Руппи, тщетно вглядываюсь в темноту.

– Вовремя, – утешил охотник. – Это они, похоже, запаздывают. Не споткнешься? Даже не знаю… Фонарь зажечь?

– Нет, я дойду.

Глаза не спешат привыкать к темноте, но место здесь ровное, утоптанное. Повернуть направо, пройти вдоль забора, пересечь площадку, на которой по осени коновалы осматривают скот… Если Диц все понял правильно, Олаф уже ждет у сараев.

– Фонарь дать? – Забавно все-таки смотреть на всадника с земли, особенно в темноте!

– Обойдусь. А если их там нет?

– Если нет, вернешься в харчевню, а я поищу.

Темнота понемногу распадается на землю, стены и пустоту. Кажется, ближе к забору что-то есть, что-то живое… Нет, тихо.

Руппи поправил шляпу, в последний раз оглянулся на Мартина и пошел по утрамбованной множеством копыт земле, от которой отреклись даже одуванчики. Вот и площадь. На всякий случай положить руку на эфес и замедлить шаг… Впереди вновь что-то шевельнулось. Вспыхнул огонек. Фигура в плаще с капюшоном держит потайной фонарь, чуть дальше, у сараев, стоит кто-то еще, выше первого и как будто худее. Света хватает лишь на то, чтобы вырвать у ночи силуэты, с дороги не увидишь даже отблесков.

Высокая, такая знакомая фигура, еще более знакомо придерживая шпагу, делает шаг вперед. Все в порядке!

Ледяной с Дицем шли медленно, старательно обходя всякий хлам, и все-таки Олаф споткнулся – он и до раны видел в темноте не слишком хорошо. Руппи невольно ускорил шаги, почти побежал к своему адмиралу. Звякнуло, весело блеснул предвесенний снег, заржал убитый по зиме зильбер… Лейтенант обернулся и чуть не налетел на полуразвалившуюся бочку, которую не успел разглядеть. Вот ведь пакость! Преграда плевая, обойти – дело секунды, но рядом еще и камни с кольцами. Привязывать скот.

– Будет весело, очень весело! – Радостный звенящий голосок рассекает тишину. – Тебе понравится… Ты поймешь, сейчас ты все поймешь…

Смех за спиной. Звон. Порыв ветра. Диц хватается за шпагу, Олаф – за голову. Оба замирают. Адмирал с премьер-лейтенантом молчат, молчит и Руппи. Странно и резко кричит невозможная в горной ночи чайка, мимо проносится что-то темное. Летучая мышь? Шляпа! Чья? Издевательский свист ветра подхватывает чужое оханье и сдавленную ругань, мгновенно переходя в вой. Грабители? В Шеке?! Даже не смешно…

На зубах скрипит пыль, какие-то деревяшки грохают о забор, вновь орет непонятная чайка.

– Засада!!! Хельмут, уводи Ледяного! Живо!!!

Фельсенбург прыгает к стене, прикрывая левой рукой глаза от пыльного вихря, а правой выхватывая шпагу. Потому что люди за спиной никак не могут быть друзьями! Кто добыча? Олаф? Они все?! И где Мартин?! Неужели…

Тяжелое тело с неистовой силой врезается в камень слева… Всего в паре шагов. Треск костей пробился даже сквозь завывания разъяренного ветра.

– Чего ты ждешь? Танцуй… Танцуй же!

Сколько их? Не разглядеть… Не меньше четырех… Синие сполохи прорезают темноту, пробегают по гибкому призрачному столбу, что кружит меж рычащих раскоряченных фигур. Некогда любоваться, к бою! Клинок – вперед, быстрый взгляд через плечо… Пусто. Где Олаф?! Только б послушались, ушли, а с этими… С этими станцуем! Чаячьи крики, синие блики, ветер и схватка в ночи… Отскочить к скотному камню, не забывая рассекать шпагой тьму, кинжал в левую руку. Теперь он готов. Сбоку кто-то шевельнулся… Шевельнулись. Двое… Бегут на помощь. Проклятье!

– Уходите! Немедленно уходите!!!

Крылатая тень в ореоле синих искр проносится совсем рядом, бешеная звездная россыпь бьет по глазам, вскипают и тут же высыхают слезы. Порыв ветра сдирает с Олафа плащ, почему-то не погасший фонарь выхватывает двоих совершенно незнакомых людей.

Со шпагами в руках они бегут к Руппи. Это охота… Охота на Фельсенбурга, чтобы он не добрался до суда, чтобы он вообще замолчал! Ну уж нет! Горечь. Ярость. Память о зимней засаде и что-то еще, недоброе и лихое, подхватывает, обнимает, кружит, бросая в бой, как в танец. Они хотят его убить? Они что-то сделали с Олафом, заняли его место? Их много? Пусть! Это хорошо! Это весело и легко… Обман, чужие шпаги, предательства, что они против синей ночи, против весны, против танца? Звезды прорывают облака, пригоршнями сыплются вниз, тянут за собой лунные полосы… Ветер и звезды, ветер и звезды, ветер и звезды, звездная мгла!..

– Ладно, потанцуем… Сейчас! Со всеми. Держитесь, твари!

Грубый стон переходит в придушенный хрип, лязгает о камень упавший клинок, кричит за спиной сумасшедшая чайка. Некогда оборачиваться, да и не нужно – он и так знает, что там – смерть и танец, чужая смерть, не твой танец, твой вот он, с этими двумя. Они украли чужие имена, они искали Руперта фок Фельсенбурга – они нашли. Он нашел…

Сталь в руке, на острие – звезда, они единое целое – Руппи и клинок, Руппи и звезда, а тех, позади, можно не опасаться. Они уже танцуют… В последний раз!

Пинком отправить навстречу более проворному «Дицу» комок из его же плаща, броситься наперерез «высокому». Создатель, это же не противник для хорошего бойца! Даже для приличного…

Неуклюжий, хоть и сильный удар впустую рассекает воздух, утягивая за собой руку. Сейчас… Нет! Не убивать, а то живых может и не остаться. Тогда не осталось… Шпага останавливает полет, замирает, бросается вниз, впиваясь в бедро опрометчивого обманщика. Короткий вопль. Хлещет кровь, звездное сиянье становится неистовым. А вот и она! Во всей красе.

Тогда был снег, сейчас – звезды, а ветер будет всегда… Крылатая, гибкая, она оставляет неуклюжих убийц, вскидывает руки, вынуждая отпрянуть выскочившего из-за падающего напарника «Дица». Этот шпагу держит уверенно, но против ветра он ничто. Обманщик пытается, как только что Руппи, прикрыть лицо рукой, пятится, вслепую рубя клинком перед собой. Это смешно, как же это смешно, но надо очнуться! Это танец, но это и бой… Это бой, но это и танец, и радость, и полет. Вместе с ветром, вместе со звездами, вместе с весной и с ней!

Отшвырнуть с дороги скорчившегося «высокого», подскочить к «Дицу» справа. Нет, это не Вальдес, это даже не Арно… Перехват вооруженной руки вышел на загляденье! Как и удар эфесом по лицу. Оглушенный «Диц» только начинал падать, а Руппи уже разворачивался к сидящему на земле раненому. Так и есть, тащит из-за пояса пистолет… Зараза! Рука со шпагой дергается, опережая мысль, будто сама по себе. Разбойник утыкается лицом в землю. На сей раз беззвучно.

Стихло все – и ветер, и схватка. Фонарь по-прежнему горит, светит из вырытого в облаках колодца и луна. Можно различить забор, камни, разбитые бочки и неподвижные груды, несколько минут назад бывшие людьми. Убийцами. Один, два, три… Восемь. Двое подманивали, остальные собирались зайти со спины. Где же они прятались? И что с Мартином?! Мама не может быть права, не может! Дядю застали врасплох, но это еще не смерть… Не обязательно смерть, может быть и рана, и удар по голове.

Руппи до рези в глазах вгляделся в ночь. Никого и ничего… Крикнуть? Неизвестно еще, кто услышит. Мартина нельзя бросать, а «Дица» – упускать. Лейтенант обошел распростертого обманщика так, чтобы не получить от него ногой, и взял за запястье. Жив… Пульс именно таков, как положено мерзавцу, получившему в челюсть. Добавить? Пожалуй… И к тракту, искать Мартина! Напрямик через площадь или вдоль сараев? Стрелять удобней по открытому пространству, пырнуть ножом – у стены. Облачный разрыв зарастает на глазах, обещая исчезнуть совсем, но ждать темноты и раздумывать некогда. И лучше все-таки напрямик.

«Позаимствовав» на всякий случай у «Дица» пистолет, лейтенант бросился через площадь. Сапоги грохнули по утоптанной земле сигнальными барабанами, ну да была не была! В лунном свете переломанные тела казались то разбитыми игрушками, то грудами тряпья. Возле мертвых Руппи не задерживался, заботясь лишь о том, как бы не сбиться с дыхания и не споткнуться. Если Мартин жив и в сознании, он услышит топот, даже если не слышал драки… Как он мог не услышать?! Но охотник не предатель, есть люди, которые просто не могут…

Площадь осталась за спиной, а выстрелы так и не прозвучали. Значит, убийц было восемь. Теперь вдоль забора, тут притаиться проще… Или прыгнуть сверху. Ничего! С одним и даже двумя он справится, это не стая спереди и сзади, а вот и тракт… Три лошади, два тела. Одно на обочине, второе на дороге – у самых копыт… Мертвы? И кто второй?!

Всхрапнул и заржал конь. Луна лизнула лоснящийся бок, зацепилась за стремя. Жеребец спокойно потянулся к подбежавшему Руппи. Знакомый жеребец, даже слишком знакомый. Генрих?! Да… Вот и он сам. Лежит на дороге, сжимая кулак, на костяшках обтянутое кожей боевое кольцо. Тоже знакомое.

Наклониться, пощупать пульс, не найти, поискать жилку на шее. Тело еще теплое, но все кончено. Упал с коня? Только не Генрих. Какое спокойное лицо. Крови нет, а ветер убивает иначе. Нестерпимо громко звякает удилами осиротевший жеребец. Почему он не боится мертвеца? Обыскать? Потом, сейчас – к обочине! Там Мартин, это видно даже отсюда, он… Он шевелится!

– Мартин!..

– Не ори… Шварцготвотрум! Где… этот?

– Генрих? Это он?!

– Рукоятью пистолета или чем-то вроде… Даже не знаю… Кошки с ним. Видел своего?

– Нет. Они не пришли. – Генрих – это почти так же страшно, как и Мартин. Мама чуяла беду и подлость, только не с той стороны. – Может, он тебя с кем-то спутал?

– Если бы… Дернуло ж меня посмотреть, куда он показал… Вот и огреб.

Мартин сейчас не помощник, а Генрих был последним и, похоже, главным. Выходит, в Зюссеколь тоже он?! Нет, как хотите, но нет!

– Ты меня подождешь? Мне… надо вернуться к сараям.

– Это зачем еще? Думаешь, они еще придут? – Дядя со стоном уселся и поднес руку к затылку. – Вот ведь скотина…

Бешеный свист ветра, как будто бы выстрел, отчаянное ржанье. На дороге! Там опять что-то творится, там опять кричит чайка.

– Сиди! Сиди здесь! – Вернулись убийцы, вернулась и она.

– Руппи…

– Я сейчас! – Шпагу? Лучше пистолет… Сколько же их там?! И кто на этот раз?! Ветер впереди уже не свистит, он ревет, как во время шторма. Пыль, облако пыли скрывает танец, мимо проносится ошалевший дядин жеребец, кидается в темноту, исчезает. Крики, хрипы, вой, блеск синей звезды, синие промельки, запах крови и пыли, запах боен… Это и есть бойни, старые бойни у сонного городка. Смерть, тишина и четыре изувеченных тела. Еще четыре… Страшные даже при лунном свете лица. Незнакомые, спасибо и на этом. Дядин зильбер удрал, но Краб на месте, и гнедой Генриха тоже… Заберется ли Мартин в седло? Проклятье, надо же еще и с «Дицем» решить!

Мартин, ты смож… Мартин!!!

Там же не было, там же ничего и никого не было! Ни ветра, ни убийц, как же так?! Почему?! Руппи еще на что-то надеялся, бросаясь на колени возле лежащего ничком тела. Зря надеялся – охотник был мертв.

Глава 13
Дриксен. Окраина Шека
400 год К.С. Ночь с 10-го на 11-й день Весенних Молний

Положить на одного коня Мартина, на другого влезть самому и вернуться в «Рогатого мужа». Послать людей за Генрихом и «Дицем», вернуться в замок, объяснить маме про Мартина, про Генриха, про убийц и ночную отлучку… Руперт вздохнул, поправил перевязь и поднялся. Вспомнились Придда и длинный барон. Бергер советовал помнить, чему научили в плену, Вальдес не советовал возвращаться… Бешеный чует то, до чего другие доходят разве что умом. Задним. Кэналлиец бы понял про Генриха раньше. Закатные твари, ну почему?! Должна же быть причина, и это не деньги. Он мог предать, мог убить только ради мамы, но это совсем уж невероятно. Значит, врал Мартин?! Но тогда что делал Генрих ночью на дороге с разбойничьим кольцом?

Лейтенант потер голову. Виски начинало ломить. Похоже, он допрыгался до лихорадки, значит, нужно скорее добраться до замка. Там хорошо, там могут найтись еще шпионы и убийцы, а могут и не найтись… Наследник Фельсенбурга заставил себя усмехнуться, хотя его не видел никто, кроме лошадей, покойников и вновь выпрыгнувшей из облаков луны, и быстро пошел назад, не позволяя себе перейти на бег и не забывая смотреть по сторонам. Так, наверное, чувствует себя стрела на тетиве лука. Состояние не из приятных.

Ночь молчала. Где-то притаился ветер, где-то могли караулить убийцы. Крыши, стены сараев и трупы стали еще чернее, утоптанная земля и камни слегка серебрились, возвращая луне ненужный им свет. Было холодно, то есть жарко. Руппи в последний раз огляделся и вышел на площадь. Он успел вовремя – «Диц» уже шевелился, слепо шаря руками по земле и при этом пытаясь стереть кровь с лица. Свободные руки такому ни к чему.

«Я полагаю, господин фок Фельсенбург, что вы имеете значительный шанс встретить на родине шутников, которые спросят, чему вас научил плен. И вам следует показать, чему и насколько успешно…» Допрашивать пленников господина Фельсенбурга в плену не учили. Пнув обманщика под ребра, лейтенант быстро связал мерзавца его же ремнем и усадил спиной к стене, потом подтащил фонарь.

– Мы потанцевали, – четко и равнодушно, словно на докладе, произнес Руппи, – теперь мы будем говорить. Ведь будем?

«Диц» бросил пару взглядов вокруг и скосил глаза в сторону угла. Подменыш в самом деле был рыжим, но шрама на ухе не имелось, и на Хельмута он походил, как бочка на цитру.

– Там тоже все кончено, – все тем же адъютантским голосом объяснил лейтенант. – Не надейся.

Рыжий попробовал пожать плечами. Из разбитого носа вновь потекла кровь. Если не заговорит, придется бить. Да, связанного, да, раненого. Речь идет даже не о покое «Ноордкроне», речь идет о жизни Олафа.

– Где премьер-лейтенант Диц?

– Я не стану говорить.

– Станешь. – Ты не палач, Руперт, ты – лейтенант флота, кое-как осиливший трактат по анатомии, но ты сможешь, хотя лучше бы обойтись словами… – Где настоящий Диц и кто вас послал? Считаю до сорока! Думай.

Руппи медленно считал, пленник пытался крутить головой. Он на что-то надеялся, он явно на что-то надеялся! Над миром висела тишина – ни ветра, ни шагов, ни хотя бы мелькнувшей тени, но сзади кто-то возник. Руппи это понял по тому, как напрягся пленник, как недобро и радостно блеснули его глаза. Со шпагой в руке Руперт отпрянул вбок, одновременно оборачиваясь, как учил в Старой Придде Бешеный. Там, где только что стоял лейтенант, торчала чья-то фигура. Офицер. Моряк…

– Ты плохо танцевал, – сказал моряк – и Руппи узнал собственный голос. Это в самом деле был он, Руперт фок Фельсенбург. Второй Руперт задумчиво смотрел на пленника, склонив голову к плечу, а по мундиру пробегали синие сполохи. – Где Диц? Кто ты? Кто тебя звал?

Руперт фок Фельсенбург сжимал в руке шпагу. Руперт фок Фельсенбург, танцуя, вскинул руки и запрокинул голову. Зазвенели дальние колокольчики. Пленник захрипел и забился в своих путах. Двойник Руппи звонко рассмеялся и растолстел.

– Убери, – вырвавшийся из горла убийцы хрип напоминал об удавленнике, – убери… Это… Этого!

– Зачем? – Руперт не понимал ничего, то есть понимал, что убийца заговорил, и плевать, что его заставило.

– Тут скучно… Идем отсюда… Он скажет, и идем… Он не нужен, никому не нужен. Тебе хочется весны?.. Поспеши!

Никого. Пустая площадь, сведенная ужасом рожа убийцы. «Диц» кашляет, словно его душили, и дрожит. Мерзость.

– Кто вас нанял?

– Вы… вы же знаете. Он… Он тут был!.. Только что!

Значит, толстяка на площади видели они оба, но Руппи видел его и раньше. Где?

– Кто он? Как его зовут?

– Не знаю, господин… Создателем клянусь, не знаю.

– Он не знает… Ты найдешь, захочешь и найдешь, но зачем? Зачем искать грязь? Оставь… Под твоими ногами будут звезды…

Звезды под ногами… Звезды и ветер, синяя ночь и весна, звезды и ветер, они зовут, они тянут за собой, но еще не время, еще не сейчас!

– Вы собирались меня убить?

– Да, гос…

– Сколько вас было? – Какая же мерзость… Липкая, муторная, зловонная! – Где ваши лошади? Что вы собирались делать потом?

– Лошади в Шеке… У одной вдовы, она ничего не знает. Торн обещал на ней жениться.

– Кто такой Торн?

– Он, – кивок на труп длинного, – звали его так. Сюда мы пешком пришли, зачем нам лошади? Выдадут еще…

– Ты умеешь драться, Торн нет. – То и дело вспоминавшийся Райнштайнер требовал внести ясность во все. – Зачем он вам такой сдался?

– Он из новичков… За сходство с Ледяным взяли. Чтобы ростом и сложением издали сошел. Никого другого быстро найти не удалось. А меня за масть… Сказали назваться Дицем, передать письмо господину Мартину и дождаться ответа.

– Где твой шрам?

– Нарисовали… Хюнтер нарисовал, вожак наш. Он обо всем договаривался.

– Какой он, этот Хюнтер?

– Он… Он…

Ражий малый в лихо заломленной шапке машет рукой и исчезает так же внезапно, как и появился, но Руппи успевает его узнать. Один из тех, кто лежит на дороге. Этот больше ничего не скажет.

– Долго, – сетует ночь, – слишком долго… Зачем столько говорить?

– Как вы собирались меня убить?

– Зачем знать? Ты живешь, ты танцуешь, они ушли… Забудь, и идем.

– Говори! Я спешу.

– Мы с Торном подманивали, а ребята на бойнях ждали. Шестеро… Вы еще ничего б не поняли, а они б уже… Навалились бы со спины, мешок на голову, чтоб шума не было и руками не махал…

– Дальше.

– Прирезали бы… А после – тем, кто на дороге, занялись. Больше одного не ждали, но на всякий случай четверку у тракта оставили.

– Как вы уговорили Генриха?

– Генриха? – выпучил глаза рыжий. – Какого Генриха?

– Сколько вас было? Сколько всего вас было?

– Нас двое, – принялся считать убийца, – шестеро за забором, доски мы загодя отодрали, как с местом решилось… Ну и четверо на дороге.

– Был тринадцатый. Из замка. Чем его купили?

– Господин! – взвыл «Диц». – Чем хотите клянусь! Не было больше никого!!! Мы ж дюжиной ходим. На счастье…

– Это так, – подтвердила темнота, но Руппи и сам знал, что убийца не врет. Правда была столь же очевидна, как ночь, как звезды, как ветер…