Текст книги "В объятиях самки богомола"

Вышли на широкое округлое крыльцо здания факультета, спустились по ступеням. И вдруг, откуда ни возьмись, налетела на них какая-то тетка, кинулась к Денису с отчаянным воплем:

– Деничка, ну что же это такое, а? Почему так долго? Я сижу в машине, с ума схожу! Говори, Деничка, умоляю? Ты видел списки? Твоя фамилия там есть?

– Мам, ну что ты, в самом деле, – попытался снять с предплечья цепкую мамину руку Денис. – Успокойся, мам, есть моя фамилия в списках, есть…

– Уф… Боже, гора с плеч! Счастье-то какое, Деничка… – плаксиво проговорила переволновавшаяся мама и только в следующую секунду заметила, что сынок-то, оказывается, не один. С девушками сынок-то.

Почему-то это обстоятельство ее страшно смутило. Не в том смысле смутило, что – ах, кто вы такие и что рядом с моим сыном делаете, негодяйки! – а в том, что стыдно стало за свое материнское кудахтанье, наверняка не принесшее дополнительных баллов в пользу будто бы взрослого сына. Она даже губу прикусила стыдливо и, так же стыдливо глянув на сына, отступила на шаг назад. И поговорила тихо:

– Прости, сынок. Я просто переволновалась очень. Но я в машине ждала, в институт не заходила… как ты и просил.

– Ладно, мам. Поезжай домой, успокойся. Все хорошо, – досадливо проговорил Деничка, кося глазом на новых знакомых.

– А может… Может, мы все вместе поедем, а? К нам домой! Я стол накрою, отметим, – просительно проговорила мама.

– Да мы вообще-то в кафе собрались, – снова досадливо ответил матери парень.

– Да, конечно. Как хочешь, Деничка. То есть Денис… Как хочешь, конечно. Ой, что-то у меня голова закружилась… Ой, давление упало, слишком я переволновалась, наверное.

Она и впрямь покачнулась слегка, прижав ладони к вискам, и Деничка, то бишь Денис, ловко подхватил ее под локотки, виновато улыбнувшись именно Марте. Не Оле, не Димке, а Марте.

А она даже не поняла, что ее толкнуло улыбнуться ему в ответ. Это было довольно странное чувство. Не жалость к переволновавшейся мамаше, нет. И не участие к нелепому Деничке. И уж вовсе оно не было похожим на показушное сожаление в глазах Оли и Димки по поводу маминого плохого самочувствия. Нет, это было что-то другое. Будто звоночек внутри прозвенел – дзынь! Будь внимательна, будь начеку, должно произойти что-то важное для тебя.

– А давайте мы и в самом деле к вам поедем, хотите? – шагнула она к женщине, улыбаясь. – И вместе отметим наше поступление в институт?

– Да, конечно! – моментально оживилась Деничкина мама, благодарно взглянув на Марту. – Мы ведь недалеко живем, всего два квартала отсюда. Сейчас я в себя приду, и поедем. Да и уже все хорошо, и голова больше не кружится! Идемте в машину, я в ближайшем переулке припарковалась. Идемте!

Деничка пошел с мамой к машине, по-прежнему держа ее за локоток и лихорадочно оглядываясь назад, словно боялся, что новые знакомые вдруг исчезнут в неизвестном направлении. Марта тихо спросила у Димки, продолжая механически улыбаться:

– А кто он такой, этот Деничка? Судя по маме с машиной, не из простых смертных, я правильно поняла?

– Ну да, в общем и целом правильно. Смешной такой чувак, ага?

– Я у тебя не про чувака конкретно спрашиваю, а про то, каких он кровей.

– Ишь ты, каких кровей, – нехорошо усмехнулся Димка. – Будто про жеребца спрашиваешь. Стойку сделала, что ли? На голубую кровь потянуло?

– А она что, и впрямь у него голубая?

– Не знаю, может, и голубая. Пацаны рассказывали, что были у него дома, когда первый экзамен сдали.

– И что?

– Да ничего. Красиво живут, богато. Квартира большая. В квартире только Денис да мама, и домработница приходящая, а самого папы на горизонте не видно.

– Помер, что ли?

– Да нет, живой папа-то. У него другая семья, на молодой женился, других детей себе народил. Судя по всему, старой женой и старым сыном интересуется мало, больше деньгами откупается.

– А откуда ты знаешь такие подробности?

– Так мне Денис потом сам рассказывал… Я как-то спросил у него – почему на такой не престижный факультет поступаешь, мог и лучше выбрать! А он, знаешь, так откровенно мне заявил – мама, мол, настояла, чтобы наверняка, чтобы в армию не забрали, потому что папа не захотел помогать с поступлением. Достаточно, говорит, что я денег даю. В общем, прорвало парня на откровения, ага.

– Тихо, Димка. Вдруг они услышат.

– Не услышат. Тем более мы уже пришли. Вон их машина стоит, видишь?

– Ух ты… Бежевая «Волга»!

– Ну, я ж говорю – в стойку встала! Вся ты в этом и есть. Хорошо, что Олька не такая.

– Иди ты знаешь куда?

– Знаю. Сама туда иди. Больших успехов добьешься.

Марта не смогла ничего ответить, только закатила глаза и улыбнулась ехидно – ну-ну, давай живи в своей досаде и дальше, ясное дело, с каким удовольствием ты оказался бы на месте этого Денички. Но ведь не оказался и никогда не окажешься. И ничего с этим не поделаешь. Придется радоваться тому обстоятельству, что «Олька не такая». Зелен виноград, ох, зелен…

И квартира, в которой проживал Деничка вместе с мамой, произвела на Марту большое впечатление. Все эти несчитанные квадратные метры, большие окна и высокие потолки, все эти мягкие ковры и тяжелые портьеры властно втягивали ее в себя, открывались всеми возможными бытовыми комфортными прелестями, искушали, подавляли сопротивление.

Впрочем, она и не сопротивлялась. Она с удовольствием отдалась в этот плен, пусть и короткий. На миг задержавшись у «горки» в гостиной, чтобы рассмотреть невиданные синие фужеры с золотым ободком, поймала свое отражение в зеркале – щеки раскраснелись, глаза горят зеленым огнем. Да, у нее очень красивые глаза. Зеленые. С мелкими золотыми крапинами. Но они редко бывают такими яркими, а сейчас – прямо светятся. Ой, неспроста…

– Эти фужеры я из Чехословакии привезла, – услышала она за спиной тихий голос Деничкиной мамы. – Это настоящее богемское стекло… Нравится?

– Да, очень, – уважительно кивнула Марта, – и вообще, у вас так хорошо, так уютно и с большим вкусом все устроено… Видно, что вы очень любите свой дом.

– Спасибо, девочка. Кстати, почему мы до сих пор не познакомились? Как-то все второпях, на бегу… Меня зовут Ирина Ильинична. А тебя?

– А меня – Марта.

– Какое красивое имя! И ты тоже очень красивая. А подругу твою как зовут?

– Оля. А Дима – это ее парень.

– А у тебя, стало быть, парня нет?

– Нет пока… Но я как-то не тороплюсь, знаете. Всему свое время. Я буду только с тем, кого на всю жизнь полюблю. Я перфекционист в этом плане.

– Ой, девочка, не зарекайся. Жизнь такая длинная, такая непредсказуемая… Бывает, что не дает возможности управлять своими чувствами.

– Ой, а это кто? Неужели это Денис? – с живым интересом спросила Марта, останавливаясь перед детской фотографией в красивой рамке. – Какой хорошенький, с ямочками на щечках, прелесть какая…

Ирина Ильинична посмотрела на Марту с благодарностью, за которой пряталось ее материнское обеспокоенное тщеславие. Потому обеспокоенное, что милая детская пухлость сына с годами трансформировалась в явный лишний вес, вялые покатые, почти женские плечи и соответствующие юношеские комплексы. Но ведь на детской фотографии ее Деничка и впрямь – прелесть…

Ее вывела из тихой задумчивости подкравшаяся на цыпочках домработница Маруся, спросила почти интимно:

– Ирина Ильинична, из горячительного что на стол выставлять? Они ж вроде не взрослые еще, гости-то Деничкины… Поди коньяк не пьют… Может, вино какое-нибудь легонькое? Как думаете?

– Да, пожалуй… – задумчиво откликнулась Ирина Ильинична. – Достань из бара бутылку «Киндзмараули».

– А какая она из себя? А, знаю! Это как раз то самое вино, которое Владимир Сергеевич любил. Грузинское… Правильно?

– Да. Правильно, – холодно подтвердила Ирина Ильинична и сердито махнула в сторону Маруси рукой, иди, мол, делай свое дело.

Потом глянула на Марту, пояснила зачем-то:

– Владимир Сергеевич – это отец Дениса, но мы не живем вместе. У него другая семья.

– А мы с мамой тоже живем вдвоем, – тихо откликнулась Марта, пытаясь попасть в нужную случаю тональность. – У моего отца тоже другая семья…

– Да? – ласково оживилась Ирина Ильинична и даже улыбнулась почти заговорщицки. – Но ведь в этом нет ничего страшного, правда, Марточка? Ты ведь не чувствуешься себя… как бы это сказать?..

– Закомплексованной? – попыталась подобрать нужное слово Марта, и Ирина Ильинична подхватила его горячо, как спасительный круг:

– Да, да, именно так! Закомплексованной! Ведь ты себя ею не чувствуешь, правда?

– Нет, нисколько. Родительские отношения никак не должны влиять на жизнь детей, я считаю.

– О, если бы это было так, девочка… – тихо вздохнула женщина, отводя глаза. – Если бы это было именно так… Денис, например, очень тяжело переживал, когда его отец от нас уходил, и отношения у них потом не сложились… Нет, материально он нас прекрасно обеспечивает, конечно. Хотя это ведь самое легкое – откупиться от сына деньгами. А дальше – как хочешь. Даже не стал ему помогать с поступлением в институт, представляете? Заявил мне – пусть в армию идет, если сам поступить не может! Это Денис – в армию! Представляете? И как только у него язык повернулся! А я так испугалась, знаете ли… А вдруг и впрямь не поступит? Потому и выбрали мы этот не совсем престижный факультет в политехническом, чтобы уж наверняка поступить. И все равно я страшно переживала – а вдруг?!

– Ну, все же обошлось, Ирина Ильинична, – ободряюще улыбнулась Марта.

– А ты? Ты тоже поступила на «технологию силикатов»?

– Нет, мы с Олей на инженерно-экономическом факультете будем учиться.

– О! Инженерно-экономический! Самый престижный факультет! Отец Дениса тоже учился на инженерно-экономическом. Я знаю, туда очень трудно поступить. И тем более ты умница, Марта, и подруга твоя тоже умница.

– Спасибо, Ирина Ильинична.

– Да что там – спасибо! Мы сейчас ваше поступление отметим с размахом! Что у нас там с закусками? Эта Маруся такая неповоротливая! Пойду разберусь… А ты осваивайся, Марточка, осваивайся! Надеюсь, ты у нас теперь будешь частой гостьей! Ты и твои друзья! Кстати, зови их, они, по-моему, в комнате у Дениса!

Когда усаживались за стол, Марта выбрала место рядом с Денисом. Он был смущен и скован, и даже выпитый бокал вина не смог уничтожить эту скованность. Марта же вино только пригубила и вообще изо всех сил старалась изобразить из себя изящную леди, которая ненавязчиво пытается оказать знаки внимания понравившемуся мужчине – если можно так назвать неловкого во всех отношениях Деничку, конечно. В конце концов ее усилия увенчались успехом, а может, сыграл свою роль выпитый Деничкой второй бокал вина. Наклонившись к ее уху, он прошептал испуганно:

– А хочешь, в субботу на концерт пойдем? Я билеты достать могу… То есть у мамы знакомая есть, которая любые билеты достать может.

– Пойдем. А что за концерт? – проявила мгновенный интерес Марта.

– О, это такая клевая группа! О них сейчас много говорят, и танцуют они классно. «Кар-Мэн»… Может, слышала?

– Слышала, конечно! Да, я хочу на них посмотреть! Очень хочу!

– Ну все, значит, в пятницу созвонимся. У тебя телефон дома есть?

– Есть.

– А ты далеко живешь? В том же районе, что и Димон?

– Ну да…

– Можно я тебя потом до дома провожу?

– Можно, конечно. Спасибо тебе, Денис. А то я чувствую себя с Олей и Димкой третьей лишней, сам понимаешь, как неприятно.

– А у тебя разве нет парня?

– Нет…

Денис глянул на нее сквозь хмельную поволоку, улыбнулся неловко. За этой неловкостью пряталось явно недосказанное, нерешительно-грустное – мол, я бы себя с удовольствием предложил в твои «парни», но ведь это неправильно как-то… Ты такая красивая, а я…

– Терпеть не могу смазливых нахалов, – пришла ему на подмогу Марта. И добавила с тихой уверенностью: – Мне нравятся такие, как ты, воспитанные и умные.

Уверенность в голосе была не настолько тихой, чтобы ее не могла услышать Ирина Ильинична. Марта и сама удивлялась открывшейся в ней хитрости, казалось бы взявшейся из ниоткуда, но это была именно хитрость, та самая лисья хитрость из детской сказочки… Как там, в сказочке-то? У зайчика избушка была лубяная, а у лисички ледяная? Можно, дорогой заюшка, я в твоей избушке погреюсь? Я хорошая лисичка, я даже маме твоей сразу понравилась… Не бойся меня, заюшка, я пока и сама не знаю, зачем так стараюсь понравиться, наверное, так надо. По всем сказочным канонам, наверное.

Марта действительно не знала – зачем, но что-то подсказывало ей изнутри, что так надо, и даже не подсказывало, а упрямо толкало в нужном направлении. Ты, мол, иди, а зачем – позже разберешься.

Она и пошла. И на концерт с Деничкой пошла, и в кафе, и в пешую прогулку по тихим парковым аллеям, а через пару дней еще и в кино, и снова в пешую прогулку. Шла рядом, исподтишка наблюдала и делала вывод – поплыл Деничка. Очень быстро поплыл. Практически сразу. А через месяц почти выдохся от изнемоги-влюбленности, глядел так страдальчески, будто помирать собирался. А она вдруг испугалась – зачем ей Деничкина изнемога, зачем Деничкино страдание… Хорошо, что сентябрь наступил, и всех первокурсников на картошку отправили. «Инженерно-экономический» попал в одну деревню, «технология силикатов» – в другую. И время образовалось, чтобы посмотреть на всю ситуацию со стороны, к себе прислушаться – что там сердце подскажет.

Но никаких подсказок не последовало. Наверное, потому, что ситуация была и без того ясна, как божий день: или бери Деничку со всеми потрохами, с мамой и лубяной избушкой, или оставайся в своей ледяной избушке до лучших времен. И будут ли эти «лучшие времена» – вот в чем вопрос! Наверняка такие Денички с лубяными избушками на дороге не валяются! Выходи замуж, не думай!

Да, все так, но с другой стороны… Существовала еще и коварная изнанка этого выбора, та самая, о которой думать пока не хотелось. И называлась эта изнанка – исполнение супружеского долга. С Деничкой. Как с этим-то быть? Выходит, для Денички себя берегла будучи красавицей-недотрогой? Ждала бог знает кого, а придется все отдать Деничке? Или не так страшен черт, как его малюют? Тем более особого понятия ни о выборе, ни о самом черте у нее не было. А зря, наверное. Может, как раз искушенность в данном вопросе и помогла бы…

Вернулась с картошки в последних числах сентября, и мама с порога встретила ее насмешливым выговором:

– От телефона отойти не могу, представляешь? Через каждые полчаса кавалер твой названивает с одним и тем же вопросом – не вернулась ли Марта… И голос такой убитый, будто вот-вот заплачет! Ой, снова звонит! Иди уже, объявляйся, спасай человека.

Деничка чуть не задохнулся, услышав ее голос в трубке. Потом заговорил быстро и непривычно горячо:

– Марта… Ты вернулась, Марта… А мы еще неделю назад вернулись. Я хотел к тебе ехать, но боялся, что мы разминемся! Мы можем с тобой встретиться прямо сейчас? Мне надо сказать тебе, что… Что… Марта, как хорошо, что ты вернулась…

– Я сейчас не могу, Денис. Я только-только вошла. Давай завтра, ладно?

– Как завтра? Почему завтра, а не сегодня?

– Потому что завтра. Сегодня я буду весь вечер в ванной лежать, отмокать.

– Ну, хорошо. Тогда завтра с утра? Завтра же воскресенье, в институт еще не надо…

– Позвони мне завтра ближе к обеду, договоримся.

– К обеду?!

– Ну да.

– Хорошо… Хорошо, я позвоню к обеду. Как скажешь. Но мы ведь встретимся завтра, да?

– Ой, ну договорились же! Все, пока! Давай, до завтра!

Марта бросила трубку, повернулась к матери, округлила глаза и с шумом выдохнула, что могло означать только одно – вот же липучка приставучая… Но мать только усмехнулась, глядя на нее, и произнесла тихо:

– Да ладно, передо мной-то чего спектакли разыгрываешь? Самой ведь такая приставучесть нравится, правда? Тем более я думаю, ты сама ее для себя и организовала – я ведь тут намедни навела справки про твоего мальчика…

– И у кого ты наводила справки, интересно?

– Да у Димки, у кого ж еще. Чего далеко ходить. То еще оказалось справочное бюро.

– А… Ну, понятно тогда.

– Слушай, а может, ты своего мальчика к нам домой пригласишь? Мне очень взглянуть на него хочется.

– Мам, я тебя умоляю… Ничего интересного ты не увидишь, честное слово.

– И все же, пригласи. Давай завтра вечером. Я даже пирог испеку по такому случаю.

– Ты? Пирог?

– А что такого? Я все-таки мать, а не ехидна какая-нибудь. Я должна видеть, что с моей дочерью происходит.

– Лично со мной ничего страшного не происходит, мам.

– Ну, не с тобой, так с мальчиком… И все, возражения больше не принимаются! Тащи завтра вечером своего кавалера, поняла?

– Да мне-то что… Ради бога, если настаиваешь.

Деничка почему-то очень испугался, когда она объявила ему о «вечернем домашнем приеме». Стоял, смотрел на нее озадаченно, потом поднял руку, вытер испарину со лба, проговорил с дрожью в голосе:

– Я, наверное, твоей маме не понравлюсь, Марта.

– Почему ты так решил? – вложила она в свой голос побольше веселого оптимизма.

– Ну, как тебе сказать… Наверное, каждой маме хочется, чтобы парень у дочки был красавцем… А я… Ты такая красивая, Марта, а я…

– Денис, прекрати! Хватит уже комплексовать по поводу своей внешности! Ну вот скажи, чем ты отличаешься от других? Чем? Ты что, инвалид? Урод? Ты такой же, как все, ни больше ни меньше! Конечно, похудеть бы тебе не мешало, это да…

– Я хотел, но у меня не получается! Я почти три месяца ничего не ел и в тренажерный зал ходил. А потом меня в больницу увезли – прямо из тренажерного зала. Мама говорит, что у меня конституция такая, ничего не поделаешь. Одни могут худеть, а другие нет. Каждый организм живет в определенном балансе. Или дисбалансе… С природой не поспоришь…

– Ну, вот видишь! Ты сам про себя все знаешь! А это уже хорошо! Ты научись любить себя таким, какой ты есть, и все будет в порядке! Ну что, идем вечером ко мне домой? Мама хотела пирог испечь…

– Пирог? Для меня?

– Ну да. А что такого? Ирина Ильинична ведь угощает меня всякими вкусностями, когда я к вам прихожу!

– Ну, это ты… Это совсем другое… Моей маме ты очень нравишься. Она говорит, что в тебе удачно сочетается присутствие красоты, ума и трезвого взгляда на жизнь. Что ты умеешь разумом жить, а не чувствами. И что это не всем дано…

– Хм. И когда же Ирина Ильинична так успела меня распознать?

– А ты что, обиделась?

– Да нет… Ладно, идем цветы покупать – для мамы. Ей будет приятно.

Вечерние посиделки с пирогом прошли успешно – Денис маме понравился. Потом, проводив гостя, она так и сказала Марте со вздохом:

– Надо же, какой экземпляр, будто в пробирке вырос. А как влюблен, как влюблен! Как на тебя смотрит, боже мой! Знаешь, мне даже завидно стало… Можешь его тепленьким брать, если надобность есть. Сама-то как думаешь? Про надобность?

– Я не знаю, мам… Правда, не знаю. Сначала думала, что все знаю и все про себя понимаю, а сейчас… Не знаю.

– Струсила, что ли?

– Может, и струсила. Или нет, не то… Я не знаю, как объяснить… Будто несет меня куда-то, будто попала в сильный поток, и вроде бы еще есть возможность на берег выбраться, но я не понимаю, хочу я обратно на берег или нет. Или хочу, чтобы непременно вынесло к новому берегу…

– Ну, тут я тебе не советчик, дочь. Смотри сама. Чтобы не сказала потом, что я тебя на неверный шаг толкнула. Может, и будут у тебя другие варианты, жизнь твоя только начинается. А может, и не будет больше вариантов, кто знает… Хотя ты красивая, в отца.

– Ты тоже красивая, мам!

– Нет, ты на отца больше похожа. Внешне. А характером в меня пошла, тебе тоже жизни наполовину не надо, тебе разом все подавай! А отец – он не такой… Как раз тот случай, когда красота мужику не на пользу.

– Ты совсем не любила его, мам?

– Да я теперь уж не помню, любила ли, нет ли… Наверное, на красоту его и купилась, когда замуж выходила. Да, он был красивый, но бесхарактерный. Тряпка тряпкой. Ждешь от него чего-то, а он… Ни эмоций, ни поступков… Таких долго не любят. Поэтому был муж, да сплыл.

– А почему ты говоришь о нем в прошедшем времени? Будто он умер!

– Для меня да, умер. Как и не было. Ну, да бог с ним. А насчет Дениса я тебе вот что скажу, Марта. Да, все-таки скажу! Денис – это твой шанс, другого может и не быть, несмотря на всю твою красоту. Пусть он синица в руках, но ведь журавля в небе можно и не дождаться. Если тебе преподнесла жизнь такой подарок – бери, иначе она рассердится и больше подарков не будет. Прождешь зря, годы уйдут, красота завянет. Я смотрю, он хоть завтра готов тебе предложение сделать, только отмашку дай…

– Мам, я не знаю… Нет, я все понимаю, что ты хочешь мне сказать, но… Боюсь я чего-то.

– А вот это ты зря делаешь! Зря!

– Что я делаю?

– Ты зря позволяешь себе плавать в этом «не знаю», в этом «боюсь»! Нет у тебя возможности в этом дерьме плавать, Марта! Может, у кого и есть, а именно у тебя – нет!

– Но почему?

– Да потому! Оглянись, как мы живем, и сделай выводы! Вон у нас даже квартира, и то однокомнатная, жалкие квадратные метры, мы даже разъехаться с тобой никогда не сможем! И уж прости за жестокую правду, но эта квартира – моя! Потому что у меня в силу женского переспелого возраста меньше возможности получить от жизни хоть что-то! И потому… Давай-ка сама пробивайся, Марта. Сама всего добивайся, опять же в силу неспелого женского возраста. Что, грубо звучит, да? Что, жестоко? Зато это правда, дочь… Мы ведь с тобой договорились, что будем по правде жить, по справедливости и без ненужных нам сантиментов… И как иначе, если она такая, наша жизнь… А, да что говорить… Хочешь обижайся, хочешь – нет.

– Мам, я тебя поняла. И я не обижаюсь. Я поняла, да…

На следующем свидании они с Денисом впервые поцеловались. То есть Марта сама организовала этот поцелуй – когда зашли в темную аллею парка, развернулась к нему, обняв за шею, скользнула губами по щеке…

Губы у Дениса оказались на удивление холодными и неловкими. От испуга, наверное. А еще она чувствовала, как дрожат его ладони на ее плечах, как они взмокли… Тоже от испуга, наверное. Зато потом он с силой прижал ее к себе – откуда чего взялось, даже в спине что-то хрустнуло! – и заговорил тихо, задыхаясь на каждом слове:

– Я так тебя люблю, Марта… Я думать ни о чем не могу, будто меня вообще нет… Я жить без тебя не смогу больше… Если бы ты только согласилась… Если бы согласилась… Марта…

– На что согласилась, Денис? – произнесла она, с трудом выворачиваясь из его напряженного объятия.

– Если бы ты согласилась выйти за меня замуж… Но ведь ты никогда…

– Да отчего ж никогда? Почему ты так решил?

– А что… Разве…

– Я согласна выйти за тебя замуж, Денис!

– Что… правда?

– Ну да. Ты мне очень нравишься. Да, я хочу быть твоей женой!

– Марта… Но этого просто не может быть…

– Ой, Денис! Ну я же тебе ответила! Ну хватит уже.

– Да, я понял… Я просто поверить не могу. И что, мы завтра можем пойти подать заявление в загс?

– Отчего ж не завтра? Можно и завтра. Только надо маме твоей сказать.

– Да, маме… И твоей тоже…

– Ты когда своей маме скажешь?

– Сегодня и скажу! Мне кажется, она обрадуется!

– Ну, не знаю… Давай не будем загадывать…

– Да точно обрадуется! Точно! А почему ты дрожишь? Замерзла?

– Да… Похолодало, наверное… Проводи меня домой, пожалуйста, поздно уже… Или не надо домой, только до автобусной остановки. Мне к Оле еще надо зайти…

– Но заявление в загс мы ведь завтра подадим, да?

– Конечно, завтра.

– Прямо утром? Вдруг там только с утра принимают?

– Хорошо, давай утром.

– На первую лекцию не пойдем!

– Хорошо. Только давай уже пойдем отсюда, я и впрямь замерзла!

– Утром я буду стоять около твоего подъезда. Паспорт не забудь.

– Да не забуду… Пошли уже!

Через полчаса Марта, продрогшая то ли от холода, то ли от навалившегося страха, рыдала на плече у Оли, проговаривая вслух то, чего даже самой себе не хотела проговаривать:

– Я не могу, не могу, Оль… Я согласилась замуж за него выйти, а сама… Мне даже целоваться с ним неприятно… Что делать, Оль, я не знаю…

– Да ты что, Марта… – слушая ее, недоумевала Оля. – Что ты такое говоришь? Зачем ты согласилась, если тебе… Если неприятно… Я не понимаю, хоть убей! Зачем?!

– Затем, что так надо.

– Кому надо? Ты что говоришь? Я не понимаю, не понимаю!

– Да ты не поймешь! – вдруг резко оттолкнула ее от себя Марта, перестав плакать. – Поэтому и не спрашивай у меня больше ничего! Просто так надо. И все! Что тут непонятного? Так надо.

Умывшись в ванной холодной водой, Марта быстро надела пальто, шагнула к двери. Оля осталась стоять в прихожей в нелепой позе, разведя руки в стороны – не понимаю, не понимаю… Дверь за Мартой захлопнулась. Каблуки туфель дробно застучали по лестнице вниз. Оля постояла еще немного, потом подошла к телефону, собираясь позвонить Димке и сообщить неожиданную новость. И отчего-то передумала – может, Марта просто в очередной раз ее разыграла? А что, с нее станется, с этой Марты.

Утром они с Денисом подали заявление в загс. Монументальная тетенька оглядела парочку то ли брезгливо, то ли насмешливо, потом проговорила тихо:

– И куда так торопитесь, ненормальные. Едва по восемнадцать исполнилось, а туда же…

Но заявление приняла. И объявила дату бракосочетания – пятнадцатое января. Устраивает? Вот и хорошо, что устраивает… Идите, чувства свои проверяйте…

Ирина Ильинична тоже смотрела на них, как тетенька из загса. Правда, без брезгливости и насмешливости, но с большой долей оторопелого удивления. Потом заговорила, обращаясь почему-то к Марте:

– Нет, я вовсе не против, конечно… Но… Почему же так рано? Я думала, года через два… Или три… Что вы пока дружить будете, получше друг друга узнаете… Зачем же себе обязательствами студенческую жизнь портить?

– Мама, ну почему же портить?! Мы же вчера обо всем договорились, мама! – отчаянно всплеснул руками Деничка и испуганно покосился на Марту. – Я же все объяснил тебе вчера… Я люблю Марту… Я жить без нее не могу… Неужели ты меня не поняла и не услышала, мама?

– Да я поняла, сынок, поняла! – торопливо замахала руками Ирина Ильинична, испугавшись его надрывной горячности. – Я же дала свое согласие, что ты!

Потом, позже, оставшись с Мартой вдвоем на кухне, она проговорила виновато:

– Ты прости меня, пожалуйста, за мои сомнения, ладно? Я действительно пыталась Дениса отговорить… Потому что рано вам жениться… Да, я пыталась… А он чуть не плакал, представляешь? Все твердил – не могу без нее, не могу без нее… И я вдруг так испугалась, знаешь! Подумала – а вдруг я своим несогласием сыну судьбу ломаю? Вдруг он мне этого не простит? И согласилась… Но не сразу, уж извини… А твоя мама знает?

– Нет еще. Но я думаю, она против не будет. Ей Денис очень понравился.

– Правда? – с надеждой и тайным сомнением спросила Ирина Ильинична.

– Правда. Она сказала, что он очень обаятельный. А обаяние всегда играет решающую роль, между прочим. И я так же считаю, как мама. Да, Деничка очень обаятельный…

Ирина Ильинична не смогла сдержать благодарной улыбки. Какой же матери не понравится, когда ее сына называют обаятельным? И на этой улыбке проговорила с веселым оптимизмом в голосе:

– Тогда нам с твоей мамой встретиться надо, обговорить все… Что да как… Или с папой твоим…

– Нет, с папой не надо. Папа только на свадьбу придет. Зачем ему лишние организационные хлопоты? Сами ж понимаете, как это бывает с разведенными мужчинами…

– Понимаю, понимаю… – вздохнула Ирина Ильинична, отводя глаза в сторону. – У нас с Деничкой такая же ситуация – папа только на свадьбу придет… Ну, да ладно. И без них разберемся, правда?

– Конечно, Ирина Ильинична. Без них разберемся.

– Слушай, Марточка… А это хорошо будет, если я твою маму в гости приглашу, как думаешь? Или нам с Деничкой к вам прийти? Ну, вроде как положено так… Чтобы жених пришел в дом к невесте руки просить…

– Да без разницы, по-моему! Если хотите, давайте к вам… И мама, я думаю, против не будет.

– А когда мне ее пригласить? И что приготовить? Что она любит, подскажи?

– Да не переживайте вы так, ради бога! Все будет хорошо, у меня мама женщина коммуникабельная и понятливая!

– Да, конечно… И все же… Когда мы с ней встретимся?

– Успеется, Ирина Ильинична. До пятнадцатого января времени еще много, успеется…

* * *

– …Еще чего – по телефону отца приглашать! Тоже, придумала! Где у тебя голова, Марта? А денег на свадьбу он тоже тебе по телефону даст? Нет уж, сама иди к своему отцу, лично сама обо всем договаривайся, я у него ничего просить не буду! И без денег от него не возвращайся!

Мама так яростно произнесла свой монолог, что Марта поняла – спорить бесполезно. Да и вообще – мама сразу ныряла в ярость, когда заходила речь об отце, и Марта никак не могла до конца понять этой ярости – что он ей сделал плохого? Что развелся и снова женился? Так сама виновата, господи… Тем более она отца едва терпела и даже не скрывала этого никогда. И отец терпел, много терпел, если уж на то пошло, только его терпение было другого рода – молчаливое оно было и смиренное. А теперь, смотрите-ка, яростью обиженной мы исходим… Гордые мы, денег просить не собираемся…

И тем не менее Марта позвонила отцу и объявила, что придет в гости в ближайшее воскресенье.

Отец встретил ее с радостной настороженностью, улыбался приветливо, но ждал подвоха, по всему было видно. Еще бы – последние пять лет они только по телефону общались, и то редко. А первые годы после развода виделись часто – отец сам был инициатором этих встреч, и не только по воскресеньям. Из школы, например, ее встречал, провожал домой. Учебой интересовался, школьной жизнью. И звонил часто. А потом у него свой ребенок родился, и вся его инициатива постепенно истаяла, и ничего не осталось, кроме редких телефонных звонков, которые Марта не любила за натужный интерес и явные нотки отцовской виноватости. Вовсе ей не нужна была его виноватость, мог бы и не звонить…

– Проходи на кухню, чаю попьем… Я в магазин сбегал, колбаски купил, хлеба свежего… А вот мы сейчас по бутербродику, с чаем-то… А может, булочку хочешь? Она свежая… С повидлом…

– Да мне все равно, пап… А лучше вообще ничего не надо, ни бутерброда, ни булочки.

– Фигуру бережешь, да?

– А что, это плохо разве?

– Нет, почему же… Но от обеда, надеюсь, не откажешься? Позже обедать будем, когда Маруся с дежурства придет… Сам-то я с обедом не успел, не думал, что ты так рано… Хорошо, хоть в магазин сбегать успел!

– Ну вот… Сколько тебе хлопот со мной. И жене твоей тоже. Надо после дежурства спать ложиться, а она с обедом возиться будет. Может, не надо, а? Я ж ненадолго, пап…

– Да прекрати, что ты! Маруся сама сказала, что обязательно вкусный обед приготовит! Такая редкая гостья, как же! Тем более она никогда после дежурства спать не ложится… У дежурного врача всегда есть время, чтобы прилечь в ординаторской на диванчике на пару часов…