Текст книги "Советский человек"

Брак

Я понял, для чего существует брак. Нет, не для радости и не для удовлетворения своих потребностей! У нас товарищи одна потребность – любить свою Родину. И не для того, чтобы получать удовольствия! Постыдились бы!

И не за тем, чтобы сидеть, взявшись за руки и смотреть на звезды. Не за этим! И не потому, что нам всем приспичило. Брак, товарищи, существует для того, чтобы мы, весь советский народ отвергли от себя страсти и уняли неуемные желания. Но это товарищи может сделать только труд. Каждодневный, созидательный, и разумеется, коллективный.

Но зачем тогда нужен брак? А затем, что каждый из нас вверен друг другу для воспитательного процесса. Посмотрите внимательно на товарища, с которым вы живете. Что вы видите? Да ничего хорошего! Безвольный, слабохарактерный человек, у которого нет достойной цели.

Вся его жизнь – это бигуди, это бесконтрольная трата денег, это жажда удовольствий! Это скандалы! Разве можно допустить, чтобы жизнь близкого человека была столь бесполезной? Нельзя! Поэтому, задача каждого из нас – помочь своему товарищу.

Видя все его наклонности, противоречия и моральную неустойчивость, а вечерами так вообще, злую похоть, примемся с надеждой за исправление его тяжелого, скверного характера. Я, как только понял, для чего живу с Оксаной, так сразу же начал действовать. В первый же вечер стал к ней приглядываться.

А для чего тогда жить вместе? Чтобы молчать? А она с работы пришла и хохочет, и смотрю, сразу к холодильнику. Съела две тарелки борща, четыре пирожка с мясом, а я считаю, сижу. Думаю, это куда же?

– Оксана, – говорю, а сам пирожки у нее забираю, – где твое воздержание? Где мера?

А она выхватывает у меня пирожок и съедает! Это разве женщина?

– Пять пирожков! – говорю я, а мне не верится.

– Да они маленькие! – смеется она. – Чего ты?

– Да какая разница? – сокрушаюсь я. – Всё с этого и начинается! Если ты в еде себя не можешь контролировать, ты и в остальном будешь такая же! Бесконтрольная! И ненасытная!

А ей хоть бы что! Улеглась на диване и лежит.

– Иди, – говорит, – массаж мне сделай!

Я чуть не упал. Вот, думаю, новости! А Оксана халат сняла и лежит в комбинации. Ну, никакого стыда!

– Ну где ты там, – говорит, – Василий? У меня шея болит, сил никаких нету!

Я за одеялом скорей сбегал, думаю, что же это такое?

– Прикройся, – говорю и одеяло на нее набрасываю, – ты же женщина! К тому же несдержанная в своих желаниях!

– Да мне жарко! – говорит Оксана и скидывает с себя одеяло. – Я может, напарилась в цехе и мне вообще с себя снять всё охота. Я устала!

И срывает Оксана комбинацию и бросает ее, прямо в меня. Я поймал ее, и стою. Да как же хорошо, думаю, что мы в браке. Что можем исправлять друг друга и как-то обуздывать.

– Да что ты встал с ней? – говорит она. – Иди, спину помни мне.

– Оксана, – говорю я, как можно доходчивей, – ты на редкость привлекательная женщина. У тебя как я вижу сейчас при свете дня прекрасная фигура, достойная кисти художника.

– Правда? – она недоверчиво посмотрела на меня.

– Да, – говорю я. – Если бы я был художником, я бы обязательно тебя нарисовал.

– Ты серьезно? – все еще не верит она.

– Ну конечно, – говорю я, искренне сожалея о том, что у меня нет ни кистей, ни холста. – Нарисовал бы тебя в саду, под цветущими яблонями, как сидишь ты на скамье и смотришь вдаль на…

– Нарисуй меня лучше в комбинации, – перебивает меня Оксана. – В такой кружевной, а по низу у нее пришиты цветочки голубенькие. Я такую вчера в универмаге видела.

– Оксана, – опешил я, – да как же можно?

– А что такого? – удивляется она и чуть ли не ножницы передо мной выполняет. – Мне стыдиться нечего!

– Да как же так? – не понимаю я. – Это же как-то…. нехорошо….

– Ну, тогда в пеньюаре, – мечтательно произносит она. – В прозрачном таком, до пола….

– Оксана, – а я вообще растерялся, – ты вообще что говоришь-то?

– Ой, – махнула она рукой. – Не хочешь, так и скажи! Подай мне халат, я к Тамаре схожу, спрошу, как она маринад делает.

Ушла Оксана к соседке, а я сел и сижу с её комбинацией в руках. Думаю, как же её исправлять? Так она ест за троих, на ходу раздевается, да еще хочет, чтобы я рисовал ее в пеньюаре!

Все культурно!

Не хватаем нам культуры, товарищи! Ох, как не хватает! Да мне стыдно! Я вчера в автобусе ехал, так такого наслушался. А в метро? Да хоть не заходи! А как хочется, чтобы все культурно было, чтобы каждый человек книгу читал и не разговаривал.

Или в театры ходил. На сцене-то плохого не скажут. Это ж не трамвай! Или в консерватории. Там вообще одна музыка. Сиди себе слушай! Я раз пошел, думаю, не всё тебе гайки закручивать да бензобак заливать.

Пришел, значит, а всё культурно. Люстры, бра, зеркала! Никто не бегает, не говорит, что тосол закончился. И ковры такие, что я в сапогах иду и не слышно! А на стенах картины висят и диваны кругом.

Я присел на один, сижу. На картину смотрю. Не пойму, что там нарисовано. То ли бабы в лодке, то ли мужики на покосе. Ну, как же думаю культурно-то всё! Да так бы и сидел, если бы не концерт для фортепианы с оркестром.

А народ тоже ходит, по сторонам заглядывает. У нас-то такого нету. Мы-то на шпингалеты закрылись да сидим. А тут портьеры до пола, ручки золотые, на потолке этюды. Да мне идти никуда неохота. Охота лечь и на потолок глядеть.

А в зал уже все проходят, места занимают. Я тоже зашел, и не могу место найти. Не могу понять, что за цифры написаны. А народ волнуется, тоже ищет. Вдруг музыка как заиграла, мы перепугались, быстро на кресла заскочили, и сидим, на сцену смотрим.

А там женщины в черных платьях. Ну, как же все культурно! И на скрипках они играют, и на флейтах, а мужчины смотрю на трубах, и на тромбонах и еще на чем-то. А дирижер стоит перед ними, палочкой туда-сюда вертит, да так что ноты летят.

И так музыка меня захватила, что я сижу, чуть не плачу! А женщины головами машут, смычками трясут, и столько силы в этом, столько эмоций! Да мне на сцену захотелось залезть и за трубу схватиться. Не всё же с канистрами бегать! А дядька за фортепиано сидит, по клавишам бьет со всей силы, и как откинется назад, что я боюсь, не улетел бы он к нам на четвертый ряд.

И такая тишина в зале, никто не шелохнется! А у меня чуть ли не слезы! Да я сижу, и всё внутри у меня летит куда-то. Как будто я сам лечу, не то с дерева, не то с мопеда. А ведущий выходит, какие-то слова говорит, а мы только хлопаем и на сцену смотрим.

И так все культурно! А музыка то тихо звучит, то громко, то вдруг умолкнет. Я не пойму, может конец? Так, а все уже с мест встают, к выходу пробираются, а тут трубы как затрубят, барабаны как застучат, народ за сердце хватается, женщины кричат. Никто не знает, что делать?

Пожарники скорей прибежали, думали, проводка замкнула. Потом двое в халатах заскочили, думали, аппендицит у кого-то. Потом участковый заявился вместе с дирекцией, а народ в буфет повалил. Так, а жрать охота!

Я не знаю, что мне делать? То ли со всеми идти, то ли на сцену смотреть. А на сцене одно да потому! Дирижер весь измотался, палочкой машет, скрипачки то и дело головами трясут, трубачи трубят. Дядька за фортепиано по клавишам колотит, сил нет.

А мне пить охота, и спина устала. Прям сидеть не могу! Думаю, вот бы лечь на том диване и лежать, на потолок смотреть. Гляжу по сторонам, а зал-то пустой! Вышел я тихонько, а мужики на диванах уже лежат. Ну, как же прекрасно, говорят! Женщины колбасу жуют, мы говорят, не ели давно.

И так все культурно! Я на диване прилег рядом с товарищами, и лежим мы, на потолок смотрим. А из зала музыка доносится, как будто бы сцена перед нами. И до того приятно, до того хорошо!

Так мы домой пришли с другими лицами. Я сразу за палочку схватился, махать давай. Думаю, может, мне картину написать или сюиту?

И так все культурно!

Подарок

Мне вдруг захотелось подарок жене купить. Так я каждый вечер лежу, смотрю на нее, а она и варит и убирает, и на кухне хлопочет. То сожжет, то разобьет, то рассыпет. И все ведь старается, чтобы чистота была.

И стирает, все карманы проверит, и гладит, четыре стрелки у меня почему-то. И носок зашьет красными нитками, я разуться нигде не могу. То краску купит, в коридоре пол выкрасит, мне не зайти! Я по деревьям на балкон забираюсь, хорошо, что второй этаж.

А был бы третий? Это мне к маме идти ночевать? А ночью вообще! Побежит тесто проверить, на балкон выбежит, белье увидит, поснимает, прибежит, ляжет. Вспомнит, что тесто не посмотрела. Снова убежит. И бегает так и скачет.

Я лежу, думаю, что же ей подарить-то? Скакалку? А я давно Гале подарков не делал. То денег нету, то она меня выведет, мне вообще охота из дома уйти.… И вроде бы все есть у нее. Да она сама побежит, купит, через неделю скажет. Или я сам найду. А потом думаешь, зачем эти подарки? Галя итак довольная, и тапочки подаст и спину потрет.

А тут мне в магазин захотелось пойти и купить что-нибудь для Гали. И не кастрюлю, не зеркало для ванны, не разделочную доску вместе со скалками. А духи, например, или пеньюар, чтобы Галя надела его и ходила передо мной.

Пришел я в магазин, хожу, оглядываюсь. Духи понюхал, помады посмотрел, шляпки, часы, платки, кошельки, зонты. Ридикюли. Вдруг вижу, белье висит женское. С кружевами, с рюшами. А я не знаю, какая Галя. Думаю, пойти может, измерить её? Или купить побольше, а она, если что ушьет или резинку вставит.

А потом думаю, надо найти женщину, которая выглядит так же, как Галя. Стал я по сторонам озираться, на женщин смотреть, приглядываться. Одна вроде больше Гали, другая меньше, третья вообще с мужиком. Смотрю, идет женщина размерами с Галю. И все в ней Галино.

И лицо, и фигура и даже волосы спадают до плеч. Смотрю, а это Галя! Я скорей отвернулся, думаю, хоть бы не узнала, хоть бы мимо прошла. А она прошла и встала возле мужской одежды и стоит там ремни разглядывает. Видимо купить хочет. А мне интересно, может у них на работе кого поздравляют или у нее мужик есть?

Схватил я грампластинку, и стою из-за нее выглядываю. А Галя то одну рубашку потрогает, то другую, то носок схватит. А у меня внутри все переворачивается. Я и забыл совсем, что за подарком пришел, что трусы ей кружевные хотел купить.

А Галя кругами ходит, то часы схватит, то галстук. Ну, думаю, Галя! Я-то галстуки не ношу. Тут она задумалась, может, совесть проснулась, обо мне вспомнила, что я у нее есть. Ан нет! Смотрю, Галя на мужиков стала смотреть, и как-то очень детально. Да мне даже стыдно!

И стоит она, их разглядывает, да так, что они краснеют и выходят прочь. А один так подошел, и разговор начал, а Галя вижу, обрадовалась, руками машет, будто зовет куда-то. Неужели в гостиницу? Да я поверить не могу! Я-то ей тайны доверял, а она с первым встречным заговорить готова.

И в глаза ему смотрит, да с такой надеждой, будто он воротник ей сейчас купит песцовый. Смотрю, а они уже рубашки с вешалок снимают, и чуть ли не в примерочную вместе заходят! Мужик этот радостный, на ходу раздевается, Гале подмигивает, мускулами трясет. А Галя перед ним усентябривает, да мне противно! Да у меня в глазах потемнело, в ушах застучало, руки стали сами сжиматься! Я эту грампластинку чуть не разорвал.

Вот, думаю, пришел в магазин! Сто лет не ходил, а тут захотелось Галю порадовать. А она не скучает! А она по магазинам шатается, чужим мужикам рубашки покупает, видимо посмотреть на раздетые тела охота. У меня-то такого нет, конечно! Я-то мускулами не трясу перед ней, мышцами не играю.

Сорвался я с места, два манекена уронил, чуть витрину не снес, людей всех порастолкал. Да знали бы они, как мир растлен! Как жены потеряли всякий стыд, погрязли в злом разврате! Подбегаю к примерочной, срываю штору, а там мужик этот в рубашке стоит и Галя рядом!

– Кто это? – кричу я и хватаю этого мужика за горло.

– Валера, – кричит Галя, – отпусти его! Товарищ не виноват!

А я сам не свой, рубашку с него срываю, да так что пуговицы летят. А Галя оттаскивает меня, боится, что я рожу ему сейчас расквашу, а им же еще в гостиницу ехать.

– Валера, – кричит и за руки меня хватает, – не трогай его! Я тебя прошу!

А у меня кипит все внутри и злоба раздирает. А мужик этот в себя пришел и тоже давай кулаками махать, да так, что зеркало расколотил и мне по лицу пару раз съездил. А Галя между нами мечется, слезы льются.

– Не трогайте его! – кричит мужику своёму. – Что вы с ним сделали? Валера, Валерочка, – кидается она ко мне, – тебе больно? Родной мой, хороший, – она снова кидается к мужику, – да остановитесь же вы…

Тут продавцы посбежались вместе с милицией.

– Товарищи! – говорит милиционер и в свисток свистит. – Выходим все из примерочной.

Тут я в себя пришел, смотрю на мужика на этого в разодранной рубахе, на Галю в слезах, а у самого лицо болит, и кровь откуда-то льется. И так мне противно стало! Да шли бы в гостиницу, да делали бы все что хотели! Раз Галя оказалась неверной, что остановит? Да ничто!

А милиционер протокол составляет, фамилии наши спрашивает, по месту работы сообщить хочет, что мы драку учинили в примерочной кабине. Завмаг стоит со счетами ущерб считает, Галя плачет навзрыд, мужик этот одежду свою надевает. А я смотрю на всех, думаю, может Галя с этим мужиком будет счастлива?

– Вас как зовут, – говорю, – товарищ?

– Геннадий, – говорит этот мужик.

– Вы вот что, Геннадий, – говорю я, – вы женитесь на Гале. Она хороший, добрый человек, и постирать может, и погладить. И пирог испечь.

– Вот еще! – ухмыляется Геннадий. – У меня есть кому пироги печь.

– Ах, вот так? – говорю я. – Дома жена, значит?

– Валерочка, – сквозь слезы говорит Галя, – Геннадий ни в чем не виноват. Он помочь мне хотел….

– Да я видел! – говорю я, едва сдерживаясь, чтобы снова ему в рожу не заехать. – Закатились в кабину, думаете, никто вас не видит? А я все Галя вижу, – я помахал пальцем перед ее носом, – всё! И как ты на мужиков смотрела, и как на этого Геннадия рубашку напёрла, а то он что-то пообносился весь, – а у Геннадия смотрю, футболка в двух местах порвана. – И в гостиницу с ним не стыдно!

– Так тут оказывается вот оно что! – радостно восклицает милиционер. – Треугольник!

– Никогда в нашем универмаге такого не было, – качает головой завмаг. – Шторы оторвали, зеркало разбили, рубашку дорогую, хорошую, – он затряс порванной рубашкой, – во что превратили! И из-за чего? – он вопросительно посмотрел на Галю.

– А вы гражданочка, – говорит милиционер, с интересом разглядывая Галю, – где работаете? Я должен сообщить о вашем моральном облике по месту работы.

– Да-да! – поддакивает завмаг. – Может профсоюзный комитет, наконец, окажет влияние? Это же невозможно! Привести женатого мужчину в примерочную кабину, – он с сочувствием посмотрел на Геннадия, потом на Галю. – Так что же вы трусы-то ему не предложили? Тогда вы бы знали наверняка!

– Еще чего! – возмутился Геннадий.

– А что? – вмешался милиционер. – Мне один раз женщина прямо на улице предложила, да сейчас все может быть, товарищи!

– Ну, хватит, – говорю я. – Моя жена никогда себе такого не позволяла и не позволит.

– Откуда вы знаете? – удивился завмаг. – Да вы только посмотрите на нее!

– Я вам щас так посмотрю, – говорю я, а меня трясти начинает.

– Товарищ Пронькин, – обращается милиционер к Геннадию, – заплатите за зеркало и можете быть свободны.

– Да у меня денег-то таких нет, – говорит Геннадий, разглядывая квитанцию.

– А что ж вы тогда по магазинам-то шатаетесь? – начал возмущаться завмаг.

– Я заплачу, – говорю я.

– А вы, товарищ Калгушкин, – говорит милиционер, – заплатите за рубашку. Хорошая ведь рубашка, – он начал вертеть ее в руках, а у нее рукава оторваны и пуговиц нет. – Вы шить-то хоть умеете? – спрашивает он у Гали.

– Нет, – тихо отвечает она.

– Да давайте моя Зина пришьет рукава, – вдруг говорит Геннадий. – Она же на швейной фабрике работает.

– У вас прекрасная жена, товарищ Пронькин, – говорит милиционер, – что же вам не хватает-то я не пойму? А вам, гражданка Калгушкина, – он посмотрел на Галю, – нужно задуматься. Вы замужняя женщина и эту связь с товарищем Пронькиным нужно немедленно прекратить!

– Да-да! – поддакивает завмаг. – Это, по крайней мере, безнравственно!

– Не вам судить, – говорю я.

– Валера, – всхлипывает Галя.

Отдал я рубашку Геннадию, пусть думаю, Зина рукава пришьет, да он ее носит. Пришли с Галей в кассу, а у меня денег не хватает. Галя свой кошелек протягивает, а сама плачет, слезы прям льются.

Заплатили мы за ущерб, едва до дома дошли, а у меня лицо распухло, глаз даже не видно. Галя вокруг меня бегает, Валерочка говорит, а я не пойму, как она могла?

– Галя, – говорю, – хочешь, я перед тобой по пояс буду голый ходить?

– Да ты что? – пугается Галя, а сама примочки на глаза мне прикладывает.

– Ну, тебе же нравится, – говорю я. – И Геннадия ты позвала рубашку померить, чтобы на мышцы на его взглянуть.

– Да зачем мне его мышцы? – удивляется она. – Я подарок тебе купить хотела. Искала, искала, а тут рубашки такие красивые, и под цвет твоих глаз, – она тяжело вздохнула. – Смотрю, мужчина вроде такой же, как ты в плечах, я и попросила его примерить. А тут ты откуда-то взялся….

А я то трусы Гале хотел купить. Кружевные…

Зарождение жизни

Всё-таки интересно как жизнь зародилась? Меня, к примеру, волнует этот вопрос, а спросить не у кого. Я Галю спросил.

– Галя, – говорю, – как жизнь-то на земле зародилась?

А Галя посуду моет, ей разве до этого?

– Ой, – говорит, – Вася, так она зарождалась, что не знаю! Сначала вода была, над водою пар стоял три недели. Потом когда пар развеялся, все увидели, что там труба и из трубы дым валит, вызвали пожарных, оказалось, что это ракета. Из нее вышли инопланетяне, и таким образом все и зародилось! Сходи в магазин, колбасы охота!

Я в магазин сходил, конечно, но на собрании решил этот вопрос задать. Думаю, грамоты раздадут, Федор Афанасьич как всегда спросит, мол, какие у кого вопросы, товарищи? Я тут же и спрошу. А нельзя жить в неведении.

Пришли мы на собрание, сели, сидим. Я думаю, скорей бы грамоты раздали, да я бы вопрос свой задал. А Федор Афанасьич тезисы читает, графики чертит, а мне-то узнать охота. А как жить и самого главного не знать? Наконец, нам грамоты раздали, руки пожали.

– У кого какие вопросы? – спрашивает Федор Афанасьич.

Тут я, конечно, вскочил, а сам волнуюсь. Прям, чувствую, пятнами покрываюсь. А спросить всё равно надо.

– Как, – говорю, – жизнь на земле зародилась?

И все вдруг замолчали, глаза в пол опустили, и пятнами, как у меня стали покрываться.

– Хороший вопрос, – наконец говорит Тимофей Михалыч. – Хороший!

– Да, товарищи! – торжественно начал Федор Афанасьич. – Нам нужно это знать!

– Сначала, – говорит Тимофей Михалыч, и чертит два равнобедренных треугольника, – летели два метеорита. Летели быстро, стремительно, навстречу друг другу. Затем они столкнулись, и произошел товарищи мощный взрыв.

– Да, – подтверждает Федор Афанасьич. – От этого взрыва образовались различные химические элементы, гидрокортизон, смолы, слюда, гипс…

– Гипсокартон, – добавляет Тимофей Михалыч.

– Полевой шпат, пемза, космическая пыль, – перечисляет Федор Афанасьич, – кристаллические сланцы, соли, пески, глины, и все это товарищи упало в океан.

– И там, в воде, – продолжает Тимофей Михалыч, – все это соединилось, и под воздействием температур стали образовываться простейшие микроорганизмы. Сначала одноклеточная инфузория туфелька, которая очень любила тепло, – он на мгновение задумался. – Затем многоклеточные. От них беспозвоночные, далее позвоночные, и эти позвоночные животные вышли на сушу.

– В чём была причина подобного выхода? – спрашивает Федор Афанасьич.

– А в том, – отвечает ему Тимофей Михалыч, – что этим животным нужна была другая среда обитания. Кислород. Из них и произошли обезьяны. А потом уж и мы с вами, товарищи!

– Не прекрасно ли это? – радуется Федор Афанасьич. – Вы только представьте, что удалось нашим предкам за сравнительно короткий период времени! Мы можем сделать гораздо больше!

Пришел я домой, а на душе неспокойно. Посмотрел на себя в зеркало, думаю, неужели, правда? Неужели всё так и было?

Где-то в воде гипсокартон плавал, а теперь мы по земле ходим….

На луну

С каждым днем повышается уровень советского человека. Он многому учится, многое узнает, многое уже умеет. Растет его опыт. Ширится кругозор. Исполняется призвание.

Взгляните на эти новостройки! На эти автобусные парки! На обмотанные проволокой столбы электропередач! Я тоже смотрю и так радостно мне! Да как же хорошо, что живу я! Что дышу этим воздухом, надышаться не могу. Что иду по родной земле, а в ней может такое лежит!

Что смотрю я на эти лица, а они родные! Да мне всех обнять хочется, обнять и заплакать. Это ж, какое счастье вообще! Домой прихожу, и Галю обнимаю.

– Галя, – говорю, а сам чуть не плачу, – ты посмотри только на эти трубы! На этот дым! Это же всё наше, Галя!

– Ой, – причитает она, – да скоро дышать будет нечем! Будем все на луне жить.

– Галя, – говорю я, – ты, конечно и на луну можешь полететь, и на работу там устроиться, стричь направо – налево. Но я, Галя, никогда на луне жить не буду! Так и знай!

– Вася, – говорит Галя, – да куда я без тебя? Да как я в новой квартире ремонт-то сделаю? А вдруг унитаз сломается? Это мне сантехников вызывать, снова платить, а трубу прорвет? Да что ты! – она замахала руками.

– Да найдешь там мужика себе, – говорю я. – А чего? Ты женщина красивая, всегда с прической… Борщ как сваришь, тут же все прибегут. И сантехники и строители!

– Что-то я не пойму, – говорит она в полной растерянности. – Ты что, хочешь, чтоб я действительно улетела?

– А чего бы не слетать? – смеюсь я. – Развеешься хоть, посмотришь, как ихние женщины хозяйство ведут. Может, научишь их чему. А что?

– Вася, – говорит Галя дрожащим голосом, – так мне может, вещи собирать? Бигуди складывать?

– Да давай я помогу! – говорю я, а сам чемодан достаю из шкафа. – Не забудь из ванной мочалку свою забрать, щетку зубную и пемзу. Кто знает, может, у них пемзы нету? Одни шпаты полевые да сера. Как ты там жить будешь, не знаю….

– А ты как будешь? – запереживала Галя. – Никто тебе Вася борща не сварит, не накормит. Голодный будешь ходить. А носки кто стирать будет?

– Не знаю, – вздыхаю я, а сам думаю и, правда. Кто стирать-то мне будет?

– Так может мне не лететь никуда? – спрашивает она. – У меня вон и белье в ванной замочено, и фасоль…. Я же борщ думала варить….

– Галя, – говорю я, а сам вещи ее в чемодан складываю, – я фасоль итак съем, что ее варить? И белье постираю и выжму и даже на балконе развешу. А у тебя когда еще такая возможность появиться?

– Вот как? – удивляется Галя. – Я значит руки все повыкрутила, эти пододеяльники выжимаю, а ты оказывается, сам все можешь? И носки постирать, и фасоль просто так съесть. Ха-ха-ха! – засмеялась она. – Да я сама от тебя уйду! Где мои вещи?

Собрала Галя чемодан и ушла! А я помыться захотел, смотрю, в ванной белье плавает. Я его давай выжимать, и не могу! Это ж столько сил надо! Едва выжал, по балкону раскидал и вдруг жрать захотелось. Сейчас бы думаю, Галиного борща! Прихожу на кухню, а там фасоль. И как ее есть?

Лег спать голодный. Да еще сны видел, будто Галя на луну прилетела и стрижет там всех подряд. И мужики возле нее, кто с краской, кто с клеем. Один даже стремянку припер.

Проснулся я, а на душе неспокойно. На кухню пришел, а там фасоль. Где же думаю, Галя? Может, и правда на луну улетела? А что?

Жены же сейчас такие, дома-то не сидят.