Текст книги "Дом пустых сновидений"

Глава VI
Причина и следствие

– Что ты делаешь? – полюбопытствовал Ной, склоняясь над моим плечом. Я захлопнула ежедневник и обернулась.

– Чего тебе? – Надеюсь, он ничего не видел.

– Интересуюсь, что ты пишешь, – пожал плечами Ной, но к своему пудингу не вернулся. Он удерживал крохотное блюдце на ладони, смакуя ложку за ложкой, и прохаживался по кухне. – Если ты боялась, что я могу прочесть написанное, почему сидишь на кухне, провоцируя меня, а не в своей комнате?

Я оценила Ноя взглядом. Подозреваю, он уже знает о том, что у меня в записной книжке, просто хочет, чтобы я заговорила первой. Не смущаясь от пристального внимания к собственной персоне, он уселся за стол и привычно подтянул ногу к груди.

– Я была голодна, – наконец сказала я, больше ничего не придумав. Почему-то не хотелось идти у него на поводу и сдаваться. Ной как-то странно улыбнулся, явно подумав о чем-то нехорошем, и спросил:

– Не боишься потолстеть?

Потолстеть?

– Я калории вмиг сгоню, спасибо за беспокойство.

Согласившись со мной, Ной убрал волосы с глаз и еще ближе пододвинул блюдо с пудингом.

– Так что ты пишешь?

– Это личное, если ты понимаешь, что это такое.

– Очень понимаю.

Я прищурилась, не в силах разгадать его. Пристально наблюдая за каждым его движением, я спросила:

– А ты что, не знаешь, о чем я пишу?

Он посмотрел на меня как на недалекого человека, рассудительным голосом заметив:

– Стал бы я спрашивать, зная ответ?

Полная сомнений, я провела ладонью по обложке и медленно сказала:

– Я составляю список желаний.

– Список желаний? – Ной искренне удивился, подняв брови. «Брови у него красивые», – мелькнула мысль.

– Да, список желаний, – подтвердила я, уже жалея, что сдалась и ответила на его вопрос. С нарастающим сердцебиением я ждала дальнейших комментариев и уже мысленно готовилась к словесной перепалке, но Ной отодвинул от себя тарелку, провел ладонями по футболке от груди к животу и с энтузиазмом протянул руку:

– Можно взглянуть?

Мое сердце сделало кувырок в груди и на мгновение перестало биться. Я знала, что Ной мог схватить блокнот со стола, но он не сделал этого. Затяжная секунда моей нерешительности оборвалась, как обрывается натянутая струна, и я, подчиняясь неведомому чувству, тревожно загудевшему в венах, вручила ему блокнот.

В следующую минуту меня занимало вовсе не выражение лица Ноя: высокомерный изгиб губ, проницательные глаза, вопрос во взгляде. Только краешком сознания я понимала, что он заглядывает в сокровенные уголки моей души. Я вдруг почувствовала что-то странное и незнакомое, какое-то волнение, беспокойство иного рода.

Я продолжала гипнотически смотреть на Ноя, пристально изучать его: губы едва шевелились, беззвучно читая написанное, голубые глаза скользили по строчкам. И на меня снизошло озарение: Ной Харрингтон, мой ненормальный, странный сосед по дому, – первый парень, который меня по-настоящему заинтересовал.

От этой мысли я буквально взлетела со стула. Ной вздрогнул и отшатнулся, затем невозмутимо глянул на меня:

– Что такое, в чем дело?

– Мне нужно написать реферат по ВПТ. И историю болезни.

– Стой, – поспешность, с которой Ной поднялся на ноги, почему-то испугала меня. Уж сейчас он все скажет, все разложит по полочкам и начнет копаться, копаться, копаться в моих мыслях… – Ты была голодна…

Но я не позволила ему закончить; выдернув из его руки блокнот, я поспешила покинуть кухню и едва не споткнулась о коварные ступени, ведущие на второй этаж. Но даже это не заставило меня отвлечься от размышлений. Я сошла с ума? Я не должна замечать Ноя, не в том смысле. Но мы же не родственники. Нет. Я другая. У меня планы. У меня… всякие дела. Но ведь он… Нет. Но ведь Ной и я никак не связаны. И он обо мне заботится…

Полная сумятица в мыслях была вплоть до самой ночи. Лежа в постели и глядя в потолок, я пыталась избавиться от навязчивых идей, которые чем сильнее я гнала их, тем отчаяннее давили.

Мое сознание было наполнено смутными образами, картинки сменялись одна за другой: мама, Джорджи, пожар, отец нажимает мне на спину ладонью, заставляя все ниже опускаться над полом во время отжиманий. И тут я подчиняюсь и проваливаюсь сквозь дощатый пол, оказываюсь в клетке Стивена Роджерса и смотрю на ржавые прутья, кричу, отскакиваю назад и падаю на спину на кровать. И все заново – я вновь в клетке, затем вздрагиваю на постели, открываю глаза и повсюду вижу Ноя Харрингтона.

После его появления меня словно с головы до пят накрыло липкой массой, я не могла сдвинуться с места, а может, и не хотела. Внезапно стало спокойно, дыхание застыло в легких и вырвалось из горла нехотя, медленно. Казалось, Ной накрыл мои глаза ладонью, запел на ухо колыбельную, усыпил.

Когда я проснулась, то к своему удивлению обнаружила себя в своей постели в футболке и шортах, хотя точно помнила, что в один двадцать два ночи сидела за столом и работала над рефератом. Я спустила ноги на пол, коснулась пушистого ковра и вздрогнула.

В комнате было прохладно, но по моему телу разлился жар, потому что я знала, как оказалась в постели. Не раз и даже не два Ной среди ночи входил в мою спальню, обнаруживал меня в отключке за столом и укладывал спать. Я просила не делать этого, не шататься по моей комнате без спроса, на что он безапелляционным тоном заявлял: «Знаешь ведь, что спать за столом вредно для позвонков, да еще и со светом…»

Меня всегда сердило такое беспардонное нарушение личных границ, но в этот раз я ощутила что-то еще, кроме раздражения. Осмотрев комнату, я оценила ее с точки зрения постороннего человека: идеальная чистота, минимум личных вещей, лишь на столе из светлого дерева пухлый кактус по имени Бен и фотография в серебристой рамке, где изображены я, Джорджи и мама с папой. На этой фотографии я улыбаюсь так сильно, что на щеках видны ямочки.

Внезапно я подумала о том, что Ной знал, как выглядит моя комната, даже знал цвет моего покрывала. Это тоже что-то значит. Решив спросить об этом при удобном случае, я умылась и, одевшись, спустилась к завтраку.

Ной стоял на привычном месте – у стола, что-то готовя из теста. Я уставилась на его спину в черной футболке, подчеркивающей талию. Светлые волосы на затылке уже были вымазаны чем-то темно-красным, но я почему-то даже никак не прокомментировала это, продолжая молча наблюдать. В голову вдруг полезли всякие глупости, в том числе и о том, что он входил в мою комнату, вытаскивал меня из-за стола и укладывал на кровать.

Прочь, прочь, прочь… – я тряхнула головой, едва удержавшись от того, чтобы не стукнуть себя по лбу ладонью в попытке прогнать мысли. Нужно вести себя как обычно, будто ничего не происходит, решила я, но тут же снова поразилась такой формулировке. Ведь на самом-то деле ничего и не происходит…

И вдруг Ной обернулся и, громко ойкнув, опрокинул на себя стакан с мукой. Я вздрогнула.

– Напугала!

Я достала из подставки салфетку и, мрачно глядя в сторону Ноя, вытерла левую щеку, на которую осела мучная пыль.

– Ты что, не знал, что я стою сзади?

– У меня, по-твоему, глаза на затылке? – Ной критически оглядел свою футболку, присыпанную мукой, раздраженно смахнул белые пятна, затем сосредоточил взгляд на мне: – Что будешь на завтрак?

Когда мы перестали пялиться друг на друга, я снова вспомнила о тех глупостях, которые крутились в моей голове с самого пробуждения, и почувствовала, что вот-вот начну смущаться. Я представила, что придется торчать на кухне в обществе Ноя еще и во время завтрака, и вздрогнула.

– Вот! – нашлась я и выхватила наливное красное яблоко из плетеной корзинки посреди обеденного стола. – Спасибо.

– Спасибо за что? – удивился Ной.

Я закинула яблоко в сумку, лихорадочно соображая.

– Спасибо за то, что зашел в мою комнату без спроса.

– А ты закрывай дверь чаще, – парировал он, нахмурившись, затем, наклонившись ко мне, достал из подставки салфетку и стряхнул с моего плеча белую пыль, которую я не заметила.

– Ты же знаешь, что я не могу, – пробормотала я, ощущая жар от того, что Ной снова заставил меня признаться в этом вслух.

– Может, пришло время побороть страхи? – спросил он с холодком.

– Сделай вид, что не замечаешь этого, – посоветовала я более резким тоном, чем следовало. И только через секунду почувствовала, что мне так же неприятно от собственной резкости, как, наверное, ему. Смущенно прочистив горло, я более мягко закончила: – Все равно спасибо… э-э… за яблоко. Пока, до встречи, я буду поздно.

И, не дожидаясь реакции Ноя, я быстро, почти бегом, вышла в коридор.

– Кая! Мисс Айрленд!

Поднимаясь по лестнице Первого медицинского павильона, я обернулась на ходу, когда меня окликнул Аспен.

– Мне некогда! – громко сказала я и помахала ему мобильным телефоном, чтобы он прислал сообщение. Прежде чем скрыться, я еще раз глянула на Аспена и увидела, как он с маниакальной скоростью набирает на своем мобильном сообщение. Удивленная и встревоженная его поведением, я взлетела на второй этаж павильона мимо картотечных шкафов, ворвалась в аудиторию и только тогда резко затормозила – за кафедрой стояла седовласая, сутулящаяся женщина, которая взглянула на меня из-за старомодных круглых очков с толстыми стеклами.

– Прошу прощения, – шепнула я одними губами.

Что происходит, я опоздала?

Смущенно вернувшись в коридор, я глянула на часы – восемь утра, – потом вспомнила про Аспена и достала телефон. Первым в списке было непрочитанное сообщение от старосты группы: «Лекция по биохимии перенесена на 14:40».

– Черт.

Опустошенная сменой плана, я осмотрела пустой коридор с сияющими полами и высокими окнами, через которые на меня в ответ хмуро поглядел лес, и поплелась назад к машине.

Выйдя из Первого медицинского павильона, я едва не сшибла с ног Аспена.

– Ты еще здесь? – удивилась я, когда он придержал меня за плечо.

– Тебя здесь быть не должно, – сказал он с какой-то неприятной строгостью в голосе, явно рассердившись на меня за что-то. – София говорит, что занятия у вас начинаются после обеда.

– Какая София? – спросила я, спускаясь по ступеням на площадь.

– Ты серьезно не знаешь свою группу?

– Знаю, но Софию не знаю.

Аспен закатил глаза, и я снова ощутила что-то неприятное.

– Стой, – остановила я его за локоть. Аспен повернулся ко мне, по взгляду было понятно, что он где-то далеко. – Что происходит?

– А что?..

– Ты ждал меня у павильона, затем настаиваешь, что меня здесь быть не должно, – пояснила я, твердо глядя ему в глаза. – Еще и про Софию тут мне что-то наплел. А теперь вот трешь шею, как делаешь всегда, когда начинаешь нервничать.

Аспен и вправду накрыл было ладонью татуировку на шее, но тут же опустил руку.

– Слушай, это… Альма! – вдруг так громко воскликнул он, что я испугалась и обернулась, ожидая нападения. К нам решительно приближалась доктор Сивер. Что именно напугало в ее появлении Аспена, я не поняла: женщина сияла улыбкой, красное пальто подчеркивало алую помаду на губах. Под мышкой доктора Сивер была зажата свеженькая газета, которая, судя по всему, и напугала Аспена. Он прыгнул вперед и попытался отнять ее, но Альма шлепнула его газетой по заду и сказала:

– Так, а ну отставить!

Аспен что-то раздосадованно пробормотал и неодобрительно нахмурился.

– У тебя не слишком яркий макияж для рабочего дня?

– Не твое дело. – Тут она резко обернулась ко мне и протянула руку для рукопожатия: – Доброе утро, Кая.

– У нее рука больная, – вставил Аспен, и Альма, спохватившись, мягко похлопала меня по предплечью.

– Доброе утро, доктор Сивер, – кивнула я. На своих высоченных каблуках она была ростом с меня, хотя вообще-то она довольно миниатюрная женщина. И капризная. А еще – она за мной следит, да к тому же сестра моего друга. Отлично. Я не могла понять, почему она так странно на меня смотрит, как будто чего-то ждет.

– За прошедшее время я о тебе многое услышала, Кая, – сказала она с улыбкой, словно я не пережила в ее кабинете самые страшные моменты своей жизни, словно она не пытала меня часами, чтобы вывернуть наизнанку.

Кашлянув, я сунула руки в карманы и непонимающе покосилась на Аспена. Думаю, на моем лице было написано такое же сомнение, как и на его. Альма рассмеялась и помахала перед нашими носами газетой:

– Точнее даже сказать, я многое прочла о тебе.

Прежде чем я успела среагировать, хотя бы удивиться услышанному, Аспен уже вырвал газету из руки доктора Сивер и со злобным выражением развернул ее. Я подошла ближе и, выглянув из-за его плеча, прочла:

– «Девушка-загадка, появившаяся в Эттон-Крик, – кто она?»

Мы с Аспеном уставились друг на друга, затем я посмотрела на доктора Сивер:

– Что это?

Наша небольшая группа отошла к велосипедной дорожке в тень деревьев, чтобы не мешать проходящим мимо студентам. Какой-то парень со свирепым лицом промчался на велосипеде, из его рюкзака я заметила такую же газету.

– Увлекательная статья, – доктор Сивер расплылась в улыбке. Ее глаза сияли смехом, что меня не разозлило, а, наоборот, успокоило: зарождающийся было гнев вдруг поутих.

– Погоди-ка, тут и фотка твоя есть, – упавшим голосом произнес Аспен, рывком переворачивая страницу за страницей. На фотографии действительно была изображена я, в кожаной куртке с меховыми вставками, в шапке и в узких штанах, заправленных в ботинки. Это как раз в тот день, когда я стояла на платформе, поджидая миссис Нэтвик.

– Это Кира, – объяснила я, вновь ощущая парализующую ярость. Вспомнила удивление, которое ощутила, когда увидела Киру, вспомнила испытанное к ней чувство жалости. Выражение ее лица в тот день впервые заставило меня задуматься о том, кто она на самом деле.

Перед глазами калейдоскопом понеслись картинки: как Кира ударила меня в туалете в прошлом месяце, как вела себя со мной, когда у Леды случился приступ на ступенях Главного корпуса, вспомнила ее яростный взгляд, сверливший мой затылок на занятиях, вспомнила слова Скалларк о том, что Кира – любительница писать статьи для «местной газетенки», несмотря на то что изучает биохимию.

Я ткнула пальцем в страницу:

– Это было в тот день, когда я только поехала домой. – Я посмотрела на Аспена: – Ты думаешь, она специально следила за мной, чтобы написать эту статью? Нет, – тут же сказала я, не дожидаясь ответа, – не имеет значения. Мне пора домой. То есть… у меня занятия во второй половине дня, так что я собираюсь вернуться домой.

Я кивнула Аспену, кажется, даже помахала ему, попрощалась с доктором Сивер и быстро, почти бегом, зашагала прочь, к парковке, в безопасность. Лишь из любопытства, прежде чем выехать за ворота университета, я купила газету в киоске.

Когда я вошла в дом, Ной тут же появился на пороге:

– Я так и знал, что ты что-то забудешь, так ты неслась! – упрекнул он, но тут же изменился в лице: – Что с тобой?

– Где? – невпопад спросила я, проскользнув мимо всевидящего ока Ноя на лестницу, но он бережно взял меня за руку, заставив остановиться. Я медленно обернулась, поглядев на него снизу вверх, и он поспешно сказал:

– Ты облизываешь губы. Ты нервничаешь. – Он поднялся на ступеньку. – Что случилось?

Я на мгновение опешила: Ной думает, что я вот так просто все ему расскажу, словно мы стали лучшими друзьями? У меня запершило в горле. Ненавязчиво высвободив из руки Ноя запястье, я мягко, но сурово произнесла:

– Я иду в свою комнату. Мне не до этого. Правда.

С сомнением во взгляде он отпустил меня.

– Кая, я всегда здесь, если тебе вдруг что-нибудь понадобится.

Кажется, я кивнула, а может быть, даже улыбнулась. Войдя в комнату, я впервые заперла за собой дверь. Закрыла замок, и этот щелчок отозвался в груди болью, в висках застучало. Кажется, со времени пребывания в клетке я никогда не запирала двери.

Как дикий зверь, я бродила туда-сюда от одной стены к другой и поглядывала на газету, манившую открытой страницей. Я подняла ее с пола, швырнула на кровать. Забравшись следом, подтянула ноги к груди и впилась взглядом в статью Киры Джеймис-Ллойд.

Я снова вспомнила выражение ее лица там, на остановке; затем лицо Ноя, когда нагрубила ему просто так, ни за что. Почувствовала себя хуже некуда, даже в глазах защипало. Сдавив переносицу, я приказала себе сосредоточиться и начала читать:

«Кая Айрленд родилась двадцать девятого сентября тысяча девятьсот девяносто шестого года и с тех пор росла нервной, угрюмой девочкой, которую ничто не интересовало.

– Нервной? Угрюмой?

Каким был ее путь и что именно повлияло на ее желание поступить в один из старейших университетов страны на факультет медицины? Эта статья поднимет и другие важные вопросы.

История трагична.

Причиной такого выбора послужила сестра мисс Каи Айрленд – восьмилетняя Джорджи, погибшая четыре года назад от рук жестокого убийцы и насильника Стивена Роджерса.

После смерти младшей сестры, которая была ее единственным другом, Кая Айрленд совсем утратила рассудок. Она некоторое время вела развязный образ жизни и совершенно отбилась от рук.

Тем не менее чудовищными усилиями родителей Кае удалось поступить в один из престижных медицинских университетов в Европе.

Что именно заставило ее бросить Хейденский университет и перевестись в Первый медицинский павильон?

Какие еще нас ожидают тайны, связанные с загадочной Каей Айрленд?»

Перевернув страницу, я продолжила цепляться за омерзительные слова, которые Кира швыряла мне в лицо. Время, казалось, текло сквозь меня, мне стало жарко.

Я тупо смотрела на подпись автора статьи «К. Дж.-Л.» и не могла вздохнуть. Ниже была сводка: если статью в следующий раз не допустят до печати из-за цензуры или если изымут тираж из продажи, читателям следует зайти на личный сайт автора.

Я прикрыла веки, надавив ладонями на место между ребрами. В моей груди начала работать котельная, и Кира Джеймис-Ллойд, не щадя угля, щедро подкидывала его в печь, заставляя сердце колотиться как бешеное. Мои руки затряслись, на лбу выступил пот.

Я в ярости разорвала газету пополам. Затем еще и еще, не обращая внимания на жжение в правой руке. Единственное, что меня занимало, – с каким чувством Кира это написала. Что именно ею руководило? Желание достать меня, желание увидеть, что и меня можно чем-нибудь задеть?

В моей голове была полная сумятица.

Не нужно было, не нужно было трогать маму, папу, Джорджи, они же… они все уже мертвы. Они просто умерли, они ни при чем…

Зажмурившись и прижав ладони к глазам, я тяжело дышала сквозь слезы. Не верь этим словам, Кая, они же ничего не значат.

Они. Ничего. Не значат.

Я резко смахнула рукой газетные обрывки, и они упали на пол. Ругаясь в голос, я с остервенением стала топтать их и сминать ногами. Кира ничего, абсолютно ничего не знает ни обо мне, ни тем более о моих родителях.

– Черт, черт, черт… – Мое сердце с глухим стуком билось о ребра, выглядывало сквозь ржавые прутья наружу, хотело вырваться. Я готова была закричать, как дикий зверь, попавший в ловушку. Да как она… да как она посмела! Неужели это то, что заслужили мои родители? Чтобы какая-то никчемная девчонка, которая ни на что не способна, кроме как портить мне жизнь, оскверняла память о них?!

Щеки жгло от слез, а дыхание застряло в горле. Я ощутила, как скручиваются пальцы, как легкие пытаются освободиться от воздуха, но не могут. Секунду спустя меня уже настигла запертая дверь комнаты. Как в фильме ужасов, она стремительно стала приближаться, накинулась на меня, ударила в плечи. Стены тоже стали двигаться, они стягивались, сужались, уменьшались в размерах. Медленно-медленно, как в самом страшном ночном кошмаре.

Я упала на пол, ноги и руки стали ватными, словно чужими – мозг, казалось, напрочь отключил все двигательные функции. Я даже не почувствовала боли от удара, только таращилась в потолок. В это время пол, потолок и стены смыкались вокруг моего тела, и я становилась все меньше и меньше, поглощала их, дышала ими.

Казалось, целая вечность прошла с тех пор, как я слышала голос Ноя, но вот он опять обрушился на меня откуда-то сверху, сквозь толщу ледяной воды:

– Что случилось? – Его руки скользнули под мои колени и плечи, затем я почувствовала, как спина касается кровати, голова тонет в подушке.

– Все нормально, Ной, я просто… – я не смогла договорить это «просто» – не нашлось того самого слова, которое описало бы боль, разочарование и дикий гнев, все еще струящиеся по венам вместо крови.

– Ты всегда говоришь, что все нормально, а потом – просто, – сказал он, и в его голосе послышалась снисходительная усмешка. Завернув меня в кокон из покрывала, Ной сел рядом и крепко сжал мои пальцы в ладони. Хватка у него была что надо, у меня даже кости заболели.

– А что ты хочешь, чтобы я сказала? – спросила я, попытавшись привстать, однако Ной мягко, но очень настойчиво опустил меня за плечи на подушку. По моей спине тут же пошел холодок, у меня вновь возникло стойкое ощущение, что я в ловушке, связана по рукам и ногам, не могу сдвинуться с места – Ной Харрингтон не позволяет.

Тогда я заставила себя сдаться, расслабила плечи, а Ной отпустил меня и выпрямился. Он смотрел куда-то в сторону поверх моей головы, да так пристально, будто читал какой-то текст, вышитый на моей подушке. Я с трудом сдержалась, чтобы не повернуться и не взглянуть на нее, вдруг и вправду там есть подсказка, что со мной творится.

– Я просто устала, – оборвала я его тяжелые размышления. Мой голос был каким-то механическим, и вдруг лицо Ноя стало расплываться. Я с ужасом поняла, что на глаза навернулись проклятые предательские слезы. Только не это, только не при нем.

Ной никак не реагировал на слезы. Обойдя кровать, он улегся на покрывало и повернулся на бок в мою сторону. Согнув руку в локте и опустив на нее голову, он вдруг сказал:

– Как люди смогут увидеть твою боль, если ты ее все время скрываешь?

Я выдохнула, отвернувшись. Лучше уж смотреть в потолок, чем в прикрытые от усталости глаза Ноя. Он долгое время молчал, старательно подбирая слова.

– Если ты не борешься с ними, Кая, тогда играешь в их игры и живешь по их правилам.

Я не знала, что он имел в виду, но вдруг перед глазами всплыли вырезки из газет двадцатилетней давности. Мама вступила в неравную схватку с чудовищем и проиграла, теперь настала моя очередь…

– Кая, послушай. – Ной внезапно положил ладонь на мою щеку, и под напором его руки мне пришлось обернуться. Я была так поражена его прикосновением, что даже не успела отстраниться. – Ты почему-то решила, что боль делает тебя уязвимой, слабой, но это ложь. Какая же ты глупышка.

– Убери руку.

Ной закатил глаза, но руку убрал.

– Я могу тебе помочь. Ты только поговори со мной.

Опять он за свое… изможденная воплями и панической атакой, я совсем не хотела разговаривать, но когда Ной смотрел так, как сейчас, будто он действительно готов мне помочь, будто еще один рывок вперед, еще один толчок в спину – и я со всем справлюсь, я не могла молчать.

Я не верила, что станет легче, но ответила:

– Кира написала обо мне статью в местной газете. – Взгляд скользнул по шраму на запястье – еще одно напоминание о пытках.

– Где эта газета?

Как будто он сам не видел! – сердито подумала я, потирая большим пальцем белую полоску.

– На полу, но ты вряд ли что-нибудь сможешь понять. – Закрыв глаза, я подтянула покрывало к подбородку и добавила: – Я ее разорвала. Никчемная, дурацкая статья, где нет ни капли правды…

Вдруг тело стало мягким, будто пластилин. Я забыла, о чем думала и о чем говорила. Это присутствие Ноя так на меня действует, это он, его рука, нежно коснувшаяся моего запястья, наши переплетенные пальцы…

Когда все мои ощущения сосредоточились на пальцах Ноя, которые оказались в моей ладони, я резко распахнула глаза и убрала руку.

– Что ты делаешь?

– Ничего, – ответил он невозмутимо и снова взял меня за руку. Я была ошеломлена таким беспардонным, бесстрашным поведением и вновь не смогла отодвинуться. Рука будто принадлежала не мне, а ему. Родные глаза-льдинки так и впились в меня, вытаскивая из горла одно признание за другим.

– Кира написала обо мне ужасные вещи. И о Джорджи, и о маме с папой…

– И это все ложь?

– Конечно да! – снова взбеленилась я, выдергивая руку, села и уставилась на Ноя сверху вниз. – Конечно, все ложь!

Ной сел гораздо более проворно, чем я, и обернулся ко мне.

– Тогда в чем дело? – спросил он. – Тогда почему ты расстроилась, раз все ложь?

Я опешила от того вопроса, который был таким простым и сложным одновременно. Но Ной, казалось, и не ждал моего ответа. Вцепившись в мое плечо мертвой хваткой, чтобы наверняка оставить отпечатки пальцев, он сказал:

– Ты и так уже разбита. Ты, как эта газета, разлетелась на части. Не позволяй их словам проникнуть в тебя.

Я затаила дыхание, слушая его четкий приказ: «разбита, разлетелась на части, не позволяй проникнуть словам…»

И вдруг все мысли разом перечеркнула одна-единственная: «А почему я вообще позволяю ему себя касаться?»

Этот вопрос, произнесенный холодным внутренним голосом, отрезвил так, будто мне на голову опрокинули ведро ледяной воды. Я отодвинулась от Ноя, неуклюже выбралась из-под одеяла, внезапно превратившегося в оковы, скользнула на пол. Краем глаза видела, как скептично Ной наблюдает за моими движениями, многозначительно выгнув бровь. Занятая необходимостью собрать обрывки газеты, я притворялась, что не замечаю пристального взгляда.

– Так-так… – начал он тем же тоном, который всегда предшествовал насмешкам в мой адрес.

– Теперь со мной все хорошо, – прервала я каким-то чужим, оптимистичным и легкомысленным голосом, не похожим на мой собственный. Смяв кусочки статьи в один большой комок, я отправила его в мусорную корзину и обернулась к Ною, который с сомнением поднялся с кровати и теперь засовывал босые ноги в тапки-собаки.

– Я больше не буду плакать, обещаю. Спасибо. Со мной все хорошо.

Слово «плакать» я произнесла с трудом, но даже виду не подала, что испытываю дискомфорт. Ной равнодушно пожал плечами, давая понять, что не верит ни единому моему слову, и проплыл мимо к двери.

– Ладно, я, как всегда, проявлю огромное терпение и просто подожду, когда ты перестанешь вести себя так странно. Пойду пока приготовлю что-нибудь эдакое. – Я изумленно обернулась, но Ноя уже и след простыл.

И это я веду себя странно?

Тупо уставившись в одну точку и ничего перед собой не видя, я обняла себя руками, спрятала ладони под мышками и нахмурилась. Что со мной творится? Мое сердце сейчас просто выпрыгнет из груди. Не так надо вести себя в обществе Ноя Харрингтона, не так.

Фух, надо размяться, хорошенько поработать над мышцами. Наверное, у меня судорога. В голову продолжала лезть всякая чушь, так что я стала делать обычную разминку. Спустя полчаса, упав на зад после очередной порции приседаний, я бухнулась спиной на пол и посмотрела в потолок.

Странно. Я разорвала Кирину газету на клочки, а Ной рассек всю мою ярость лишь коротким разговором. И прикосновениями. Я вдруг вспомнила его пальцы на своей щеке, на запястье, когда он схватил меня за плечо…

Бр-р… я встряхнулась, поднимаясь на ноги. Остывшее тело тут же обдало холодком, и я, чувствуя приятную боль в мышцах, отправилась в ванную. Уйдя под воду, вспомнила тот сентябрьский день, когда Ной достал меня из воды и сказал, что я умерла и теперь связана с Ледой Стивенсон…

Интересно, а какой была бы моя жизнь, не будь всего этого кошмара? Если бы не было убийцы, не было Дэйзи Келли в жизни мамы…

Из моего рта вырвались пузырьки, и я закрыла глаза. Я еще немного потерпела, пока в висках тревожной пульсацией не отозвалась ускользающая жизнь, и затем вынырнула на поверхность, хватая ртом воздух.

Хорошенько прокашлявшись, я опустила голову на бортик ванной, продолжая размышлять. На самом деле, мне всегда казалось, что все изменилось после того дня в городском суде, когда я дала показания против Стивена Роджерса. Я всегда думала, что моя жизнь оборвалась в тот момент, когда это чудовище отняло у меня Джорджи. Оказалось, нет. На самом деле все началось еще задолго до этого, вся моя жизнь перевернулась с ног на голову в тот день, когда мама познакомилась с Дэйзи Келли, когда она узнала имя убийцы… Именно тогда все было кончено. Если бы папа и Джорджи были живы одиннадцатого сентября, они сгорели бы вместе с мамой в том адском пожаре.

Так почему я все еще жива?

На один краткий миг, лишь на жалкую секунду мне хотелось забыть о том, кто я, забыть обо всех ужасах, из которых соткано полотно моей жизни. Просто взять и сделать это.

Сделать это.

Я вдруг обнаружила, что смотрю в одну точку: на фен, лежащий на полке рядом с шампунем и гелем для душа. Прошла еще минута, а может быть, целая вечность, и все это время я едва дышала. В груди все сжалось от странного, непривычного предвкушения.

Это займет секунду. Одно движение. Я просто суну вилку в розетку, а затем положу эту штуку рядом с собой. А может быть, просто уроню, вряд ли у меня будет время, чтобы укладывать фен поудобнее… и тогда мои проблемы решатся, может быть, я даже увижу Джорджи и маму с папой…

Может быть, заполнится пустота в груди. Сейчас я чувствую абсолютно все, словно оголенный нерв, а через секунду не буду чувствовать ничего.

Будто со стороны я наблюдала за тем, как моя рука тянется к фену… но тишину вдруг нарушил шум со стороны спальни: кто-то затопал в мою сторону.

– Кая! – Ной стал колотить по двери ванной как одержимый. – Эй, ты там в порядке?

Я испуганно схватилась за бортики ванны и сжала пальцы. Вода давно остыла, кожа покрылась мурашками. Я все же смогла попросить Ноя перестать стучать, и голос при этом был сдержанным и твердым.

Закутавшись в полотенце, я распахнула дверь и воскликнула:

– Видишь, со мной все в порядке, ничего не случилось!

И при этом, пока Ной напряженным взглядом осматривал меня с ног до головы, я не могла не думать о том, что он только что спас мне жизнь. Он спас мне жизнь, а я бы могла…

– Ты точно в порядке? – спросил он наконец с сомнением в голосе. Мы встретились взглядами, и я едва не отвернулась, чтобы он не прочел правды в моих глазах. – Мне просто показалось… показалось, что что-то происходит.

Только не читай мои мысли, взмолилась я, не надо.

– Все хорошо, – сказала я, и голос дрогнул. Прочистив горло, с долей иронии я добавила: – Ну, не считая того момента, что я голая и не могу искупаться. Если ты понимаешь, на что я намекаю.

По ногам уже начал подниматься холодок, с меня капала вода. Но мне было жарко, так жарко, как никогда. Стыд разлился по всему телу, опалил краснотой каждый открытый участок кожи, плеснул в лицо раскаленной лавой. Ной, заметив, как мои щеки покраснели, смущенно кашлянул и сделал шаг назад.

– Э-э… ну да. Я просто подожду тебя, в смысле, когда ты сама придешь.

Он ушел, прикрыв дверь спальни, а я еще долго не могла сдвинуться с места. Казалось, ноги приросли к кафелю. Вокруг меня натекла лужа.